Читать книгу: «Пиксельный», страница 3
Я знаю случай, как один знакомый вписался в это бесплодное и зазорное дело. Похмельным утром, проходя мимо подобного предприятия, именуемого «самым крупным гипермаркетом бытовой техники в России», надумал похохмить. Just For Fun, так сказать.
Помятый, дурно пахнущий, утомленный недосыпом, небритый, собрался предлагать свои услуги. Думал, что похохмит, сверкнет умом, искрометно сыграет слогом, создаст веселую историю, которую всегда приятно рассказать за пластиковым бадюлем местного пива.
Взяли. Только прокрякали, мол: «Сегодня выспись, а завтра приходи».
Потому-то, когда ко мне подходят такие вот специалисты, я стараюсь их ненавязчиво послать.
Наконец, цель визита встречается взгляду. Валяется в углу, неугодный детям must-have. Протягивая руку за коробкой, я испытываю на себе чей-то взгляд.
– Что-нибудь интересует? – На гуру дряблая красная футболка с белым клеймом на груди в форме логотипа магазина. +2 к навыку «вешать лапшу», служит опознавательным знаком для покупателей. На голове небрежно зачесанные светло-каштановые волосы, лицо сияет нездоровой улыбкой. Эксперт прячет руки за спиной, зачем-то приподнимается на носки, опускается, поднимается снова.
– Помочь выбрать? Вот тут много новых хороших стрелялок! – он кивает в сторону мультиплатформенного мусора.
– А леталки у вас есть? – издеваюсь я.
– Да! Где-то здесь… – он бойко принимается рыскать в поисках «шедевра».
Не повезло парню. Мало ему, что гуру в технике, еще вдобавок шутеры и симуляторы стрелялками-леталками обзывает.
– Что-то не найду… – говорит себе гуру и чешет лоб.
– Есть одна игра, – придумываю я на ходу, – вот только не помню названия. Вы мне поможете?
– Да, конечно, – он заботливо улыбается. – А что за игра?
– Ну… там… – я изображаю тупого задрота, – по сюжету, люди контратакуют инопланетян, но эти инопланетяне – вроде как тоже люди. Ну, или просто на людей похожи. Не важно! Обитают эти мутанты на планете, плохо пригодной для жизни.
– Гм, – эксперт задумчиво глянул в сторону и снова почесал лоб.
– Это вторая часть. В первой атаковали инопланетяне – хотели захватить землю. Как я уже сказал, их планета непригодна для обитания, вот они и позарились на нашу. Вроде так. Хотя я на сто процентов не уверен. Да там сюжет не важен. Геймплей, грамотный геймплей.
– Тааак… что же это может быть? – бедняга бегает взглядом по полкам с играми, не замечая лежащую рядом коробку. – Стрелялка, да?
– Нет, шутер. Стрелялки детям продавайте. Мне нужен шутер от первого лица с вышеописанным сюжетом. Shooter. First–person shooter, понимаете?
Парню сделалось неловко от незнакомых слов. Он смотрит глазами озадаченной блондинки, ходит из стороны в сторону, наклоняется, мечется взгляд.
Несчастный старательно изучает витрины, изредка предлагая взглянуть на обложки коробок. Порой глаза выражают надежду, но тут же гаснут, получая в ответ злорадную ухмылку и резкий жест отрицания. Постепенно его учтивость сменяется раздражительностью.
Полки с играми кончаются. Изучать становится нечего. Гуру еще раз спрашивает, довольно вяло: «Не та ли игра?», показывая дребедень двухлетней давности, и получает отрицательный ответ.
– Выходит, этой игры у нас нет. Я все пересмотрел, – консультант выдыхает, пожимает плечами.
Переработал, не иначе.
– Нет. Позвольте. У вас эта игра имеется. Точно имеется. Я узнавал в справочной, – Мой голос делается строгим, учительским, и наверняка раздражает.
– Правда? Странно. Скорее всего, еще не завезли, – он явно хочет отделаться от меня побыстрее.
– В продажу поступила. Эээ… в справочной заверили, – я улыбаюсь и медленно, надменно произношу слова. – Неужели вы не можете найти игру, за которой я пришел? Это же ваша работа. Плохо, значит, работаете.
– Как я работаю, не твое дело! – гуру переходит на «ты». Задеты его чувства. Чувства мастера продаж, торговой интеллигенции, в конце концов – чувства разбирающегося во всем человека!
– Нет. Мое. Я покупатель, и придя в магазин, не желаю испытывать неурядицы по чьей-то вине. Вы не можете справиться со своими элементарными обязанностями, – с ударением на последние два слова, тычу пальцем в его сторону. – Вы должны быть ознакомлены с ассортиментом, знать его содержание, чтобы, не продать игру маленькому ребенку, опасную для его психики.
