Читать книгу: «В погоне за Зверем», страница 4

Шрифт:

– Ну что там, Коля?

– Тосю нашли, – пробубнил он, пряча глаза.

ЭПИЗОД 3.

– Тосю нашли?! – подорвавшись с места, закричал Лясин и бросился к Гончару. – Где она?! Где?! – вопил он, напирая на парня.

Молодой милиционер отступил к двери, упёршись спиной. Его глаза заблестели, а рот сковало молчанием. Он не смел сказать правду несчастному отцу. Слишком страшно стать первым человеком, затушившим малюсенькую искру надежды. Поэтому Гончар вжался в дверь и сильно-сильно зажмурил глаза, от чего еле заметная слеза скатилась по его щеке.

Похоже, только мы с Шумским поняли, что именно имел ввиду сержант, когда вошёл в кабинет. Да, Тосю нашли… , но это уже не Тося. Не та веселая девочка-сорванец, бегающая с мячиком по двору. И она уже никогда не будет так искренне по-детски улыбаться. Эта девочка никогда не повзрослеет. Она навсегда останется ребёнком в памяти тех, кто её любил.

Я уже говорила, что во мне нет жалости к слабым, но в тот момент в груди что-то сжалось и больно кольнуло. Сердце? Нет. Я ещё слишком молода, чтобы оно у меня барахлило. Скорее всего, это сострадание к ближнему. То самое сострадание, которое я вытравила из себя ещё будучи юной девушкой. Я тоже потеряла родных мне людей. Всю мою семью убили в далёком двадцать первом. Отца, мать, беременную сестру, её мужа и младшего брата. Он, кстати, тоже был не старше Тоси. Их больше нет в моей жизни, но они остались в моих воспоминаниях и ночных кошмарах. А ещё осталось чувство вины. Если бы мама так долго меня не искала в тот день, они бы спаслись или … ? Или такой исход был неизбежен? Всегда гоню эти мысли прочь, но они возвращаются и с каждым разом чувство вины становится ещё более невыносимым.

Вот поэтому, глядя на Лясина, я жалела его, ведь отлично понимала, с какой болью ему предстоит жить все оставшиеся годы. И какие кошмары будут мучить его по ночам. Он навсегда застрянет в одном-единственном дне, проживая его снова и снова… пока его сердце не устанет биться в груди.

Мне не пришлось ничего говорить Шумскому. Он сам всё понял: друга надо подготовить, прежде чем везти на опознание.

Женя подошёл к Михаилу и, положив ему на плечи руки, медленно развернул к себе.

– Миш, давай мы съездим, посмотрим что и как, а ты пока здесь подождёшь. Хорошо?

Тот, уставившись на Шумского, замотал головой.

– Настя сегодня умерла. Мне надо Тосю обнять. Понимаешь? Обнять. Одни мы с ней остались, – прошептал Миша.

Лясин смотрел на друга, но будто не видел его перед собой. Настолько пустыми становились его глаза. Где-то глубоко в душе, до него наконец стало доходить что произошло, но измождённое сознание всё равно продолжало цепляться за остатки догорающей надежды. А вдруг это не Тося? А вдруг они ошиблись? А вдруг… ? И ещё сотни таких «вдруг» поглощали рассудок Михаила, искажая грани реальности. Он на глазах сходил с ума. И уже в какие-то считанные секунды попытался освободиться. Отталкивая в сторону Гончара, вырываясь из рук друга, Лясин рвался к Тосе и вопил, словно раненый медведь:

– Нет! Неееет! Тося!

Реальность с головой накрыла его. Худенький очкарик, обезумев от горя, всё-таки вырвался и выбежал в коридор, где его не смогли скрутить трое мужчин. Лясина хватали, пытаясь затащить в камеру, правда, уже ни как арестованного, а как душевнобольного. Шумский бросился вызывать врача, опасаясь, что тот что-нибудь с собой сделает. Убитый горем отец и вдовец начал биться головой о стены.

