Читать книгу: «Мужчины красивой Златы. Четвертая часть», страница 2

4. Ради кого жить, когда все плохо

Злата, отдыхая в домике в горах с тем мужчиной, которого очень любила, наконец-то чувствовала себя безмятежно и расслабленно. И не думала о том, что дома у нее целая орава галдящих людей, которые назывались ее родственниками, но вели себя безапелляционно и нагло.

Что в реабилитационном центре лежит муж, который утратил все функции нормально жить.

И что есть мама, которая постоянно давит своими установками и капризами. И жалобами на здоровье и на несносных детей, которые успели испортить ее имущество и насаждения.

Нет. Конечно же, она думала об этом. И о том, что практически сдала своего больного сына в интернат. И что вырастила неблагодарную и очень эгоистичную дочь, с которой всегда будут проблемы.

Но она не хотела думать об этом, потому что понимала, что так можно сойти с ума, постоянно накручивая себя и пребывая в жутком беспокойстве.

Сейчас, стоя на вершине отвесной горы и глядя оттуда вниз, на бескрайнюю буйную зелень, которая снимала с нее усталость, она понимала, что есть другая жизнь, вечная, а это только часть какого-то испытания, которое она, увы, не прошла.

И у нее нет сил больше бороться с этим. Не лучше ли разом взять и покончить с неприятностями, которые на нее навалились?

Внизу люди казались какими-то маленькими шевелящимися червячками, а их жизни бессмысленными и наполненными бесполезной суетой.

Вот и она, Злата, стремилась быть лучшей в своей профессии. Разрабатывала методички, писала научные труды, выполняла планы и издавала учебные материалы, которые теперь оказались никому не нужны.

И ее звание заслуженного педагога никак не влияло на то, чтобы найти приличную работу. Вот и сейчас она снова оказалась в этом унизительном статусе домохозяйки, который раньше просто презирала. И считала всех женщин, которые сидят на шее у мужей, просто тунеядками и распустившимися особами с лишним весом и бытовой рутиной.

И теперь она стала похожа на такую же многодетную мамашу, растолстевшую и уставшую. И, хоть и продолжала, заботиться о себе и приводить себя в порядок чтобы молодой М. ее хотел, но каждый раз ей становилось все труднее худеть и выглядеть моложе своих лет.

А ведь раньше студенты вовсю за ней ухлестывали и пели ей дифирамбы!

Удивительно, что ее любовник все-таки к ней вернулся и даже дарит периодически колечки и сумочки, хотя и поколачивает ее иногда. Но это ревность. Это можно понять. Такой у него темперамент. Ведь этот мужчина офицер и принимал участие в боевых действиях в чеч@нской компании.

Мужчина и должен быть резким и жестким, считала Злата. Ведь потом он просит прощения за то, что не сдержался и поставил на ее теле синяки.

Злата вспомнила, как буквально недавно в жуткую жару ей приходилось носить водолазки с длинным рукавом, чтобы соседи не видели ее ссадин и ушибов. Иначе они снова стали бы ее жалеть и распускать о ней сплетни. А она начинала ненавидеть эту перманентную жалость, которой пытались ее окутать окружающие.

И пыталась скрыть от всех, что после инсульта она получила инвалидность. Но было итак понятно, что до конца от этого удара она не смогла оправиться. И все еще оставалась медлительной, а разговаривала часто плохо, с трудом вспоминая некоторые слова. И чуть-чуть прихрамывала, чего стеснялся ее М.

Сейчас он жарил свежую форель на барбекю. И открывал домашнее вино, чтобы угостить ее. И Злата вдруг обнаружила в себе странную и новую привычку заедать и запивать свои проблемы, чего раньше за ней не водилось. Ведь она всегда была поклонницей ЗОЖ. А алкоголиков, которые не справились с трудностями, осуждала.

Теперь она и сама периодически прикладывалась к спиртным напиткам. И считала, что пару бокалов вина перед сном, чтобы успокоиться, это ничего страшного. Но понимала, что уже не может отказаться от дурной привычки.

Потому что вино ее расслабляло. И отключало такой болезненный поток мыслей, которые не прекращали шевелиться в ее мозгу. Она испытывала чувство вины за то, что бросила своего искалеченного мужа одного среди чужих людей в казенном доме.

И от того, что ее сын находился сейчас далеко от нее и звал ее на помощь, а она в последний раз оторвала от себя этого плачущего мальчика, которого все били и унижали только за то, что он родился больным и не похожим на всех остальных. И строго крикнула ему – ну что ты ревешь, как баба?

