Ермак. Личник

– Извините, Тимофей Васильевич, я как любил тебя как сына, так и люблю, – Селевёрстов в волнении провел рукой по усам. – Но теперь буду обращаться к тебе только так. Из-за большого уважения. И не спорь со мной, Тимофей Васильевич.

– Дядько Петро, ну ладно на людях, дома-то зачем? – я повесил шашку и повернулся к Селевёрстову.

– Проходи, не спорь с ним, Тимофей. Чай не забыл его упрямство. А сейчас, чем старше становится, тем упрямее, – тётка Олька подошла ко мне и погладила мой погон. – Никак не могу поверить, что это ты, Тимофей. Надо же, офицер. Ты хоть и написал в письме, что закончил училище и стал хорунжим, но как-то в это не верилось. Год только прошёл. А потом от тебя вестей почитай полгода как не было.

Под эти слова я, придерживаемый за руку тёткой Ольгой, двинулся к горнице. За моей спиной в комнату вошёл Ромка, затащив за собой большой баул с подарками.

– А это что такое, Тимофей Васильевич? – поинтересовался Селевёрстов, указывая на здоровенную сумку.

– Там подарки, – сказал я, входя в горницу, где вокруг обильно накрытого стола собралось всё семейство Селевёрстовых, за исключением Анфисы и её мужа Семёна Савина.

Возникла некая пауза. Степан и Никифор стояли и смотрели на меня, приняв подобие строевой стойки смирно, а их жёны, теребя в руках платочки, как-то настороженно и выжидающе вглядывались в меня. Дети тоже зыркали с любопытством. Я же смотрел на них и не знал, как себя вести. Два года назад, перед отъездом в училище, старшего сына Степана я называл дядькой. Тот был старше меня на тринадцать лет. А теперь я для него его благородие.

– Дорогие мои названые родственники, прежде чем сесть за стол, позвольте вручить всем подарки, – я приобнял тётку Ольгу. – Ромка, где ты там! Неси баул сюда.

В горницу вошёл раскрасневшийся Ромка и со стуком положил сумку на пол. Я склонился над этим чудом чемодано-сумочного строения и, раскрыв его, достал первый подарок для главы семьи. Дядьке Петро, Степану, Никифору и Семёну я привёз казачьи винтовки Мосина и по сто патронов к каждой. Получив в руки такие игрушки, большие дети тут же защелкали затворами, начали вскидывать винтовки к плечу, целиться.

– Хороша, ох как хороша! – довольный старший Селевёрстов ещё раз вскинул мосинку к плечу и прицелился. Потом опустил винтовку и приставил её к ноге. – Спасибо тебе, Тимофей Васильевич, за такой царский подарок. Слышать-то слышали, что на вооружение поступили хорошие пятизарядные казачьи винтовки, но видеть ещё не приходилось. Тем более в руках подержать.

Под одобрительные выражения Никифора и Степана я достал из баула четвёртую винтовку и протянул её Петру Никодимовичу со словами: «Это для Семёна».

– Жирновато для него будет, – помрачнел лицом старший Селевёрстов.

– Дядька Петро, тогда на ваше усмотрение, – я поставил винтовку к стене, а потом достал из баула деревянную коробку и положил её на стол. – Приступим к подаркам для женщин.

Раскрыв коробку, я стал доставать из неё небольшие футляры, обтянутые бархатом, и вручать женской половине семьи Селевёрстовых. Первой открыла футляр тётка Ольга и ахнула. Внутри лежали золотые серьги, кулон с цепочкой с красными агатами.

– Красота-то какая! – женская глава дома Селевёрстовых достала одну сережку из футляра, восторженно рассматривая её на солнечном свету. – Тимофей, мальчик мой, это какие же деньжища-то потратил.

За тёткой Ольгой восхищённо запищали снохи Ульяна и Елена. Я достал из коробки ещё два футляра поменьше и вручил их двум дочкам-погодкам, трех и четырех лет, у Никифора и Елены. Мать сразу перенацелилась на подарки дочек. Взяв у старшей футляр, открыла его и, изумленно вскрикнув, произнесла:

– Тимофей Васильевич, разве можно такое детям дарить! Эти серьги такие же, как у меня.