Я с ужасом наблюдала за происходящим. Нужно было ехать на труп, Доронин уже забегал сообщить, что машина ждёт, а в отделении сумасшедший дом. Несколько здоровых мужиков не могут угомонить интеллигента-учителя. Жанна, испугавшись криков, шмыгнула за дверь, плотно закрыв её. И я понимаю Новикову, сама бы последовала за ней. Вопящий гам в коридоре дезориентировал, оглушая до боли в перепонках и рождая в голове желание достать пистолет и пальнуть пару раз в воздух, чтобы этот дурдом прекратился.

И когда мои пальцы потянулись к кобуре, из дальнего кабинета вышел мужчина в форме НКВД. Он быстрым шагом подошёл к копошащимся милиционерам. Те, ещё только заметив приближающегося сотрудника наркомата, сами отскочили от Лясина. Не теряя времени на разбирательство «кто-что-почему», он одним ударом в челюсть вырубил разбушевавшегося учителя.

– В камеру его, – спокойным голосом приказал заочно знакомый мне Маслов.

То, что передо мной стоит стукач Маслов я не усомнилась ни на йоту. В Заболотинске был только один начальник НКВД и это капитан Маслов. Правда, мои представления о нём существенно отличались от реальности. Да и вообще, как мы представляем себе доносчика? Мерзким человечком. Толстеньким, лысеньким мужичком с заплывшими свиными глазами? Или скользкого типа похожего на ползучего гада? В любом случае мерзота она и в Африке мерзота, на одно лицо, но вот Маслов воочию не производил впечатление такого гадливого и мелочного мужичка.

Это был высокий широкоплечий мужчина. Шатен с зелёными глазами, прямым носом и тонкими губами. Квадратный подбородок с ямочкой завершал образ чертовски красивого мужчины. О, я забыла про недельную щетину. Вот она-то и придавала его лицу неотразимые четкие мужские линии. Маслову бы в кино играть героев-любовников, а не строчить доносы на соперника.

«Дааа…», – протянула я мысленно, пробегая удивлённым взглядом по капитану.

Шумский и Маслов стоят друг друга. Оба красавцы, аж загляденье! Но вот абсолютно разные по характеру. Женя импульсивный, честный, добрый. Маслов… по его доносам я сделала вывод, что он беспринципный мерзавец. А жаль… Такой мужчина и ненадёжный. Даже Паша с ним не сравнится. У моего любовника хотя бы есть эмоции. Та же самая ревность. А в глазах Маслова самое страшное из всех чувств на земле – равнодушие. Хоть подыхай у его сапог, он просто переступит через тебя и пойдёт дальше, не обернувшись.

Теперь мне всё стало понятно. Из двух ухажёров Настя выбрала того, кто её действительно любил. Хлюпика Мишку. Мишку, которого уже оттащили в камеру и в отделении снова стало относительно тихо. Если, конечно, не считать мат Шумского, поднимающегося по лестнице.

– Капитан Маслов, – холодно представился он.

В зелёных глазах ничего не поменялось, даже когда он оценивающе пробежался ими по мне.

– А мы с вами знакомы, товарищ капитан. Читала на днях ваши сочинения, – намекнула я на доносы.

– Это вы со мной знакомы, а не я с вами.

А теперь от его голоса веяло холодом. Таким холодом, что по телу поползли мурашки. Опасный тип. Я не хотела бы, чтобы когда-нибудь он меня допрашивал. Этот будет истязать, не испытывая сострадания, потому что в нём его попросту нет.

И прогоняя от себя сиюминутный страх, я тоже представилась:

– Капитан Лисовская.

Коллега ничего не успел ответить. Его окликнул Шумский.

– Маслов, какого хрена ты Миху ударил?!

С таким же равнодушным видом, недруг повернулся к капитану.

– С такого, Шумский, чтобы он заткнулся.

И только сейчас до меня долетел слабо уловимый запах алкоголя. Маслов выпивал у себя на рабочем месте, а ему помешали насладиться мыслящей гармонией с бутылкой водки.

– Маслов, ты … .

Проглотив ругательство, Шумский сжал кулаки, готовый снова врезать наглецу, но Маслов, проигнорировав попытку спровоцировать себя, прошёл мимо. Правда, задев плечом Евгения, буркнул:

– Делом займись.

– А ты проспись! – выкрикнул Шумский уходящему сопернику.

