Читать книгу: «Беглянки», страница 2
– Ани – еле слышно ответил клирик.
– Охе-хи-хи-хи-хи! – закатился толстячок – Приятненько с эльфами воеватеньки, не соскучишься! Ой уморил! Понятливенький ты, Сийнис! Эльфийские обычаи соблюдаешь? Перед смертью на родном языке говоритеньки начал? Верненько понял – тебе и этим двум кровожадненьким живыми не уйти, а рыжий ваш и без моей помощи помиратеньки собрался. Но девочку пощадить можно, вроде вознагражденьица за правдивые ответики. С вами, значит, Зеркало. Славненько! У тебя?
– Риг.
– У Арборса?
– Риг.
– У рыжего Фе…эй-эй-эй!
Пока он изощрялся в остроумии, Фейё очнулся. Лежа ничком, рыжий маг приподнялся на локтях и что-то хрипло шептал. Толстенький тоже хотел колдовать, но мешало тело парализованной заложницы! Он проворно опустил её на самую кромку обрыва, прижал ногой, вскинул руки.
– РАССЕЯНИЕ МАГИИ!
И опоздал. С дрожащих пальцев Фейе прянул пучок синих молний. Иллюзорная стена полыхнула соломой, посыпались обломки. Тоури, рыча, нырнула в пылающий обвал, Арборс воздев меч к небесам – следом. Сийнис с треском разорвал черные одежды и воззвал тяжелым, как из бочки, басом:
– ГНЕВ БОГОВ!!!
Из хаоса голубого огня выкатился толстяк. Рукав халата набряк кровью, пухлое личико перекошено. Врезавшись в Сийниса, сшиб эльфа с ног, тяпнул мелкими зубками за острое ухо. Прервал страшное заклинание, отпрыгнул к вновь впавшему в забытье Фейе. Но из паутины молний призраками возмездия выступили Тоури и Арборс, массивные, неотвратимые.
– Ааааааааа! – визг толстячка хлестнул по ушам. Враг заметался по уступу, как хомяк в мышеловке – Не подходить!!! Не подходить!!! Брошу чару без подготовки! Побочный эффект*! Сам сдохну, но и вас!
Воины не слушали. Меч Арборса взмыл вверх.
– ПЕЛЕНА!!!!! – истошно заорало катящееся колбаской тело. Как из худого мешка посыпались тарабарские, непонятные уху честного воина, словечки-скороговорки.
– Юркий, подлец! Куда?! – возмутился Арборс, с лязгом поднимая забрало. Помогло слабо. Воздух стремительно серел, на глазах сгущался в студенистую кашу. Тоури неясной тенью метнулась наперехват врагу и сгинула в навалившемся тумане. Арборс уже не различал собственных рук. Шагнул наощупь, прислушался. Над роковым уступом, над ущельем, над окрестными хребтами, над всеми Сомбрами стояла перепуганная, мертвая тишина. Даже бурная Терибла перестала греметь в ущелье, гордую речку крепче чем лёд, сковал ужас.
– Ох, мама… – прозвучал справа осипший голос Тоури.
– Не может быть!!! Этого не может… Такого побочного эффекта не бывает… – взвигнул и осёкся за спиной тенорок толстяка.
Арборс гневно развернулся, хотел разрубить негодяя и выронил меч. В лицо ударило ураганным ветром. Туманную пелену сдуло первым порывом. Вихрь мчался и выл, бил, давил в грудь. На последнем Ашеторийском турнире Арборс стяжал славу, одной рукой удержав на цепи дикого быка, а тут упал на колени, не устоял. Мимо, как птицы, летели сорванные с гор камни. Только самих гор уже не было.
Вместо вершин, вместо летнего неба зиял бархатно-черный бездонный провал. В нем искрились звезды, и клубились дымные смерчи. Скомканным черным листом пролетело по ветру тело Сийниса. Арборс выбросил вперед руки, успел схватить эльфа и рухнул ничком. Глубоко вогнав углы наколенников, слился с камнем, надежно придавив чудом спасенного товарища. По воздуху неслись вырванные с корнем сосны, живые и мертвые животные, тучи пыли и сора.
– Жив?! – Арборс повернул лицо клирика к себе и чуть не отпустил. По грязным щекам эльфа лились слезы, глаза сияли нездешним огнем.