Повисает пауза
– Ты игру найдешь, или нет?
– Слышь! Как тебе могли сказать, что она есть в продаже, если ты названия не помнишь? Ты, походу, придуряешься, – гуру перешел на «слышь». До него, наконец, начала доходить суть происходящего.
– Я просто пересказал сюжет игры, меня поняли. Странно, даже девушка в справочной разбирается в играх, только не ты, – я нагло лгу, я, естественно, никуда не звонил.
– Слышь! Ты че, поговорить штоле хочешь?! – от доброжелательной рожицы теперь ни следа: лицо консультанта в злобе, при каждом слове он брызгает ядом.
– Нет. Просто хочу получить игру, за которой пришел. Вы грубо разговариваете со мной, принесите, пожалуйста, книгу жалоб и позовите менеджера.
Гуру смачно ругается матом и харкает в сторону.
Это уже не продавец-консультант. Это эталонное быдло.
Я смотрю ему в глаза, рука медленно достает коробку с игрой.
– Вот эта игра. Я сам нашел. Без вас. Ознакомьтесь, пожалуйста, с ассортиментом, что бы подобных случаев больше не происходило. Всего доброго! – я улыбаюсь, поворачиваюсь и бодрым шагом ухожу прочь. Сзади доносится бурчание и отборный мат.
Магазин. Обычный совковый магазин. Не гипермаркет вовсе.
Simply Young
Расположился я за столиком в конце зала, взяв кусок пиццы, апельсиновый сок и кукурузный салат. От безделья и скуки, взгляд невольно пускается бегать по заведению.
Сегодня в пиццерии самые разнообразные посетители: перекрашенные малолетки, стремящиеся казаться старше; толстая дама в компании пары круглых девчушек и худого, щупленького мужичка, бесконечно бегающего в туалет; два молодых парня, потягивающие кофе и подразумевающие всем своим видом насыщенный деловой день вкупе с респектабельностью – но респектабельностью не пахнет, а воняет дешевым одеколоном; прыщавые подростки, позиционирующие лишь девственность; здесь даже сухонькие бабульки, силком приведенные внуками, улепетывающие один за другим куски пиццы и запивая их газированными напитками.
Зал пиццерии солидный в размерах, просторный. Стены светлого древесного цвета украшены почти незаметными золотистыми узорами, напоминающие стразы. Посреди зала стоят круглые столики с разноцветными столешницами, подле снует персонал. При желании, здесь можно разместить роту солдат или играть мини-спектакли.
Распахивается дверь, и в пиццерию влетает девушка небольшого роста, в причудливой одежде, с яркой косметикой на лице. В девушке я узнаю Лену.
Завидев меня, Лена столбенеет, метая выпученными глазами в нерешительности, и делается похожей на страуса из пожелтевших американских мультиков – те забавно суют голову в песок, которого под ногами всегда не оказывается.
Наверняка думает: «Вот закрою глаза, постою так пару секунд, открою, и увижу, что его здесь нет, и никогда не было!»
Но я здесь. Тоненькие ножки в узких синих джинсах и розово-желтых кедах поджимаются; синие глаза среди блестящих железок, всаженных в лицо, хлопают; длиннющая челка, покрашенная в черный цвет, скукоживается от испуга. Лена прячется в фиолетовый шарфик, и тонет в нем.
Сложно сказать, кто она для меня. Лену я знаю два года. Она очень красивая и очень глупая. В последнее время занимается ерундой – пристрастилась к дибиловатому стилю жизни эмо, который нынче повелевает современной молодежью.
Поведение, одежда, общение, эмоции, музыка, принципы, идеалы, будущее – подчинено оному образу эмо-герлы или эмо-боя.
У меня эмо-стиль вызывает тошноту и ненависть. Не ново, не уникально. Эмо-стиль не создан, не придуман. Лишь позаимствован. Всплески истерик, бесконечные депрессии, апатия к окружающему миру.
Зараза идет от начала нулевых годов, хотя эмо-герлы и эмо-бои утверждают, что «культура» уходит в восьмидесятые. «И вообще, в ней больше смысла, чем кажется Вам, ОБЫЧНЫМ людям!» – любят вопить истинные тру-эмо.
Все – лож. Настоящих тру-эмо не существует, как и самой субкультуры. Есть название, есть атрибутика, есть стадо крашенных оленей. Все. Какая к черту субкультура?
С Леной я нынче не в лучших отношениях. Постоянные упреки о вреде эмовских увлечений и неодобрение ее нового образа жизни приводили только к ссорам. Доходило до крайностей.
Как-то раз я заявился в ее тусовку, изрядно подвыпивший. Голосом проповедника принялся читать лекции о вреде табака, алкоголя, наркотиков, беспорядочных половых контактах, рассказывал о развитии нервной системы у человека.