Ответом ему стала с грохотом закрывшаяся дверь. Похоже, у моего коллеги сегодня нет настроения на разговоры. Пошёл строчить очередной донос? Или, может, всё-таки допивать бутылку?

Я так поняла, что у Маслова свободного времени хоть отбавляй, а вот у нас его почти нет. Разгребать доносы в кабинете намного приятней, чем выезжать на трупы. Вот сейчас я бы с огромным удовольствием поменялась бы с Масловым местами. Я много чего видела, но сама мысль, что всего через каких-то полчаса увижу мертвого ребенка, выворачивала меня наизнанку. А ещё Шумский чуть ли не гнал вперёд. И дыша через раз я пошла за ним.

ЭПИЗОД 4.

Девочку нашли недалеко от развалин усадьбы. Её маленькое тельце лежало на обочине поросшей травой дорожки когда-то ухоженного панского сада. Самое интересное, что этот сад прочесывали несколько раз, но никаких следов ребёнка не нашли. И вот спустя четверо суток живущий поблизости дед пошёл привязать своих коз под яблонями, а тут такое… Испугавшись, мужик бросил и коз, и верёвку, и корзину, и со всех старых ног побежал в милицию. Сейчас сидел на валуне, причитая кто ж такой поганец, что над детьми издевается? Проклинал Зверя, но, хоть и сбивчиво, отвечал на вопросы, чуть ли не поминутно рассказывая, как начинался его день.

Зеваки уже окружили место преступления, постепенно напирая ближе к прикрытому простыней трупу.

Глыба размахивал руками, отгоняя любопытных и сочувствующих граждан:

– Товарищи, не мешайте! Отойдите! – и увидев нас, повеселел. – Вон и товарищ из Москвы приехала! Сейчас разберемся! Найдём мы Зверя! Найдём!

Это «товарищ из Москвы» словно мантру подхватила толпа и, оглядываясь на меня, расступалась, пропуская вперёд. Я кожей ощутила какие надежды возлагают на меня уставшие от убийств жители города.

– Товарищ из Москвы.

Твою мать! Будто там все честнее, мудрее и лучше! Хотелось провалиться сквозь землю. Они не сомневаются, что я найду убийцу. В их глазах уже не просто надежда, а твёрдая уверенность: если прислали из Москвы, значит, всё будет хорошо. Этот «товарищ из Москвы» защитник всех униженных и оскорбленных. Ну просто сверхчеловек! Знали бы они, что меня в их болото сослал отсидеться любовник и я никогда не занималась расследованиями убийств. Я, можно сказать, сама косвенно причастна к сотням расправ над врагами народа и их семьями.

Я с важным видом подошла к накрытой простыней девочке. Сердце сначала замерло а, когда Шумский, присев на корточки, стянул с лица убитой край простыни, оно заколотилось будто сумасшедшее. Комок тошноты тут же подкатил к горлу и я закрыла глаза. Вся моя наигранная важность, а ещё непоколебимость тут же испарились.

«Господи, только бы никто не увидел, что мне плохо!», – вспомнила я забытого бога, делая шаг вперёд и медленно открывая глаза.

Тося была сама на себя не похожа. Да что я говорю?! Девочку словно подменили, и только непослушные светлые кудряшки остались нетронутые смертью. Они так же вились на голове, как и на той фотокарточке, которую я рассматривала всего час назад.

– Ничего нового, – незнакомый голос за спиной заставил обернуться.

За мной стоял невысокий плотный мужчина в белом халате. Он дрожащими руками чиркал спичкой, пытаясь закурить. Шумский поднялся и, достав из кармана зажигалку, поднёс её врачу. Тот, глубоко втянув воздух через сигарету, выдохнул уже дымом.

– Бурак Станислав Игоревич, врач. Ну и по совместительству патологоанатом, – представился мужчина.

– Алеся Яновна, – без официоза назвалась я, поглядывая на трясущиеся руки врача.

– Нервы ни к чёрту с этими убийствами, – тут же оправдался он, заметив мой интерес. – Я же просто хирург. Это Ежи Карлович трупы вскрывал. Ему привычней было. А я так… аппендицит вырезать.