– Спасибо великая Ви Яс, благодарю тебя, Летящий Демиург… – захлебываясь шептал Сийнис.
– Ты лишился рассудка?! Очнись!
– ВРАТА!!! Я увидел ВРАТА МИРОВ!
– Что? Говори толком, или я откручу тебе голову!!! – и очумевший Арборс от души хлопнул эльфа по затылку латной рукавицей. Сийнис до крови прикусил губу, но глаза стали осмысленными.
– Это открылись ВРАТА, Арборс! Дверь в иные миры! Это великая магия, мечта, сон! Я думал, она существует лишь в легендах! Смотри же, смертный человек!
Арборс поднял глаза, и его нижняя челюсть стукнулась о нагрудник.
В недрах черного провала, посреди пляски свихнувшегося космоса, зияла гигантская трещина. В ней царил яркий день и вставали башни дивного города. По дороге к городским воротам белоснежный конь нес двух всадников – старика в широкополой шляпе и маленького не то гнома, не то брауни*, не разглядеть.
– Что это, Синийс? Кто они?
– Ты воочию видишь иной мир, Арборс. Это Средиземье, город Гондор. А всадник, если в старинный трактат «О природе эльфов» не вкралась ошибка … Всадника зовут Митрандир, серебряный странник. Он торопится спасти город, скоро здесь начнется большая война. О Демиург, я не умер, но вижу чужие миры…
Яркая вспышка ослепила обоих. Где-то рядом подвывал толстячок, но Арборсу уже не хотелось убивать гада. Грудь распирали восторг и страх. Голова сладко кружилась, виски ломило. Он кое-как проморгался и … на него несся сверкающий диск, громадный, как щит великана. В его полированной поверхности двигались темные тени. Арборс присмотрелся.
В потоках раскаленного воздуха дрожало над рыжей пустыней черное солнце, и брела толпа зверовидных существ с боевыми топорами.
– Это Дарксан, ужасный мир зачарованных дварфов.
Голос Сийниса дрогнул.
– Значит, он есть не только в сказках…
– Скажи лучше Сийн…
Громовой взрыв прервал Арборса. Все заволокло жарким дымом. Только всхлипывал в горячей тьме толстячок.
– Не может быть такого побочного эффекта, не может быть такого…
– Заткнись!!! – рявкнул Арборс, и словно в ответ ему пала лютая стужа.
Дым исчез, ветра как не бывало. В кристальном воздухе порхали хлопья снега. Вперемешку со снегом плавали бородатые ящерицы и красные мячики.
Арборс взглянул и не увидел под ногами земли.
Он стоял в небе, мимо плыли сырые облака. Справа небо пересекала прямая, будто проведенная кистью белая полоса, там что-то гудело. Далеко внизу виднелись скопища угловатых строений. По дорогам между ними ползали разноцветные жуки. Если волшебная сила сейчас отпустит, он, в доспехах, рухнет вниз с чудовищной высоты …
– Сийнис!!! – воин закричал так, что с нагрудника отскочила застежка. – Фейе!!!
Взвыл ураган, и Арборс вновь оказался на скалистом пятачке. Рядом лежал недвижный Сийнис. Проклятый толстячок полз на четвереньках к расщелине… и тут мир окончательно сошел с ума. Ветер наддал, у ближней скалы отломилась верхушка. Арборс подмял бесчувственного Сийниса и вжался в камень. Их медленно волокло к зияющему провалу, латы оставляли в камне глубокие борозды. Из носа пошла кровь. Шлем переклинило, стальной нашейник впился в горло. Арборс сорвал и отбросил шлем, который тут же как пушинку, всосало в хохочущую небесную дыру. Арборс и сам волокся к этой бездонной дыре, посылая проклятия всем и всему, разумеется, кроме Летящего Демиурга и Верховного Командора Ордена Звезды*.
Тряпичной куклой прокатилось и сгинуло за краем обрыва тело Фейе. Вихрь взметнул в воздух гнолля с мечом и так и не спасенную черноволосую подругу, и все погасло.
Очнулся Арборс от брани. Ругались на гнолльском, которого он не понимал. Попытался шевельнуться и понял, что крепко связан. На глаза давила повязка.
– Что это за побрехушеньки, а?
Услышав милый голосок, Арборс рванулся, но вязавший его свое дело знал.
– Быстренько покидали пленных в носилочки и поехали! И так времечка потеряли многонько….
