Читать книгу: «Линка», страница 5
От хлопка задрожали стекла, обещая лопнуть в любой момент. Из чудовища повалил черный, густой клубящийся дым, хозяин собачки каким-то чудом выжил и уже был рядом с другим человеком. Черная куртка, такого же цвета штаны и темные солнцезащитные очки нежданного спасителя нелепо смотрелись на фоне ослепительно белой зимы. Словно персонаж вырвался со страниц сказок – злобный Дарибас-Манопас решил измениться, и начал творить добро. Вон, каким-то чудом человека из пасти аномалии вытащил, а сейчас достает что-то из недр куртки.
Автоматные очереди высекали искры из обескураженной аномалии. Подобного отпора на первых секундах своей жизни она никак не ожидала, а мне захотелось возликовать. Хлопнуть в ладоши, притопнуть ногой, радостно взвизгнуть. Испуг испарился, как будто его и не было вовсе, на смену обескураживающей панике пришла всепоглощающая надежда. Надежда, что сейчас они, вот сейчас… что-нибудь сделают!
На спинах подоспевших к аномалии людей гордо красовались огромные желтые буквы «ОНО». Толстомордый, кажется, о них тоже говорил. Он много чего тогда говорил…
Сюда бы его, под эту самую аномалию, вдруг подумалось мне. Прямо вот сюда, чтобы он визжал, мочился в штаны, колотил кулаками по воздуху, умоляя о пощаде и спасении. Вот что бы он сейчас сказал о этих людях, ОНОшниках?
Тот, кто был в черной куртке, кажется, был главным. Стальной гигант уже пришел в себя после взрыва, сделал несколько шагов в сторону бойцов. Пули щелкали по нему, дырявя насквозь, обещая в скором времени превратить в дуршлаг, но и монстр не собирался сдаваться без боя. Даже наоборот – они его раззадорили и он готов был порвать их в клочья прямо сейчас. Плетью повисла стальная рука, грозя вот-вот отвалится, шипели, искря синим, провода, грузно и на разные лады скрипел покореженный метал. Не прошло и мгновения, мне показалось, что я моргнула, а главный сотрудник ОНО уже восседал на капоте чудовища, старательно целясь черным цилиндром прямо в пасть чудовища. Огромные механические руки старательно пытались сбить с себя надоедливую муху, вот только, кажется, все было тщетно. Аномалия не обладала такой подвижностью, как человек – и человек ли? Черная куртка мелькала то тут, то там – я видела, как ловко он перетекает, уходит от ударов, высвобождается из, казалось бы, смертельной хватки.
Внутри ожившего мобиля бухнуло и он вновь пошатнулся, но на этот раз повалился на землю, разлетелся грудой искореженного и мятого металла, обратился из страшного чудища горой металлолома и горстью разбросанных болтов.
Главный ОНОшник глянул на своих сотрудников, покачал головой, что-то сказал им и – перетек. Зашел черным вихрем, обратился густым дымом, словно поленившись слезть ногами, и вновь обратился в самого себя рядом с напарниками. Я отшатнулась – мне наконец удалось это сделать. Пошатнувшись, словно недавняя аномалия, я чуть не бухнулась на спину. А что, если я – аномалия? Что если меня не должно быть? Уничтожают ли они таких же, как я, неопасных? И что значит, неопасных? Вдруг, хозяйка тоже разговаривала со своей машиной время от времени, а потом она переродилась… в это?
Я попыталась посмотреть на свой живот, мгновенно пришло ощущение, что где-то внутри меня прячется вредный паразит. Растет, перебирает крохотными лапками-жвалами – а потом р-раз, разорвет, испортит моё тельце – в кого я обращусь тогда? Куклы-убийцы атакуют! – усмехнулось воображение, нарисовав мне обложку будущей газеты, а мне захотелось сплюнуть. Страх обратился волнением – а вдруг в самом деле? Проснусь однажды от диких болей, а потом наброшусь на Лексу и….