– А где этот Ежи Карлович?

И тут вмешался Шумский:

– Ваши забрали месяц назад за антисоветскую деятельность, а по факту за то что поляк.

Договорится когда-нибудь Шумский и я его уже не спасу. Даже Бурак слегка сконфузился, опустив виновато глаза. Наверное, сейчас раз сто уже пожалел, что вспомнил Ежи Карловича.

– Ладно, что по девочке?

Сменила я тему разговора. Не очень-то хотелось разбираться с истиной причиной ареста поляка. Раз арестовали, значит, было за что. Нашим виднее кто враг.

– Смерть наступила в результате асфиксии. Простым языком, её задушили руками. Есть характерные следы от пальцев на шее. Судя по окоченению смерть наступила где-то, – он посмотрел на наручные часы, – десять часов назад. Вчера вечером.

Врач подошёл к телу Тоси и откинул простыню.

– Не знаю относится ли это к делу, но, похоже, у нее сломана шея. Такого я раньше не замечал. Обычно Зверь душит жертву. А так все без изменений, на мой взгляд. Ссадины на коленях и локтях, полученные незадолго до смерти. Кровь на них ещё не успела запечься.

– Такие были и на предыдущих жертвах, – подтвердил Шумский, пристально рассматривая ссадина на коленках Тоси.

Капитан смотрел на убитую девочку и, казалось, что близкое знакомство с её отцом никак не влияет на его душевное состояние. Но это не так. Шумский тяжело дышал, всё время отводил глаза в сторону, сдерживая слёзы.

– Вряд ли коленки оцарапал ей Зверь. Она ребёнок, – Бурак резко осекся на слове, нервно затянувшись сигаретой, и на выходе будто извиняясь поправил сам себя, – была ребёнком. У моего племянника ни дня без царапин и синяков не проходит. Дети, – снова затяжка, молчание, и выступившие слёзы заставили врача отвернуться.

Нервы «ни к чёрту», всё-таки сдали. Да, и такое ни каждому дано выдержать. Особенно тому, кто спасает жизни, а не отнимает их.

– Простите, я отойду, – еле слышно сказал Станислав Игоревич и направился к фельдшерской машине.

Я не стала задерживать врача. Свою работу он уже выполнил, осмотрев труп и дав предварительное заключение, а остальное, более детальное, позже официально на бумаге. Криминалисты тоже отработали, сделав фотографии и описав все найденные улики. Правда, улик этих, что кот наплакал, то есть совсем нет. Единственная зацепка, от которой ещё можно было оттолкнуться – это дед. Я ещё только соображала, что делать дальше, а Шумский уже подошёл к старику и стоящему рядом милиционеру. Подойдя, капитан о чём-то переговорил с коллегой и, обернувшись, рукой подозвал меня к ним.

– Алеся Яновна, это лейтенант Кулик Родион Глебович, местный участковый, – представил он парня. – Вроде что-то проясняется у нас. Давай, Родион, расскажи, что видел.

Прежде чем отрыть рот, участковый кивнул в сторону панских развалин:

– Я вчера от Мацкевичей возвращался, решил срезать через усадьбу и вроде бы кого-то видел.

Полное разочарование, а не информация. Я уже было настроилась на что-то стоящее и тут меня, как кувалдой по голове ударили слова Кулика, что тот вроде кого-то видел. А кого? Кого, мать твою, он видел?! Неужели нельзя как-то уточнить кого именно он видел? И когда я задала вопрос кто же это мог быть, участковый пожал плечами. На секунду многообещающе задумался и огорошил своей тупостью, сказав: «Тень мужская была. Да, точно мужская. Бабскую юбку я от штанов даже в кромешной тьме отличу». Последнее было излишним юношеским хвастовством. Что он там в темноте различает меня абсолютно не интересовало. То, что убивает мужик было и так понятно. Женщины на такое не способны. Хотелось, конечно, услышать больше, но участковый продолжал пожимать плечами и корчить подобие умного лица. После пяти минут разговора с Куликом, я почувствовала настоящую злость. Вот бывают люди, которые одним своим видом просто раздражают, а тут появилось невыносимое желание прибить идиота.

