Читать книгу: «Красно Солнышко», страница 5

Стихают команды командиров, легионеры дерутся уже не столько для того, чтобы уничтожить неизвестных варваров, сколько чтобы сохранить свою жизнь. В запале схватки они не замечают, что их противник уже перестраивается. Края алой стены дружины выплёскивают два языка, охватывающие быстро редеющую манипулу, которую неумолимо перемалывают секироносцы и лучники. Громкий, нечеловеческий рык из глубины славянского строя, и… Удар щитом, не таким массивным, как у тех, кто прикрывает своих товарищей, но при славянской силушке и его достаточно. Легионер катится по земле, а длинный прямой клинок рассекает его тело, словно и нет кожаных, густо проклёпанных медью доспехов. Булат против кожи. Сталь против меди. Сила против слабости…

Снова рык, и остатки манипулы почти мгновенно растворяются среди тусклых, крашенных в коричневый и чёрный цвет доспехов. Славяне не любят блестящее, сияющее золотом и серебром оружие. Случайный солнечный зайчик может выдать воинов врагу задолго до того, как человеческий глаз различит противников. Лишь лезвия мечей сияют чистотой и невиданным прежде рисунком булатной стали. И крошит славянское оружие солдат распятого, проклятого истинными богами.

Короткий хриплый вскрик. Ещё один… Воин выпрямился над телом, махнул рукой:

– Княже, мы закончили!

– Идём дальше.

Снова выстраивается коробка строя. Дружина двигается дальше, оставив за собой горы трупов. Раненых римлян добили. Ни к чему раньше времени поклоняющимся распятому знать о том, что славянские воины появились на Оловянных островах. Храбр потянул верёвку, привязанную к шее пленника:

– Эй, поднимайся. Пошли!

Тот, видимо, понял по смыслу, что делать. Поднялся с колен, как его поставили в самом начале сечи, прикрыв своими щитами, отроки. Как-никак – ответственность за жизнь сего чужака на них. Сам князь доверил! И оправдать это доверие нужно даже ценой собственной жизни. Только старшие отроков в бой не пустили. Раньше – да. Так то и не противники были дружинникам. А в этот раз всё серьёзно. Настоящая битва. Да и врагов больше, чем славян. Хорошо, что лучников у ромеев не было. Ну и… мелковаты они против наших-то… То ли недокормлены сызмальства, то ли народ такой низкорослый испокон веков. Сами отроки повыше иных солдат были. Впрочем, недолго им уже в отроках ходить. Ещё две весны – и станут взрослыми…

Вот и бухта, в которой ждут лодьи. И вдруг вновь останавливается дружина. Князья проталкиваются вперёд – перед небольшим строем воинов, оставшихся сторожить насады, собралась огромная толпа полуголых низкорослых людей, одетых в шкуры, а то и вообще без них, в одних набедренных кожаных фартуках. У всех раскрашены разными знаками лица. В руках – луки, дубины, копья. Оружие, впрочем, худое. Наконечники у кого каменные, у кого вообще костяные. Редко у кого медные или бронзовые. Железных так и вовсе, почитай, нет. Что-то орут, то ли оскорбляют, то ли просят – их речь неведома. Перед толпой – одетые в свои белые одежды друиды. Слав тридцать душ насчитал. С посохами ветвистыми, с серпами на поясах. Увидели выходящую на берег остальную дружину славянскую – притихли. Но как различили монаха на вервии, словно взорвались. Заорали бешено, затрясли своим жалким оружием, а друиды вперёд подались. Правда, старший из них обернулся, знак какой-то сделал, и весь ор словно обрезало. Тишина угрюмая воцарилась на берегу. Подошли ближе к славянам, остановились перед князьями:

– Отдайте нам монаха!

Гостомысл вперёд шагнул:

– Нет.

Старший из друидов с нажимом повторил:

– Отдайте! Вы обещали! Ни один из служителей проклятого живым не уйдёт!

Брячислав отодвинул брата:

– Обещали. И слово своё сдержали. В отличие от вас. Все поклоняющиеся распятому мертвы.

Друид посох вскинул, указал на сжавшегося Брендана, отроки шагнули вперёд, вскинули щиты, прикрывая пленника.

– Этот жив!

– Мы обещали ему жизнь, если сей служитель проведёт нас на Зелёную землю. Слово сказано.

– Ты тоже обещал нам его жизнь!

