Читать книгу: «Красная омега. Часть первая. Таёжная жуть», страница 4

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Единство многонационального советского

народа крепко, как алмаз…»

Л.И.Брежнев, Генеральный секретарь ЦК КПСС, 1979г.

На флаг и гюйс! Смирно!!!

НЕЖИТЬ ДЕРЕВЕНСКАЯ

Тетка Дарья часто говаривала:

– У нас, поди, в кажиной избе блазнится.

– Иди ты! Неужто в кажиной? – удивлялся недоверчивый слушатель.

– В кажиной, в кажиной! А еще в некоторых байнях анчутки водятся!

Александр Иванович к таким сказаниям относился скептически: ни в приведения, ни в духов он не верил. А, напрасно! Знающим-то людям доподлинно известно, что почти в любом жилище обитает некое потустороннее существо. В городе его кличут барабашкой, а в деревне предупредительно величают то дедушкой, то суседком, а, чаще всего, домовым и, даже, хозяином.

Обычно, покладистый домовой один не домовничает. Еще Даль полагал, что «дедушко» беззлобно терпит в своём хозяйстве приятелей: гуменника, сарайника, конюшенника. «Хозяин» водит дружбу с полевым, а вот лешему и водяному – враг. К нему изредка заглядывают то кикимора, то шишига болотная. Что они имеют от «дедушки», особенно кикимора – эта тощая маломерка на паучьих ножках, – неизвестно, но что-то имеют. А оборотни и упыри обходят домового стороной. По перечню приятелей, с которыми якшается домовой, можно полагать, что он степенный хозяин, а не какой-нибудь там свистун-кровосос.

Иногда «хозяин» имеет подругу – домовуху. Считается, что если в избе раздаются разные таинственные постукивания или начинают самопроизвольно двигаться отдельные предметы, то, значит, домовой с домовухой ссорятся. Но это, скорее всего, враки. Зато точно известно, что «хозяин» шумит и безобразничает тогда, когда он недоволен людьми, населяющими дом, и хочет их выжить. Обычно, чтобы задобрить «хозяина», женщины по праздникам оставляют ему угощение и ласково просят охранять покой и порядок в доме.

При переезде из старого жилища в новое, крестьяне обычно перевозят с собой и домового. Ну, а как же! Оставить «дедушку» это даже хуже, чем бросить собаку или даже кошку. Для транспортировки «хозяина» раньше использовали ношеный лапоть, а теперь годится любая коробка. Чтобы домовой отправился на новое место жительства, произносится проверенное временем приглашение: «Хозяин, хозяин! Садись в сани, да поезжай с нами!».

Поскольку для перевозки домового используют лапоть или коробку, то можно догадаться, что в крестьянском представлении «хозяин» – это маленькое существо, вроде хомячка. На самом же деле, никто точно не знает, каковы размеры «дедушки» и как он выглядит. Понятно, что если есть желание полюбоваться на домового, то его, как старики говорили, можно увидеть во время светлой заутрени, в хлеву, в заднем углу, а не то взять и вызвать его в любое время, используя широко известное заклинание. Только кто будет этим заниматься? Как говориться: не тронь лихо… Можно утверждать, что практически никто домового-то и не видел, а если кому он и показывался, то не полностью и очень расплывчато.

В этом отношении «повезло» Александру Ивановичу. Однажды он увидел домового в полный рост и прямо перед собой. Причем так близко, что при желании до него можно было бы дотянуться рукой.

ПРИЛИЧНЫЙ «ХОЗЯИН»

«Роскошествовал молодой июль», – сказал бы начинающий поэт, озирая камарские дали. Но, то поэт! Александр же Иванович в данном случае не стал много говорить. Он вдохнул полной грудью настоянный на цветах теплый июльский воздух и кратко, по-новомодному, отметил: «Балдеж!». И не преувеличил: все цвело и пахло, от ароматов действительно можно было обалдеть.

Сочное травьё лезло изо всех щелей. Оно уже начало глушить огородные культуры. Нужно было бы повоевать с напористыми сорняками, но полуденная жара заставила Александра Ивановича отложить это важное мероприятие на более позднее время.

Вечером Александр Иванович стал пропалывать морковь. Муторное это занятие, да и мошкара донимает. Часов в восемь обильно вылетевший гнус все-таки загнал его в избу. Прослушав вечерние радионовости, которые, как всегда в последнее время, были безрадостными, тоскливыми, он выкушал вечернюю порцию простокваши и улегся спать.

