Читать книгу: «Истории Андромеды», страница 12

НЕПРАВИЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Роло стоял высокий и властный на сцене, его глаза осматривали массу гуманоидов перед ним. Он чувствовал электрическое напряжение в воздухе – безошибочную энергию, питавшую его решимость искоренить «ядовитое» влияние современной культуры и искусства. Когда он поднял руку, махая в знак признания их непоколебимой поддержки, рев эхом прокатился по толпе, заставив многих еще крепче прижать свои красные книги к груди. Лицо Роло было маской властной убежденности, когда он начал говорить.

– Товарищи, – проревел он в микрофон, – сегодня еще один день нашей славной революции! Непрекращающейся борьбы с буржуазными влияниями, которые слишком долго преследовали нашу нацию! – Его голос прозвучал ясно и сильно над морем разумитов, которые слушали его с восторженным вниманием.

Роло окинул взглядом собравшихся перед ним гуманоидов, убедившись, что все чувствуют себя причастными к этому знаменательному событию.

– Мы добились больших успехов в искоренении этих ядовитых элементов в нашем обществе. – он сделал паузу для драматического эффекта. – Но мы должны оставаться всегда бдительными!

Его глаза были прикованы к музею позади него – само его существование символизировало практики, противоречащие всему, во что верил Роло и его последователи. Пока он продолжал, на его лице появилось выражение отвращения.

– Сегодня мы выступаем здесь не только против так называемой современной культуры и искусства, но и против ревизионизма!

Это заявление вызвало бурные аплодисменты. Лицо Роло застыло от решимости, когда он готовился разоблачить лживую природу буржуазного искусства, выставленного в музее. Он повысил голос, решив просветить каждого разумита перед ним о его истинных намерениях.

– Товарищи! Буржуазия хочет, чтобы вы поверили, что их так называемое “искусство” представляет собой творчество и самовыражение. Но сегодня я здесь, чтобы сказать вам правду! – его слова отчетливо пронеслись по толпе, встретив восторженные возгласы согласия. – Эта декадентская демонстрация потакания своим слабостям является для них не чем иным, как средством для осуществления контроля над нашим населением с помощью тонких манипуляций и идеологической обработки! Они стремятся затуманить ваш разум ложными идеалами, ослабив вашу решимость!

Роло видел, что его слова возымели действие; собравшиеся стали сердито оглядываться на любые признаки буржуазного влияния на культуру. Зловоние отвращения витало в воздухе, поскольку все они объединились для одного общего дела – борьбы с этими коварными силами, стремившимися подорвать их революцию.

– Их “искусство” стремится восславить порок и коррупцию, деморализуя нас изнутри! – громко заявил Роло. – Это является оскорблением не только наших революционных принципов, но и препятствует продвижению нашей нации к справедливому и эгалитарному коммунистическому обществу!

Его сердце наполнилось гордостью, когда он стал свидетелем гнева, выгравированного на бесчисленных лицах перед ним, каждое из которых твердо привержено борьбе с капиталистами.

– Хотя искусство и культура могут казаться безобидными, а временами даже обогащающими, мы должны признать их такими, какие они есть: отвлекающими факторами, которые отвлекают нас от нашей важной миссии служения нашему государству и осуществления нашей великой революции!

Он поднял сжатый кулак в воздух, подчеркивая свою точку зрения.

– Мы не должны позволить себе соблазниться этими легкомысленными занятиями! Как преданные коммунисты, мы обязаны всецело отдаться нашему революционному делу!

Голос Роло был полон презрения к тем, кто предавался таким развлечениям.

– Буржуазия использует искусство и культуру, чтобы убаюкать вас и в то же время продолжать эксплуатировать ваш труд! Они надеются, что вы забудете о своих невзгодах, погрузившись в бессмысленные развлечения!

По толпе пронесся одобрительный ропот; многие люди оглядывались, нахмурив брови, или качали головами, осознавая, как легко их обманули.

– Товарищи! – проревел он с силой. – Нам пора раз и навсегда избавить наше общество от этого буржуазного упадка! Мы должны пройти в этот музей и разрушить реликвии коррумпированного прошлого!