Брань стихла. Взбудораженные гнолли подхватили носилки и трусцой пустились по узкой тропе вверх по ущелью. Итут зазвонил будильник.
Глава 2, с которой, собственно, всё и начинается, рассказанная Симкой
Черт в окошке
«Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.»
Н.Гумилев. «Жираф»
За окном сыплет унылый дождь, а в палате у нас дым коромыслом. У Елены Прекрасной прием – явились сразу трое посетителей. Высокий с усиками – натуральный герой – любовник, только таблички с подписью не хватает. С ним бледный тип, похожий на макаронину, и дама. По всему видно, ровесница Елены – небось, в одном садике пустышку сосали..
Расположились на елениной кровати и шуршат гостинцами, усатый и бледный вперегонки сыплют шуточками. Елена снисходительно усмехается, но явно довольна.
Впрочем, усатый нет – нет, да и зыркнет в мою сторону. Все правильно, молодость – великая сила. Я моложе Прекрасной лет на пятнадцать, хотя кожа у нее матовая, как персик, глаза раненой лани, а такой роскошной пижамы у меня наверняка в жизни не будет.
Елена усиленно не замечает вылазок усатого, только вид у нее становится все ироничнее и кончик носа слегка подрагивает. Ох, припомнит она мне эти поглядки, и к гадалке ходить нечего.
А Любаня стушевалась. Куда бедняжке с ее простецким чувством юмора в этой утонченной компании.
Из палаты выползать жутко не хочется. Кашка вчера притащил стопку старых журналов, я еще и половины не просмотрела. Но Елена дарит меня таким свирепым взглядом…. нет, лучше временно покинуть спорную территорию.
В обшарпанном коридоре пусто. До вечерних капельниц еще далеко, и медсестры, пользуясь перерывом, смотрят телевизор в ординаторской. Длинные лампы под потолком помаргивают, и у меня начинают привычно чесаться глаза. Я совсем не переношу этот белый, режущий, какой – то неживой свет. Хотя Елена Прекрасная говорит, что такие лампы гораздо экономичней обычных, которые «грушками». Наверное, поэтому их и используют в больнице.
Из соседней палаты голоса, у бабы Веры тоже посетители.
– Эй, вы кто такие? – шумит старуха. – а дочек моих куды подевали?
– Мама, да это же мы и есть, – убеждают несчастные дочки.
Хитрая эта баба Вера, никогда не поймешь – то ли у нее впрямь извилины в голове спутались и периодически сбой дают, то ли просто для смеху придуривается. Утром она была добрая, всех угощала вяленой чехонью, подношением старшего зятя. Обидно, я ведь надеялась посидеть часок у бабы Веры.
Но куда же, все-таки, мне деваться?
Я добрела до конца коридора и уткнулась в запертую дверь блока реанимации. За ней отдельный маленький мир – три палаты и своя крохотная ординаторская, я в реанимации дважды лежала и знаю.
Первый раз – когда переволновалась на экзаменах в универ. На бюджетное место я тогда все – таки поступила, зато загремела в больницу на целый месяц. Ольге с Сергеем пришлось ехать на море без меня. Это был удар – на настоящем курорте я была в таком глубоком детстве, что совершенно ничего не помнила, и мне ужасно хотелось увидеть море. Не по телевизору и не на картинке – живое и соленое.
Впрочем, Анатолий Францевич, главный доктор отделения реанимации, мне скоро объяснил, что на юге таким, как я, не климат. Отдыхать следует в умеренных широтах, перенапрягаться, волноваться и курить тоже не рекомендуется.
Я честно исполняла все, что Анатолий Францевич мне написал в карточке, и за пять лет учебы в реанимацию не попала ни разу. Правда, лежать в больнице так и так приходилось – каждой зимой по две недели. Для профилактики. Всего обиднее, что половина этой профилактики обычно падала как раз на каникулы, но тут уж ничего поделать было нельзя.
Зато диплом я ухитрилась сдать без лишних волнений, даже в боку не закололо ни разу. Мне уже начинало казаться, что жизнь наладилась. Я наконец съездила посмотреть море – правда, северное, Балтийское, но нам, хроникам, капризничать не приходится.
И работу нашла довольно легко – тут Кашка помог, порекомендовал меня своему редактору.
