О. Пафнутий (радостно). Слышишь, Никодимушка? Христа, истинного Бога нашего, знает! Знает, что Он, Батюшка, кровь за нас пролил. Блаженненькая, имя свое не помнит, а это помнит. Молиться-то Ему умеешь, знаешь какие молитвы?

Русалочка (тихо). Не знаю. Ты меня научи, расскажи.

О. Пафнутий. Научу, научу, девочка. Как же, надо молиться Царю Небесному. Коли ты заблудилась, мы тебе хлеба дадим, молитву тебе скажем, а потом домой тебя отведем, буде помнишь, где жила.

Русалочка. Я не помню! Не знаю! Я нигде не жила! Я здесь хочу жить, с тобой. Ты меня молитве научишь.

Никодим. Ее в лес надо выпустить.

О. Пафнутий (с укором). Опять ты за свое! Как это дитя в лес выпустить? Христос говорил: не мешайте детям приходить ко Мне, а я ребенка, голодного да холодного, в лес выгоню? Как хочешь, Никодимушка, а у меня рука не подымается. Мы дитя принять, обогреть, научить должны. Коли нет у нее дома – пусть с нами живет во славу Царя Небесного, Он же есть Покров, Сила и Милосердие!

Никодим (ровно). Аминь.

О. Пафнутий (гладя Русалочку по голове). Коли нет у тебя приюта, девочка, живи, Бог с тобой.

Никодим. Благослови, о. Пафнутий, к обедне ударить.

О. Пафнутий. Повремени. (К Русалочке.) Так молитв не знаешь, Аннушка? А что ж ты знаешь? Умеешь что-нибудь? Вспомни-ка.

Русалочка. Я… песни знаю. Разные песни я на поляне играла. Я тебе потом спою.

Никодим. Вместо молитв – игрища знает.

О. Пафнутий. Что ж? И песня молитва. Как кому дано. Чистой душе все чисто. Ты думаешь, жаворонок в поднебесье не молится Творцу? А ведь как звонко да весело заливается. Все земные голоса – Богу хвала. Иди, Никодимушка, Господь с тобой, благовестить время.

(Никодим подходит под благословение, не глядя на Русалочку, и удаляется по направлению к часовне.)

Вправду, Аннушка, не помнишь отца с матерью?

Русалочка. Отца с матерью? Не знаю. У нас все тетки… (Быстро.) У меня тетка была.

О. Пафнутий. Так. А где же она теперь?

Русалочка. Не знаю.

О. Пафнутий. Бедненькая ты! Родительской ласки не ведаешь.

Русалочка. Еще дядиньки были… Старенькие, как ты. Только ты лучше, добрее! Такого не было, – такого доброго! Я всегда буду с тобой. И молиться научи меня, дядинька! А я тебя песням своим, коли хочешь, научу!

О. Пафнутий (смеется). Ишь, какая шустрая! У нас свои есть песни, молитвенные. (Подумав.) А ты Никодима не бойся, Аннушка. У него душа Христу предана. Подвиг его строгий. Он послушание исполняет, а, верно, праведней настоятелей своих. Ему Господь в премудрости своей открывается, книги он святые читает, всякое слово Божие ему известно. А я по простоте Бога моего хвалю, былинки из земли подымаются, я слушаю и жизни радуюсь, о Творце думаю. Может, Господь не взыщет на моей простоте.

(Раздается удар колокола. О. Пафнутий крестится. Русалочка глядит на него и тоже крестится. Колокол звучит все громче, властнее и чаще. О. Пафнутий, незаметно для себя, начинает петь, дрожащим, старческим и тихим голосом. Русалочка чуть слышно вторит ему в конце, глядя на него и стараясь запомнить слова.)

О. Пафнутий.

Тебя хвалим, Творец земной и небесный,
Тебе славу поем, Вседержитель,
милосердие Твое, крепость и сила
благословенны да будут вовеки;
в Тебе свет, упование и жизнь,
да пройдет по земле Твоей имя Твое.
Тебя хвалим Творец земной и небесный.

(Колокол звучит.)

Занавес.

Картина третья

(То же место в лесу, у кельи. Послеполуденное жаркое время. Около стены кельи, на камушке вроде скамьи, сидит о. Пафнутий и с усилием плетет лапоть. У начала просеки стоит Никодим, и, приложа руку к глазам, внимательно смотрит вдаль, в сторону озера.)

О. Пафнутий. Что там глядишь, Никодим? Что видать? Идет, что ли, кто?

Никодим (после молчания). Нет, никого. Только она, никак, опять купается.

О. Пафнутий. Аннушка? А пусть купается, Христос с ней. Время жаркое.

Никодим. Как ни взглянешь в ту сторону, – все что-то белеет на озере. Все она купается. Все ей жарко. И после вечерен купается. Звезды уж вчера затеплились, роса пала, а она – на озеро пошла. Все ей жарко.

О. Пафнутий. Нет в воде Божьей греха. Пусть дитя купается во славу Господню. Мысли у тебя какие-то, Никодим. Не разберу какие, а только неладные. Полно, не враг ли тебя смущает? Искушения-то нам посылаются невидимые, от нашего сердца.