И он придавит тщедушную меня одной рукой, даже не прилагая к этому никаких усилий. Как только он придет – я поговорю с ним. Давно уже назревал разговор, а сейчас он был просто необходим мне. Наблюдая за действиями всё прибывающих и прибывающих ОНОшников, я старательно смотрела за угол – не появиться ли оттуда Лекса? Не уставится ли, обескураженный, на то, что осталось от аномалии, не побежит ли скорее смотреть в интернете, пряча восторженную и азартную улыбку?
Они в самом деле работали. Не только бегали с автоматами и гранатометами наперевес, как это представляют некоторые, а работали. Несколько мобилей собрались рядом с местом происшествия. Уже никого, наверно, не интересовала маленькая девочка, сбитая здесь буквально пятнадцать минут назад, а сегодня ночью в интернете появится целая уйма роликов – снятых с разных ракурсов. Я видела подобные названия на том сайте, где Лекса запускал разные ролики подобные названия, с «аномалиями», но мой… спаситель? их почему-то старательно избегал. Мне стало стыдно за свои недавние мысли – ведь не зря же он даже не смотрит в их сторону. Есть, видимо, причина…
Черная Куртка гордо расхаживал из стороны в сторону, раздавая приказы, о чем-то разговаривая по телефону, яро жестикулируя руками. Несколько людей в белых халатах что-то обсуждали, подходя то к одному, то к другому обломку. Вопреки моим подозрениям оторванная, но почти целая рука даже не заинтересовала их. А вот внутренности, механический склад, куча болтов, гаек, шпилек и чего-то еще – очень даже. Казалось, они готовы были и есть и спать рядом с этой кучей.
Милиция уже во второй раз прибыла сюда, как, впрочем, и Скорая Помощь. Сегодня, верно, у них прибавилось работы. И как только, интересно, люди живут с этим? Если такое происходит каждый день, то… я не знала, что тогда. Страшно, ужасно? А, может быть, обыденно? Люди каждый день попадают под колеса автомобилей, некоторые решают свести счеты с жизнью и смело шагают с крыши – вниз. А кто-то, сжимая в руках штурмовую винтовку, воюет – далеко отсюда. Люди старательно строят собственный апокалипсис, будто бы им не хватает… страданий?
И снова я возвращаюсь к страданиям. Может быть, люди так устроены, что просто не могут существовать без этого? Не могут прожить и дня, не глядя в многочисленные и всезнающие недра интернета. Не умер ли кто-нибудь мучительной смертью? Не попал ли кто-нибудь под минометный обстрел, не застрял ли кто в доме, предназначенном на снос? Было дело? Ну и хорошо, что это не я! Гаденькая радость – оттого, что оно просто случилось у другого, решило обойти тебя стороной. Радость? А, может быть, облегчение? Я не знаю. Я запуталась…
Я поймала на себе чужой взгляд – Черная Куртка смотрел на меня – пристально, снизу вверх, прямо в окно шестнадцатого этажа. Поправлял солнцезащитные очки и, кажется, ухмыльнулся.
Мои ноги подвели меня. Наконец-то я рухнула, упала, скатилась по подоконнику, чтобы устремиться в полете к полу. Мягкий ковер нежно принял моё тело. Гудела толстая батарея, обдавая меня целой волной жара, а я хотела заснуть – и не просыпаться подольше. Куда ушел вчерашний день, когда мне удалось победить Юму, подружиться с Аюстой? Всего лишь несколько часов назад мне казалось, что теперь полку моих проблем поубавилось, а на самом-то деле – только прибыло.
Теперь не Повелительница Тьмы пугала меня, а Черная Куртка. Он поднимется сейчас на наш этаж, подойдет к комнате, откроет – и унесет меня с собой, чтобы… чтобы что? Утилизировать? Засунуть в мусорный бак? Спустить в канализацию? От мысли о последнем мне стало дурно…
* * *
– Лекса? – уже в который раз взывала я к нему, удобно сидя на его руке. Молчание, молоком разлившееся по комнате, как только он вошел, уже успело мне надоесть. Он молчал, отрицательно покачал головой каким-то своим мыслям, зло буркнул себе под нос, спрятался в душе. А я молчала, боясь спросить у него хоть что-то. И лишь, когда он освеженный, с мокрой головой, полуобнаженный уселся вновь за компьютер, я не вытерпела. Мне хотелось броситься на него, облепить крохотными ладошками, вцепиться пластиковыми руками – и так повиснуть на нём навсегда. Чтобы больше никуда без меня не уходил. Чтобы больше никогда не оставлял меня здесь одну – наедине лишь с пустотой и собственными мыслями.
Его остановили, когда он шел обратно. Да он и сам встал – когда увидел у гостиницы груду металлолома, кучу народа, ОНОшников. Признался, что немного испугался, когда ему поначалу не позволили пройти, а после и вовсе к нему подошел их командир и задержал на парочку вопросов. Я спросила у Лексы, что такое аномалии и вместо того, чтобы уйти в пространные объяснения, он решил попросту запустить видео. Смотри мол, сама. На мониторе огненный вихрь кружился рядом с плачущей девушкой, а несколько людей с автоматами пытались ей помочь. Бессилие плюющихся свинцом винтовок, казалось, их раздражало и злило. Что может пуля против стихии? Ролик подходил к концу, а мне было интересно, чем оно всё закончится.
– М? – он отвечал мне. Стоило мне только спросить у него хоть что-то, он с готовностью оголодавшего по разговорам болтуна торопился ответить мне. Словно ему хотелось только одного – чтобы я не переставая задавала ему глупые вопросы. Надеялся спрятать собственное волнение в мишуре пустой болтовни. Обернуть истинные чувства в красивый фантик, не упасть передо мной в грязь лицом.
– Прости меня, Лекса.
– Ну что ты… – было спросил он, погладив меня рукой по волосам. Зайди сюда, верно, уборщица и могла бы смело звонить в сумасшедший дом. Более глупой картины, когда здоровенный детина играет с куколкой, представить сложно.
Девушку, наверно, не спасли. Красная лента мигнула, словно на прощание, а интернет поторопился загрузить очередной ролик из списка. Теперь уже перед нами было голубое небо, с белыми барашками облаков. И куча черных точек – наверно, именно так должны были бы выглядеть антиподы звезд днем.
– Вчера… вчера я была не права. Знаешь, когда ты запустил эти самые, похороны танком, я смотрела на твое лицо. Ты улыбался, ты был поглощен азартом, в глазах было что-то такое… Что-то такое, Лекса, было. Непонятное. И мне показалось, что ты наслаждаешься – не зрелищем, а самим осознанием того, что это жестко, жестоко, противно и мерзко, а ты весь такой героичный и на всё тебе наплевать. Мне показалось, будто ты мне хочешь показать, насколько ты крут.
Он не поспешил заверить меня, что всё это – глупости, ерунда и сущие пустяки, не о чем беспокоиться. Если бы он прямо сейчас вальяжно махнул рукой и сказал – чего уж там, прощаю! – не знаю, как я отреагировала бы. Но он промолчал – многозначно, задумчиво, мудро.
ОНОшники палили в белый свет, как в копеечку. Оператор, человек неробкого десятка, старался держать камеру ровней и выхватить главного героя представления. Клоун, полный острых зубов и когтей кружился на овалообразном шаре, пытаясь хоть до кого-нибудь дотянуться. Судя по кровавым отметинам, что изредка мелькали в кадре – у него уже это получилось. Не смешной, а страшный, с расплывшимся в ужасной ухмылке ртом, нашпигованный свинцом, клоун повалился на асфальт. Завыл от ужаса рядом стоящий автомобильчик.
– А что думаешь теперь? – спросил он наконец.
– Ты не наслаждался. Ты искал, выуживал, выкраивал из музыки, фона, всего остального необходимую тебе информацию. Как консервы – будто тебе вдруг понадобилось добавить грусти в свой рассказ.
– То есть, по твоему, я взял ложку побольше, зачерпнул ей грусти, да с горкой, и ляпнул на страницу? Нате, мол, жрите, наслаждайтесь! Смотрите – каков я молодец?
Мне нечего было ответить на подобный выпад. На могучей, хотя и почти женской, рыхлой груди Лексы буйным цветом росли волосы. От них непередаваемо пахло конфетами и шоколадом – хотелось зарыться в них лицом, спрятаться от его вопроса, молча углубиться в свои размышления – и мечты.
– Нет, – вздохнув, ответила я. – Не совсем так. Ты ведь пишешь не для того, чтобы показать, какой ты молодец. Просто… просто не все чувства ты можешь испытывать, а как-то описать их надо. Ты же ведь никогда не терял близкого тебе человека и…
– Терял, – совершенно спокойно ответил он, а мне пришлось замолчать. Он сбил меня с мысли и я теперь не знала, как изъясняться дальше. Заблудилась, потерялась, просто запуталась. Его пальцы непроизвольно приподняли мою руку чуть выше – и получалось так, будто я прильнула к нему своим тельцем – вот-вот и спрячусь в этой туше…туше чего? Добра, таланта и мудрости? Жестокости, грубости и неудобных вопросов?
– Ты кое в чем права, – он решил не ждать, когда я соберусь с мыслями. – Музыка, фильмы, книги, картины – всё это чьи-то консервы. Попытка передать своё – другим. Чтобы прочувствовали, чтобы – проняло. Заставило стынуть кровь в жилах, ужаснуться или обрадоваться, зарыдать от переполнившего счастья. Люди держат в руках книгу – и редко осознают, что в неё вложил автор. Не историю о девочке и её Хозяйке и их похождениях в пустыне. Люди слышат, как бездомная, но талантливая девочка выводит мелодию за мелодией – живо, звонко, бойко – и не понимают, что это не просто приятные на слух мелодии. Это идеи, это, если хочешь знать, жизнь.
– Жизнь? – удивленно переспросила я, а в копилку моих знаний об этом понятии рухнула ещё одна монетка.
– Да, наверное, так. Мне так кажется. Вчера мне хотелось, чтобы мне было грустно.
– Но ты улыбался, – напомнила я на всякий случай.
– Да. Но это было лишь потому, что мне было хорошо – не от того, что я слышу чужую боль, а от того, что удается трансформировать её в свою и передать – перелить туда, на бумагу, – он посмотрел на монитор и смутился. Компьютер плохо походил на упоминаемую бумагу.
Тишина, что до этого лишь раздражала, сейчас обратилась в самый настоящий филиал спокойствия. Его руки – сильные, грубые, с корками мозолей гладили меня не переставая, а мне хотелось чтобы этот миг продлился вечность. Может ли быть кукле приятно? А можно ли трансформировать любовь в слова? А как насчет того, чтобы нащелкать на клавиатуре, скажем, горечь от потери? У Лексы получалось, как получалось у сотен до него. Значит, можно?
– Лекса? – вновь позвала я его и не дожидаясь ответа, озадачила новым вопросом: – Кто я для тебя?
– В каком смысле?
– Ну, кто? Просто кукла, говорящий кусок пластика, кто? Почему ты возишься со мной? – наверно, сейчас бы я тяжело дышала. Настал час истины, чтобы узнать – кто передо мной? Сколько раз я думала об этом – сумасшедший, телепат, а может быть просто гений?
– Ты для меня человек, глупыш. Человечек. – он улыбнулся, по доброму, без снисхождения, как равной. Будто я в самом деле была живым существом, точно таким же, как и он, размерами разве что не удалась. И мне стало тепло, хорошо и приятно.
Я – человечек! Гордый, маленький, живой. Он гений, я сразу это поняла – долгое время он не знал, как рассеять мои сомнения по поводу его натуры, а сейчас всего одним словом сумел объяснить всё – и сразу. Я для него не просто кусок пластика, случайно обнаруженный в шкафу. Вот почему он возится со мной, зачем включает для меня телевизор, для чего клал тогда с собой спать, когда мне было страшно. Нет, не потому, что я человечек – просто для него я живая. Наверно, в этот миг меня озарила краткая вспышка счастья. Мне хотелось подобраться прямо к его уху и выкрикнуть – спасибо! Визжать от радости, не переставая, упиваться жизнью, радоваться. Может быть – это и есть жизнь, может быть тут – искра?
Следующий ролик показывал нам то, как пара ОНОшников смело бились с демоноподобной девушкой – при помощи ножей, словно позабыв про то, что в кобурах ждет своего часа пистолет. Мне вспомнился Черная Куртка, как в стеклах его очках отражались неоновые вывески и как он смотрел в наше окно. Вспомнила, как он перетекал дымом – когда, казалось, никто не видел, чтобы уйти от очередного удара, как Повелительница Тьмы, Юма.