Младший менеджер отдела рекламы – одно название чего стоит, правда, зарплата исключительно сдельная. В первый месяц я заработала столько, что пришлось занимать денег у Кашки и питаться «роллтоном». На второй дело понемножку пошло, я «раскрутила» на рекламу три автомойки и две парикмахерские. В одной парикмахерской делали вдобавок татуировки, она считалась элитной и отвалила за объявления в полтора раза больше.
Потом на горизонте замаячили выборы, и появился мой Большой Клиент. Основатель и глава фонда «Ауропег», владелец салона релакс-артефактов (Красновражская, 16, за площадью Героев-Полярников сразу налево), депутат областной думы от Красновражского района Петр Евгеньевич Грибушкин. Не знаю почему, но Петр Евгеньевич страстно желал быть избранным в думу повторно, париться на заседаниях и принимать мутные законопроекты. Все-таки странные люди эти бизнесмены.
По совету старшего менеджера Леры я предложила Петру Евгеньевичу провести предвыборную агитацию еще и в Закопанском районе, мы начали работать.
И надо же мне было пойти на этот дурацкий фуршет! Тем более, после «роллтоновой» диеты.
К счастью, в реанимации на сей раз меня продержали всего сутки, но две дополнительные недели в отделении я себе обеспечила. Не знаешь, где хуже – в боксе, по крайней мере, Елены не было. У нее какой – то врожденный шум в сердце, штука неприятная, но никак не смертельная.
Сзади зацокали каблучки – медсестра Наташа из реанимации.
– Серафима, привет, чего кислая бродишь?
– Так, просто гуляю. Там к Елене посетители, полная палата народа.
– Понятно. Ладно, не бери в голову. Пошли лучше, чайку попьем! Анатолий Францевич на конференции, я сегодня одна на хозяйстве!
Анатолий Францевич запросто достает макушкой до притолоки и очки у него, как у Пьера Безухова. Он замечательный врач и очень внимателен к пациентам. Настоящий Айболит из сказки. Но присутствие посторонней больной в блоке реанимации он бы не одобрил, я уверена.
В ординаторской блока уютно, почти как в домашней квартире. Мебель не белая больничная, а самая простецкая. На потертом диване отсыпаются дежурные врачи, когда им приходится торчать в отделении несколько смен подряд. Такое обычно бывает в праздники.
Наташа вытащила на стол вскрытую коробку конфет «Элегия».
– Жалко, что торт кончился. Вчера нас Николай Саныч угощал, на день варенья. Кофе не предлагаю, нечего облизываться. Вот тебе чай с бергамотом!
А я и не заметила, что верчу в руках банку растворимого кофе.
– Это я машинально. На самом деле давно отвыкла, чай даже лучше.
Тихо у вас сегодня. Того алкоголика увезли?
– Вчера еще. Еле сбагрили в наркологию. Синий весь, не успели откачать – буянить начал, чуть весь бокс не разнес! Хорошо, что Францевич у нас могучий мужчина, а то хоть беги! А не принять не имеем права.
Наташа зевнула.
– В общем, тяжелое дежурство, ночью сегодня чего было – дурдом! Короче, ты меня извини, но я кофейку дерну. Двойного, а то глаза сами закрываются.
– А что, ночью кому плохо было?
– Сперва дедулю из 2-го пульмонологического доставили, повторника. Не успели с ним разобраться – девчонку на «скорой» привезли. Представляешь, с шестого этажа сиганула! Молоденькая совсем, а туда же….
Медсестра добавила в стакан третью ложечку кофе и задумалась.
– Или еще подложить?
– С ума сошла!
– Ерунда, он же растворимый! Главное – вовремя расслабиться. Кстати, ты на свою соседку не обращай внимания. Я таких баб знаю – зависть ее давит. Она и на меня знаешь, как зыркает! Даже Францевичу права качать пыталась, я сама слышала. Мол, медсестры в больнице должны одеваться прилично, не как на панели! Вобла сушеная! У самой ни сзади, ни спереди – вот и шипит.
Я вздохнула. У Наташи по части выпуклостей фигуры все в полном порядке, рядом с ней половина участниц шоу «Мисс мира» покажутся гладильными досками. Тут я Елену даже где-то понимаю.
Но Наташа вдобавок еще и тактичная, на мой вздох среагировала немедленно.
– Ты, Серафима, не вздыхай, не в фигуре счастье. Вон, та девчонка, что из окна сиганула, красотка, каких поискать. Все при ней, а поди ж ты. Из-за парня, как пить дать. Вот ведь дуры мы, девки!
– Она сильно разбилась?
– Отшибла все, чего можно, но переломов нет, вот что странно. Видать, на клумбу грохнулась. Пока ее к нам привезли, она уж не дышала, повезло ей, что Францевич дежурил.
Да, похоже доктору Айболиту удалось совершить очередное чудо. Я не успела подумать, как язык сам повернулся.
– Можно на нее посмотреть?
– Не положено! – отрубила Наташа и засмеялась, – ладно уж. Только одним глазком!
Знакомая палата со специальными кроватями сверкала чистотой. На кровати у окна я разглядела копну черных волос, из-под простыни полоска смуглой кожи, какого-то зеленоватого, видно от бледности, оттенка.
Я отодвинулась.
– Ну, поглядела?
– Ага. Я пойду?
– Чего, по Елене соскучилась? – Наташа фыркнула, – я что подумала, Серафима, ты часок тут в ординаторской не посидишь?
– А можно?
– Журналы вон погляди. А я сосну немного, не то не доживу до вечера. Францевич раньше семи все равно не появится. Ты в палаты поглядывай, если что – сразу буди.
Наташа бухнулась на диван и почти сразу же засвистела носом. Когда человек так дышит, значит, заснул крепко. Но я на всякий случай еще выждала минут пять.
Сама не знаю, почему меня так тянуло еще раз посмотреть на новенькую. Обычная девчонка, ну подумаешь, сдуру из окна сиганула. Может, она и вообще не прыгала, а просто нечаянно навернулась.
Успокаивая совесть тем, что Наташа ведь просила за больными приглядывать, я выскользнула из ординаторской. Заглянула сперва в мужскую палату, к дедушке – повторнику. Старик спал, и я, уже с успокоенной совестью, открыла соседнюю дверь. И сразу поняла – что-то изменилось.
В палате стоял неуловимый запах тревоги, так бывает, когда рано утром опаздываешь на поезд, а автобус где-то застрял, и такси нигде не видно. Потом до меня дошло, что больше не слышно неровного дыхания больной. Неужели померла?!
Сердце провалилось в пятки – надо скорей бежать за Наташей, а ноги как приросли к полу.
С перепугу я чуть было сама не брякнулась на пол, и в тот же момент сообразила, что больная просто укуталась с головой одеялом. Только хохолок черных волос снаружи торчит.
– Фу! Значит, живая – а то как бы сама закуталась.
Стараясь не шлепать тапками, я подкралась поближе.
Ну конечно. Дышит она, вон одеяло немного приподнимается. Наверное, у нее теперь боязнь открытого пространства, как ее, агорафобия. Еще бы, после полета с шестого – то этажа. И как можно на такое решится, ужас просто. Наташа говорит, что девушка нормальная, не обколотая. Наверное, действительно из-за любви.
Я высоты боюсь, и никогда бы не выбрала такой ужасный способ, уж лучше под машину броситься. Как Анна Каренина. Правда Каренина предпочла паровоз, но это просто потому, что автомобилей в ее эпоху не было. Не под пролетку же кидаться. Кстати, меня однажды именно телегой чуть было не задавило – и ничего, даже испугаться толком не успела.
Я тогда просто хотела угостить лошадь сухариком, ну и выскочила на дорогу прямо ей под копыта. Несчастная белая лошадь шарахнулась в оглоблях, бедняжке совсем не хотелось никого давить, а бабка-возница обозвала меня отчаянной.
На самом деле отчаянной я сроду не была, просто для меня лошадь, даже во что-то там запряженная – никакое не транспортное средство, а добрый большой зверь с бархатными губами. И бояться, что он тебя задавит… это абсурдно!
Внезапно я поняла, что за мной наблюдают. В щелку одеяла сверкнул круглый испуганный глаз.
На всякий случай пригладила волосы – может, мой встрепанный вид пугает больную?
Волосы у меня густые и непослушные, никакая укладка их не берет, и я давно махнула рукой на свою голову. Иногда даже забываю по утрам провести по волосам расческой.
– Ты кто?
Вопрос прозвучал, как щелчок затвора, я аж подпрыгнула.