– Спасибо, лейтенант, идите работайте дальше, – с нескрываемым раздражением сказала я и, дождавшись, когда бестолочь Кулик уйдёт, с вопросом посмотрела на Шумского.

– Ладно, Лесь, сам охренел, – поняв, оправдался Женя. – Он сказал, что видел убийцу.

– Теперь понятно, почему вы больше года Зверя ловите, – в упрёк сказала я, вскользь пробежавшись глазами по сотрудникам милиции.

Оцепление из пяти человек не может справиться с напирающей толпой зевак. Начальник милиции распинался перед негодующими жителями несколько минут и, поняв, что это бесполезно, смотался обратно в отделение. Один из двух криминалистов побегал с фотоаппаратом несколько минут и убежал в кусты. Чересчур впечатлительный специалист со слабым желудком… Чуть что сразу рыгает, сложившись пополам. Хорошо хоть второй проявлял большее рвение в работе, расхаживая по траве. Он, нагибаясь до самой земли, пристально рассматривал каждую соринку рядом с трупом Тоси.

– Да ладно, можно сказать, у вас там, – кивнул он в сторону Москвы, – дураков нет.

– Дураки там долго не живут, – буркнула я, зацепившись взглядом за второго криминалиста.

Тот вроде бы что-то нашёл. С минуту повертев в руке находку, поднялся с корточек и направился ко мне.

– Товарищ капитан, – сходу, не представившись, обратился он ко мне, протягивая ладонь, – это было под рукой девочки.

Я взяла из раскрытой ладони пуговицу. На первый взгляд обычная черная пуговка. Такие тысячами выпускают на заводах нашей Родины. Но вот, перевернув её, я увидела на обратной стороне аккуратную гравировку из двух заглавных букв «ПС».

– ПС, – повторил мои мысли, заглянувший через плечо Шумский. – Имя, фамилия?

– Может быть, – задумавшись ответила я.

Панские развалины, мужская тень, пуговица с инициалами… простому советскому человеку гравировать свои пуговицы без надобности. Такой придурью страдали только богачи. Может, кто-то из этого панского рода вернулся в Заболотинск и мстит его жителям? Или всё-таки это я хочу связать бывшего эксплуататора с убийствами детей. Вот и ищу зацепки там, где их попросту нет.

– Женя, а у кого-нибудь из здешних панов были такие инициалы? – оторвавшись от раздумий, задала я вопрос.

– На конце было бы «З», а не «С», – быстро ответили он, забирая у меня из рук пуговицу, и, рассмотрев её получше, добавил. – И вряд ли пан Заболотинский заказал бы вырезать свои инициалы на простой советской пуговице. Зачем ему это?

Вот тут Женя и развалил всю мою и так слабую версию. Но мысль про пана никак не отпускала.

– Усадьбу обыскивали?

– Да, но там почти ничего не сохранилось. Всё строение полуразрушено. Второй этаж почти обвалился во время пожара, – сказал Шумский.

– Пусть ещё раз обыщут, – настаивала я. – Может, найдут подвалы.

В старых домах дворян часто были потаённые комнаты или огромные подвалы, где хранились дорогие вина. Так что обыскать усадьбу ещё раз лишним не будет. Правда, по гримасе Шумского, я поняла, что немного перегнула с приказами. Он наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Леся, я сам лично облазил усадьбу вдоль и поперек. Ничего там нет.

Я с неохотой согласилась с Шумским и вернула пуговицу молодому криминалисту. Мы ещё около двух часов пробыли на месте, пока тело Тоси не увезли в морг. Старика, обнаружившего труп, и с десяток горожан, желающих высказаться, я допросила лично. Ничего нового. Убийца словно растворялся в ночных кошмарах местный жителей. Мне рисовали образы монстров из легенд прошлого: каких-то оборотней, ведьм, призраков. И во всём этом шлаке я должна была провести границу между реальностью и вымыслом. Но панская усадьба так и не выходила у меня из головы, притягивая своей таинственностью, покрытой мраком трагичной историей. В огне погиб преданный панам сторож.

ГЛАВА 7. Восемь

ЭПИЗОД 1.