Брячислав насупился, взглянул сурово из-под густых бровей, повторил:

– Слово, данное обманщику, силы не имеет.

– Что?!

Друид даже отшатнулся, сделал движение, словно хотел обернуться, да не успел – князь продолжил речь:

– Тогда скажи, зачем натравил на нас ромейских солдат?

И… осёкся друид. Молвил потрясённо:

– Откуда ты знаешь?!

Скривились губы Гостомысла в недоброй ухмылке.

– Ромеи лежат в пяти верстах отсюда. Ворон кормят. Мы же не потеряли ни одного воина. Так что не рассчитали вы нашей силы. А вздумаете этих дикарей натравить… – Снова ухмыльнулся, слегка вытянул меч из ножен, пустил зайчика в глаза друиду. Тот отшатнулся от неожиданности, а князь добавил: – Как думаешь, друид, сколько твоих пиктов уцелеет, если схлестнёмся? Лучше разойдёмся по-хорошему. Мы уйдём. Монах с нами уйдёт. Здесь не останется. Так что, получается, мы слово своё сдержим, в отличие от вас, служителей проклятого истинными на вашей земле не останется. Договорились?

Скривился друид, будто полыни наелся, да деваться некуда – сам себя и сдал со всеми потрохами. Молвил, будто выплюнул:

– Пусть так и будет. Но отныне мы враги.

Брячислав спокойно, даже лениво припечатал:

– Пусть так и будет. Враги. Но пока от берега не отчалим – друзья.

Как же не хотелось друиду эти слова говорить, да деваться некуда:

– Друзья… – Глянул на солнышко красное, опять выплюнул слова из губ своих: – Времени у вас – пока солнце вершины большого дуба не коснётся. – Показал рукой какого.

Князья глянули, кивнули… Монаха сразу вниз, под палубу запихнули. И отроков с ним до кучи. Через борта деревянные только крики послышались:

– И – раз! И – раз!

Колыхнулась лодья, затем ещё раз. Потом, чувствуется, заскользила по водам морским. Замерла на месте. Заскрипели доски палубы. Затопали ноги воинов. Храбр со Славом оба словно струна на гуслях – а ну как послышится звон металла, крики нападающих? Но пока тишина. Пискнули уключины, замолкли. Лишь по первому гребку они звуки издают, а потом тихо работают. Качнулась вновь лодья. Двинулась, видимо. Тут Слав Храбра в бок толкнул:

– Глянь!

Друг посмотрел и рот открыл от изумления – монах пленный руками связанными доски у лодьи гладит, швы щупает, и лицо у пленника такое изумлённое. Потом даже зависть проявилась. Вздохнул Брендан, потом что-то грустно произнёс, ни к кому не обращаясь, и сел прямо на киль, проходящий понизу, обхватил ладонями спутанными нечёсаную голову с выбритой макушкой и опять про себя забормотал непонятно что…

Долго ли, коротко ли, крышка люка откинулась, Путята вниз заглянул, весело произнёс:

– Всё, вылезайте. И этого с собой тащите. Можете с него путы снять.

Слав кивнул, нож вытащил из ножен, к монаху подошёл. А тот тоскливо на отрока глянул и подбородок задрал, мол, режь ему горло. Удивился славянин такому, даже жалко мужчину стало, но виду не подал. Разрезал верёвки, запястья пленника стягивающие. Благо не своя, из дому. В том монастыре и нашли. Славянскую-то распутал бы бережно, вновь в мешок уложил – пригодится. А эта – неровная, суковатая, как говорится. Только на выброс… Монах удивился, что-то спросил, но парнишка отрицательно покачал головой: мол, извини, не понимаю… Вымахнул наружу, спустил вниз руку – цепляйся. Брендан сообразил. Ухватился, да Храбр снизу подсадил. Вытащили общими усилиями. А Слав удивился – ладонь у этого служки твёрдая, в мозолях. Как у воина… Или гребца…

Друг тоже наружу выбрался. Люк плотно на место вставили, а Путята смотрит на монаха, улыбается:

– Так, орлы, быстренько водички взяли, вымыли его. А то попахивает. – Покрутил носом, шагнул назад, добавил: – И побыстрее. Братья с сим служкой потолковать хотят…