– Пускай с детства растут красавицами, – ответил я и выложил на стол последний футляр. – Это для Анфисы.

Вновь склонившись к баулу, достал из него черкесский кинжал, рукоять и ножны которого были украшены серебром.

– Иван, – позвал я старшего семилетнего сына Степана и Ульяны. – Тебя в казачата приняли?

– Приняли, ваше благородие, – блестя глазёнками, ответил мне названый племянник.

– Тогда это тебе, – я вручил кинжал пацанёнку. – И зови меня дядька Тимофей. Хорошо?!

Дождался ответного кивка мальца, после чего достал из баула хороший охотничий нож в кожаных ножнах и подозвал к себе четырехлетнего младшего Степаныча, который испуганно смотрел на меня, спрятавшись за подол мамкиного платья. Получив нож, малой насупленно посмотрел на меня и спросил:

– А чё это Ваньке кинжал, а мне тока нож?

– Вот примут тебя в казачата, и тебе кинжал подарю.

– Не обманешь, дядька?

– Не обману, – я потрепал мальца по вихрастой голове. – Слово офицера.

Наконец достал из баула последний подарок.

– Дядька Петро, этот кинжал для Ивана, сына Анфисы. Его мне цесаревич вручил, чтобы на зубок положить племяшу. А этот нож от меня. Самому вручить не получилось. А когда ещё раз в станицу попаду, неизвестно, – с этими словами передал кинжал и нож Петру Никодимовичу.

Тут с вопросом влез Иван свет Степанович.

– Дядька Тимофей, а почему Ромке ничего не подарил?

– Все подарки для Ромки на пароходе. А главный подарок перед вами – целый лейб-гвардеец с золотой медалью «За храбрость». Так что теперь за стол, с вашего позволения, дядька Петро. И надо это дело хорошенько обмыть, – я достал часы, открыл крышку. – Хотя времени нам с Ромкой на это осталось пятнадцать минут.

Все засуетились и стали усаживаться за стол, пристраивая свои подарки на свободные места, кроме винтовок, естественно. Те аккуратно составили в один угол. Быстро разлили по стаканам и стопкам. Я себе и Ромке позволил налить только небольшие стопки наливки, на которую была мастерица тётка Ольга. Выпили сначала за меня, потом за Ромку. Дальше мы с новоиспечённым гвардейцем пить больше не стали, а только кушали. За столом народ как-то расслабился, пошли рассказы о том, что в станице случилось за то время, пока меня не было. Каких-либо глобальных изменений не произошло. Слава богу, никто не умер. Зато родилось больше десятка малышей. Все живы. Школа моя жива и процветает. По полосе препятствий вовсю гоняют не только казачат, но и малолеток. Новости все радовали, но время летело быстрее, чем можно было рассказать хотя бы основное.

Через пятнадцать минут я с сожалением поднялся из-за стола. За мной встали и все остальные. Вышли на улицу во двор. Встали с Ромкой перед Петром Никодимовичем, который держал в руках икону Божьей Матери, а за ним выстроилась вся семья Селевёрстовых.

– Тимофей Васильевич, три с половиной года назад я впервые сказал тебе спасибо за воспитание сына. Это когда вы вдвоём семерых казаков-малолеток на гулянке побили. Тогда я и помыслить не мог, что один из стоявших передо мной сынов, а я тебя по-другому не воспринимал, как взял в семью, в девятнадцать лет станет хорунжим – первым офицером из казаков Черняевского округа. Мало того, и первым Георгиевским кавалером в округе. А второй сын в восемнадцать лет будет награждён золотой медалью «За храбрость», станет лейб-гвардейцем и будет охранять наследника престола! – Селевёрстов замолчал, переводя дух.

В этот момент всхлипнула тётка Ольга, но дядька Петро цыкнул на неё и продолжил:

– Тимофей Васильевич, ты добился того, чего ещё не достигал ни один казак в Амурском войске. Я почему-то теперь уверен, что быть тебе казачьим полковником и даже генералом. Только не забывай о своих корнях, о своей станице, – Селеверстов снова сделал паузу, а я ей воспользовался.

– Не забуду, дядька Петро.

– Вот и хорошо, – Пётр Никодимович перекрестил меня иконой, а я, наложив на себя крест, поцеловал её.

– А тебе, Селеверстов Роман Петрович, хочу пожелать нести службу достойно, не уронить чести нашей семьи.

– Клянусь в этом, батя, – Ромка широко перекрестился и поцеловал лик Божьей Матери.

Селевёрстов еще раз перекрестил меня и Ромку.

– Идите и служите, – после чего отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.

Тут с рыданиями Ромку обняла мать. Вперёд выдвинулись старшие братья. Прощание несколько затянулось. Но через пять минут мы наконец-то вышли со двора и направились к трактиру, где продолжался обед цесаревича.

Глава 2
Старые друзья

После отплытия из Черняева на вторые сутки рано утром пришли в поселение Ушакова, в котором осуществили небольшую по времени остановку. По окончании встречи цесаревича и жителей я отпросился у Николая и Головачева до станицы Буссе на пароход-конвоир. Получив разрешение, наконец-то пообщался со своими братами. Если кратко обобщить полученную первую информацию, то казачья школа в Черняева в большом авторитете среди станичников Приамурья. По похожей программе боевой подготовки стали обучать казаков-малолеток на сборах. От мальков отбоя нет. Приходится устраивать конкурс и отбирать лучших.

По зиме первый десяток два года подряд ходил в охрану обозов торгового дома «Чурин и К^о». В этом году теперь пойдет второй десяток, если купец Касьянов согласится на такую замену. Старшие-то теперь в конвое у самого цесаревича. Знахарка Марфа чего-то там придумала по медицинской части и дошла до генерал-губернатора Корфа, а тот её за казённый кошт отправил то ли в Иркутск, то ли в Томск к профессорам.

От Ромки узнал, какая кошка пробежала между семействами Савиных и Селевёрстовых. Если сначала жизнь у Семёна и Анфисы складывалась нормально, в любви и согласии, то потом начались трения между свекровкой и снохой. Основным упрёком было долгое отсутствие детей, плюс не нравилась независимость Анфисы. Если Семён сначала был на стороне жены, то потом перешёл на сторону матери. Один раз даже попытался поколотить Анфису, но та дала такой отпор, что Сёмка неделю на улице не показывался, пока синяки с лица не сошли. Это также не пошло на пользу для молодого семейства. Даже рождение ребёнка не привело к налаживанию отношений. Селевёрстовы, понятно, во всём поддерживали дочь и обвиняли во всех бедах Семёна, который не смог себя поставить в семье настоящим казаком-мужем. Такая вот грустная история.

Не обошлось и без моих рассказов об учебе в училище, поездке в Санкт-Петербург, награждении, усадьбе и новой службе. Довёл до казачат, что Конвой Его Императорского Высочества будет состоять из четырёх взводов: кубанского, забайкальского, амурского и уссурийского. Кубанцы и забайкальцы уже следуют с цесаревичем. Но охрану несут в основном кубанцы, так как имеют опыт такой службы. Амурцы присоединятся в Благовещенске, а уссурийцы – в Хабаровке. Офицеров в конвое будет шесть человек. Командир сотни подъесаул Головачев, за забайкальцев отвечает сотник Шадрин, за кубанцев – сотник Сердюк. Кто будет от амурских и уссурийских казаков, пока не знаю.

– А ты, Ермак, за что в конвое отвечаешь? – спросил меня Ромка, когда мы вели беседу, расположившись вдоль борта у колеса на корме парохода.

Из-за того, что там вовсю дымила труба, в этом месте мало кто располагался из пассажиров судна. А нам надо было поговорить без лишних ушей и в простой обстановке. Колесо шлёпало по воде, заглушая наш разговор, а мы общались как раньше. Постепенно шок от того, что я стал его благородием, у ребят проходил, и с моего разрешения они опять стали звать меня моим боевым прозвищем. Но только один на один.

– А я, Лис, отвечаю в конвое за боевую подготовку казаков, особенно личников цесаревича, и за работу секретных агентов, – ответил я.

– А кто такие личники и секретные агенты? – этот вопрос задал уже Пётр Данилов.

– Дан, существует открытая или даже демонстративная охрана. К такой охране относятся конвойцы. А есть скрытая. Её осуществляют секретные агенты, которые одеты как обычные обыватели и осуществляют охрану в толпе.

– И чего, у нас в станице тоже такие секретные агенты были?

– Были, Дан, были. В Ушакова тоже были. И завтра в Буссе будут. А потом в Благовещенске.

– Вот это да! Здорово! – восхищенно произнёс Леший. – Это тебе не в лесу спрятаться. А личники-то кто, Ермак?

– Это те, Леший, кто непосредственно рядом с цесаревичем находятся. Ты заметил, что у нас в станице и в Ушакова государя наследника всегда четыре кубанца охраняли, беря его в коробочку со всех четырёх сторон. Вот они и есть личники. Их основная задача – уберечь цесаревича от любых покушений на него, даже ценой собственной жизни.

– И мы тоже личниками будем? – с восторженным придыханием спросил Ромка.

– Имею такие планы, браты, на вас. И по секретной части помогать будете.

Все ребята оживлённо загудели. А я смотрел на них и думал о том, что мою фразу защищать ценой своей жизни они не пропустили мимо ушей. Просто казачата-казаки к этому готовы и, если надо, действительно отдадут свои жизни за будущего императора.

– А когда, Ермак, учить нас начнёшь? – это спросил немногословный Тур.

И его вопрос понравился мне больше всего. С кубанцами и забайкальцами были большие проблемы в этом вопросе. Учиться у сопляка им не хотелось. Больше восьмидесяти процентов казаков в этих взводах были прошедшие огонь, воду и медные трубы. То, что я пытался до них донести, воспринимали если не в штыки, то очень к этому близко. Не для казака все эти премудрости. Они сами с усами. Кого надо, заломают хоть голыми руками. А если что – верная шашка под рукой. Поэтому основную ставку на кандидатов в личники и ребят в секретную часть делал на молодежь. А пока всё шло со скрипом. Только мои награды да хорошее отношение со стороны цесаревича и спасали поначалу. Сейчас стало полегче. Потихоньку стал завоевывать авторитет.

– Сейчас и начнём, – краем глаза я увидел старшего урядника Тимофеева, который направлялся в нашу сторону.

– Ваше благородие, – обратился ко мне урядник, – как приказывали, револьверы и чушки, ну пистолетники распаковали. Всё готово.

– Молодец, Тимофеев.

– Рад стараться, ваше благородие.

– Селевёрстов и остальные в колонну по одному следуем за мной, – отдав команду, повернулся к уряднику. – Веди, Тимофеев.

Урядник быстро довёл меня до каюты на первой палубе, которая использовалась как небольшой склад вооружения для конвоя. Зайдя в неё, я увидел разложенные на единственном столе укороченные револьверы системы Смита-Вессона в количестве десяти штук, а рядом на полу лежали двадцать штук кобур. Десять для открытого ношения и десять для скрытого.

Стоящий у стола старший урядник из забайкальцев, фамилии которого еще не запомнил, спросил:

– Ваше благородие, будем выдавать?

– Будем, но сначала объясню казакам, что это такое, как пользоваться, и потом будешь выдавать, да и патронов на каждого по тридцать штук не забудь, – сказав это, взял со стола один револьвер, а с пола поднял две разные кобуры.

Выйдя из каюты, отдал кобуру для скрытого ношения Тимофееву, а сам развернулся к десятку, который выстроился вдоль борта.

– Внимание, казаки! Все личники будут вооружены револьверами системы Смита-Вессона в полицейском исполнении. Для их открытого ношения будете пользоваться данной кобурой.

Я показал казакам сделанную по моим эскизам открытую поясную кобуру для револьвера в стиле «а-ля американский коп». Сформированный под оружие кожаный чехол, фиксация револьвера ремешком под курком, удобное ношение за счет крепления на поясе с любой стороны и под любую руку.

За эти револьверы и кобуры пришлось выдержать нешуточный бой с полковником Ширинкиным и главным начальником охраны его императорского величества генералом Петром Александровичем Черевиным. Если по вооружению секретных агентов они были согласны, то дать казакам конвоя револьверы не хотели ни в какую. Это оружие офицеров. Только устроенное на полигоне показательное соревнование между секретными агентами и казаками конвоя смогло переломить их мнение.

Результатом этой показухи стал полный проигрыш кубанцев со стандартным вооружением конвоя агентам, вооруженным револьверами. Даже ввосьмером они условно не смогли защитить охраняемое лицо от нападения двух сотрудников секретной охраны. При этом казаки конвоя «гибли», не успев применить оружия. Даже один из офицеров первой кубанской сотни, присутствовавший на этих соревнованиях, не успел достать из своей шикарной кобуры стандартный русский «смит-вессон». Да и шнур, который крепился к рукояти револьвера, а потом к шее сотника, несколько мешал офицеру условно вести прицельный огонь по нападавшим.

А когда я и ещё один агент, которому очень понравился показ стрельбы по-македонски, и мы с ним хорошо потренировались, стреляя с двух рук, за девять секунд поразили двадцать четыре мишени, вопрос о необходимости вооружения казаков конвоя револьверами как бы решился, но не до конца. Черевиным было принято соломоново решение: все тридцать секретных агентов, приданных Конвою Его Императорского Величества, будут вооружены револьверами, даже двумя. А вот из казаков вооружены будут только личники – тридцать два человека, по восемь казаков из каждого взвода. Вот и получили на вооружение конвоя сто револьверов и по триста патронов на ствол. Каждый патрон пришлось выгрызать у Ширинкина с боем. А ещё сто кобур, из которых пятьдесят для открытого ношения и пятьдесят для скрытого. Понять логику, по которой было выдано такое количество чехлов для оружия, так и не смог. Скрытно револьверы должны были носить тридцать агентов. Если им выдают по два револьвера, то надо шестьдесят кобур скрытого ношения, если только один, то надо тридцать. А для открытого ношения необходимо всего тридцать две ольстры. Такая вот интендантская математика.

Данные воспоминания пролетели у меня в голове, пока я, подозвав Ромку, прилаживал у него на поясном ремне кобуру. Потом на нём же показал, как крепится наплечная для скрытого ношения. После этого дал команду десятку получить оружие и снаряжение. Через пятнадцать минут всем прибыть на бак судна в форме для тренировки, с поясной кобурой и револьвером. Проконтролировав получение под роспись нового для братов вооружения, направился в свою каюту, чтобы также переодеться для занятий. Не в парадной же форме по палубе кататься.

Через указанное время на баке передо мной стояла коробка три на три человека и Ромка, расположившийся на правом фланге. «А вот это проблема, – подумал я, глядя на привычный для наших первых занятий ещё четыре года назад строй. – Они же у меня на тройки разбиты. И сработались уже в них так, что понимают друг друга на подсознании. Ладно, что-нибудь позже придумаем».

– Господа казаки! Сегодня вы получили новое оружие – револьвер системы Смита-Вессона малой русской модели тридцать восьмого калибра, как говорят американцы, или три и восемь линии, как говорят у нас. Данное оружие выпущено небольшой партией для Конвоя Его Императорского Высочества, в котором вы теперь несёте службу, – я сделал небольшую паузу, оглядывая десяток, а потом продолжил: – Револьвер на двадцать пять лотов легче и на два дюйма и три линии короче русского «смит-вессона», который на четыре и две линии. Самовзводный. Патроны на бездымном порохе. Так как их не очень много выдано, в большей степени будем тренироваться вхолостую, сухую.

– Ага, в сухую! Опять семь потов сойдет, – тихо прошептал Сыч, то есть Савин Евгений, младший брат мужа Анфисы, но я его услышал.

– Казак Савин! – рявкнул я. – Если раньше с вас всех семь потов сходило, то теперь дюжина, а то и больше сходить будет. Вы теперь не только сами в живых остаться должны, но самое главное – сохранить жизнь государя наследника. Тебе это понятно, Евгений?

– Так точно, ваше благородие!

– А остальным?

– Так точно, ваше благородие!

– Вот и отлично. Продолжу. На тридцати-сорока шагах данный револьвер нисколько не уступает офицерскому револьверу. Ну а дальше личников расстояние как бы не особо должно волновать. Это уже забота других колец охраны. Вы последний рубеж, и вас не должны пройти. А чтобы не произошло такой беды – придётся многому учиться. Сегодня первое занятие будет посвящено новому оружию и первым азам работы с ним. До Благовещенска будете заниматься по шесть-восемь часов тем, что я вам сегодня покажу. А по приезде в город, где у нас будет длительная остановка, начнём изучать тактику действия личников в различных ситуациях.

– Вашбродь, дозвольте вопрос? – несколько нагловато обратился ко мне старший урядник из забайкальских казаков, которых человек десять подошли к крайней каюте на носу, чтобы понаблюдать за занятием.

– Задавайте, урядник, – ответил я, заранее готовясь к какой-то каверзе. С забайкальским взводом казаков мне ещё не приходилось плотно общаться. Присоединившийся в Иркутске, данный взвод был пока на вторых ролях в охране цесаревича, которую несли кубанцы.

– А что это за таки… тактика такая? И какие ситуации? Охраняй, и всё, – урядник победно огляделся вокруг.

– Государь наследник будет совершать поездки, как сейчас на пароходе или корабле, следовать верхом, на коляске или ходить пешком, – начал я ответ. – Вы должны будете его охранять в это время. Защищать, когда он будет дома, в рабочем кабинете, в присутственном месте, во время приёмов, встреч с народом, балов. Должны будете быть готовы спасти цесаревича во время урагана, наводнения. При нападении бандитов. Для всех этих условий имеются определённые действия, которые надо выучить так, чтобы их делать не задумываясь.

– Что же, вашбродь, по-вашему выходит, что мы ничего не умеем? Так, что ли? – с усмешкой спросил ещё один урядник, стоящий рядом с задавшим первый вопрос казаком.

– Что-то, как хорошие казаки, умеете, иначе вас бы в конвой государя наследника не взяли бы. Но! Как телохранители вы пока не обучены. Если не верите, давайте проведём небольшую учёбу. Вы урядники, так как стоите впереди, первая пара личников охраны цесаревича. Стоящий за вами казак станет государем наследником, которого вы охраняете. А еще два казака за ним – вторая пара личников, – я указал рукой на трёх казаков. – Очень хорошо, что вы с винтовками. Судя по всему, сотник Шадрин своё дело знает. Итак, вы готовы?

Оба урядника, усмехаясь, посмотрели мне в глаза, а потом мотнули головой в согласии. Не дожидаясь кивков остальных казаков, я выхватил из кобуры револьвер, взвёл курок и навёл его между урядниками, при этом заорал, надрывая связки, пытаясь психологически задавить условных противников:

– Оружие на палубу, су…! Быстро! Стреляю… – выстрел перед ногами казаков, а дальше пошёл малый петровский загиб вперемешку с требованием бросить оружие.

Ошалевшие от выстрела и такого напора казаки застыли столбом, потом казак, который должен был изображать цесаревича, со стуком уронил свою винтовку на палубу, за ним бросили винтовки остальные. Я убрал револьвер в кобуру, а потом, изобразив правой рукой пистолет, выстрелил пять раз. Паф, паф, паф, паф, паф, переводя палец с одного казака на другого.

– Итак, господа казаки, – спокойно продолжил я. – Конвой убит, цесаревич тоже. Вы свою задачу, господа, проср… провалили, потому что к ней не готовы.

– Сняголов дурной, – произнёс первый из разговорившихся урядников и, сняв папаху, вытер ею вспотевшее лицо. – Нам говорили, что окаём, но чтобы такой…

– Что-то не устраивает, урядник?

– Ваше благородие, да не будет никогда офицер в государя наследника стрелять, – заговорил второй урядник, также вытирая лицо папахой. – Ни в жизнь такого не будет.

– Будет или не будет, об этом поговорим позже. Надо до вас всех кое-какую информацию довести, чтобы шоры с ваших глаз упали…

В это время, расталкивая казаков, на бак парохода пробился сотник Шадрин, который в последний момент чуть не упал, споткнувшись о винтовку, валяющуюся на палубе.

– Что здесь происходит, хорунжий? Что за выстрел?

– Господин сотник, я попытался на практике доказать казакам забайкальского взвода, что нести службу как личная охрана цесаревича, несмотря на все свои умения, они ещё не готовы.

– Тимофей Васильевич, а для этого обязательно надо было стрелять?

– Думаю, Михаил Петрович, после сегодняшней демонстрации нам будет легче найти общий язык со станичниками. Не так ли, урядник?

– Так точно, ваше благородие. Старший урядник Лагунов, – натянув папаху на голову, казак вытянулся во фрунт.

– Оружие подберите, господа казаки. Если хотите посмотреть занятие дальше, то разойдитесь по борту. Тем более, восемь казаков из вашего взвода скоро получат такие же револьверы и будут заниматься по такой же схеме. Проведению занятий не мешать, не прерывать. Каждые двадцать минут буду делать перерывы, во время которых можно будет задавать вопросы. Всем понятно?

– Так точно, – дружно рявкнули в ответ и забайкальцы, и мой десяток.

После этого казаки, подобрав с палубы винтовки, быстро стали выстраиваться вдоль борта, и количество их после выстрела выросло почти до двадцати человек.

– Ловко вы их, Тимофей Васильевич! Они ваши команды теперь быстрее моих выполняют. А я-то сначала подумал, что бунт казаки творят. А вы, оказывается, с ними занятие такое интересное провели.

– Михаил Петрович, подскажите, а что означают слова «сняголов» и «окаём»? Впервые слышу, – задавая вопрос, я отвел сотника в сторону, чтобы нас не слышали казаки.

Из объяснения сотника я понял, что на старославянском сняголов – это сорвиголова, лихой головорез, а окаём – полный отморозок по понятиям девяностых годов моего мира. В общем, по мнению сотника именно такие и становились лихими атаманами да князьями в ушедших веках.

Нашу беседу с Шадриным прервал какой-то гражданский тип, закутанный в теплый халат длиной до пола.

– Господин сотник, не соизволите ли сообщить, что здесь происходит? Почему такой шум? Немедленно прекратите его и стрельбу!

«А это что за хрен с бугра?» – успел подумать я про себя, прежде чем Шадрин заговорил.

– Сотник Шадрин. Сударь, представьтесь. С кем имею честь разговаривать?

– Надворный советник Лихачев Алексей Александрович. Следую в Хабаровку в канцелярию наместника Дальнего Востока государя наследника цесаревича великого князя Николая Александровича.

Мне показалось, что сейчас этого гражданского подполковника разорвет от спеси и самодовольства. Такого апломба я не видел давно. Если только у того чиновника из Горного управления, который погиб при уничтожении банды Золотого Лю. Ни фамилии, ни звания его я уже не помнил. Но там самомнения было не меньше, если не больше. В общем, мало того что дурак, так еще и в образе, который между тем продолжал вещать.

– Сотник, я требую прекратить этот шум!

– Ваше высокоблагородие, что-то требовать от сотника и меня имеет право цесаревич и, может, ещё человек десять, включая его императорское величество. Перед вами два обер-офицера лейб-гвардии отдельной сотни Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя Цесаревича личного конвоя. Этот пароход выделен для личного состава конвойной сотни, её вооружения и снаряжения. Каким образом вы оказались на данном пароходе? – с каждой фразой я подпускал всё больше и больше металла в свой голос. – Как я думаю, данным вопросом в Благовещенске займутся представители жандармского корпуса.

Ни разу не видел, чтобы человек так быстро преображался. Только что был самодовольный и спесивый индюк, а через мгновение перед вами воришка, которого поймали за руку. Затравленный и бегающий по сторонам взгляд. Какая-то съежившаяся фигура. Надворный советник как-то разом стал меньше ростом.

– Господин хорунжий, понимаете, на пароходе, который выделен был для канцелярии его императорского высочества, мне не досталось каюты, которая соответствовала бы моему положению. А на этом пароходе капитан – мой дальний родственник. Вот я с ним и договорился. Я не думал даже, что нарушаю какие-то инструкции и положения, господа.

Лихачев начал потихоньку оживать. Что же, добьем шпака.

– Ваше высокоблагородие, а вы, оказывается, находчивый и решительный человек, – восхищенным голосом заговорил я. – Только вчера цесаревич в моём присутствии вместе с его превосходительством Сергеем Михайловичем Духовским искали предприимчивого, смелого и решительного человека, который бы возглавил гражданскую администрацию острова Сахалин. Желательно в чине надворного советника, чтобы было место для роста. Завтра в станице Буссе я обязательно расскажу о вас его императорскому высочеству.

Алексей Александрович удивил ещё раз. Выражение его лица, фигуры, облика по мере моего повествования опять менялось разительно: ожил, расправил плечи, герой, насторожился, сломался. Прошептав что-то похожее на «честь имею, господа», от нас с сотником уходила сгорбившаяся фигура со старческой шаркающей походкой.

– Да-а… Тимофей Васильевич, умеете вы с людьми разговаривать, что с младшими чинами, что с высокими. Как бы господин Лихачев пулю себе в висок не пустил от такой перспективы, – ухмыляясь, произнёс Шадрин, глядя в спину надворного советника, который уже дошел до лестницы, по которой надо было подниматься на палубу с люксовыми каютами.

– Такие не стреляются, Михаил Петрович, – ответил я, задумчиво наблюдая за Лихачевым. – Давайте поспорим на пачку патронов, что сегодня вечером он придёт ко мне, чтобы вручить взятку или как-то по-другому попытается отблагодарить за несколько изменённую в его пользу информацию для цесаревича.

– И вы примете мзду, Тимофей Васильевич? – удивлённо посмотрел на меня сотник.

– Ну что вы, Михаил Петрович. Додавлю этого мозгляка и заставлю его написать расписку, что он будет работать на секретную часть охраны его императорского величества. Такие обычно стучат как полковые барабаны.

– Что делают, Тимофей Васильевич? – округлил глаза Шадрин.

– Пишут агентурные донесения на всех с такой скоростью, как барабанщик палочками стучит по музыкальному инструменту, который называется барабан.

Сотник захохотал, показав ровные и белоснежные зубы, которым можно было только позавидовать.

– Ну, вы и уморили меня, Тимофей Васильевич. Стучит как барабан, – вытирая выступившие слёзы, произнес Шадрин. – Вы сами придумали такую аналогию?

– Нет, это полковник Ширинкин так выражается. Ещё он говорит – стучит как дятел в ж…

Сотник опять весело рассмеялся, я же, посмотрев назад, увидел ожидавших начало занятий казаков. Пора заканчивать веселье.

– Извините, Тимофей Васильевич, ещё один вопрос. Я пока так и не понял, а каковы ваши обязанности в сотне? На адъютантские не похожи, – уже серьёзно спросил Шадрин.

– Михаил Петрович, охраной его императорского величества командует генерал-лейтенант Черевин, а замом у него полковник Ширинкин, который организует взаимодействие с Министерством внутренних дел, корпусом жандармов, войсковыми подразделениями, руководит секретной службой и всё в таком роде. Вот и я в нашей сотне буду осуществлять такие же обязанности. Плюс боевая подготовка конвойцев и личников.