Мы привыкли верить своим глазам, даже когда они видят то, что противоречит нашему восприятию добра и зла. Где добро – это белое, а зло – чёрное. Наши глаза прекрасно различают этих два цвета, но тонкая грань между ними остаётся невидимой. Мозг, словно, нарочно не хочет воспринимать серое, ведь этот полутон нельзя отнести ни к черному, ни к белому. Нечто пограничное, маркое, сумрачное. То, к чему не захочется прикоснуться даже кончиком пальца. Грязь, которую мы обязательно обойдём, чтобы не испачкаться. Но, что делать, когда в мире людей серый становится единственным цветом человеческой души? Среди нас нет людей, способных похвастаться абсолютной святостью. Нет и тех, кто соединил в себе вселенское зло. Обычно нас окружают простые грешники, и не все из них стремятся попасть в рай. Кому нужны божьи законы, когда в мире царят лишь животные инстинкты направленные на выживание?

Не святые, но и не грешники – просто люди с серой душой. И в нас всего поровну, как добра, так и зла. Правда, бывают исключения, когда в серую грань нашей сущности просачивается больше чёрного… И тогда из обычного человека мы вдруг превращаемся в звероподобного монстра. В тварь, которую остановит только смерть.

Я никогда не стремилась казаться лучше, чем есть на самом деле. Когда нужно было любить – любила. Когда нужно было верить – верила. Когда предать – предавала. Забыть – забывала. Ненавидеть. Ненавидеть… С этим чувством у меня всегда были проблемы. Как бы я ни пыталась кого-нибудь возненавидеть, со временем моя ненависть перерастала в презрение, а презрение в равнодушие. Но, изучая дела убитых девочек, я испытывала такую ненависть, что дышать становилось больно. Хотелось достать из кобуры пистолет и пустить пулю себе в лоб, потому что читать сухие отчёты было невыносимо. Перед глазами всё время маячили жуткие образы убиенных детей. Я смотрела на фотографии с мест преступления и отказывалась верить собственным глазам. Неужели человек способен на такую жестокость? Нет. Этот монстр никогда не стоял на сером распутье, он крепко увяз в чёрной липкой грязи, которую ошибочно принимал за душу. Он, словно, выполз в этот мир из преисподней. Абсолютное зло. Чудовище питающиеся муками невинных. И ему всё мало, мало и мало!

До Тоси было семь жертв. Все девочки одного возраста – четырёх, пяти лет.

Первая жертва Галина Волошина. Галюся, как назвали её родители. Она пропала в начале марта прошлого года. Утром играла с детьми во дворе, а к обеду исчезла. Сначала мать со старшими сыновьями сама искала дочку и, когда уже отчаялась, пришла в милицию. Через неделю сторож кирпичного завода случайно нашёл труп девочки. Его собака раскопала мусорную кучу и жалобно заскулила, подзывая к себе хозяина.

Вторая жертва – Алевтина Егорова. Для матери с отцом Алечка. Пропала через два месяца после Галюси. Точнее середина мая. Труп нашли на пустыре. Подозреваемые? У девочки, как и у родителей, недругов не было. Следовательно, и подозреваемых тоже не было. Второе убийство ребёнка в городе, а спросить не с кого.

Третья жертва – Валентина Шейман. Девочка пропала в конце июля. Её тело нашли на четвертые сутки в канализационной яме неподалёку от дома, где она жила.

По городу поползли жуткие слухи, а это подрывало авторитет советской власти. Общественность требовала разобраться с убийцей и начальник милиции назначил виновного – деда третьей жертвы. По версии милиции, точнее следователя Барсюка: родители Вали в тот злополучный день пошли в театр и попросили дедушку посидеть с внучкой. Тот напился и в пьяном угаре задушил ребёнка. Старый Шейман отрицал обвинение, но после общения с Масловым подписался и под убийствами Галюси с Валей. До суда он не дожил. Повесился в камере.

Вроде бы преступления раскрыты и можно вздохнуть спокойно, но в сентябре пропадает Раиса Бердянская. Раечка исчезла со двора детского сада. Воспитательница ( из приезжих) сразу же позвонила в милицию и в разговоре с сотрудником упомянула, что видела неизвестного возле забора. Описала его приметы. Мужика быстро нашли. Оказалось, что это местный дурачок Ростик. Труп Раечки повесили на идиота. Следователю Барсюку было по-барабану, что у Ростика железное алиби. Когда девочку убивали, он уже сидел в камере.