Вепсская ночь

(Акварель А. Г. Брыксенкова с фото Ю. Овчинникова)

Диван, на котором он всегда почивал, стоял у стены и был расположен по науке, то есть, параллельно меридиану, что проходил через Камары. По науке же занимал место на диване и сам Александр Иванович. Голова его была обращена к северу, а ноги – к югу. Лежал он на правом боку. Перед диваном, метра в полтора от него, стоял круглый стол. На столе, в стеклянной банке красовался букетик анютиных глазок.

Такой протокольный перечень обстоятельств, при которых произошел контакт человека с представителем параллельного мира, совершенно необходим. Ведь всегда найдутся неверящие Андропы, которые скажут, что весь этот сеанс с домовым Александру Ивановичу просто приснился или померещился. А померещится могло, мол, по чисто материальным причинам. Вполне возможно, что этот заядлый огородник

или перетрудился под солнцем на своем огороде,

или съел на ночь что-либо тяжелое,

или неудобно устроился на своем диване,

или нанюхался дурманных цветов.

Так, вот ничего подобного не было!

Итак, Александр Иванович выпил традиционную кружку простокваши, прилег на диван и смежил веки. После непродолжительных мечтаний и рассуждений «за жизнь» он уснул. Следует сказать, что обычно сон его был крепок. Предстательная железа еще была в порядке, и до утра он не вставал с постели. Никакие скрипы, стуки, громы не смогли бы разбудить его. А тут вдруг среди ночи кто-то легонько ткнулся ему в плечо, и он проснулся.

Он проснулся и открыл глаза. В избе было светло, и Александр Иванович сразу же увидел, что под столом кто-то стоит. В блеклом свете белой ночи было видно, что этот кто-то походил на плотный вертикально поставленный тючок и имел рост около пятидесяти сантиметров. Большая квадратная голова, покрытая темной, курчавой шерстью, сразу же, без шеи, переходила в мохнатое туловище. На лице сквозь завитки шерсти поблескивали маленькие глазки и торчал сухой, крючковатый нос. Рта не было видно, хотя он наверняка существовал. Судить о его размерах было очень затруднительно, и не потому, что рот не имел четкого очертания, а потому, что от носа вниз густо свисали длинные прямые волосы, закрывая нижнюю часть лица. Такими же длинными волосами были покрыты и толстые, короткие ножки.

Когда этот кто-то увидел, что Александр Иванович проснулся, он протянул к нему свою волосатую лапку, в которой был зажат небольшой белый сверток. Наш бывший старший научный сотрудник и кандидат технических наук, быстро проанализировав ситуацию, сразу же смикитил, что его посетил «хозяин». Он вежливо отказался от свертка и на удивление хладнокровно и четко произнес старинную охранительную формулу:

– Хозяин, хозяин, приходи ко мне в гости вчера!

Темная фигура домового стала бледнеть и вскоре совсем истаяла. И только после этого зашевелились на голове у Александра Ивановича остатки волос, а ниже живота все сжалось и похолодело.

С нервно бьющимся сердцем вскочил он с дивана и врубил свет во всех комнатах. Затем включил радиоприемник, который императивно заорал голосом Аллы Пугачевой: «Все могут короли!..». После чего взглянул в окошко и увидел волшебную картину.

Над деревней разливалась лиловая мгла. Огромный лунный диск ширился из-за острых верхушек елок. На его тревожном, оранжевом фоне трепыхались черные силуэты крупных нетопырей.

– Господи, – подумал Александр Иванович, – ну и ночка! В самый раз для нечистой силы!

Вспомнив о господе, он тут же перекрестился, чего не делал уже много, много лет. После этого стал осенять крестным знамением все углы в избе. Свои действия он сопровождал словами:

– Иван Креститель! Закрой все двери, окна, щели, трубу домовую…

Эту молитву он слышал еще в детстве от старой крестьянки, в военную пору, когда он и его мама, эвакуированные из Ленинграда, жили в уральской деревушке. Многие слова молитвы он позабыл и поэтому допускал отсебятину, а концовку придумал такую:

– А ты, нечисть поганая, брысь отсюда и больше не приходи! Аминь!