Его слова были подобны искре, зажигающей огонь; толпа заревела в знак согласия, их лица были искажены яростью и необузданным пылом.

– Сегодня мы едины в нашей миссии! – заявил Роло, его голос был полон рвения. – Вместе мы разрушим этих ложных идолов и проложим путь к славному будущему при коммунизме!

С каждым сказанным словом гнев вспыхивал ярче в глазах собравшихся революционеров. Желание очистить свой народ от остатков устаревшей эпохи текло по их венам. Роло высоко поднял руку и указал на хорошо охраняемый вход в музей. По его сигналу море красных флагов и красных книг хлынуло вперед, словно неудержимый прилив – мужчины и женщины, чьи сердца бились в предвкушении, пока они двигались к своей цели. Когда они подошли к охранникам, стоявшим у здания, неповиновение на лицах быстро сменилось страхом перед их огромным количеством, из-за чего им пришлось отступить. Разъяренная толпа, подстрекаемая страстными словами Роло, хлынула в музей. Звук разбивающегося стекла и раскалывающегося дерева эхом разносился по величественным залам, когда статуи, картины и древние артефакты безжалостно уничтожались. Роло стоял внутри посреди этой толпы, его глаза сверкали решимостью; он громко закричал, чтобы поощрить их ярость:

– Очистите нашу нацию от буржуазной грязи! Уничтожьте все остатки этой ядовитой культуры!

Внутри музея лица покраснели от ярости и волнения, когда революционеры размахивали молотками и кирками по всему, что они считали символом элитарного упадка. Пыль наполняла воздух от распыленных скульптур, из-за чего было трудно дышать. Вонь пота пронизывала все вокруг из-за явной интенсивности их действий. Революционеры разорвали на части бесценные полотна с изображением сцен, когда-то пленявших публику на протяжении поколений; теперь эти произведения искусства были обращены в клочья, как и другие реликвии, сносимые внутри музея. Скелеты древних существ яростно опрокидывались под яростными ударами – кости болезненно трещали при ударе, а история рушилась под крики, наполненные адреналином. Голос Роло прогремел над этим столпотворением:

– Давайте демонтируем этих ложных идолов!

Пока его последователи продолжали безжалостно нападать на артефакты, хранившиеся в этих когда-то священных залах, они упивались своей верой в то, что уничтожение остатков очистит общество и освободит место для чего-то более чистого. В ответ на мольбы музейных работников многие в толпе только еще более рьяно и бессердечно становились в своих деструктивных действиях. Их лица исказились от ярости, когда они яростно игнорировали крики о пощаде.

– Нет! – крикнул в ответ один революционер, разбивая бесценную вазу. – Вы предатели, которым промыли мозги буржуазным мышлением! Наша культура возродится без этих реликвий богатства!

Другой революционер прорычал отчаявшемуся рабочему, сжимавшему картину:

– Эта история, за которую ты цепляешься, слишком долго угнетала наш народ! Настало время для чего-то нового!

Среди этого хаоса были и те, чьи лица выдавали сомнения. Они ненадолго заколебались, услышав яростные протесты сотрудников музея, но, тем не менее, продолжили разрушение, разрываясь между сохранением того, что когда-то считалось прекрасным, и принятием будущего, обещающего равенство и справедливость при коммунизме. Сам Роло стоял на небольшом расстоянии от беспредела, развернувшегося внутри музея. Бесстрастный взгляд на его лице скрывал любые намеки на раскаяние, которые он мог чувствовать под своей ожесточенной внешностью. Как лидер этого движения, он считал, что необходимо пойти на жертвы, чтобы построить общество, свободное от коррупции, даже если это означало уничтожение истории, которые считалась испорченной буржуазными идеалами. В то время как одни музейные работники отчаянно пытались спасти то немногое, что осталось нетронутым, другие тщетно умоляли толпу и плакали, не в силах что-либо сделать против тех, кто сошел с ума от политических бредней. Взбесившаяся толпа, движимая пылом, вызванным речами Роло, вынесла наружу остатки своего разгрома. Они собрали разорванные картины и разбитые скульптуры вместе с грудами книг, чтобы потом бессовестно сжечь. Теперь эти реликвии были не чем иным, как возгоранием очищающего пламени, которое ознаменовало бы их готовность к новой эре. Высоченное пламя поглотило все в поле зрения – зловоние горящих холстов, смешанное с едким дымом, наполнило воздух. Атмосфера была пронизана как восторгом, так и отчаянием, когда революционеры дико танцевали вокруг этого костра, подпитываемого многовековой историей. Роло с гордостью наблюдал со своего наблюдательного пункта, как его последователи праздновали победу над буржуазной культурой. Огонь ярко полыхал перед ним – символ сжигания старых общественных устоев, чтобы заново построить их на коммунистических принципах. Увидев возможность еще больше воодушевить своих сторонников, он выступил вперед среди этого разрушительного веселья. Его голос прогрохотал по двору, когда он произнес еще одну грандиозную речь, осуждающую то, что было сожжено; его провокационные слова подлили масла в и без того разгоряченную толпу.

– Посмотрите на это – воскликнул Роло с огненной силой, сравнимой с той, что пылала перед ними. – Посмотрите, как мы освободились от упадка и коррупции! Мы должны продолжать нашу борьбу, чтобы однажды наш народ стал маяком социалистической чистоты!

Его страстные слова взбудоражили сердца тех, кто танцевал вокруг этого костра.

– Пойте и танцуйте, товарищи! – радостно завопил он. – Пусть наши голоса и наши движения покажут, насколько мы свободны от этих реликвий ушедшей эпохи! Вместе мы посеем семена светлого коммунистического будущего!

Огонь отбрасывал жуткие тени на лица, пока они танцевали вокруг костра. На их лицах отражалась смесь дикой самоотверженности и яростной убежденности, когда они пели песни, восхваляющие достоинства коммунизма. Роло видел, что его последователи полностью преданы ему и его революции. Он ощутил опьяняющий прилив, наблюдая за их рвением, которое на время подавило любое затянувшееся чувство вины за уничтожение бесценных артефактов. Звуки потрескивающего дерева смешивались с хриплыми возгласами, а революционеры ритмично топали по древним останкам.

– Вы дикари!

Раздался отчаянный вопль который заставил их прервать веселье. Работница музея побежала к ним чтобы спасти то немногое, что они уже угробили, но когда она увидела лишь тлеющие останки от бесценных сокровищ, она упала на колени перед костром и заплакала. Она закричала от горя и ужаса, когда смотрела на их самодовольные лица и радостные танцы.

– Как вы можете радоваться тому, что уничтожаете нашу историю? Вы разорвали связь с нашими поколениями, погубили культуру нашего народа, и ради чего?! Ради какой-то иллюзорной идеи, которую даже на хлеб не намажешь?! Вы все больные разумиты, променявшие материальные ценности на пустые слова!

Гневные крики женщины на мгновение пронзили ликующий хаос вокруг нее, заставив некоторых остановиться и задуматься о том, что они делают. Ее лицо было искажено горем, по щекам текли слезы – разительный контраст с бешеным возбуждением многих, упивавшихся разрушением. Роло перевел взгляд на женщину, на его лице было написано презрение. Несмотря на то, что ее эмоциональный всплеск вызвал в нем нотки сомнения, он знал, что должен оставаться твердым в своих убеждениях.

– Чего вы не понимаете, – угрожающе прорычал Роло, – так это того, что эти материальные реликвии представляют собой угнетение и элитарность! Наш народ тысячелетиями был порабощен коррумпированными правителями под ложным предлогом! Разве ваши драгоценные картины или книги когда-нибудь накормили наши голодные массы?

Пока одни окружающие революционеры насмехались над плачущей женщиной, другие казались неуверенными; заметно ошеломленная грубой болью в ее голосе, когда она оплакивала их действия. Роло решительно продолжил:

– Ваша привязанность к этой буржуазной культуре ослепляет вас, и вы не видите, что истинное знание находится внутри нас самих и в нашей коллективной борьбе!

Он сделал паузу, глядя вниз на обезумевшую женщину, стоящую на коленях перед ним.

– Вы называете нас дикарями? Нет. Мы прокладываем новый путь к подлинной свободе и равенству!

Женщина отчаянно покачала головой в отрицание его слов. Она просто не могла поверить, что их лидер мог нести такую глупую чушь. Она ответила ему с болью в голосе:

– Это путь назад, а не вперед! Вместо того чтобы действительно двигаться вперед, вы рушите то немногое, что мы с трудом построили!

Лицо Роло потемнело от гнева, когда он выслушал ее страстную мольбу. Каждое ее слово было подобно кинжалу в его сердце, вонзающемуся в самое основание революции, построению которой он посвятил свою жизнь.

– Ты смеешь бросать вызов нашей миссии?! – прогремел Роло, подняв руку, чтобы повелевать окружающим. – Избавьте меня от этого вредителя!

По приказу Роло двое здоровенных последователей схватили ее за руки и резко сдернули с колен. Она яростно сопротивлялась, но тщетно сопротивлялась их железной хватке.

– Нет! Пожалуйста! Не надо! – ее голос колебался между ужасом и отчаянием, когда она поняла, что ее ждет.

Толпа внимательно слушала, как Роло холодно заявил:

– Ваше невежество послужит примером для всех, кто выступает против нас.

С последним одобрительным кивком своего лидера, мужчины потащили женщину к пламени. Когда они без колебаний и угрызений совести бросили ее в огонь, пронзительные крики пронзили вечерний воздух только для того, чтобы через несколько мгновений снова заглушиться скандированием лозунгов и революционными песнями.

КОЛОНИЯ, КОТОРОЙ БОЛЬШЕ НЕТ

В маленькой колонии, приютившейся на фоне обширной сельской местности, жизнь в ней была трудной. Холодный зимний воздух обжигает, когда жители заняты своими повседневными делами. Мужчины и женщины носят тяжелую одежду, чтобы согреться, и во время разговора у всех вырывается заметное облако пара. Сбившиеся в кучу сельскохозяйственные животные держатся близко друг к другу, чтобы согреться; сошади тяжело дышат и нетерпеливо топают копытами. Кары клюют мерзлую землю в поисках любых кусочков пищи, которые могут найти. Между тем, древесный дым валит из труб, когда усталые жители деревни сжигают дрова, чтобы отапливать свои дома в эти холодные времена. Узкие грунтовые дороги истоптаны грязными следами от постоянного движения между домами и рабочими зонами. Повозки, запряженные сошадьми, медленно, но верно движутся по этим тропам, оставляя за собой глубокие колеи. Жители суетятся по колонии: матери плотно закутывают своих детей в шарфы, прежде чем отправить их за водой или за хлебом; мужчины сбиваются в кучу, обсуждая политику за чашками холодной тотки; женщины рубят дрова и кормят скот, готовясь к новому сложному дню. Пока все занимаются своими повседневными делами, напряженность нарастает из-за неопределенности политической ситуации в Андромеде. Многие сельские жители беспокойно шепчутся между собой, когда не заняты работой. Их будущее ненадежно из-за продолжающейся гражданской войны, раздирающей семьи, поскольку различные фракции борются за власть по всей галактике. Но, несмотря на все трудности, с которыми они сталкиваются каждый день, они продолжают жить и работать, надеясь на лучшее. И пока жители деревни продолжают свои повседневные дела, на окраине деревни внезапно возникает волнение. Группа солдат-коммунистов марширует в их колонию, их ботинки тяжело увязают в раскисших дорогах. Их суровые лица полны решимости, когда они расходятся веером по разным частям поселения. Воздух наполнен страхом, тревожный шепот и вздохи наполняют атмосферу; жители деревни обмениваются встревоженными взглядами, предвкушая, что может произойти дальше. Солдаты, вооруженные винтовками, начинают ворваться в дома, конфискуя запасы еды и зерна, от которых зависит выживание этих скромных разумитов. Некоторые смельчаки пытаются сопротивляться или умолять солдат, но сталкиваются с угрозами или даже насилием – тошнотворный хруст прикладов винтовок, встречающихся с плотью, эхом разносится по маленьким хижинам. Матери крепко сжимают своих детей в отчаянных попытках оградить их от этой жестокой сцены. Солдаты толпятся в амбарах и складских помещениях, высыпая мешки с зерном на ожидающие телеги; цыплята отчаянно кричат, пытаясь спастись от грубых рук, вцепившихся в их хрупкие формы. Искаженные страданием лица, едва приглушенные крики поднимаются от этих когда-то мирных жителей деревни, беспомощно наблюдающих, как коммунисты отбирают все, ради чего они неустанно трудились. Когда воздух содрогается от грохота скачущих сошадей, вдали поднимается небольшое облако пыли. Глаза жителей расширяются от страха и недоверия, когда они понимают, что вот-вот попадут под перекрестный огонь двух противоборствующих сил. Солдаты-коммунисты торопливо собирают как можно больше ресурсов, небрежно запихивая мешки с зерном на телеги, содержимое которых рассыпается и топчется обутыми ногами. Кары дико визжат, когда их беспорядочно бросают в ящики со сломанными крыльями и перьями, разлетающимися повсюду. Паника чувствуется на лицах всех – отчаявшиеся матери, крепче сжимающие своих детей и сдерживающие рыдания. Приближающиеся солдаты демократической конфедерации объявляют о своем прибытии яростным боевым кличем; Всадники проносятся через деревню, держа оружие наготове и целясь в отступающих коммунистов. Раздаются выстрелы среди криков животных и испуганных криков жителей деревни, попавших в хаос. Солдаты-коммунисты карабкаются, чтобы их не сразили пули или мечи; брызги крови на заснеженной земле, как мрачные малиновые розы, внезапно распустившиеся посреди насилия. Некоторые сгибаются под безжизненными телами, в то время как другим удается бежать в ближайший лес, оставляя за собой разграбленную деревню. Семьи прижимаются друг с другом, раздавленные горем за тех, кто погиб в этой стычке, и в страхе за то, что может остаться после того, как две армии опустошили их когда-то процветающую колонию. Как только коммунистические солдаты отступили, демократы быстро устанавливает контроль над деревней. Они начинают прочесывать дома и недвижимость в поисках чего-нибудь ценного – драгоценностей, золота, серебра и любых других предметов, которые можно переплавить или продать для финансирования своих военных действий. Перепуганные жители деревни вынуждены сдавать семейные реликвии – обручальные кольца, срываемые с дрожащих пальцев, ожерелья, сорванные с шеи – и все это под бесстрастным взглядом этих закаленных солдат. Воздух наполнен запахами пота и страха, когда мужчины и женщины жалобно рыдают, когда теряют драгоценные сувениры, передаваемые из поколения в поколение. Но еще более разрушительным