Глава 6

С мытьём пришлось повозиться. Оба отрока поначалу даже решили, что пленник вообще никогда тело не омывал, тем более что реакция монаха на первое вылитое на него ведро воды была поразительной. Брендан рухнул на колени и прикрыл голову руками, затем затрясся и стал громко читать свои заклинания. Правда, потом, когда Храбр, преодолевая отвращение, намылил ему голову, а Слав стал оттирать жёсткой мочалкой из конского волоса худое, но жилистое тело, немного успокоился. Увидя, что ирландец пришёл в себя, юноши сунули ему банные принадлежности, знаками кое-как показав: мол, дальше сам. Правда, с водой пришлось всё же помочь, и монах стал шумно отфыркиваться и довольно охать. Закончив мытьё, что-то произнёс, обращаясь к обоим славянам, и по интонациям было понятно, что это – благодарность. Отроки кивнули в ответ.

Увидев, что поручение выполнено, вновь явился Путята и забрал монаха с собой, на корму, где возле кормщика стоял князь. Было видно, что завязалась оживлённая беседа. Жрец спрашивал, потом перетолмачивал на славянский язык. Князь задавал вопросы, пленник, выслушав перевод, отвечал. Несколько раз оба собеседника, поскольку пленником монаха просто было уже не назвать, настолько он естественно, без всякого испуга вёл себя с Брячиславом, переспрашивали друг друга, не в силах поверить услышанному. Но Путята подтверждал сказанное, и опять оба – и монах, и князь – уверялись в истинности слов друг друга. Жаль, расслышать разговор было нельзя, но отроки набрались терпения – князь у них добрый человек. Нужно будет – всем расскажет.

Тут Путята отошёл к своим мешкам, покопался в них и вытащил небольшой ларец. Извлёк оттуда миску, крохотную детскую лодочку и небольшую бутылочку жидкого масла. Налил его в миску, очень осторожно опустил в жидкость игрушку. Та некоторое время колебалась, но вскоре успокоилась, застыв в одном положении. Храбр толкнул Слава в бок:

– Смотри!

Брендан застыл, словно поражённый громом, его глаза стали круглыми от удивления, а князь довольно улыбнулся в усы, погладил их ладонью, затем беседа продолжилась. И было видно, что монах отвечал на все вопросы с удовольствием, без принуждения. К обеду поток слов, похоже, иссяк, и усталый Путята вновь привёл монаха к отрокам:

– Присмотрите за бедолагой.

Юноши вопросительно взглянули на жреца, а тот, усмехнувшись, ответил на невысказанный вопрос:

– Нормальный он. Теперь с нами плыть просится. Сам. Доброй волей.

– Но он же…

Путята махнул рукой:

– Брендан семь лет по окрестным морям ходил. Всё здесь знает.

– Семь лет?!

Юноши потрясённо взглянули друг на друга, потом посмотрели на монаха, тот, видно поняв, что речь идёт о нём, как-то виновато попытался улыбнуться. Жрец кивнул, положив руку на плечо бывшего пленника:

– Семь лет. Что такое корач, знаете?

– Нет…

– Лодка это. Большая. Из кожи и прутьев. Круглая. Скорости нет. Места мало. Поэтому и так долго. До островов Кипящей воды почти восемь седмиц плыл. А мы – за десять дён доберёмся. Так-то вот. Словом, присмотрите за ним. Помогите устроиться. Князь велел ему из запасов дружинных одежду дать.

– А… оружие?

– Рано ещё. Ножа пока хватит. Бриться.

Храбр кивнул. А Путята закончил речь:

– Словом, присматривайте. Он же не просто так в морях пропадал. Его сжечь хотели.

– С… сжечь?!

– Ага. Он в распятом усомнился. Вот и пришлось бежать за тридевять земель. Нам на удачу.

Жрец кивнул отрокам и зашагал обратно на корму. Из-под палубы вылез кашевар, застучал деревянным половником по дну миски. Громко, словно трещоткой:

– Подходи по одному!

Нелегко готовить в пути, на раскачивающемся корабле. Но славянская мысль справилась с этой задачей – круглый котёл на цепях, в котором горит огонь, накрытый железной крышкой, на которую ставят казан, где готовится пища. Корабль качается, а печка всё время ровно стоит. Ни капли еды не выльется, кашевара не ошпарит. Ну, конечно, ежели шторм, тогда вообще всё гасят, и дружина болтушкой мучной али толоконной питается и мясом сухим. А если море синее спокойное, так почему желудки здоровые горячим не побаловать?