В общем, лекция сводилась к лозунгам: «Куда вы катитесь?», «Вы еще совсем молодые!», «Эмо-стиль убьет вас!».
Видя пьяного чела, вещающего о вреде алкоголя, эмо-тусовка дружно хохотала на всю округу. Я быстро сдался, потому что был изрядно пьян, сел в машину, и колеса увезли от гогочущих клоунов.
Но по сей день Лена не перестала заниматься эмовской бредятиной, а лишь углубилась в нее с большей силой.
Тут обсуждать с ней нечего. Ничего не изменилось, и боюсь – не изменится. Дурочка упряма и настойчива в своих заблуждениях: не подпускает ни на шаг, когда пытаюсь образумить. Последний раз виделись, черти когда.
Как бы то ни было, я все же очень рад видеть эту дурочку. Мне ее искренне жаль, и нестерпимо обидно, что никак не могу на нее повлиять, потому как никем ей не прихожусь, и вообще – человек из ниоткуда.
Машу ей рукой и жестом предлагаю присоединиться. Лена разочарованно вздыхает, закатывает глаза, а затем расслабляется, понимая, что отвертеться уже не получится.
Меня это почти не обижает.
Одарив легкой улыбкой, короткими шажками она подступает ко мне. Улыбка Лены капает бальзамом на душу, разливается слезами Феникса по ядовитой ране.
Вблизи Лена выглядит не лучшим образом, несмотря на юную упругость и бархатистость кожи: за обильными слоями сине-розовых теней и черной туши видны опухшие веки, красные от недосыпа глаза. Где же она шляется, эта дурочка?
– Привет. Как дела? – от банальности моего вопроса, я чуть сам не закатываю глаза.
– Да ниче как бы, нормально так, – тоненький музыкальный голос звучит тихо, по-детски мило. Но грустно.
– Как ты себя чувствуешь? У тебя все нормально?
– А с чего мне плохо будет? – презрительно гнусавит Лена.
– Ну, ты какая-то грустная. Выглядишь немного вялой, – я отвожу взгляд в свою тарелку.
– Да это я не высыпаюсь, – увиливает она.
– Да? А чем ты занимаешься, что выспаться не можешь?
Лена раздраженно выдыхает.
– Ой, ну давай не будем, а? Ну пожалуйста, мне и вправду не очень то весело.
– Ну ладно, – я все же таю от ее голоса и сжаливаюсь, – Ты будешь что-нибудь?
– Да я не знаю. Я тут время скоротать хотела. Мы с подружками гулять собрались.
– Опять по разрушенным стройкам будете лазить? Может, еще на помойку загляните? А? – я снова не могу удержать себя в руках.
– Чего ты начинаешь то?! – буркает Лена.
– Да ничего я не начинаю. Пойду тебе сока принесу.
Пока беру сок, Лена принимается за телефон. По-видимому, что-то срочное и важное. Отменяет встречу с подружками? Боится что я их встречу?
Друг, ненавидящий эмо – проблема.
– Вот твой сок, – я возвращаюсь за стол со стаканом темно-красной жидкости. – Ты, кажется, вишневый любишь, правильно?
– Да, спасибо, – на ее лице снова заиграла улыбка, стоящая больше целого ящика вишневого сока.
– Я все помню. И тебя помню. Какая ты была раньше… Милая девочка, без всей этой мишуры.
– Ну хватит, ну перестань уже, – Лена супит брови. Это последнее предупреждение. Дальше будет игнор.
– Ты совсем меня слушать не хочешь… – я вздыхаю. – Как мать?
– Нормально, – сухо отрезает она. – Давай о чем-нибудь другом. Расскажи лучше, что ты сейчас пишешь? Для детей?
– А я больше ни для кого не пишу. Не могу и все. Раньше хоть дети меня понимали, а теперь… будто нет детей вовсе, словно бы взрослые все стали. Вот и ты больше не ребенок, наверное, раз не слушаешь.
– Я тебя слушаю, но слушаю когда надо. Я уже сама могу решать, что для меня хорошо, а что плохо, – звучит так убедительно, что хочется верить.
– Звучит, конечно, красиво, но не похоже на правду. Ни сколько.
– Какая ты все-таки язва!
Лена деланно обижается, косится в пол, смешно пьет сок урывками. Наконец, отходит, и произносит:
– Я могу с тобой говорить, если ты будешь слушать. Но ты же не станешь?
– Стану, ты попробуй.
– Да ща! Орать будешь!
– Ну попробуй.
Она суетится, елозит, потом немного нагибается, будто собралась рассказать что-то важное.
Я смотрю на нее внимательно, с интересом, желанием узнать ее мысли.
Должно быть, заметив это в моих глазах, она решается рассказать. Больше всего люди хотят, чтобы их слушали.