Немного успокоившись. Александр Иванович вскипятил воду и заварил смесь душицы, ромашки и мяты. Пока снадобье настаивалось, он опрокинул внутрь знатный рюмец водки.

Ранним утром отправился Александр Иванович по воду. У колодца он встретил Николая Ромашкина и рассказал ему о своем ночном происшествии, пытаясь при этом придать событию комическую окраску.

 
Однако, Николай к данному вопросу отнесся очень серьезно:
 
 
– Надо меры принимать!
 

После срочной службы на флоте, он несколько лет трудился по милицейской части. С той поры у него остался навык: на любой непорядок реагировать решительно и немедленно.

– Какие меры? Да, и зачем? – вяло отмахнулся Александр Иванович.

– Зачем, зачем, – передразнил Николай, – да, затем!

И продолжил:

– В доме Перепрыговых раньше жила бабка Андрюшиха. И стала она жаловаться бабам, что ночью её кто-то душит. Жаловалась, жаловалась, да и повесилась. Правда, керосинила она здорово. Но все равно: с нечистой силой шутки плохи.

– Так, что же делать, Николай?

– Окольцовывать его нужно, вот что. В круг, значит, брать.

– Как это?

– Погоди, кроликам травы нарежу. Опосля и разберемся.

Домовой

Появился Николай через два часа и принес ржавое чугунное кольцо от печной конфорки. Он сказал, что кольцо правильное, что над кольцом пошептала и поплевалась его жена и что оно готово к употреблению.

Ворожба над железякой, сотворенная Галей, женой Николая, нисколько не удивила Александра Ивановича, поскольку в Гале постоянно ощущалась какая-то чертинка, или, скорее, ведьминка. Ей было уже за сорок пять, а стройности и гибкости ее стана позавидовала бы любая молодайка. Все лето, не боясь мошкары, ходила она в открытом купальнике и загорала к осени до цвета луковой шелухи. С её удлиненного лица прыскали лукавством и озорством широко открытые темные очи.

Она знала массу примет и поверий. Складно гадала на блюдце и на картах. Собирала впрок какие-то, ведомые только ей, травы. Ну, и совершенно естественно, что возле ее ног постоянно терся большой черный кот. Галя во всем была очень везучей, особенно ей повезло с Николаем. Она выбрала сильного, работящего мужика, не пьяницу и не бабника. По деревенским понятиям – золото, а не муж!

Николай-то был убежден, что это он выбрал Галю, а не она его. Ну, как же! Появился в сельском клубе этакий моряк-с-печки-бряк. Появился и положил глаз на лучшую девушку. Где уж ей было устоять? Галя Ромашкина была умной женщиной и не мешала мужу пребывать в этом заблуждении.

Николай протянул ржавое кольцо Александру Ивановичу и проинструктировал:

– На, возьми и, не глядя, брось его в подпол или куда в угол. Брось и забудь.

Ученый усмехнулся, но кольцо взял. Он прошел на кухню и забросил заговоренную железку под печку. По поводу такого важного события была откупорена бутылка местной водки. Посидев с полчасика, собутыльники разошлись довольные друг другом.

Прошла неделя, другая. Может быть, кольцо подействовало или молитва достала, но домовой больше не появлялся. Сам же Александр Иванович объяснил этот факт просто: домовой в его доме – доброе и приличное существо.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ИЗБА

Среди домовых, кроме добрых и приличных, встречаются иногда и злые создания. Они своими каверзами отравляют жизнь людей и насылают на них разные напасти. В доме, где обосновался злюка-домовой не бывает ни мира, ни лада.

Именно такой недобрый «хозяин» обитал в избе, которую купил Дима Крюков. Изба эта была построена еще до войны лесником Ереминым. За полвека Еремины расплодились. Они жили в избе большой, шумной семьей, в которой никогда не было согласия.

Отношения между членами семьи выяснялись бурно, с использованием нецензурных выражений. Крепче и обильнее всех выражался дед Сергей. Вернее, не выражался, а просто говорил на этом жутком языке. Даже в здешних краях, где ненормативная лексика бытовала как разговорная норма, дед Сергей слыл матюжником.

Сценка с натуры. На остановке в рейсовый автобус входит невысокий седенький дедушка. Он вежливо здоровается с пассажирами. Его все знают и дружно приветствуют

– Здорово, дед Сергей!