Монах было вскочил от неожиданности, но Слав опустил ему руку на плечо, кивнул успокаивающе, слегка подтолкнул вслед за Храбром. Дружинники быстро получали каждый свою порцию. Князь также стоял в общей очереди, что вновь шокировало Брендана, остальные вели себя привычно. Ну что князь? Первый среди равных. Как боги славянские, как предки, чьи души оберегают потомков от несчастий. Без вожака стае нельзя. А так – такой же воин, как и все.

Кашевар искоса взглянул на стоящего перед ним монаха, собрался что-то сказать, Храбр насторожился, но тут перед ними возник Путята:

– Слово князя.

Воин молча кивнул, запустил половник в котёл и грохнул полный, с горкой, в деревянную миску:

– Ешь, худоба! Ты небось такого и не пробовал! Отведай славянской каши!

Монах, потрясённо взглянув на гору еды в миске, поблагодарил на своём языке, и жрец перевёл:

– Спасибо говорит.

Кашевар расплылся в улыбке:

– И тебе спасибо, добрый человек! Ежели работу каждого хвалить – душа чище станет!

Трое вернулись на нос, уселись. Храбр достал полученный каравай – остававшиеся на берегу воины в ожидании дружинников расстарались испечь свежего хлебушка. Распластал круглую буханку на ровные ломти:

– Налетай!..

Брендан уписывал кашу так, что трещало за ушами.

А от хлеба его было вообще не оторвать. Смолотил несколько толстых кусков и всё что-то бормотал. Слав вздохнул:

– Эх, жаль, непонятно. А хочется тебя порасспрашивать о многом…

Впрочем, выход вскоре нашёлся – стали объясняться жестами. Монах показывал на предмет, а кто-нибудь из отроков громко говорил значение слова на родной речи. Брендан старательно повторял до тех пор, пока не получалось правильно. Вскоре к ним подсел Путята. Внимательно слушал. А там и сам князь присоединился.

– Спроси его, Путята, а почему он так нашей лодье удивился?

Жрец улыбнулся:

– Это я и без вопроса знаю. О кораче же я тебе рассказывал?

– Да.

– Вот и Брендан был удивлён, увидев столь большой и быстрый корабль, построенный из дерева. Римские каторги он видел. Но они не подходят для плавания на большие расстояния. Слишком много съедают и выпивают рабы, гребущие на вёслах. Да и не приспособлены те корабли для дальних плаваний. И осадка мелка, и груза много не возмёшь. А у нас – паруса ветер вольный раздувает, а коли нет его, так воины вёслами ходко гребут.

– А если ветра долго не будет, Путята?

– Позовём. Будет у нас ветер-ветрило паруса светлые надувать, кораблик наш к цели великой неся, поручение племён славянских помогая исполнить.

Отроки переглянулись – спросить? Что же такое дружине ранее на землях славянских неслыханное делать велено? Но сидящий молча Брячислав полоснул острым взглядом обоих, и слова застряли в горле. Впрочем, жрец, обменявшись незаметными взглядами с князем, сделал невидимый юношам жест за спиной, и князь произнёс:

– Край мира ищем. Как нам заповедано.

– Край мира?!

– Он самый.

– А мы не упадём? В бездну проклятую?

– Не упадём. – Жрец раскатисто рассмеялся: – Сие – выдумка. Нет никакой бездны. Точнее, есть. Где грешные души врагов наших прозябают. Но уж точно не там, куда мы идём. Ладно. Отдыхайте. Вам ночью море смотреть.

– А…

– Брендан? Да ничего. Пусть тоже ложится. Ему сегодня досталось…

Путята перевёл, и монах, с благодарностью посмотрев на князя, склонил перед ним голову, но тот нахмурился:

– Скажи ему, чтобы забывал такое делать. Не принято это у нас. Ибо мы – равны друг перед другом.

Развернулся, ушёл к кормщику, остановился над миской с маслом, где плавал кораблик игрушечный, что-то поясняя кормщику, тот понятливо кивал.

…Брендан не солгал. Через десять дней похода Храбр, сидящий на мачте, первый заметил вдалеке туманное облачко и закричал во всю глотку:

– Земля! Справа по борту – земля!