является то, что происходит дальше: офицеры конфедерации начинают облавы на мужчин в расцвете сил для призыва на военную службу. Отцов насильно разлучают с плачущими семьями, а сыновья цепляются за матерей, лица которых сморщиваются от горя из-за потери еще одного любимого человека. Тех, кто осмелится сопротивляться, ждут безжалостные последствия: штыки вонзаются в тела, которые безжизненно рушатся на землю, а под ними, словно болезненный ореол, сгущается алый цвет; выстрелы зловеще эхом разносятся по деревне, а отчаянные мольбы превращаются в придушенные крики, прерываемые жестокой смертью. Похищенные мужчины скованы кандалами, как скот, многие все еще истекают кровью от жестоких избиений, нанесенных во время попыток похищения. Эти когда-то гордые кормильцы теперь напоминают сломленные души, неохотно тянущиеся к неизвестной судьбе, наполненной кровопролитием на чужой земле. Когда гаснут последние лучи солнца, конфедераты собирает припасы и награбленное имущество, готовясь покинуть опустошенную деревню. С недоверием глядя на свои потери – близких, еды, ценности – остаются только старики, женщины и дети. Слезы текут по морщинистым щекам, когда бабушка и дедушка крепко сжимают трости дрожащими руками. Матери баюкают плачущих младенцев на руках, пытаясь утешить их в предстоящие голодные муки и холодные ночи. Деревня кажется пустой оболочкой своего прежнего «я», с пустыми выражениями, выгравированными на каждом изможденном лице, оставшемся позади. Безмолвное отчаяние густо висит в воздухе, задыхаясь от горя и дыма от еще тлеющих костров, – ощутимое напоминание обо всем, что было потеряно за один день. Там, где когда-то смех эхом разносился по тесным улицам, наполненным повседневной суетой, теперь лежит только пустота, где заброшенные дома стоят, как призраки, преследующие это заброшенное поселение. Пронизывающий ветер беспощадно воет между узкими улочками, неся кружащиеся снежинки, которые, кажется, плачут вместе с теми, кто здесь скорбит. Вскоре тьма поглотила деревню, еще одна группа нежелательных посетителей проникла в уже опустошенную колонию. Анархисты прокрадываются под покровом ночи, их зловещие намерения скрываются за угрожающими ухмылками. Бросив хищные взгляды на то, что осталось от населения, они быстро понимают, что здесь нечего грабить. Разочарованные этим откровением, но жаждущие какого-нибудь извращенного развлечения, они обращают свое внимание на уязвимых женщин, оставшихся позади. Крики сотрясают тихий полуночный воздух, когда анархисты яростно хватают этих перепуганных женщин, собираясь их изнасиловать. Резкий запах пота и страха отвратительно смешивается со звуками рвущейся ткани и шлепков плоти. Глаза расширяются в умоляющем отчаянии, прежде чем уступить место пустому смирению – последний клочок достоинства, оторванный среди невыразимых ужасов, совершенных против их воли. Демонстрируя ужасающую жестокость, анархисты маниакально смеются, вытаскивая своих жертв среди оставшихся жителей деревни – стариков, чьи лица искажаются от ярости, сдерживаемой только беспомощностью; дети, спрятавшиеся за рушащимися стенами, наблюдающие пороки, которые они слишком малы, чтобы понять. Не сдерживая своей кровожадности ради тошнотворного развлечения, некоторые анархисты начинают убивать жителей наугад: ножи прорезают кожу насквозь, оставляя из перерезанных артерий бьющие алые струйки; черепа прогибаются под сильными ударами самодельного оружия, разбрасывая мозговое вещество по грязному полу. Ужасное буйство анархистов продолжается всю оставшуюся ночь, оставляя за собой путь боли и страданий. Половина оставшихся жителей жестоко убита – пропитанная кровью земля свидетельствует об их ужасной судьбе. Когда рассвет сменяется утренним светом, он отбрасывает жуткое сияние на руины этой когда-то мирной деревни, теперь разрушенной до неузнаваемости. Выжившие с пустыми глазами цепляются друг за друга, дрожа от ужаса от того немногого, что у них осталось; тела валяются разбросанными, как сломанные куклы, бездумно брошенные этими чудовищными зверями, которые ходят среди них. С дикими ухмылками, выказывающими крайнее презрение ко всему порядочному, анархисты поджигают дома по всей деревне. Едкая вонь от испепеленного дерева тошнотворно смешивается с запахами горящей плоти, все еще заключенной в этих пылающих структурах – крики наполняют воздух, а те, кто не может убежать, становятся живыми кострами, поглощаемыми адским огнем, зажженным чистой злобой. Пламя жадно прыгает от здания к зданию, пожирая все на своем пути, пока не останется ничего, кроме тлеющего пепла и почерневших обломков. Кругом на фоне разрушения и запустения разворачиваются страшные сцены: женщины бесцельно шатаются в поисках пропавших членов семьи; дети неудержимо дрожат под самодельными покрытиями, сделанными из остатков, найденных среди дымящихся руин; пожилые люди падают на опустошенные улицы, охваченные истощением после того, как стали свидетелями бесчисленных зверств, совершенных против их близких. Гогочущий злой смех раздается вдали, когда анархисты покидают разрушенную деревню.