– Я хочу… серьезно поговорить. Мне нужно поделиться кое-чем с тобой. Ты не поймешь, но все-таки…
– Говори, я все пойму. Постараюсь.
– Ты когда-нибудь вены себе резал?
Лучше бы она меня по башке трахнула! Вот тебе и серьезный разговор!
Это странно: сначала я порываюсь взорваться смехом, видимо, включается своеобразная защитная реакция организма на вот такой случай. Но я мастер включения и отключения всяких штучек, поэтому я сдерживаюсь, а еще через мгновение понимаю, что вообще происходит, и что она с таким трудом мне сообщила.
– Нет. И не собираюсь, – я моментально взвинчиваюсь, я закипаю.
– А я вот попробовала недавно. Так, слегка. Мне не понравилось, – я закрываю глаза, мотаю головой. – Это потому что я тихонько?
– Господи, да что же я слышу! – произношу шепотом, и ударяю кулаком по столу – предметы на столе вздрагивают, а вместе с ними и Лена, отовсюду смотрят. В голове у меня теперь стоит звон посуды, а все тело пропиталось яростью. – Скажи мне, Леночка, почему это должно нравиться? С какого перепугу ты должна испытать что-то по-ло-жи-тель-но-е? – уже отчетливо спрашиваю я.
– Нууу… – Лена делает идиотское выражение лица, становясь похожей на умственно отсталую, – вот девчонки говорили, что во время ужасного депрессняка это помогает. Прям расслабляешься, говорят.
– Твою ж мать! Ты прости меня Лена, но насколько ты могла рехнуться, чтобы поверить в бред, наболтанный твоими наголову больными подругами? Режешь вены? Не пробовала ногу отрезать? Знаешь, снижается масса тела, организму легче; можно меньше питаться – экономить на продуктах; начинают платить пенсию! Лучше бы пробовала шевелить извилинами! Ты дура, останешься с болтающейся кистью на всю жизнь, если силу не рассчитаешь и перережешь сухожилия, пытаясь, прости Господи, получить удовольствие. Это если кровотечение остановишь. Или ты физиологию не знаешь? Хотя откуда тебе знать, правда? Весь мозг высосали эмо-песни. Идиотка.
– Какого хрена ты меня обзываешь? Ты что? – Лена меняется в голосе.
– Какого хрена? Да ты себе вены режешь! Вот какого хрена!
– Ну, я не сильно порезала. Я не дура. Так, чуть-чуть, – в глазах Лены появляется стыд. Детский стыд. Словно отчитывается за несделанное домашнее задание. – Я по коже, горизонтально, я не дура.
– Дура! Покажи.
– Не покажу.
– ПОКАЖИ! – Лена вздрагивает от моего крика, уводит глаза в сторону. Из соседних столиков начинают пялиться.
– Я же говорю, чуть-чуть… – она бледнеет и опять добавляет. – Я не дура.
Я хватаю ее протянутую руку и принимаюсь осматривать: ничего серьезного.
– Прекрати это, я сейчас заплачу! – она вырывает руку, на ее глазах, в самом деле наворачиваются слезы, беспощадно размывая жирные тени.
– Нет, не прекращу, идиотка ты тупая. Не прекращу, пока до тебя не дойдет, что ты окончательно свихнулась от этой эмо-херни! – Лена начинает злиться и плакать одновременно. – Завтра же поговорю с твоей мамой. Будем решать, что делать с тобой и твоими ненормальными подругами.
– Какое ты имеешь право что-то за меня решать?! – Лена похожа на маленькую ведьму. Обильно подведенная тушь стекает черными ручьями по усеянному пирсингом лицу. Металл, тени и слезы. И все на ее лице, как маска от окружающих. Как же до этого дошло?
Я замечаю, что кроме меня, плачущую Лену наблюдают из-за соседних столиков.
– Полное. Я имею полное право, Леночка. Потому что, если я за тебя в ближайшее время не решу, решать уже будет не за кого.
– Что ты о себе возомнил? Ты ничего не понимаешь! Ничего! Ты не знаешь, ЧТО я чувствую, ты не знаешь ничего… – истерика переходит в глухой плач и всхлипывание.
О, наивные тупые подростки. Почему вы всегда думаете, будто осознаете что делаете, понимаете жизнь и считаете, что все уже знаете, а надоедливые «предки» только вечно мешают?
– Лена, – я подсаживаюсь поближе, и одновременно стараюсь закрыть своей рукой весь этот скандал от чужих глаз, – позволь помочь. Я не могу понять, что с тобой происходит. Ты же себя разрушаешь. Я просто хочу помочь. Ты мне веришь?
Лена некоторое время думает, тихо всхлипывает, потом поднимает голову и холодно говорит:
