Читать книгу: «Рим. Полная история города», страница 2

Ромул основал Рим, Тулл Гостилий сделал его центром Латинского союза, а Луций Тарквиний Приск заложил основы могущества Великого Рима. К слову будь сказано, что начинал Луций Тарквиний как начальник конницы у римского царя Анка Марция, по материнской линии приходившегося внуком Нуме Помпилию. Когда Анк Марций умер, Луций Тарквиний сумел убедить римлян в том, что опытный военачальник будет лучшим правителем, чем несовершеннолетний сын покойного царя, и стал царем Рима. Возмужав, царские сыновья подослали к Луцию Тарквинию убийц, но сами занять престол не смогли – возмущенные римляне изгнали их и выбрали царем Сервия Туллия, сына рабыни из дома Тарквиния. Как бы сказали ныне, Сервий был выдвиженцем Тарквиния.

Франс Гюйс. Портрет Сервия Туллия. XVI век

Если Луций Тарквиний Приск заложил основы могущества Рима, то Сервий заложил основы его политической системы. Сервий предоставил плебеям право римского гражданства, которое прежде имели только патриции. Став гражданами, плебеи начали платить налоги и призываться на военную службу. Увеличился приток денег в казну и уменьшилось давление знати на царя, власть которого нашла новую опору в плебеях. Разумеется, патриции были недовольны возвышением плебеев. Опираясь на поддержку сената, зять Сервия (и сын Тарквиния) Луций Тарквиний сверг своего тестя и стал седьмым и последним царем Рима, известным как Луций Тарквиний Гордый.

Тарквиний Гордый не унаследовал талантов своего отца и ничему не научился у своего мудрого тестя. Он был тираном и за четверть века своего правления настолько достал римлян, что в 509 году до н. э. они изгнали его и установили республику вместо монархии. Так свершилась первая в истории человечества демократическая революция! Ура, товарищи римляне! Слава Республике!

К любому историческому факту приложена своя легенда, без этого история была бы чересчур пресной.

У Тарквиния Гордого был младший сын Секст, между нами говоря, тот еще мерзавец (в данном конкретном случае яблочко упало недалеко от яблоньки). На одной из попоек во время осады города Ардеи, находившегося на расстоянии 25 километров от Рима, между патрициями возник спор о том, чья жена лучше, то есть добродетельнее. Некий Тарквиний Коллатин, состоявший в дальнем родстве с Тарквинием Гордым, предложил всем сесть на коней и внезапно нагрянуть с проверкой к женам.

Тициан. Тарквиний и Лукреция. Ок. 1571 год

Сказано – сделано. Прекрасную Лукрецию, жену Тарквиния Коллатина, «инспекторы» застали за прядением шерсти, в то время как прочие дамы в отсутствие мужей предавались развлечениям. Лукрецию единогласно признали лучшей из жен, но дело не в этом, а в том, что Секст Тарквиний был пленен ее красотой и возжелал обладать ею.

Как пишет Тит Ливий, негодяя возбуждала не только красота Лукреции, но и ее примерная добродетель. Спустя несколько дней, Секст Тарквиний тайно от Коллатина вновь посетил его дом, загостился до ночи, а когда все заснули, вошел к спящей Лукреции с обнаженным мечом в руке и, мешая уговоры с угрозами, попытался склонить ее к близости. Однако, добродетель Лукреции устояла даже перед страхом смерти, и тогда Секст Тарквиний пригрозил, что, убив ее, он подбросит к ней в постель мертвого нагого раба и объявит, что покарал их как прелюбодеев. Устрашившись позора, несчастная женщина уступила насильнику.

Когда Секст Тарквиний утолил свою страсть и отбыл, Лукреция послала гонцов к своему отцу, сенатору Спурию Лукрецию Триципитину, и мужу, приглашая их срочно прибыть к ней. Когда те прибыли, она рассказала о случившемся и взяла с отца и мужа клятву отомстить за ее поруганную честь. Оба они пытались утешить Лукрецию, возлагая всю вину за случившееся на Секста, но она ответила им фразой, вошедшей в историю: «Хоть я и не виню себя в грехе, но и от кары не освобождаю, и пример Лукреции не сохранит жизни ни одной распутнице!». Сказав это, Лукреция достала спрятанный под одеждою кинжал и пронзила им свое сердце…

Тело Лукреции вынесли из дома на площадь и поведали народу об обстоятельствах, приведших к ее смерти. Народ возмутился и сверг царя, вместо которого отныне стали править два выборных претора. Одним из них, к слову будь сказано, стал Тарквиний Коллантин, а другим – уже упоминавшийся выше Луций Юний Брут, сын сестры царя Тарквиния Гордого, приходившийся также родственником и Лукреции. Так Рим из монархии превратился в республику. Две с половиной тысячи лет назад – нет, вы только подумайте!

Питер Пауль Рубенс. Тарквиний и Лукреция. Ок. 1609–1611 годы

Образ добродетельной Лукреции пользовался большой популярностью у живописцев эпохи Возрождения. Можно вспомнить «Самоубийство Лукреции» (1518) Альбрехта Дюрера, «Лукрецию» (ок. 1530) Лукаса Кранаха Старшего, «Лукрецию» (1540) Франческо Пармиджанино, Лукреция (ок. 1580) Паоло Веронезе, «Смерть Лукреции» (1620) Франческо Рустичи, две версии «Самоубийства» Рембрандта (1664 и 1666). Жертву и насильника изображали такие мастера, как Тициан (1571) и Рубенс (1610). Из более поздних картин можно отметить «Клятву Брута над телом Лукреции» (1884) французского художника Анри Пинта. Эта картина перекликается с «Трагедией Лукреции» (ок. 1500) Сандро Боттичелли, на которой римляне с обнаженными мечами клянутся отомстить за смерть Лукреции.

«Тарквиния и Лукрецию» Рубенса можно увидеть в Эрмитаже. Это полотно было написано под влиянием одноименной картины Тициана, которая в настоящее время хранится в кембриджском музее Фицуильяма. Обе картины похожи композиционно, но есть и отличия. Если Лукреция Тициана выглядит испуганной, то Лукреция Рубенса скорее непреклонна и положение ее рук более красноречиво.

Поэты тоже не остались в стороне. Первым из тех, кто рассказал о трагедии Лукреции в рифме, стал Публий Овидий Назон (43 год до н. э. – 17 год до н. э.). В своей элегической поэме «Фасты» («Календарь») Овидий рисует образ женщины, ценящей достоинство выше жизни. Даже в последний момент, уже пронзенная кинжалом, Лукреция заботится о том, чтобы пристойно упасть к ногам своего отца. Разница между Ливием и Овидием в том, что, рассказывая об одних и тех же событиях, первый излагает факты, а второй использует яркие образы.

 
То, что смогла, рассказала она, но потом зарыдала,
И запылали ее чистые щеки стыдом.
Видя насилье над ней, ее муж и отец извиняют;
«Нет, – отвечает она, – нет извинения мне!»
Тотчас себе она в грудь кинжал сокровенный вонзила
И ниспроверглась в крови собственной к отчим ногам.
Но и в последний свой миг заботилась, чтобы пристойно
Рухнуть; и к чести была ей и кончина ее.
Вот и супруг, и отец, невзирая на все предрассудки,
Кинулись к телу ее вместе, рыдая о ней⁷.
 

Мог ли Уильям Шекспир пройти мимо такого сюжета, как история Лукреции? Конечно же, не мог. Примерно в 1594 году он написал поэму «Обесчещенная Лукреция» (точнее – «Поругание Лукреции»), насчитывавшую 265 строф по семь строк в каждой. Лукреция или Тарквиний упоминаются во многих произведениях Шекспира, в том числе и в самых известных: «Макбет», «Укрощение строптивой» и «Двенадцатая ночь».

Вам хотелось бы оперы? Извольте – ее написал для вас в сороковых годах ХХ века британский композитор Бенджамин Бриттен. «Поругание Лукреции» – камерная опера, в которой задействованы всего 8 певцов и 13 музыкальных инструментов, но скромность «антуража» позволила Бриттену заострить внимание на психологии героев. Другая опера о Лукреции, написанная итальянским композитором Отторино Респиги (1879–1936) по поэме Шекспира, не получила большой популярности.

Столько всего посвящено Лукреции, что глаза разбегаются. Но если попытаться выбрать самое яркое произведение в каждом жанре, то выбор будет таким – картина Рубенса, поэма Шекспира и опера Бриттена.

Несмотря на то, что христианская религия категорически осуждает суицид, Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» поместил Лукрецию в Лимб, первый круг ада, вместе с Сократом и Сенекой, которые тоже покончили с собой. Видом наказания в Лимбе служит безболезненная скорбь, в то время как основную массу самоубийц, превращенных в деревья, терзают в седьмом круге ада гарпии. Почему вдруг такая поблажка? Да потому, что ни у Лукреции, ни у Сократа, ни у Сенеки не было выбора (в свое время мы поговорим о каждом).

Надо сказать, что отсутствие памятника добродетельной матроне является большим упущением со стороны римлян. Подобный памятник сразу бы породил легенду о том, что прикоснуться к нему, не получив ожога, может только добродетельная женщина. Очереди стояли бы длиннее, чем к статуе Джульетты в Вероне…

Итак, монархический Рим начался с волчицы, выкормившей своим молоком первого римского царя, а закончился на Лукреции, кровь которой, если можно так выразиться, «смыла» римскую монархию. К единоличному правлению Рим вернется не раз, но то уже будут не цари.

Впрочем, есть мнение, что Лукреция никогда не существовала, а была выдумана римскими историками примерно в III веке до н. э. А о том, для чего это могло понадобиться, вы узнаете из следующей главы.

Но прежде, чем переходить к ней, нужно вспомнить добрым словом итальянского палеоэтнографа Луиджи Пигорини, стараниями которого в далеком в 1876 году в Риме был основан историко-этнографический музей, который ныне известен как Музей Пигорини (официально – Музей доисторических времен и этнографии Луиджи Пигорини).

Здание музея расположено в Квартале всемирной выставки E. U.R.⁸ в южной части Рима. Все самое-самое древнее собрано здесь. Музей вобрал в себя несколько собраний, самым известным из которых является так называемый Кирхернариум – коллекция, начало которой положил в середине XVII немецкий ученый, монах ордена иезуитов Афанасий Кирхер. Всегда приятно любоваться старыми зданиями, как снаружи, так и изнутри, но надо отметить, что расположение в зданиях современной постройки дает такое преимущество, как удобство осмотра экспозиции.

Пренестинская фибула. Ок. 600 год до н. э.

В каждом музее есть своя «жемчужина» – самый ценный, наиболее интересный (и при этом не всегда самый известный) экспонат. Жемчужиной Музея Пигорини является Пренестинская фибула⁹ – золотая застежка, датированная примерно 600 годом до н. э. Фибула ценна не только своим почтенным возрастом, но и тем, что на ней выгравирована надпись на архаической латыни: «Маний сделал меня для Нумерия».

Впервые фибула была представлена публике в 1887 году немецким археологом Вольфгангом Хельбигом, известным своими исследованиями настенных росписей Помпеи. Хельбиг сообщил, что один из его друзей приобрел застежку в городе Палестрина, близ Рима. В древности этот город назывался Пренесте, отсюда и название артефакта.

Все купленное с рук (а не найденное при раскопках!) всегда вызывает сомнения в своей подлинности. Не избежала этой судьбы и Пренестинская фибула. Выражение «Маний сделал это для Нумерия» в кругу специалистов стало нарицательным для обозначения искусной подделки. Но совсем недавно, в 2011 году, подлинность фибулы была подтверждена при помощи современных методов исследования. Маний действительно сделал это для Нумерия в VII веке до нашей эры.

Для полноты впечатления о древнейшем периоде истории Рима следует посетить Музей Палатина, расположенный, как нетрудно догадаться по названию, на Палатинском холме. Белое двухэтажное здание музея было построено в 1868 году для монастырских нужд, музей въехал сюда в тридцатые годы прошлого века. Экспозиция музея начинается с каменных артефактов среднего палеолита (от 200 000 до 40 000 лет назад), найденных на Палатинском холме, и заканчивается экспонатами IV века, относящимися к так называемой Поздней Римской империи.

На римской площади Вилла Джулия, в здании бывшей летней папской резиденции находится Национальный этрусский музей, по праву считающийся лучшим в своем роде. Интерес представляет не только богатая экспозиция, но и само здание музея, классический образец архитектуры маньеризма, для которого характерна причудливость форм и отделки. Виллу построили при папе Юлии III в середине XVI века, когда эти места были окраиной Рима. В конце XIX века вилла была продана государству и здесь расположился музей. В 50 залах выставлено около 6000 экспонатов, главным из которых является терракотовый надгробный памятник «Саркофаг супругов», датируемый 530–520 годами до н. э. Памятник очень трогательный, он изображает супругов, возлежащих на пиру – присутствие жены на пиру рядом с мужем свидетельствует о том, что этрусские женщины, в отличие от римлянок, пользовались равными правами с мужчинами.

Вилла Джулия. Панорама корте (внутреннего двора)

Другой римский этрусский музей находится на территории Ватикана. Он называется Григорианским в честь своего основателя, папы Григория XVI. Григорианский музей старше Национального, он существует с 1828 года, но экспозиция его меньше и умещается она в 22 залах, причем среди экспонатов много сугубо римских; также представлена и древнегреческая керамика, найденная в этрусских захоронениях.

Ознакомившись с этрусскими и древнеримскими достопримечательностями, нужно посетить Капитолийский музей, разместившийся в трех дворцах на Капитолийской площади – Дворце сенаторов, Дворце консерваторов и Новом дворце (так его назвали в XVII веке). Этот музей, начало которому положил в 1471 году папа Сикст IV, является первым в мире публичным художественным музеем. Здесь вы сможете завершить знакомство с античным Римом, чтобы перейти к средневековому периоду истории Вечного города.

И в завершение – несколько слов о Капитолийской волчице, бронзовой скульптуре, изображающей вскармливание Ромула и Рема. Волчицу можно увидеть в Капитолийских музеях, о которых мы поговорим позже. Эта скульптура упоминается у таких авторов древности, как Плиний и Цицерон. Известно, что Ромула и Рема добавили к волчице во второй половине XV века. Предположительно это сделал флорентиец Антонио дель Поллайоло. А вот волчицу очень долго считали древней, вплоть до того, что ее создание приписывали этрускам. Однако недавно было доказано, что волчица тоже является «новоделом» – она создана то ли в XI, то ли в XII веке.

Рим настолько переполнен достопримечательностями и музеями, что для обстоятельного знакомства с ними потребуется не меньше двух лет, так что приходится выбирать самое-самое важное и интересное. Капитолийский музей – это самое-самое-самое, обязательное к посещению. Как Эрмитаж в Петербурге или Золотые Ворота во Владимире.

Глава третья. Беспокойные соседи и сожженная рука

* * *

Согласно общепринятой версии (то есть – по Титу Ливию, ибо других авторитетных источников в нашем распоряжении нет) этрусский царь Ларс Порсена, резиденцией которого был не сохранившийся до нашего времени город Клузий, начал войну с Римом после свержения Луция Тарквиния Гордого. Все выглядит логично – лишившись власти, Тарквиний Гордый обратился за помощью к соплеменнику-этруску, тот согласился помочь и пошел на Рим. «Прежде никогда не был так напуган сенат, ведь очень могущественным был тогда Клузий и грозным было имя Порсены», – пишет Ливий. Однако взять город приступом этруски не смогли, пришлось им начать осаду.

С этой осадой связана широко известная легенда о Гае Муции Сцеволе, имя которого стало нарицательным для обозначения беззаветного самопожертвования.

Юноша Гай из патрицианского рода Муциев¹⁰ решил пробраться в этрусский лагерь и убить Порсену. Чтобы римляне не сочли его перебежчиком, Гай Муций явился в сенат и объявил о своем намерении. Сенаторы обрадовались и благословили храбреца. Удача сопутствовала Гаю – он благополучно добрался до царского места, где Порсена выдавал войску жалованье. В лицо Порсену Гай Муций не знал, но он логично рассудил, что на царе должны быть самые роскошные одежды… и убил богато одетого писца, сидевшего рядом со скромно одетым Порсеной (вот еще один пример в копилку пользы скромности).

Бернардо Каваллино. Гай Муций Сцевола против короля Порсены. Ок. 1650 год

Муция схватили и поставили перед Порсеной, который велел развести огонь для пыток. Когда принесли жертвенник с разожженным огнем, Муций сам сунул правую руку в пламя и держал ее там до тех пор, пока она не обуглилась. При этом он сказал Порсене: «Знай, насколько мало ценят плоть свою те, кто жаждет великой славы!» – и добавил, что еще триста таких же храбрецов-римлян готовы совершить покушение на вражеского царя. Пораженный (и явно перетрусивший) Порсена велел отпустить Гая Муция и поспешил заключить мир с римлянами. За потерю правой руки Муций получил когномен «Сцевола» («Левша»).

Согласно одной из альтернативных версий, когномен «Сцевола» в роду Муциев появился как-то иначе, а подвиг Гая был придуман для того, чтобы подчеркнуть моральное превосходство римлян над этрусками и прочими народами – вот мы какие! А что? Вполне годное предположение.

Некоторые историки считают, что Порсена сумел взять Рим и какое-то время правил им лично, не передавая власти Тарквинию. Есть и такие, которые идут дальше и приписывают Порсене свержение Тарквиния. Пришел, изгнал законного римского царя, правил некоторое время вместо него, но впоследствии тоже был изгнан.

Факт пребывания Рима под властью этрусского царя был весьма неприятным для римлян и расходился с культом непобедимости Рима, поэтому в более поздние времена историю слегка подретушировали – придумали Лукрецию и революцию. А на самом деле все было проще: избавившись от власти этрусского царя, римляне решили, что лучше будет установить республику, нежели восстанавливать монархию. Что же касается Луция Юния Брута, то его могли придумать для возвеличивания плебейского рода Юниев, к которому принадлежал Марк Юний Брут, видный политик и убийца Гая Юлия Цезаря (вспомним сакраментальное: «И ты, Брут!»). Связь, пусть и по женской линии, с последним царем Рима весьма способствовала поднятию престижа Юниев. Так-то вот.

Надо сказать, что римлянки в своем героизме не уступали мужчинам. Согласившись снять осаду, Порсена потребовал от Рима заложников, которые были ему предоставлены. Среди заложников оказалась девушка по имени Клелия, которая сумела устроить групповой побег (Ливий пишет о том, что она увела с собой «отряд девушек»). Разгневанный побегом, Порсена потребовал выдать ему Клелию, которая, как вдохновительница неповиновения, интересовала его больше других беглянок. Когда Клелия вернулась, Порсена похвалил ее за доблесть и отпустил, разрешив взять с собой часть заложников по собственному выбору (стоило ли вообще «городить огород», требуя возвращения Клелии?). Сострадательная Клелия выбрала несовершеннолетних пленников, которые тяжелее всего переносили тяготы своего положения. За отвагу и гуманизм Клелии в Риме оказали небывалую почесть – воздвигли ей памятник в виде конной статуи.

А в московском Пушкинском музее хранится первоначальный вариант картины Рубенса «Муций Сцевола перед Порсеной» (ок. 1630). Муций держит руку в пламени и сурово смотрит на этрусского царя, поза которого выдает смятение, переходящее в ужас.

Плакат к кинофильму «Колосс Рима». 1964 год

В 1964 году режиссер Джорджио Феррони снял картину «Колосс Рима», главным героем которой стал Муций Сцевола. Сценаристы дополнили материал, полученный от Тита Ливия, историей любви Муция и Клелии. Эта вольность, а также костюмы героев вызывают нарекания у историков, но в целом получился добротный исторический боевик с лавстори в стиле «Клеопатры» (но «Клеопатра» все же круче).

Что изменилось в Риме после замены монархии республикой с точки зрения простого римского обывателя? Как изменился сам город?

Жить стало веселее, в том смысле что исчезла тирания, оказывавшая тормозяще-угнетающее воздействие как на общественную жизнь, так и на развитие общества. Римляне хорошо «подстраховались» – вместо одного тирана теперь правили два консула, избираемые на один год центуриатными комициями. «Комиция» («комиссия») переводится как «собрание». «Центурия» – это «сотня». В армии так называлось подразделение из ста воинов, всадников или пехотинцев. Каждый взрослый (и дееспособный) гражданин Рима был приписан к определенной центурии. Такое деление было установлено Сервием Туллием. Одна центурия имела один голос. Во время комиций члены одной центурии совещались между собой, а затем голосовали от имени всей центурии. Так было проще, ведь удобнее сосчитать сто девяносто три голоса (столько центурий было изначально), чем голоса девятнадцати тысяч граждан. С политическо-управленческой точки зрения так тоже было удобнее, ведь в большинстве случаев каждая центурия голосовала так, как хотелось ее наиболее влиятельным или наиболее богатым членам. Разумеется, свободный гражданин не может принуждать к чему-то других свободных граждан, но ведь можно обойтись и без прямого принуждения. Например, сказать: «Я устрою роскошный пир для всех, если сегодня победит уважаемый Луцций Апулей!».

Вместо одного царя, правящего десятилетиями, ежегодно избираются два консула… Иначе говоря, вместо одного правящего клана, сформировавшегося давно и надолго, ежегодно у ряда людей, входящих в ближнее окружение консулов, появляются новые возможности… Как говорят картежники, «чем активнее тасуешь колоду, тем лучше будет расклад». Вряд ли бы Рим стал Великим Римом, останься он монархией… Впрочем, наивысшего своего могущества Римское государство достигло в имперский период, когда республика вновь сменилась монархией. Но это совсем другая история и совсем другой разговор.

На левом берегу реки Тибр, за пределами изначального Рима, находилось огромное поле, весьма удобное для военных и гимнастических занятий. Поле получило название в честь бога войны Марса. Статуя и алтарь Марса находились в центре поля, а по краям его располагались казармы и прочие военные постройки.

Марсово поле имело очень важное значение для Рима. Если вы думаете, что для голосования римляне собирались на Форуме, то ошибаетесь. Центурии являлись воинскими подразделениями, а в Риме, ради пущего спокойствия горожан, было запрещено пребывание воинских подразделений («Тот, кто имеет в руках оружие, да не смеет пересечь священных границ Рима»). Это строгое табу касалось и тех «штатских» граждан, которые собирались на выборах по центуриям, поэтому центуриальные комиции могли проводиться только на Марсовом поле. Разумеется, столь важная для города территория на деле была его частью, а не пригородом. Поле потихоньку застраивалось, но центральная часть его оставалась свободной. Сама же низина, в которой находилось поле, имела площадь около двухсот пятидесяти гектаров.

Макет-реконструкция Марсова поля по состоянию на 300 год н. э.

На Марсовом поле не только упражнялись и голосовали, но и проводили так называемый ценз – составление личных и имущественных списков граждан, иначе говоря – перепись населения. Проведением ценза занимались выборные чиновники-цензоры. То, что цензоры выбирались из бывших консулов, позволяет составить представление о высоком статусе этой должности. Цензоры не просто вели поголовный и поимущественный учет, они также надзирали за нравами, финансами и использованием общественного имущества. В отношении граждан, которые, по мнению цензора, поступали «безнравственно», могло быть вынесено замечание («нота»), с объяснением причин, по которым отнимались гражданские или сословные права. И подобной дискриминации цензор мог подвергнуть любого римлянина. Короче говоря, цензоров в Риме уважали больше, чем консулов.

Мы на Дне выборов в Древнем Риме. С раннего утра толпы горожан, сопровождаемых рабами, которые несут корзины с питьем и легкими закусками, направляются к воротам, ведущим на Марсово поле. Римляне одеты в праздничные тоги…

К слову о тогах. Оборачивать себя этим куском белой шерстяной материи могли только свободные граждане Рима мужского пола, так что тога была не просто одеждой, но и знаком гражданства, знаком статуса. Тога берет свое начало от первобытной тканой одежды, пришедшей на смену шкурам. В незапамятные времена тоги носили все – и мужчины, и женщины, и дети, потому что ничего другого не было. Днем в ткань одевались, а ночью она служила подстилкой и одеялом. Но со временем это одеяние «приватизировали» свободные граждане. «Владыки мира, народ, одетый в тоги» – так называл римлян поэт Вергилий.

Хотите одеться по-древнеримски? Вам понадобится не менее четырех с половиной метров белой ткани (шерстяной – римляне любили добротные материи), а если ваш рост выше ста восьмидесяти сантиметров или же природа не обидела вас комплекцией, то берите все шесть – не ошибетесь. Классическая тога имела эллипсовидную форму и в самом широком месте ширина ее составляла около двух метров. Между нами говоря, весила тога изрядно, надеть ее можно было только с посторонней помощью, а стирка (ручная, какая же еще?!) представляла собой ту еще мороку, поэтому многие римляне не горели желанием в нее облачаться. Но как можно надеть вместо исконной-достойной тоги тунику – матерчатый мешок с отверстиями для головы и рук, прообраз современных одежд? Окружающие примут тебя за малодостойного чужестранца или, того хуже – за презренного раба. Престиж важнее всего, да и традиции нужно чтить, ибо ими силен Рим. Так что надеваем тогу. О том, как это правильно сделать, нам расскажет Мария Сергеенко, одна из выдающихся отечественных антиковедов.

«Для тоги брали кусок материи в форме эллипса, обычно вдвое или втрое больший, чем это требовалось по фигуре. Материю эту брали обеими руками за ее широкий край, захватывая примерно треть всего куска и, собрав его складками, перекидывали через левое плечо так, чтобы покрыта была левая рука и спереди конец свисал почти до самой земли (конец этот назывался lacinia). Затем материю (около трети ее по ширине) пропускали под правой рукой (в старину ее натягивали туго по спине), на высоте бедра опять собирали в складки и, протянув по груди наискось, перекидывали конец через левое плечо: это была «перевязь» (balteus или praecinctura); натягивать ее надо было так, чтобы она не «душила человека», но чтобы и не обвисала… Остальную часть материи (захвачена была ведь только треть ее) спускали полукругом, тщательно располагая в нем складки, чуть пониже колена – это sinus, и перекидывали конец опять через левое плечо. Заднюю полу несколько поддергивали вверх и на груди над «перевязью» собирали ее в складки – это umbo (слово обозначает выпуклость посередине щита). Нельзя, чтобы пола волочилась по земле: это признак небрежности и изнеженности, и над Цезарем за такую манеру носить тогу подсмеивались… Sinus обычно натягивали на правое плечо; его можно было накинуть и на голову, защищая себя от дождя или солнца или желая остаться неузнанным, молясь и совершая жертвоприношение. Квинтилиан советовал оратору, начиная речь, отбросить sinus с плеча.

Альберт Кречмер. Состоятельные римляне. Дата неизв.