– Ну…я Серафима. Симка. В соседнем отделении лежу. Медсестра попросила за тобой приглядеть, вот я и заглянула. Тебе что-нибудь нужно? Может, попить принести?
– Кто тебя подослал?
– В смысле? Я ж говорю, медсестра.
– Ты врешь! – Одеяло отлетело в сторону, больная рывком привстала в постели. Волосы дыбом, как у солиста любимой группы Нинки Крупиной «Tokio Hotel», как, бишь, его зовут? Билл Какой-то там…Вспомнила – Каулитц!
– Где они, говори! – прошипела черноволосая. Может, она и впрямь…того?
На всякий случай я постаралась улыбнуться поприветливей.
– Врачи, что ли? Так нету их. Анатолий Францевич на конференции, а наша завотделения в своем кабинете.
И тут я догадалась. Она же, небось, ничего не помнит, не понимает, где очутилась!
– Ты в больнице, в реанимации, понимаешь? Тебя сегодня ночью привезли, разбитую. А про кого это ты… погоди, так ты, выходит, не сама из окошка выпала? Тебя вытолкнули?! Верно?!
Я мгновенно представила, как это происходило – ночь, преступники взломали замок и обшаривают квартиру, и в этот момент входит хозяйка. Она только что вернулась из другого города, из командировки. Она слишком поздно понимает, что происходит, кидается к двери…поздно! Здоровенный громила в черном чулке хватает ее и, как пушинку, швыряет вниз! Звенят выбитые стекла… Кашка Гвоздецкий, если бы опустился до сочинения детективов, описал бы все именно так! Жаль, что он презирает криминальный жанр и пишет только фантастику.
Девушка перестала сверлить меня яростным взглядом, откинулась на подушке.
– Кажется, ты не врешь. Ладно, это уже легче. Но все равно плохо…мне надо отсюда уходить. Ты можешь принести мою одежду?
– Здесь реанимация, – я старалась говорить медленно и четко, чтоб девушка поняла. А то у нее от удара, наверное, все мысли спутались. – тебя доставили почти мертвую, Анатолий Францевич полночи с тобой возился. Он отличный врач, другой бы тебя не «вытащил». И уходить тебе сейчас нельзя, ты помереть можешь, дурная.
Не бойся, надолго тебя здесь не оставят – приведут в норму и сразу в обычную палату.
– Ты не понимаешь…
Новенькая мрачно оглядела стены палаты со сверкающими металлическими держателями для капельниц и баллончиками кислородных аппаратов, две незастеленные кровати, белую этажерку с больничными «утками».
Глаза у нее странного разреза, чуть приподнятые к вискам. Сказать бы – как у восточной красавицы, но не бывает на Востоке глаз такого глубокого лилового оттенка. Разве что где-нибудь на Таити.
Действительно, потрясающе красивая девчонка! Таких в наших краях не делают, явно приезжая…кстати, и говорит с заметным акцентом.
– Как тебя зовут? Ты, вообще, откуда приехала?
Девушка слегка вздрогнула.
– С чего ты взяла, что я не отсюда? Я здесь живу…жила.
– Мало ли, кто где жил. У нас на соседней улице вон полная общага индусов, живут, но они ж все равно не местные. Впрочем, не хочешь – не говори, я просто спросила. Так как тебя звать?
– Гериа…вернее, Гелия.
– Красивое имя! Ты из Азербайджана?
– Да. Из Азервай… оттуда. Я тебе, пожалуй, кое-что расскажу. Мне здесь оставаться нельзя, вообще в вашей больнице нельзя, понимаешь? Я должна скрыться.
– Ага, поняла. Ты от кого – то убегаешь. Ты из окна выпрыгнула, спасаясь от преследования! Между прочим, не лучший способ спастись – с шестого-то этажа. Может, ты богатая наследница или тебе в руки попал секрет, за которым охотится мафия?
– Мафия? Такого домена я не знаю. Во всяком случае, у него ко мне претензий быть не может.
Я выпучила на Гелию глаза. Она что, совсем шуток не понимает? Судя по всему – нет.
– Ни с какого этажа я не прыгала, это случайно получилось. Вот что, Се…Сим – ка.
Теперь уже подпрыгнула я. Откуда эта знает, как зовут меня добрые коллеги на работе, когда им взбредает фантазия пошутить? Дружески. Сим – ка, сим – карта. По уму, надо бы не обращать внимания, но я каждый раз заново обижаюсь.