Дружинники, свободные от вёсел, столпились на носу, вглядываясь в горизонт, пока наконец подошедшие ближе лодьи не дали возможность рассмотреть им виднеющиеся вдали зубчатые вершины острова. Брендан, при крике вперёдсмотрящего бросившийся на корму, к князю и Путяте, что-то возбуждённо заговорил, непрестанно указывая вперёд по ходу насада. Жрец, как обычно, переводил, князь кивал. Зычный голос кормщика, привыкшего отдавать команды в любую погоду, перекрыл возбуждённый ропот воинов:

– Ирландец говорит, сейчас острова цепью пойдут. Один за другим! Это – острова Кипящей воды!..

И верно, ближе к вечеру все три лодьи благополучно бросили якорь в большой полукруглой бухте. Берег был каменистый. Но камни оказались не острыми, а круглыми, окатанными водой. Обломки дерева загромождали небольшой пляж, и князь уже хотел было давать команду покинуть корабли, как монах, не отставая, возбуждённо заговорил, указывая на изъеденные трещинами скалы, окружающие бухту. Путята выслушал, подивился, перевёл:

– Монах глаголет, что вода здесь дышит.

– Дышит? – Брячислав удивлённо взглянул на жреца.

Тот после краткого раздумья просиял:

– Я думаю, княже, что вода здесь высоко поднимается. Приливы большие. – Прищурился на застывшее на одном уровне солнышко, скривился: – Знать, близко мы к полуночи. Ярило по кругу ходит, отдыхать не хочет. Не сказать, когда вода вверх пойдёт.

– А тепло. Не чую холода.

Брячислав задумчиво погладил выскобленный подбородок, потом решительно махнул рукой:

– Кто свободен – на берег. Пусть Гостомысл ведёт охотников. Остальные – ждать на лодьях большой воды.

Храбр остался на насаде, Славу повезло больше – вместе с другими воинами он сошёл на берег. Высокие горы, над некоторыми из них курился лёгкий то ли дым, то ли пар. Яркая, какой не встречал в родных краях, зелень. Кто-то из воев склонился над покрытой невиданными ягодами кочкой, удивлённо произнёс:

– Смотрите, братие, словно бы малина, а жёлтая¹⁰.

И верно – яркий цвет ягод выделялся на фоне зеленовато-багровых листьев. Воин осторожно сорвал одну из ягод, из-под пальцев брызнул сок.

– Мягкая какая… – произнёс досадливо, взял вторую, куда осторожнее. Взял в рот, подержал на языке, проглотил, расплылся в улыбке: – Вкусна!

Ели, причмокивали от удовольствия. Потом наткнулись ещё и на другие – одни оказались знакомыми, только невиданных прежде размеров, как голубика-ягода. Другие – твёрдые, красные, с кожистыми плотными листиками, горьковатые¹¹, но тоже понравились. Удивила одна, словно растущая на крохотных ёлочках. Чёрная, по нескольку штук на одном кусте. Одна вода. Точнее – сок, чуть терпковатый, слегка вяжущий язык¹². А грибы… Слав, когда подберёзовик увидел, обомлел. С половину щита конного воина. Громадный, на крепкой черноватой ножке, и без единого червяка! Сыроежки же алые вообще были на каждом шагу. Воины поначалу ломали и их, но потом, набрав подосиновиков, подберёзовиков, на растущие, словно сорная трава, на каждом шагу сыроежки уже и внимания не обращали. Нашли и кипящую воду: вышли в одну лощинку – а там ключи с крутым кипятком на каждом шагу. Вода в них разная: где чистая, которую пить можно, просто вскипячённая подземным жаром. А где – маслянисто поблёскивающая, в кремневых узорах по берегу. Раз едва не испугались, потом, правда, смеялись долго – фыркнула земля, плюнула паром, заклокотало у неё внутри, и вверх вырвался фонтан кипятка, рассыпался горячим дождём.

Возвращались отягощённые грузом: ягодами, грибами, набили и птицы, которой видимо-невидимо было на берегу. Пришли – ахнули. Лодьи стоят, чуть покосившись, на берегу. А до моря – шагов сто. И берег весь песчаный, в длинных зелёных соплях водорослей. Кое-где – громадные валуны, тоже морскими желудями усыпанные и увитые длинными лентами морской капусты. Оставшиеся уже на берегу. Вои плавника набрали, костры жгут, воду кипятят. Дожидаются добытчиков. Пока ужин готовился, князья с Бренданом и Путятой уединились, присели на песочек. Веточками по грунту водят, рисуют. Поясняют друг другу, что к чему.