Старик со всеми раскланивается, потом осматривается и замечает у окошка свою родственницу. Его морщинистое лицо озаряется радостью, глазки теплеют. С ласковой улыбкой он обращается к ней:

– Племянушка! Блядь ты этакая! Какого кляпа нос не кажешь?

– Все болею, дядя Сережа.

Дед Сергей обращает внимание на большой разрез её юбки:

– А юбку-то на хера размандячила?

– Для фасону.

– Ну, е. твою мать! А я то подумал, когда бзднешь, чтоб быстрее выдувало.

Наверное, никогда русский народ не очистит свой язык от этой дряни. При коммунистах-то еще налагались кой-какие ограничения на нецензурщину. А теперь даже в Думе поливают направо и налево. Раздолье матерщинникам!

Под занавес советской власти, используя разные, бытовавшие тогда льготы, и совершенно смешные цены на стройматериалы, построили Еремины в Шугозере большой дом, в котором разместились «молодые». Дед же Сергей устроился с бабкой по соседству, в бесхозной избе. Когда они переезжали на новое место жительства, то «хозяина» из старого дома,

вопреки деревенским порядкам, с собой не взяли. А зачем его брать? Кроме

разных пакостей они от него ничего больше не видели. Домовой, видать, сильно обиделся. Как показали дальнейшие события, его и так-то не мягкий характер совсем испортился.

Еремины дали объявление о продаже своей освободившейся избы. Покупателей не нашлось, и они сдали её в аренду охотникам-промысловикам.

Камарские леса и долы изобиловали зверьем и птицей. Прямо из деревни можно было наблюдать, как потрошат совхозное картофельное поле кабанихи со своими полосатыми поросятками. По утрам вдоль кромки леса элегантно рысил лось. Зайцы, спасаясь от лис, врывались в деревню, гулко ударяя лапами в плотную дорогу.

Часто по задворкам шастали одинокие волки в надежде поживиться собачатиной. Когда совхоз засеял овсом поле возле шоссе, то медведи, для сокращения пути к любимому лакомству, перли ночами прямо через Камары. Барсуки, рыси, росомахи и разные там еноты, из-за своей осторожности в деревню не заходили, но камарцы часто их встречали в лесу.

Над деревней пролегали трассы птичьих перелетов. Весной и осенью над Камарами проплывали неисчислимые стаи и косяки уток, гусей, лебедей. Севернее деревни воздушные путешественники приводнялись на широкие речные заводи и многочисленные озерца для отдыха и кормежки. Много было и боровой дичи.

И при таком обилии живности добыча охотников, обосновавшихся в избе Ереминых, обычно была скромной. Удрученные добытчики поражались небывалому невезению. Камарцев же это нисколько не удивляло: какое там везение, если живут охотники в неправильной избе.

В тот дождливый, осенний вечер они вышли из леса промокшие, измотанные и злые. Добыча была пустяковой. Не заходя домой, попросили охотники тетку Дарью отпустить им водки. Та отомкнула окованную железом дверь маленького домика, построенного лет тридцать тому назад силами Потребсоюза.

В домике размещалась продуктовая лавка. Раньше она работала регулярно и имела постоянного продавца. После того как деревня опустела, доход от лавки резко упал, и держать продавца стало невыгодно. Тогда-то и уговорили Дарью Авдеевну быть продавцом, практически на общественных началах. Она не сидела в лавке, а открывала её по необходимости, по просьбе односельчан. Основными продуктами в лавке были водка и дешевое вино, а также макароны, крупа ну и, конечно, хлеб. Тетка Дарья продала охотникам требуемое количество бутылок и заперла лавку.

Ближе к ночи, очевидно от огорчения, хлебанули охотнички немеряно и даже больше. Настолько больше, что у одного из них начались галлюцинации. Ему привиделись немцы, в смысле – фашисты, которые сидят за столом и собираются его, советского партизана, расстрелять.

«Партизан» медленно прошел в угол, где стояли ружья, зарядил свою «тулку» и решительно направил стволы на сидящих за столом добытчиков:

– Руки вверх, гады! Всех перестреляю!

Рядом оказался один из охотников. Он изловчился и снизу ударил ногой по стволам. Ружье дернулось и жахнуло зарядом дроби в стенку так, что щепки полетели. Вмиг протрезвевшая компания навалилась на «партизана». Сначала, его как следует отдубасили, а затем связали и бросили в чулан. Через два дня охотники насовсем покинули Камары. Говорили, что они подались за Пашозеро.