– Что-то неправильно? Извини, у тебя очень трудное имя. – быстро сказала Гелия. И до меня с опозданием дошло, что она просто споткнулась посреди слова. Видимо в местах, откуда она родом, таких имен не бывает.
– Все в порядке, проехали. Что ты хочешь? Только имей в виду, одежду не принесу. Наташу подводить не могу, да и тебя жалко. Хоть ты и не понимаешь.
– Но ты знаешь, куда одежду убрали? Одну вещь мне там поискать можешь? У меня с собой должна быть сумка, небольшая, на ремне. Серая, с вышивкой. Поищи, очень тебя прошу. Если она потерялась, я просто не знаю, что будет! Это очень важно! Или скажи где искать, я сама!
Я испугалась что Гелия сейчас начнет вылезать из кровати, брякнется, расшибется еще сильней. В конце концов, я же за ней приглядываю, почему бы не выполнить просьбу больного человека?
Когда я впервые валялась в этой самой комнате, мне на третий день жутко захотелось лимона. Ну просто до слез захотелось! Мне этот лимон даже снился. А принести было некому.
Домашнюю одежду больных, если ее не забрали родственники, убирают в кладовку, сразу за ординаторской. Там же висят запасные халаты и фартуки и хранится белье.
Вещички Гелии все уместились на одной полке металлической тумбочки, жалкая сиротская кучка. Сперва я решила, что никакой сумки нет, но тут заметила торчащий тряпичный ремень. Сумка была – но абсолютно пустая. Для верности я ее даже потрясла – нет, ничего не выпадает.
Вот незадача, как бы не пришлось звать Наташу. Если Гелия увидит, что драгоценное содержимое пропало… интересно, куда оно могло деться? Может, вывалилось при падении с шестого этажа?
Гелия бросилась на сумку, как коршун.
– Спасибо, Сим-ка!
– Да не за что. Ничего, что пустая? Я смотрела – вроде там ничего не валяется, не выпадало.
По лицу Гелии скользнула улыбка.
– Ничего. Ничего что пустая. – она погладила сумку рукой, – расскажи мне про эту лечебницу. Ты здесь ведь давно лежишь? Сюда с улицы пройти можно, или дверь охраняется? А входов сколько? И ночью стерегут?
Можно было подумать, что она собралась бежать из отделения этой же ночью. Странная девушка, и говорит странно. Я хотела спросить, кого она так боится, но тут в стекло ударилось тяжелое тело. Раз, другой. Схлопали крылья. Даже я вздрогнула. А Гелия… одеяло отлетело на пол. Гелия взвилась, как на пружине, в руке – здоровенный нож. Похожие у мясников на рынке, только этот еще длиннее и никелированный.
Я не успела даже взвизнуть. У самого моего носа сверкнуло и свистнуло. Я зажала уши – сейчас окно разлетится вдребезги… но, на мое счастье, кровати в боксе делали профессионалы. Как раз на такой случай!
Забинтованная ступня Гелии зацепилась за вентиль подъемного механизма. Нож чиркнул, половина занавески, срезанная, как бритвой, скользнула с подоконника. Голова Гелии стукнулась об пол.
Она очнулась после второго стакана воды в лицо. То, что я сначала приняла за нож, торчало тут же, в полу. Тронуть его витую рукоять я не решилась.
Если дотронусь, а он окажется настоящим – прощай, нормальная жизнь. Придется двигать в психушку, следом за Гелией. Никогда не знала, что сумасшествие заразно, может это новый вирус какой? Тогда понятно, почему девушка упала с высоты. Бедняжка.
– Где они?
– А, очнулась…
– Где они? Я видела – это стража Кеста! Это их посланцы! Дрессированные гарпии!
– Послушай, ну какая стража, о чем ты? Здесь же не Древняя Греция, у нас гарпиям* холодно. Давай, я тебе на кровать залезть помогу. Только не ори, а то медсестра проснется, увидит, что ты тут натворила, и в психушку упекут. Оно тебе надо?
– Неправда! Они ломились в окно!
– Это голуби, вон, гляди. Они тут все время ошиваются, на карнизе. Наверное, кто-то из больных прикормил, теперь не отвадишь. Жирные, бухаются, как попало, и как до сих пор стекло не высадили!