Цепь этих островов длинная. Несколько седмиц нужно плыть вдоль них, чтобы достичь Зелёной земли. А эти острова Кипящей воды к жизни мало пригодны. Нет, конечно, рыбакам, охотникам здесь прокормиться можно. Но чтобы постоянно жить… Зимы суровые. Почвы скудные, да и мало их. Правда, рыбы видимо-невидимо. Брендан со своими людьми здесь зимовал, знает, что такое здешние зимы. Несладко придётся даже славянам, к холодам привыкшим. Князья вначале не поверили, потом, когда огляделись получше, убедились. Врать монаху, коли решился он со славянами уйти, смысла нет. Кругом камень голый. Деревья маленькие, тонкие. Из такого ни лодку не построишь, ни избу не срубишь. Коли у берёз родных ствол коричневый, да и ростом они едва до колена воину. Между скал – настоящие трубы, в которых ветер воет, даже если вокруг тихо. Значит, когда метели начнутся, там вообще не пройти будет. И что на зиму заготавливать? Опять одну рыбу? Ни скот пасти, ни хлеб сеять возможности нет. Значит, нужно плыть дальше, к той самой далёкой Зелёной земле, смотреть, не будет ли там лучше.

Переночевали на берегу. Остров пустой, но всё равно часовых выставили, велели замечать, когда вода прибывать будет. Тогда дружину будить, на лодьи грузиться, дальше плыть. Так и стало. Первую воду упустили. Ночь всё же была. Хотя светло как днём. И солнышко по кругу так и двигается. А вторая вода утром пошла. Дозорные, как велено, всех подняли. По насадам разобрались, и, когда заколыхались лодьи на полной воде, грянуло било, ударили вёсла, двинулись насады дальше от первого острова.

Уже серпень-жнец¹³ к концу близился, когда достигли Зелёной земли. Ровные пологие берега, тающие вдали. Воздел Путята руки к Яриле, поблагодарил за успех и помощь. Потом седмицу шли вдоль берега, выбирая место для долгой стоянки. Князья, посоветовавшись, решили на зимовку стать, чтобы узнать, какие здесь зимы, да и партии охотничьи в разные стороны разослать – провиант заготовить, землю разведать… Нашли. Большая поляна на берегу бухты, почти прикрытой высокими языками песчаных гряд. Большой ручей с пресной водой, сосны, берёзы, дубы, ели. И зверя много было. Испещрены окрестности следами волков, лис, кабанов и оленей. Спугнули медведя. Тот добрый был – осень, чай, брюхо полное. Ушёл сам, без понуждения. А медведь громадный.

Место выбрав, снарядили князья партии охотников на все четыре стороны света. По пять человек в каждой. А остальные хозяйством занялись – нужно до снегов построить жилища для дружинников, посёлок оградой обнести. Пусть пока людей не видать, но появятся. А ну как с худом, не с добром? Хотя две сотни воинов славян – орешек крепкий, не всякий разгрызёт. Но лишней крови не хочется… А ещё погреба для продуктов, кузню походную наладить, баню возвести, ибо грязь и теснота – первые помощники хворобы. Так что дел у всех по горло было. Копали под фундамент траншеи, под хранилища ямы. Рубили и пилили дубы по всей округе, таскали на себе. Лошадей-то нет. Не кабана же дикого или оленя пугливого в упряжь впрягать? Острили вершины, вкапывали в землю прочно. Каждый день уходили в леса по десятку воинов. Добывали зверя лесного. Отроки, все четверо, не только наравне со взрослыми работали, но и, как молодшие, ягоды-грибы собирали. Мочили, солили. Благо туесов берестяных наделали воины много. Так ведь и на зимовку тоже становилось аж двести человек.

Через месяц, когда листья совсем жёлтые стали, что-то проясняться начало. Вытянулись поперёк друг другу два длинных строения из тёсаных брёвен. Ощетинился частокол белизной острых верхушек. Внутри – подсыпаны брёвна ограды землёй. Плотно утоптанной и прибитой деревянными колотушками. Сделаны и навесы. Поднялись вышки по всем четырём сторонам земли. Круглые макушки подвалов-землянок. Морозы падут – льда нарубят в ручье. По весне ледники сделают. Дымится кузня. Второй столб почти невидимого дыма – кухня. Разгружали лодьи – диву дивились. Тогда и самые тугодумы поняли, зачем их в такой поход послали. Совет племён новые земли для жизни ищет. Только зачем в такую даль? Неужели мало вокруг славян свободных мест? Те же саксы или франки – ну не противники они славянам. Пришли, прогнали – живи, коли хочется. Впрочем, воинов дела Совета не волнуют. Поручили роды лучшим из лучших земли найти дальние – значит, выполним.