– Лекса, а я могу быть аномалией?
– Нет, – он закачал головой, да так уверенно, что я не посмела сомневаться в правдивости его слов. Тогда, значит, мне не стоит бояться Черную Куртку? Но, а вдруг он точно такой же, как Юма? Что, если Лекса ошибается, а Юма – всего лишь ОНОшник и пытается спасти от меня… писателя? А кто тогда Аюста? Мысль о том, что эта светлая со всех сторон девчушка может оказаться не такой хорошей, какой представилась, никак не помещалась у меня в голове. Нет уж, увольте, должно же в этом мире быть хоть что-то закономерное. Дочь Света – так будет добром! Порождение тьмы – так постарайся нагонять страху! Они и старались, вдруг вспомнилось мне. Тогда почему ОНОшник посмотрел на меня. А, может быть, я просто наговариваю? Задумался человек, посмотрел наверх и…
– Лекса, а люди могут… перемещаться дымом? – зачем-то спросила я, прекрасно зная ответ. Конечно же не могут. Тогда кто Черная Куртка? Может быть, мне показалось? Да нет, не показалось, да и обязательно ли ОНОшнику быть человеком? Клин клином вышибается. Может, тот мордастый был не так уж и не прав…
* * *
Лекса спал, забыв выключить компьютер. Тот обиженно моргнул белым экраном через некоторое время, да и потух, оставив работать лишь шумные охладители. А вдруг, случится пожар, подумала я? Случится пожар, всё загорится, а Лекса не проснётся, задохнется дымом и тогда…
Что тогда – спросила я у самой себя. Не знаю. Умру, сгорю вместе с ним? Как ни крути, а двигаться самостоятельно я не могу. Ну, или пока что еще не могу. В мои планы входили тренировки – ежедневные попытки совладать с своим телом, с реальностью и этим миром. Как там говорила Аюста? Это неестественно для мироздания, что движешься, потому что для него ты – кукла. Как забавно – для мироздания я всего лишь кукла, а для спящего рядом писателя – человечек. Кто прав, скажите мне? Мироздание я в глаза не видела, а вот Лекса…
Писатель озаботился тем, что усадил меня рядом со своей подушкой. Перед тем, как заснуть, он ворочался столь увлеченно, что я боялась упасть на пол. С другой стороны, падение не отозвалось бы болью, но было бы неприятно провести ночь вот так.
Спать совершенно не хотелось. А вдруг, подумала я, сейчас придет Юма? Почему она не приходит сюда, когда Лекса находится в номере? Боится? Да чего ей бояться-то, по сути? С другой стороны, может ли она съесть его искру? В который раз я укорила себя за то, что не говорю своему большому другу о том, что здесь происходит в его отсутствие. Быть может, тогда часть вопросов чудесным образом разрешилась. А вдруг явление таких вот Юм – это обыденность?
Лекса заворочался, бухнул рукой по подушке, а я подпрыгнула, опасливо приблизившись к краю. Попытаться встать? Нет, не получится – слишком мягко, а я еще не умею держать равновесие самостоятельно. Да и можно ли стоять, когда твои ноги постоянно проваливаются, а земля в любой момент может задрожать и опрокинуть тебя? Не думаю.
Падать – не больно, но что, если я разобьюсь? Например, от меня отвалится рука или нога? Будет ли мне больно? Проверять не хотелось. Интересно, а если собрать моё тело из разных кукол, оставив лишь голову – останусь ли я такой же, какая есть? В плане – смогу ли мыслить? Может быть, моя искра-жизнь не в голове, а вообще в руке где-нибудь или в туловище? Какая часть меня главенствующая? Или все разом?
Я отодвинулась обратно к подушке. Руки почти не подчинялись, но, зацепившись ладонью за материал покрывала. Мне удалось оттащить саму себя назад. Боль кольнула. Медленно затихая и уходя прочь, а я зашипела. Ничего, мирозданию, верно, тоже было больно. И мне, почему-то, страсть как хотелось, чтобы ему было даже чуточку больнее, чтобы саднило и кололо куда сильней.