В конце ноября пропадает София Якуш, а через несколько дней её труп находят на том же пустыре, что и Галюсю. Следователь Барсюк рвет и мечет, чуть ли не хватая каждого подозреваемого, но всё безрезультатно. Все улики указывают, что убийца детей один и тот же человек. Только туповатый следователь наотрез отказывается признавать свои ошибки.

Восьмого марта тридцать девятого года прямо с утренника из городского Дома Культуры исчезает Маруся Дзедун. Девочка стала шестой жертвой Зверя. Её останки нашли только спустя месяц после исчезновения неподалёку от усадьбы. Тело частично разложилось и обглодано бродячими псами.

Заболотинск захлестнула новая волна страха, которая в свою очередь породила слухи: будто Зверь – это оборотень. «Убийства происходят в полнолуние», – шептался народ, с опаской поглядывая на усадьбу.

Ужас настолько проник в подсознание каждого жителя, что детали убийств уже никого не волновали. Народ видел сверхъестественное там, где его по определению не было. И чтобы остудить фантазию советских людей, Барсюк арестовывает очередного терпилу, некого Агафьева Валерия Владимировича. Мужик работал кочегаром в Доме Культуры и у него в коммуналке каким-то чудесным образом во время обыска оказалась варежка Маруси. Признание из Агафьева не выбил даже Маслов. Кочегар стоял на своём: не убивал. До суда он, к сожалению, не дожил. Внезапно умер в тюрьме от сердечного приступа.

Барсюк перегнул палку и начальство не оценило рвение услужливого следователя, так искусно подгонявшего дела под нужные результаты. Сначала его отстранили от занимаемой должности, а потом уволили с формулировкой «злоупотребление служебным положением». И поговорить с Барсюком не получалось. Его арестовали в апреле. Не то, чтобы я очень хотела пообщаться с недалёким бывшим следователем. Просто интересно было послушать, как он стряпал свои филькины делишки, кромсая судьбы невинных людей и давая Зверю почувствовать свою полную безнаказанность? Хотя про невинных людей, я тоже малость перегнула. У самой рыльце в пушку.

В конце апреля похищена и убита внучатая племянница комбрига Кистенева – Дарья Кистенева. Тот же почерк: похищение, тело находят через какое-то время в районе прилегающем к руинам усадьбы, следы пальцев на шее и сбитые коленки с локтями. В этом деле уже было больше материалов, чем в предыдущих шести. Шумский на славу постарался, когда дело отдали ему! Единственное, чего я не нашла ни в одной папке это заключения патологоанатома. И куда-то пропали показания свидетелей о чёрной машине рядом с местом исчезновения Дарьи Кистеневой. Складывалось впечатление, что дела тщательно почистили. И кто это сделал, я сразу догадалась.

ЭПИЗОД 2.

Ещё раз перелистав папки и окончательно убедившись, что нужных мне заключений нет, я отложила их в сторону. День выдался в моральном плане тяжёлый. Отец Тоси помутился рассудком. Его забрали в психиатрическое отделение. Шумский вызвался сопроводить и, чтобы по два раза не ездить дождаться заключения по вскрытию. Жанну я отправила домой. Девочке стало плохо. Так, что компанию в кабинете мне составлял один Гончар. Парень оказался на редкость внимательным.

Помогая разбирать дела он вдруг подметил:

– Девочки были похищены в центре города и ни одной из частного сектора, – задумался парень и посмотрел на меня, ожидая одобрения.

– А их трупы были найдены в непосредственной близости от панской усадьбы. И что бы это могло значить? – озвучила я свои наблюдения, развивая дальше мысль Гончара.

– А то, что убийца как-то связан с этими двумя местами, – подытожил парень и тут же погнал набрасывать версии. – Может, он живёт в центре, в одном из кирпичных домов. Там же присматривает себе жертву, потом похищает её и прячет в усадьбе.