Тем временем и охотничьи партии, посланные на разведку земель, возвращаться начали. И весть принесли – здесь люди живут. Народ насторожился. Что за люди? Чем занимаются? Под чьей рукой ходят? Но ходоки лишь разводили руками – мало что узнали. Оружие у местных деревянное и каменное. Ни железа, ни бронзы, ни, тем паче, стали – не видели. Живут в шатрах, крытых шкурами. Основательно дома не строят. Есть собаки, но мелкие. Оленей пасут. Рыбу ловят с лодок крохотных, на одного-двух человек. Лодочки, кстати, тоже из шкур. Но с корачами ничего общего не имеют. Князья задумались, позвали Брендана. Тот только руками развёл – он с товарищами лишь пристал к берегу ненадолго. Простояли пару дней, пока корабль свой утлый чинили, швы у них в одном месте разошлись. В глубину земли не ходили, разведку не вели. Да и стоянка у ирландцев была много севернее, чем сейчас построена. Видно, что не лжёт монах. Да и славяне на местных тоже не сразу наткнулись. Охотничьим партиям пришлось далеко в глубь вновь открытых земель пройти. Решили пока ничего не предпринимать.

Дружина зимует. Потихоньку разведывает окрестности. А по весне решать будут. Кто знает, что за это время произойти может? На том и постановили… А Брендан в дружине начал приживаться. Уже пытался говорить на славянской речи. Старался в меру сил быть полезным. От работы и поручений не увиливал, да ещё и знатоком каменьев оказался, что само по себе ценно. Вечерами же монах с Путятой обычно время проводил, вели оба беседы длинные, другим непонятные, поскольку общались на неведомом остальным языке, латынью именуемой.

Так время шло. Поднимались строения заставы, наполнялись закрома. Хоть и привезли с собой многое воины, но на всю жизнь не напасёшься. Так что доставалось всем – и охотникам, и лесорубам, и тем, кто запасы готовил, словом, исключений не было. Жалели, что нет с собой лошадей. Насчёт собачек поначалу тоже переживали. Славянский волкодав – первый сторож. Учует ворога за версту, хозяина предупредит. Да тут Слав помог – бродил раз по холмам, лесом заросшим, грибы-ягоды собирал, и услышал вдруг скулёж в яме-овраге. Жалобный такой. Едва ли не смертный. Залюбопытствовал, раздвинул кусты, а там промоина в земле, сажени четыре глубиной. А внизу – два глаза жёлтым горят. Злобой истекают. Зажёг бересту, опустил на шесте – волк. Молодой совсем. Глупый. Видать, весеннего помёта. Наверное, погнался за зайцем или другой добычей, да и в азарте свалился в ямину. А там – ни воды, ни еды. Сколько в яме просидел, кто знает. Только когда отрок вниз по верёвке спустился, сил даже шевельнуться у животины не было. Только попытался пасть открыть, и всё. Глаза закрылись. Когда юноша в городок зверя на руках принёс, многие удивились. Но приняли хорошо. Да и то, славяне люди такие, чужому горю не радуются. А зверь лесной – что брат родной. Не случайно ведь, взяв добычу, просит воин прощения у Матери лесной. Не забавы ради. Ради пропитания на охоту люди ходят. Долго волк в себя приходил, но оклемался. Храбр со Славом его из рожка водой ключевой поили, мясо жевали – сил у зверя не было кусочек крохотный проглотить. Молочка бы, конечно, да коров тоже нет. Вообще скотины-худобы славяне с собой в поход не взяли. Но весной, ежели зимовка пройдёт успешно, пошлют насад к родным берегам, в Аркону достославную. Доложить, что поручение старших исполнено. И начнут ждать новых гостей-поселенцев.

А волк оклемался. В силу вошёл. И за отроками обоими, как за мамкой, ходит. И службу несёт верную – вместе с дозорными стережёт городок воинский. Не зря свой кусок ест. На глазах вымахал, шерсть густая. С отливом. Матереть стал. Хороший зверь. Добрый.