Ладно, теперь сосредоточимся, надо двигаться. Начну с рук – понятное дело, что двигать собственное тело я смогу лишь так, как позволят мне шарниры. Ни сжать пальцы в кулак, ни согнуть руку в локте…
Лекса застонал, а я вскочила на ноги – неожиданно даже для самой себя. Шарниры трещали, двигались словно по наитию. Вскочила. Словно вот-вот готова была броситься к своему спасителю на выручку, вытащить его из страшных кошмаров, уберечь от любой напасти и…
Боль возвернулась, да такая, что мне показалось, будто бы я сейчас взорвусь. Рассыплюсь тысячью крохотных звездочек, изойду пыльцой фей. Боль жалила все глубже и глубже, заставив меня безмолвно орать во всю глотку. Я не боялась разбудить своим криком Лексу, я надеялась на это. Прости, прости, трижды прости меня мироздание, реальность, Белый Лис, кто угодно, лишь бы было не так больно! Я не устояла и повалилась на кровать, меня придавило ладонью Лексы. Хорошо хоть так – не упаду на пол. Это продолжалось до тех пор, пока боль не отступила, заставив меня провалится в бессознательный сон.
Чернота окружила со всех сторон, сплелась в единый поток, затмила глаза. Я ждала, что сейчас вынырнет Юма – явит себя, прямо как белоликая дева перед Элфи. Мол, вот он, настал её долгожданный час, когда я… когда я что? Наверно, сейчас от резких и быстрых телодвижений моя искра должна полыхать как никогда. Разве движение – не жизнь? Да какая уж тут жизнь – отозвалось забитое сознание. Разве можно в такой боли жить? От боли, разве что, помирают быстрее.
Тонкой нитью луч света рассекал тьму на две половинки. Я подошла ближе – и уцепилась за него, словно за бечевку, решив идти туда, куда он ведет. Благо, что во сне я не шарнирный болванчик, что здесь мироздание не сопротивляется и…
И почему оно не сопротивляется тому, что я вижу сны? Разве это естественно для игрушек? Наверно, каждый раз, как только я закрываю глаза – меня должна охватывать страшная боль, а любой сон – и вовсе погружать в пучины погибели. Но нет. Еще одна загадка, ответ на которую я никогда не узнаю. Нить была горячей и склизкой на ощупь – словно я сжимала в своих руках живую змею. Меня передернуло от отвращения.
Нить-змея привела меня, как ни странно, к дверце. Странно, если до этого мне снилось, что я бесконечно возношусь к какой-то яркой цели, то сейчас… с другой стороны, а почему мне должен видится только один и тот же сюжет?
Дверь, поддаваясь древним канонам жанра, обладала выцветшей медной ручкой, большущим, позеленевшим от старости кольцом. Щерился зубами старый лев. Наверно, некогда он был блестящим, а сейчас… впрочем, кого это интересует в кромешной темноте? А вот состояние двери говорит лишь о том, что давненько тут никого не было. Старые ставни лязгнули, словно укоряя меня за подобную ошибку, стараясь противным скрипом прогнать меня прочь. Уходи, глупая девчонка, беги, спасайся!
Я не глупая, мне не зачем бежать. Мир раскрылся передо мной после яркой вспышке. Мягкий ворс окружал мои ноги, витиеватый рисунок узором шел по земле… или как можно назвать твердую шерсть под моими ногами? Пруд с зеленой, мутной водой, рогоз, кувшинки. В ноздри ударил неприятный запах болота. Неужели это снова тьма, только на этот раз более… более светлая? Там я болота не видела, а здесь… лучше не стало.