Гелия что – то пробормотала сквозь зубы, оттолкнула меня и молча взобралась на постель. Щеки у нее слегка покраснели. Значит, не совсем она сумасшедшая, раз стыдится.
Что-то холодное коснулось колена.
Три красных камня на сложной формы рукояти. Блестящее ртутью лезвие с желобком. Посредине штука как её… гарда, как в фильме про трех мушкетеров.
Он все еще есть, да что ж это такое! Может, плюнуть через левое плечо?
– Меч подай мне, пожалуйста. – попросила Гелия, – не бойся, он не зачарованный.
Час от часу не легче! Я двумя руками взялась за ребристую рукоять, потянула, и полуметровое лезвие выскочило из пола легко, будто из куска масла.
– Спасибо. – Гелия открыла принесенную мной из кладовки сумочку и хладнокровно сунула туда меч. Я ожидала, что лезвие пропорет ткань насквозь, оно никак не могло поместиться в сумке. Но оно поместилось. Я обалдело потрогала сумку. Пустая.
Может быть, Гелия – гипнотизерка? И не было никакого меча, никто не выпрыгивал из кровати?
Я посмотрела на лужу воды на полу. И занавеска, как ни крути, разрублена. Ничего не понимаю!
– Сим-ка, не удивляйся.
– Ты считаешь? – мне внезапно захотелось уйти, терпеть не могу, когда на мне опробуют фокусы. – Пожалуй, мне пора. Сейчас только пол подотру, а то Наташа заругается.
– Подожди! Я сейчас объясню.
– Ага. Про гарпий. Спасибо, не надо.
– Если хочешь, я покажу. Не веришь? Тогда посмотри сама! Я вообще отвернусь, под одеяло спрячусь! Ну?
– Ну…
Гелия запустила руку в пустую сумку и вытащила … не меч. Овальный, величиной с детскую ладошку желтовато-прозрачный медальон на шнурке.
– Приложи его к окну и смотри.
Пожав плечами, я взяла медальон. На ощупь он оказался теплым, и сделан из непонятного материала. Не стекло, не пластмасса.
Медальон прилип к окну, словно намазанный клеем. Я хотела сдернуть его за шнурок, но не успела.
Треугольная массивная крыша военного госпиталя, торчащая над верхушками больничного сквера, стремительно изменялась. Косые скаты на глазах трескались, вспучивались шипами, словно шкура дракона, перепуганные голуби в панике стартовали с них в разные стороны и метались вокруг черными точками. Крыша в последний раз дрогнула и раскололась надвое, из ее центра вырастала иглами шпилей исполинская башня. Верхний, увенчанный золотым языком длинного знамени, насквозь проколол облако и затерялся в открывшейся вдруг синеве. Черные птицы по – прежнему описывали круги, и я внезапно поняла, что никакие это не голуби!
У этих существ были звериные лапы и длинные, не птичьи, туловища.
Золотистый свет медальона затопил всю створку окна, и казалось, я сама стою на высокой башне, и впереди на много километров раскрывается сказочный вид.
– Серафима, что такое? Я же просила присмотреть! Дедуся весь звонок оборвал, судно просит!
От неожиданности я дернулась, медальон со щелчком упал на подоконник.
– Н-ничего… извини, Наташа, Гелию голуби беспокоили, я их пыталась прогнать.
Я отвела глаза лишь на миг, взглянуть на Наташу. А когда повернулась – сияющей башни не было. Над серой крышей госпиталя плыли рваные, как тряпье, тучи. Из них сеялся ранний сентябрьский, смешанный с дождем снег.
Наташа слегка поворчала, особенно когда увидала на полу лужу, и велела мне убрать и отправляться восвояси.
– Помощница. Разве можно человеку после такой травмы стакан в руки давать! Надо было самой ее напоить! А голуби эти и впрямь достали!
Перед тем, как выскользнуть за дверь, я все же успела спросить Гелию.
– Что это было? Где это?
– Башня Пернатый Лев. На море Делибр, в Пятизерье.
Я вернулась в свою унылую, как барак, палату, хлопнулась на кровать и уставилась в стену. Где-то вдалеке, в параллельном просторанстве, о чем-то злословили соседки; по коридору прокатила, дребезжа, тележка с ужином, дежурная медсестра принесла лекарства. Мое время остановилось. На стенах мышиного цвета я продолжала видеть сказочную башню.