И спешила поскорее избавиться от этой невыносимой сцены и от обязанности опекать и защищать своего ребенка, на которого ополчился весь мир.

А Макар еще долго бежал за ее машиной, и воспитательницы не могли его догнать. И кричали, чтобы он вернулся в интернат. Но он падал и снова бежал, неуклюже, беспомощно шевеля своими косолапыми ногами.

А она потом остановилась, подняла своего ребенка, встряхнула и силой заставила его вернуться туда, где она точно знала, ему будет плохо.

Но и домой, где царствовала Урсула, она забрать его не могла, прекрасно понимая, что старшая сестра будет обижать Марка. А мама отказалась ей помочь с сыном.

Тем более сейчас, когда ее квартира ей не принадлежала так же, как и ее сломанная жизнь.

Злата все еще стояла на самом краю пропасти и раздумывала, сделать ли ей шаг вперед или назад, но в этот момент к ней навстречу вышел ее М. и позвал ее, показывая жестами на ее звонящий телефон.

Ей пришлось вернуться в реальность.

Злата вздохнула и подняла трубку, видя, что звонит мама, трубку которой она не могла не взять, иначе потом получила бы порцию упреков и шантажа здоровьем.

5. Про знаки, как их читать

Алексей Егорович стал ненавидеть свою работу, хотя раньше был фанатом медицины и считал, что это его миссия – спасать людей от смерти. Его распирала гордость от осознания того, что он может бороться с Богом и вытаскивать с того света больного, у которого, казалось бы, нет никаких шансов.

Сейчас на него накатывала усталость от постоянного потока пациентов. И от неустроенности провинциального больничного комплекса, где все свалили в кучу из-за того, что мест не хватало.

Вместе стали класть каких-нибудь зависимых или сердечников. В одном корпусе рожали, а рядом делали аборты.

И, что самое удивительное, прямо под боком стоял морг, который тоже был переполнен.

И не было никакого порядка, который давал бы ощущение надежности и контроля ситуации.

Даже на свою диссертацию Алексей Егорович махнул рукой. И садился за нее редко, поскольку итак не высыпался. Да и особой страсти открыть что-то в науке или медицине не испытывал, так как хотел вернуться в столицу поближе к цивилизации и в тот город, к которому он привык.

И скучал по своим родителям, которые давно его не видели и просили вернуться домой.

Но руководство его не отпускало, повторяя, что без него в этой районной больнице не справятся, так как пациентов везли из соседних сел и аулов, где вообще не было никаких медицинских пунктов.

И именно это утомляло принципиального Алексея Егоровича, который трепетно относился к своим обязанностям. И не мог никому отказать. А больные отлично это усвоили и донимали его бесконечными жалобами и просьбами.

И вот сейчас он узнал, что в психоневрологическое отделение, где в основном лежали алкоголики и другие неадекватные пациенты, привезли его подопечную Урсулу, бабушку которой он отлично запомнил, так как именно она устроила ему в свое время кучу проблем и проверок.

Впрочем, он совсем не удивился такому стечению обстоятельств, ведь еще в прошлый раз отметил, что поведение Урсулы не может считаться нормальным. У нее отсутствовал инстинкт самосохранения и здравый смысл. И было понятно, что ничем хорошим такие приключения не закончатся.

А теперь ее бабушка, очень скандальная особа, умоляла заняться ее внучкой, а ведь совсем недавно угрожала ему проблемами и неприятностями.

Алексей Егорович согласился осмотреть больную, но испытывал заранее тревожное чувство, опасаясь, что Урсула что-нибудь выкинет.

И отдал распоряжение медперсоналу за ней следить. И на всякий случай после уколов и капельниц попросил зафиксировать пациентку, чтобы она снова не сбежала из больницы.

Но после успокоительных препаратов она никуда не собиралась сбегать, а, наоборот, выглядела отстраненной и вялой.

Вся ее прыть, которая делала ее живой, из Урсулы ушла. Она лежала в переполненной палате, привязанная к койке жгутами и голая на всякий случай, и смотрела в одну точку, ни на кого не реагируя.

Алексей Егорович знакомился с ее анамнезом и перечитывал карту, строя предположения на счет ее диагноза. И анализируя, наследственный ли это фактор или приобретенный и какие заболевания этому сопутствовали.

Алеша всегда любил головоломки и сложные задачи. И сейчас точно так же, как в детстве, решал задания повышенной сложности со звездочкой.

И размышлял еще о том, что, скорее всего, Урсулу придется перевести в учреждение закрытого типа. А это может поставить крест на ее дальнейшей судьбе. Ведь впереди у нее еще целая жизнь, а справка с определенным диагнозом отберет у нее все шансы на хорошую работу.

Может попробовать амбулаторно ее полечить, размышлял почти вслух опрятный Алексей Егорович, барабаня пальцами по столу?

Когда Урсула падала на пол, то сильно ударилась еще головой и получила еще сотрясение мозга. А впереди школа и нагрузка.

Может она все это придумала? И это не органика и не соматические явления, опять спрашивал сам себя врач? Бывают же такие личности истероидного типа? Или это похоже на психопатию?

Он поднимал все свои записи с лекциями и изучал толстые научные книги своих предшественников – ученых, пытаясь определить, что делать с Урсулой.

И вдруг ему почему-то стало ее жалко, как и бабушку, которая ждала его аудиенции в коридоре и почему-то не ругалась с ним, а плакала. А рядом сидел на кушетке ее муж, кажется, инвалид, и утешал ее, но выглядел уставшим и жалким в этой ситуации.

Алексей Егорович усилием воли подавил в себе это ненужное чувство сострадания, так как прекрасно понимал, что долго он в этой профессии не протянет, если будет сочувствовать всем подряд.

И снова старался выглядеть беспристрастным и отстраненным. Опять я раскис как-то, подумал про себя доктор, приглашая в кабинет родственников Урсулы.

И опять мысль, что нужно вернуться в Москву посетила его. И так сильно зацепилась в мозгу, что он с какой-то невероятной тоской посмотрел на горы в своем окне, которые перестали его вдохновлять и умилять.

И, чтобы выглядеть солиднее, поправил очки и свой выглаженный белый халат.

А в его старинное окно, которое пристроилось между высокими потолками, стала биться птица. Одно крыло у нее было сломано. И Алексей Егорович, открывая форточку, пытался помочь белой голубке, совсем еще юной и неопытной.

Это знак, подумал он, осматривая подбитое крыло птицы и собираясь пристроить ее медсестрам. А потом оборвал себя – я стал в этой дыре каким-то суеверным и темным, как и все местное население. Какая же это ерунда.

Пора вернуться домой. В цивилизацию. Но чувство, похожее на тоску, снова пришло к нему. И он решил, что в конце смены опять выпьет стопочку спирта, чтобы успокоиться и побыстрее уснуть.

6. Как бросить дурные привычки

Когда в кабинет вошли бабушка и дедушка Урсулы, Алексей Егорович, как врач, который увлекался генетикой тут же отметил про себя, что Урсула – это внешне копия бабушки. Все жесты, которые делала эта пожилая женщина в белой блузке, совпадали с манерой жестикулировать ее внучки.

Доктор вздохнул, приготовившись сформулировать диагноз и обосновать то направление, которое он собирался выписать, но, глядя на бабушку Урсулы, почему-то осекся.

Она смотрелась вся черной и осунувшейся. Хотя надела к лицу светлый воротничок, чтобы выглядеть свежее. Но в определенном возрасте ничего не может нас спасти уже от старости и от морщин.

Хотя бабушка Урсулы держала спину ровно, чтобы казаться моложе. Или это было в ее характере – стоически переносить трудности.

Рядом сидел муж этой женщины, одутловатый после онкологии (и это уже знал врач), с каким-то скорбным выражением лица. И почему-то в галошах, на который прилип чернозем.

Эти мелочи почему-то сразу бросились в глаза щепетильному доктору, который привык рассматривать людей под микроскопом.

И почему-то сделал вывод, что дедушка Урсулы очень умный. Человек, который может завалиться к нему в домашнем обличье, определенно, должен быть или совсем уж маргиналом или с хорошей здоровой самооценкой. На маргинала мужчина, на котором была одежда для работы по хозяйству, не был похож. Значит плюет на стереотипы или торопился, отметил про себя Алексей Егорович это несоответствие между белой блузкой пенсионерки и растянутой футболкой с дырками ее мужа.

– Ты бы, Алеша, окна поменял. Зимой у нас сыро. И ты замерзнешь. – С какой-то неуместной тоской заметила бабушка Урсулы.

И ее голос, зычный, с низкими грудными нотами эхом пролетел по кабинету главного врача.

– Да что мне ваша зима то? – Попробовал как можно бодрее сказать врач. – Я не собираюсь здесь оставаться. С меня итак хватит. И я, между прочим, Алексей Егорович.

А потом как-то закашлял нервно и принялся шуршать бумагами.

– Ни в какую Москву тебя не переведут. – Вдруг снова добавила женщина, которая сидела напротив врача. – Будешь ты куковать здесь не одну зиму, Алексей Егорович.

Он поднял на пожилую женщину свои детские голубые глаза и столкнулся с тяжелым взглядом настоящей ведьмы, глаза которой были огромными, немигающими, а их оттенок из зеленого и мутного переходил в желто-ореховый.

Врач вдруг вздрогнул, ощутив на себе этот звериный взгляд какого-то тигра. Очень долгий, опасный и холодный.

– Приступим к анамнезу. – Как можно официальнее начал Алексей Егорович, и снова почувствовал, как ему становится плохо от этого высасывающего из него жизнь немигающего и пристального взгляда.

Надо будет под душем постоять, подумал молодой доктор, снова ощущая, как теряет волю, как будто его загипнотизировали.

Но как, черт возьми, она это делает, опять пронеслось в голове у врача. Наверное, как цыганка, которая смотрит на тебя и вытаскивает все деньги и золотые кольца.

И снова он отметил про себя, что нужно изучить этот феномен. И даже собирался позвонить своему коллеге в столицу, чтобы тот рекомендовал ему литературу на эту тему и посоветовал бы, как от этого защититься.

– Ты вот иконы у себя расставил. А совсем не веришь никому из святых. – Перебила его вдруг пожилая женщина, которую доктор определил как ведьму. – Нас может спасти только искренняя молитва. И вера. В нашего Создателя.

Алексей Егорович, зачитывавший с листа течение болезни Урсулы, вдруг осекся и замолчал, повернув свою голову к иконам, которые остались в этом кабинете от предыдущего начальника. И которые выбросить или убрать у него рука не поднялась.

– Это от предыдущего хозяина наследство осталось. – Почему-то начал оправдываться он.

– Хорошим человеком был наш бывший главврач. – Согласилась бабушка. – Но мягкотелым. И спился. От тоски, наверное, или от тяжелого труда. Жена то от него ушла. А детей у него не было.

От этих слов по коже Алексея Егоровича пробежал мороз. И он снова посмотрел в эти огромные глаза пожилой женщины, которая озвучивала его тайные мысли.

– Пока пусть полечится у нас ваша внучка. А потом подумаем, что делать дальше. – Почему-то произнес он совершенно не то, что хотел выдать этой паре.

– Давайте не будем портить девочке жизнь. – Деловито добавил дедушка, стараясь выглядеть бодрым. – В дурдом отправить вы ее еще успеете. А у нее учеба на носу. Пусть закончит хотя бы школу. Мы ведь все были молодыми и беспечными. Я вот в деревне стрелял в воробьев из рогатки. А теперь жалею об этом.

На этих словах Алексей Егорович вспомнил свою голубку с подбитым крылом, которую отдал медсестрам, чтобы те обработали рану.

И хотел еще много чего добавить, но решил свернуть свою консультацию и разрешить этим людям навестить свою родственницу, хотя этого делать было и нельзя.

Но они сами отказались почему-то от визита к больной, покидая кабинет главного врача.

– Я пойду молиться. – Почему-то сказала бабушка Урсулы. – А дите пусть спит. Не будем ее беспокоить. И за тебя буду молиться, Алексей Егорович.

– Ну да это ваше право, конечно. – Как-то неуверенно произнес главврач, провожая к выходу пару пенсионеров. – На территории есть небольшая часовня.

– Да храни нас всех Господь. – Произнесла опять раскатисто незнакомая женщина.

И снова Алексей Егорович поразился ее необыкновенным интонациям в голосе, предположив, что перед ним профессиональная певица.

– Ты, наверное, думаешь, что я – старая ведьма, вышедшая из ума. – Почему-то с печальной ухмылкой добавила бабушка Урсулы. – Я педагог по вокалу. И раньше пела на сцене. А муж мой, хоть и в старых галошах, бывший руководитель крупного холдинга. Но когда стареешь, становишься похожими друг на друга. Старость, Алеша, уравнивает в болезнях и морщинах всех.

Закрыв за этой парой дверь и попрощавшись со стариками, Алексей Егорович хотел достать из шкафа графин со спиртом и опрокинуть стакан по привычке. Но почему-то подошел к самой большой иконе.