– Шумский говорит, что облазил всю усадьбу и не нашёл никаких потаённых комнат.

Гончар, услышав фамилию уважаемого следователя, немного сконфузился, но всё равно продолжил настаивать на своём.

– Может, Евгений Иванович не всё облазил. Он же никогда там не был. Только после пожара. Вот моя бабка рассказывала, что в усадьбе есть тайная комната. Старый пан Заболотинский прятал там дорогие картины с антиквариатом. Она лично ему помогала какую-то мазню на холсте снести туда. Эх, жалко бабка померла прошлой весной! – раздосадовано охнул Гончар.

– Да, Ванюша, жалко вашу бабку, – поддержала я парня, впервые назвав его по имени.

Обычно предпочитаю обращения по форме без личных имён, но тут другое дело – молодой милиционер мне очень симпатизировал. Нравятся мне такие парни. Вроде и скромный, но есть в нём что-то притягательное для взрослых женщин. Хочется приласкать такого невинного красавца. Вот так по-матерински приласкать без злого умысла развращения.

– Бабка вредная была, – засмущался Гончар, услышав своё имя. – Ни о ком хорошего слова не говорила, кроме старого пана. Вот его всегда хвалила. А молодого пана Иродом называла.

– А за что? – тут же поинтересовалась, вспомнив, что вроде именно этот пан числился отцом Шумского.

Щеки парня зарделись, словно помидор, а глаза виновато забегали по столу.

– Так молодой пан девок портил, – ели слышно пробурчал Ванюша.

Вот бывают же такие люди, что одни грешат, а другим стыдно. Гончар был как раз из таких. Молодой пан девушек насиловал, а Ванюша прям сквозь землю готов был провалиться, испытывая неловкость даже пересказывая воспоминания почившей бабушки.

– И много испортил?

– Бабка рассказывала, что много. Старый пан хотел даже лишить его наследства, но скоропостижно скончался за день до того, как должен был приехать нотариус. Новое завещание было составлено на воспитанницу пана сироту Марылю. Бабка моя лично присутствовала, когда пан это завещание писал. Но не успел засвидетельствовать бумагу, как положено. Вечером написал, а утром его нашли мертвым на полу в собственном кабинете. Панский сынок больно не горевал по папаше и уже через месяц женился на панночке Марыле, чтобы и её наследство прибрать к рукам. А бабку мою выгнал, забрав все отцовские подарки. Вот она на зло Заболотиским и рассказывала все их семейные тайны: как насильничал молодой пан девок в летнем домике, как к панночке Марыле по ночам шастал, про золото спрятанное в подвале, как Агнешка утопла.

– А Агнешка, это кто? – спросила я у такого осведомленного милиционера.

Признаться, я была немного удивлена, что простой парень знает такие интимные подробности панского семейства.

– Пересвистова Агнея, старшая сестра нашего первого секретаря горкома Пересвистова. Она была служанкой при старом пане, потом её нашли в пруду. Сказали, что сама утопилась. Но бабка моя говорила, что Агнешку изнасиловал панский сынок, а потом задушил и бросил труп в воду, – и, затаив дыхание, со злостью добавил. – Он с ней несколько дней в летнем домике развлекался.

И опять с убийством тридцати годовой давности всплывала усадьба, теперь уже с каким-то летним домиком. Меня прям током шибануло, как захотелось самой посмотреть на руины панского дома. Шумского всё ещё не было. Дела убитых девочек я изучила от корки до корки. В общем, пока заняться было не чем. Да, и день катился к закату. Так что напросилась я у Гончара на экскурсию в панские развалины, ну и заодно самой всё внимательно рассмотреть. Вдруг Шумский чего и не заметил. Ванюша принял моё предложение с таким энтузиазмом, которое свойственным только юношескому возрасту. А именно, подскочил с места, воскликнув: «Есть, товарищ капитан, показать вам панскую усадьбу!». И мы, выйдя на улицу, поехали под ворчливый аккомпанемент Доронина в сторону заброшенной дороги, ведущей сначала по липовой аллеи, потом в яблочный сад, мимо зарастающего камышом пруда, к покосившимся кованным воротам, которыми уже виднелись обгоревшие стены дома.