Изба лесничего снова опустела. Она угрюмо и неприкаянно стояла на краю деревни. Деревенские старухи поговаривали о каких-то стуках, которые иногда раздаются в покинутом доме и боязливо обходили его стороной.

ХОХЛЫ-ЛЕСОРУБЫ

Всю зиму неправильная изба простояла пустой. А весной в ней поселилась бригада лесорубов с Украины. Для погрузки леса и для его транспортировки до железной дороги привезли украинцы с собой тяжелую технику. Кстати, эта-та тяжелая техника и раздолбала до невозможности камарскую дорогу.

Девять хохлов (так называли лесорубов в деревне) поставили в избе девять раскладушек, сложили в общий ларь крупные бруски сала, ссыпали из своих кутулей в один мешок золотистую цибулю и приступили к работе. Рано утром они топали на лесные делянки, где валили сосну и ель.

Спиленный лес прямым ходом отправлялся на Украину. Тогда с этим вопросом проблем не возникало. В Беловежье для выпить и закусить еще

не съехались три соловья-разбойника. До их встречи, а значит и до развала Союза, еще оставалось некоторое время. Поэтому братские республики спокойно черпали природные ресурсы России, как свои.

Возвращались лесорубы в деревню вечером часов в семь. К их приходу тетка Дарья заранее отпирала лавку. Ассортимент приобретаемых ими продуктов был не велик: девять буханок хлеба, через раз – ящик портвейна, несколько банок овощных консервов (мясных консервов никогда не было в продаже), да иногда 3—4 бутылки водки.

Прийдя домой, украинские хлопцы разжигали плиту и ставили на неё большой чайник. Пока чайник закипал, они усаживались за стол и под портвейн уплетали сало и цибулю с хлебом, затем приступали к овощным

консервам с картошкой или разогретыми на плите макаронами. После чего пили чай и укладывались спать.

Простой и даже суровый образ жизни, который вели лесорубы, импонировал камарцам. Но они немного жалели своих хохлов, полагая,

Руки вверх, гады!!!

что те страдают от отсутствия в их рационе традиционных украинских блюд.

Ведь всем известно, что украинцы – большие любители смачно и основательно поесть.

Правда, камарцы знали об этом лишь понаслышке, поскольку на Украине не бывали и тамошних разносолов не едали. А вот Женя Иркутский, неверная жена которого выросла на Запорожье, бывал и едал.

Он аппетитно рассказывал группке мужиков, маявшихся на окраине деревни:

– Приедешь в гости к теще – тебя сразу за стол. А за столом сродственники, да все веселые, да все юмористы. На закуску каждому по селедке. К селедке в огромном блюде крупно нарезанные помидоры, огурцы, лук, перец и разнообразная зелень. Весь этот натюрморт обильно орошен ароматнейшим маслом, только что доставленным с местного Олийзавода. Тут же сырая икра из синеньких, перчики фаршированные, кабачки, запеченные с красненькими и залитые яйцами и еще много чего. После закуски, конечно же, борщ. Рассказывать, что это такое – зря тратить время. Его нужно есть!

Ни одна поваренная книга не может передать всех тонкостей приготовления этого блюда. И понятно почему. Так, например, ни в одном рецепте украинского борща не упоминается такой ингредиент как затовчка. Наверное авторы книг о вкусной и здоровой пище даже и не знают, что это такое. А затовчка по-запорожски – это тщательно, с солью растолченные кусочки сала и чеснока, причем сало должно быть старым, пожелтевшим. Кипящий борщ с опущенной в него затовчкой начинает испускать такие плотские эманации, что не отведать его просто невозможно.

За борщом – естественно, вареники. Самые разные: и с мясом, и с творогом, и с вишнями. Да под сметану. А сладкие вареники – под мёд.

Завершается обед фруктовым узваром, к которому хорошо идут булочки с маком, и разные штучки из слоеного теста. После узвара желающие пьют чай или молоко с коврижками и вареньем…

– Поживешь так с недельку, – заключил Женя, – а потом удивляешься: почему это причиндалы из-за пуза стали не видны?