Я прошлась по берегу – меня напрягала абсолютная тишина. Я открыла рот, чтобы хоть что-то сказать, но боязливо замолкла. Казалось, стоить ляпнуть мне хоть что-нибудь, как мир пойдет трещинами, лопнет тонким стеклом, осыплется и тогда… тогда я навсегда останусь тут? Не очень бы хотелось. И лишь стук собственного сердца в ушах – всё напряженней, все медленней, всё тяжелей…
Отсутствие звуков напрягало, давило. Нет ритма, нет… жизни? Мои ноги разом ослабели. Сердце стукнуло и пропустило два, а то и три удара. Прежде чем вновь оповестить о своём существовании. Может быть, и в самом деле не стоило соваться сюда? Я оглянулась – дверь, от которой я отошла не так уж и далеко, качнулась, словно от ветра, только на этот раз уже абсолютно беззвучно. Скрип потонул в абсолютной тишине, запутался в мареве-паутине, исчез.
Я подошла поближе к озеру, прислонилась к дереву – стоять на ногах было сложно, то и дело хотелось бросить всё и прилечь отдохнуть. Поспать. Интересно, а как можно спать внутри сна? А мне приснится сон? Я зевнула, не зная ответ на этот вопрос, сама не замечая, как уже сидела на мягком ворсе желтой травы. Вообще-то она больше всего была похожа на покрытие ковра. Моя рука опустилась на серый камень – тот отозвался удивительной мягкостью. Вот и подушка, радостно подумала я, собираясь вот-вот положить его себе под голову. Никогда раньше до этого не лежала на подушках, думаю, это будет приятно и…
В ноздри мне ударило зловонное дыхание, а сердце, почти остановившее свой бой, затрепыхалось, словно птица в клетке. Инстинктивно, нежели что-то почувствовав, я нырнула в сторону, быстро оторвавшись от земли: и вовремя – рядом со мной беззвучно сомкнулись здоровенные челюсти зеленого чудовища. Я в ужасе откатилась в сторону. Чудовище, аномалия, какая-то чертовщина, порождение Юмы? Не знаю! Зеленое, огромное, носатое, с рядом острейших зубов, желтыми, исходящими огнем глазами. Больше всего он был похож на огромную рыбу. Зачем-то вставшую на коротенькие и, на первый взгляд, слишком тонкие ноги-лапы. То, что заменяло руки монстру, безвольно болтались из стороны в сторону – и зачем, спрашивается, они ему только нужны.
Через мгновение я поймала себя на том, что стою без движений почти в паре метров от него и боюсь даже пошевелиться, а он внимательно разглядывает меня, изучает. Розовый язык червем высунулся из пасти, провел по толстым губам, спрятался обратно. Лишь только сейчас я заметила, что на шее у него нечто вроде ошейника. Длинная, стальная цепь уходила куда-то обратно в болото – словно он был сторожевой пес своего пруда. Мне стало его жалко, а желание бежать пропало. Сделала шаг поближе – может, снять с него этот ошейник, и тогда… нет, это только в хороших сказках: стоит только освободить чудовище, как оно тут же встанет на твою сторону. Реальность подсказывала, что мой исход будет печален. Зеленая рыбина щелкнула зубами – этот звук умудрился прорваться через пелену тишины.
Болотная тина всколыхнулась, пошла пузырями, а через мгновение нечто маленькое, но очень похожее на черного пушистого котенка вынырнуло из воды, бросилось к моим ногам, ища защиты. Вслед за ним выскочила вторая рыбина – только на этот раз не такая крупная, больше похожая на червя с крохотными лапками. Несмотря на это, второе чудовище резво перебирало этими самыми лапками, пытаясь догнать котенка. Тот юркнул прямо мне под ноги, да так, что я чуть не наступила на него. Второй монстр добрался бы до нас – если бы не точно такой же поводок, твердо не дававший ему пройти дальше. Ветер беззвучно дунул мне прямо в лицо, поигрался моими волосами, закружил перед глазами каскад осенней прелой листвы. Страшилища не уходили, продолжая беззлобно смотреть на меня, но угрожающе – на котенка. Я решила получше рассмотреть несчастного и усмехнулась самой себе. Не так часто мне приходилось видеть кого-то, кто был бы меньше и беспомощней меня самой. Даже во сне.