На него смотрела женщина с покрытой головой, которая держала на руках младенца. И врачу даже показалось, что она живая. Так как в глазах у нее застыло страдание. В невероятно красивых и кротких глазах, полных какого-то женского или материнского обаяния.

Алексей Егорович вдруг вспомнил, что видел такие глаза у Златы, мамы Урсулы, в которых застыла вечная скорбь, необыкновенная женственность и смирение.

Он решил не пить. И проверить, как поживает его голубка. Которую назвал мысленно почему-то Уточкой.

7. Когда мы имеем право болеть

Злате пришлось оставить свой отдых с любимым мужчиной и вернуться домой. Так как мама сообщила ей, что Урсула в больнице. Слава Богу, пенсионерам как-то удалось повлиять на врача, и он назначил курс лечения дочери Златы амбулаторно без направления в учреждение закрытого типа.

Необходимости оставлять в стационаре ее не было, так как больница снова оказалась переполненной. Врач предложил днем делать капельницы и принимать таблетки, а на ночь уходить домой.

Урсула обрадовалась тому, что она не будет ходить в школу хотя бы пару недель. А таблетки, которые ей назначили, принимать отказалась. Хотя и делала вид, что лечится.

В итоге капельницы ей отменили, заменив их пилюлями. Урсула снова была довольная тем, что с ней никто не связывался, опасаясь ее нового истерического припадка.

Разумеется, никаких детей для присмотра ей больше не подсовывали, повторять прошлогодний материал к школе не заставляли, по дому она продолжала ничего не делать, благо всю уборку на себя взяли Василина и Богдана, так как им в любом случае приходилось мыть посуду и унитазы за своими детьми.

Мужья теток работу так и не нашли. И слонялись по дому, ничего не делая. Смотрели телевизор, ходили в магазин за продуктами или попивали пиво. Бабушка пробовала привлечь их к труду в своем саду и огородах, но те сразу уставали или делали работу так плохо, что приходилось за ними все переделывать.

Всех обслуживал, разумеется, дедушка. Он привык вставать рано, управляться с хозяйством и готовить на всю ораву завтраки, потом обеды и ужины.

Никто ему в этом не пытался помочь, так как все считали, что раз он везет, значит ему просто нравится это делать.

Но вдруг дедушка заболел и слег. И все начали протестовать и требовать, чтобы к ужину был шашлык, как раньше, а на завтраки хачапури.

Больше всех возмущалась моя мама. Остаться вдовой не входило в ее планы. Она вдруг осознала, что это ей придется самой делать столько дел, к которым она не привыкла.

Ее раздражало то, что нужно было ставить клизмы немощному человеку, варить ему бульоны и давать таблетки по часам, а также переживать о его самочувствии и хлопотать о визитах к врачам.

Мама жаловалась всем, что у нее тяжелая ноша – нянчится с взрослым инвалидом. Она не высыпается, вынуждена подметать огромный двор и отдавать распоряжения непутевым строителям, которые затягивали ремонт.

А еще собирать на работу своего сына Илью, встречать гостей, которые почти переехали к ней жить, и терпеть капризы детей.

И постоянный шум, гам и неурядицы, которые создавали своим присутствием Назар, Ной и Виталия.

Мама снова пробовала шантажировать окружающих своим давлением, но никто не вовлекался в ее манипуляции, поскольку все эти люди в ее доме привыкли и сами быть эгоистами. И только один мамин муж всегда опекал ее и заботился о ней.

А она почему-то стала считать, что это в порядке вещей, когда весь быт лежит полностью на моем отце. И можно постоянно болеть, жаловаться и говорить, что тебе ни в коем случае нельзя надрываться.

Это очень удобно, когда есть кто-то, кому все это делать можно. Но наступил момент, когда папа слег. Действительно заболел очень сильно.

И мир вокруг него изменился. Хотя все пытались жить по-прежнему.

Врачи стали говорить, что в этот раз онкологию отцу не победить. Но он старался выглядеть бодрым, насколько это было возможно.

И согласился лечь на лечение в стационар. Ему предстояла длительная реабилитация.

Мама испугалась того, что лишится своего донора, ведь всю свою жизнь она питалась папой, а он охотно ее кормил.

Ее панические атаки стали частыми и настолько невыносимыми для нее, что она стала и всех остальных родственников пугать тем, что умрет от очередного приступа.

Не умерла. Да и папа остался жив.