Присутствовавший тут же Юра Перепрыгов сглотнул слюну и усилил тезис о неравнодушии украинцев к доброму харчу. Он, как и большинство камарцев, на Украине не бывал. Поэтому его выступление носило чисто аналитический характер:

– Знаешь фольклор народа – знаешь его характер. Именно в образцах народного творчества просматриваются моральные приоритеты нации. На Украине поют много красивых песен. Некоторые из них очень любопытны. Как вам нравиться такой песенный сюжетец? Едет хлопец с дивчиной. Они едят с сыром пироги, ну, то есть, с творогом. Нападают на них разбойники. Хлопец их умоляет: «Возьмите дивчину, но оставьте с сыром пироги».. Песня, понятно, шуточная, но всем известно, что любая шутка базируется на фактической основе. Кавказцы, например, подобных песен не поют, хотя поесть и выпить тоже не дураки.

Александр Иванович поддакнул Юре и углубил тему, подчеркнув, что украинцы не могут удержаться от поглощения вкусной пищи даже в тех случаях, когда крайне необходимо быть в форме:

– Довелось мне однажды быть в Киеве. В командировке. Наш институт курировал местный завод, производивший для всего Союза громоздкие, но очень дешевые мусоровозы.

В один из свободных вечеров я отправился в оперный театр. Давали «Орфея и Эвридику» Глюка. Эту оперу мне раньше слышать не приходилось, поэтому я решил ликвидировать данный музыкальный пробел.

Программку я покупать не стал, так как немного помнил миф об Эвридике, а имена певцов, занятых в спектакле, мне ни о чем не говорили.

Отзвучала увертюра, пошел занавес. Из-за кулис выплыла очень тучная, пожилая певица, замотанная в белые ткани. Сначала было непонятно, кого она изображает, так как ария исполнялась на украинском языке. Но по тому, как часто звучало из её уст имя Эвридики, я решил, что пожилая актриса – это Эвридикина мама. Однако, вскоре выяснилось, что это вовсе не мама, а юный Орфей.

Через некоторое время на сцену под нежные звуки флейты грузно вышла еще более толстая женщина и начала петь. Это была Эвридика. Певицы пели хорошо. Оркестр звучал очень стройно. Музыка была по-немецки добротна. Поэтому я решил не уходить из зала и дослушать оперу до конца. Чтобы не видеть, как жирные и очень пожилые дамы тщатся изображать из себя юных влюбленных, я взял и опустил голову. В середине спектакля шум в зале заставил меня поднять глаза и взглянуть на сцену. От увиденного я весь как-то сжался и застыл в изумлении.

На сцене царила напряженка. Там духи тьмы пытались утащить усопшую Эвридику в тар-тарары. Духов изображали артисты балета в черных трико. Они, как муравьи, волокущие в муравейник большую гусеницу, облепили со всех сторон тушу певицы. По замыслу режиссера духи должны были вознести Эвридику вверх и на вытянутых руках резво унести её куда надо.

Шум в зале возник от того, что первая попытка подъема Эвридики оказалась неудачной. Из-за кулис на помощь осрамившемуся кордебалету выбежали еще два муравья. Вторая попытка удалась. Духи подняли-таки Эвридику и, пошатываясь, занесли её в освещенную красным светом картонную пещеру. Зал облегченно захлопал. Так обычно рукоплещут в цирке, после удачно выполненного трюка.

А программку-то я зря не приобрел. Оказалось, что либретто оперы принципиально отличается от мифологического сюжета.

Народ посмеялся над повестушкой коммунальщика. Кое-кто еще пытался добавить пару слов по данной теме, но за братьев-украинцев вступился Коля Ромашкин:

– И чего это вы напустились на хохлов? Ну, любят люди поесть. Что здесь плохого? Любят – значит аппетит хороший. А хороший аппетит имеют только здоровые, крепкие, работящие люди. Це ж гарно. Хотя, конечно, менять девку на пироги – явный перебор.

Обговорив гастрономическую тему, мужики замолкли, но не разошлись. Они продолжали топтаться на краю деревни, возле бывшей избы Ереминых. По всему было видно, что люди чего-то ждут.

Ожидание их не обременяло. Теплое лето подзолотило деревню: во всю цвели лютики, одуванчики и еще какие-то густо-желтые цветочки. В воздухе парила истома и благодать. Делать ничего не хотелось, да и дел-то особых не было.