Питер Пауль Рубенс. Римский триумф. Ок. 1630 год

Плащ накидывали на себя сразу; тогу надевали в несколько приемов, и облечься в это сооружение одному, без чужой помощи, было невозможно… уже в конце республики и при империи в составе городской челяди держат рабов-специалистов, умевших расправить и уложить складки тоги… К этому делу приступали с вечера; раб «устраивал наново складки», прокладывал их тоненькими дощечками или полосками липового луба и прихватывал зажимами, чтобы сохранить в должном виде до утра… Неумело надетая тога вызывала усмешки городских щеголей… Гортенсий, знаменитый оратор и соперник Цицерона, славившийся своими причудами и франтовством, выходил из дому, только тщательно проверив в зеркале, хорошо ли сидит на нем тога, и когда в тесноте и толкотне римских улиц кто-то, налетев на него, «разрушил сооружение его тоги», сдвинув складки с плеча, он подал на обидчика в суд за оскорбление».¹¹

Суровая, нужно признать, была жизнь в Древнем Риме. Помнешь случайно складки на чьей-то одежде – и угодишь под суд. Хорошо, что со временем жизнь становится проще.

Ткань должна быть белой и только белой, если, конечно, вы не хотите ощутить себя триумфатором – победоносным полководцем, которого римляне встречают с великими почестями. Триумфаторы облачались в пурпурные тоги, расшитые золотыми нитями. «Золотыми» в полном смысле этого слова. Золото само по себе пластично, а добавление небольших количеств серебра или меди увеличивает это свойство настолько, что становится возможным вытягивать этот благородный металл в тонкие прочные нити. Хорошая тога весила около шести килограммов, и еще килограмм-полтора добавляло золото… Нелегко приходилось триумфаторам, но чего только не вытерпишь ради славы?

Фрески с Виллы Мистерий в Помпеях, датированные серединой I века до н. э.

Жрецы, аристократы, консулы и мальчики, не достигшие шестнадцатилетнего возраста, носили тоги с пурпурной полосой по краю, причем у последних она была наиболее широкой. А претенденты на консульскую должность надевали ослепительно белые тоги, доведенные до такого состояния в меловом растворе. Эти тоги назывались «кандидами», отсюда и произошло слово «кандидат». В имперском периоде все больше римлян стало предпочитать тоге более удобный паллий – меньший по размеру отрез материи, который набрасывали на плечо и оборачивали вокруг талии. Правители и вообще все приверженцы исконных традиций относились к ношению паллия неодобрительно, ведь это была просто одежда, в то время как тога была символом римского гражданства. Но в конечном итоге удобное всегда вытесняет неудобное.

Итак, облачившись в «настроенную» с вечера тогу, вы выходите из дома в сопровождении старшего сына, которому пора уже приобщаться к взрослой жизни, и раба, несущего корзину с разбавленным по греческому обычаю вином и фруктами (ничего более сытного не требуется, поскольку любая центуриальная комиция заканчивается хорошей пирушкой в дружеском кругу).

– Отец, а кто станет консулом? – волнуется двенадцатилетний мальчик. – Публий Клавдий? Квинт Цецилий? Марк Порций? Гай Флавий?

– Избраны будут достойнейшие! – отвечаете вы традиционной фразой. – И среди них (консулов-то два) непременно окажется Марк Порций.

Иначе и быть не может, ведь ваша супруга приходится Марку Порцию троюродной сестрой, а это, по римским понятиям, довольно близкое родство, позволяющее вам, как представителю древнего патрицианского семейства, надеяться на получение какой-нибудь «хлебной» должности, например – стать викарием¹² в какой-нибудь ближней провинции.

– Правда, что стены Рима неприступны? – спрашивает сын, когда вы проходите через ворота.

– Неприступно величие Рима, – отвечаете вы, вспоминая себя таким же юным, восторженным и недалеким. – Любые стены можно взять приступом, если за ними не стоит мощь римских легионов.