Котенок котенком, конечно же, не был. Черный, ушастый, с переливающейся в синеву черной шерстью. Умоляюще смотрели на меня голубые глаза. Словно просили унести как можно дальше отсюда, спасти из лап этих чудовищ. Что мешало ему самому нырнуть к дверям, я не знаю. Нагнувшись, я усадила бедолагу на свою ладонь. А, всё таки, приятно быть большой! Погладив малыша по шерстке, я решила осмотреть… врагов? Стражей? Хранителей? Как мне их называть? Не зря же, в конце концов, они тут стояли. А, может быть, это какие-нибудь очередные пожиратели, точно так же, как и Юма, к примеру? А этот бедолага в моих руках – некто вроде Аюсты? Жизнь подкидывала задачку за задачкой.
Зеленая рыбина на ногах, та, что чуть не сожрала меня у дерева, казалось, была сделано из одних только острых углов. Угловатые черты бугрящихся мышц, угловатая морда, глаза прищурены в треугольник… Второй же был почти полной противоположностью своему собрату. Зеленый – этого у них обоих не отнимешь, но не со столь длинными, больше похожими на игрушечные, лапки, с закрытой пастью. Казалось, он даже и не дышит, не то что рта не раскрывает. Очертание рта сложились в… ухмылку? Нет, в улыбку. Если он – злое существо, почему тогда так по доброму улыбается? Верно, для того, чтобы обманывать внешним видом таких дурочек, как я, подсказало мне сознание. Подойди только на расстояние вытянутой руки – и узнаешь, что поводок не столь крепок, цепи не столь коротки, а зубы гораздо острей, чем кажутся.
Рисковать я не решилась, просто развернулась, собираясь уйти прочь. А что тут делать, когда тебе не рады? Остается только… лицом к… ммм… морде я столкнулась с еще одним удивительным существом этого необычного мира. Передо мной стоял единорог – голубого окраса, с белой, мне даже показалось, шерстяной гривой. Что ж тут все такие шерстяные то? Я решила, что обязательно подумаю над этим вопросом позже. Фиалковые глаза не изучали мне, как те две рыбины до этого, они смотрели на меня в упор. Глаза-сверла, глаза-буравчики, будто вот-вот вонзятся в меня и вырвут всё потаенное наружу. Меня передернуло – не от отвращения, а от собственного богатого воображения. Нет, единорог взирал на меня как на своего давнего и заклятого врага. Казалось, еще мгновение, и он проткнет меня рогом насквозь. Тот, к слову, завивался точно так же, как недавно упомянутые мной буравчики.
– Я… я пойду? – мои губы шлепали друг о друга, а звука не было. Единорог, понятное дело, отвечать не торопился и лишь нетерпеливо копал землю передним копытом. Прогоняет, поняла я. Я есть! – стуком откликнулось сердце, про которое я уже успело забыть. Ритм возвращался, словно этот мир отпустил меня – не принял, а дал мне возможность по мирному выйти.
Перед дверью я остановилась, бросив взгляд на умильного черныша в моих руках. Так хотелось бы, чтобы он остался со мной – жаль, что это всего лишь сон. Или не сон? Вдруг, когда мне кажется. Будто я сплю, моя искра на самом деле путешествует по другим реальностям? Где-то на задворках сознания цинично ухмыльнулся здравый смысл.
Я почувствовала легкий толчок в спину, тем не менее, заставивший меня сделать пару шагов. Обернулась – единорог, единственный, кто не был связан цепями или кожаным ремнем поводка, поторапливал меня убраться отсюда побыстрее.
Миру больно, вспомнила я слова Аюсты, он сопротивляется. Выходит, везде я мешаюсь, везде от меня вред? Стало обидно и я смело шагнуло обратно, тауда, в темноту.
Лекса резко дернул рукой, стащив меня с кровати, словно отшвырнув от себя подальше. Я ждала встречи с полом, но её не последовало…
* * *
Кричайка подхватила кусочек хлеба на лету, запрокинула в стремительном полете голову и проглотила его. Только глаза благодарно сверкнули. Девочка сидела на краю крыши, побалтывая ногами. Я сидела рядом с ней на чём-то вроде носового платка, стараясь не смотреть вниз. Одно дело – стоять у окна, где толщь стекла спасает тебя от ощущения высоты и недолгого полета. Другое дело – находиться у самого края. Неловкое движение – и вот меня уже нет. Я мысленно передернулась – а даже представлять не хотелось, как буду падать.