Никодим (молчит, смотрит, потом опускает руку и делает два шага к Пафнутию). Нет, отче… А вот я вчера о нас с тобой думал. Жили мы в селении… Люди к тебе приходили. Ты им помогал, молился с ними. И возлюбил тебя Господь за святую жизнь, силу исцеления болящих тебе дал…

О. Пафнутий (испуганно, махая руками). Что ты, что ты! Остановись! Грех это! Какой я святой! Грешник я великий.

Никодим (не слушая). И захотел ты подвига труднейшего. Захотел от людей удалиться, от себя отречься, чтобы прямее молитва к Господу шла. И я того подвига жаждой возгорелся. Ты меня от себя не отринул, и принял я на себя послушание. В тишине мы жили, да в труде. А ныне люди нас нашли, и нет в нашем подвиге той сладости, да строгости. Как мыслишь об этом, отче?

О. Пафнутий (отложив лапоть). Ты про Аннушку? (Помолчав.) Вот что скажу тебе, Никодимушка. Ты не взыщи, я тебе по моей простоте скажу. Ты вот говоришь, что восхотел я подвига и сюда в келью удалился. Не знаю, Никодимушка. Я о том не думал, а страшны мне люди стали, страшно жить с ними. Какой я святой? Как смею исцелять? Впору мне свои грехи замолить. Здесь сердце мое веселится, и не труд мне здесь, а легкость великая. Может, ты лучше знаешь, может, это грех, а только любит мое сердце и солнышко, и воду, и былинку малую, и Господа Бога, все сотворившего, Ему Единому хвала во веки веков.

Никодим. Аминь. Отче Пафнутий, люди тоже создание Его. И если ты от людей отрекся не во имя труда тягчайшего…

О. Пафнутий. Я не отрекался от человеков, Никодимушка. Говорю тебе – страшно мне с ними. Страшно, очень их много стало. И удалились они от Господа, а мне, недостойному, не под силу их учить да наставлять. Это Христос меч принес на землю, а я только раб Его, я не учитель. Очень томилось сердце мое. Я, может, не от крепости, а от слабости моей, да любви, в пустыню ушел. Господь душу мою без хитрости сотворил, да не взыщет Он на моей слабости.

Никодим. Послушание я принял на себя не от любви, а от ревности.

О. Пафнутий. Знаю, Никодимушка, знаю. Твой подвиг строгий. Ты, может, куда достойнее меня. Тебе Господь разумом открывается. Всякое слово Божие тебе по книгам известно. Ты трудов для Господа не жалеешь. Да с тебя и спросится много, потому тебе много дано. Соблюдай в строгости свой подвиг, Никодимушка.

Никодим. Уединившись в Боге – от всех людских соблазнов мы должны бежать. А к нам пришел другой – и ты принял его.

О. Пафнутий. Это ты опять про Аннушку? Да разве она человек? Она – Божье дитя. Живет, как былинка, звездам да воде радуется. От нее разве страшно? Она совсем не человек.

Никодим. Может, и не человек.

О. Пафнутий. Что она тебе сделала? За что гонишь ребенка? Нет, неладные у тебя мысли, Никодим. Я – великий грешник перед Господом моим, а у ребенка душа чистая. Я ее тебе в обиду не дам. Как выгоню ее во имя Божье? Сам знаешь, сказано: милости хочу, а не жертвы.

Никодим. Сказано еще: кто не оставит мать свою, и отца своего, и дом свой и не пойдет за мной – тот недостоин Меня.

О. Пафнутий (грустно). Тебе книги разума больше открыты, чем мне. А все ж Аннушку ты у меня не обижай. Пусть живет.

Никодим. Благослови, отец Пафнутий, на колодезь за водой идти.

(В это время вбегает Русалочка, веселая, с мокрыми, распущенными по плечам, волосами. Она в той же старенькой рясе, в волосах у нее водяные травы, цветы. Она держит венок, сплетенный из круглых желтых купав. Она не замечает Никодима и прямо бросается к о. Пафнутию.)

Русалочка. Дединька! Добренький ты мой! Ты лапотки плетешь? А я на озере была. И посмотри-ка, дединька, я тебе… (Вдруг видит Никодима и останавливается, не смея продолжать.)

О. Пафнутий (поспешно). Иди-ка, Никодимушка, за водой. Ведерко у колодца. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Никодим. Аминь.

(Подходит под благословение и удаляется.)

О. Пафнутий (ласково). Ну что, Аннушка? О чем задумалась?

Русалочка (проводив Никодима глазами, тихо). Я его боюсь, дединька.

О. Пафнутий. Полно-ка, чего бояться. Он зла человеку не сделает. Мы с тобой неразумные, а он слово Божье постигает. Нам не дано, а ему дано.

Русалочка (задумчиво). Я этого не знаю, дединька. А только у него глаза – как две свечки восковые, вот что у вас в часовне, чуть теплятся. А у тебя, дединька, глазки словно звездочки ночью. Я тебя не боюсь, а его боюсь.

О. Пафнутий. Ты Бога бойся.

Русалочка. А Бога я не боюсь. Ты сам сколько раз говорил, что Бог – добрый, добрее всех людей. Если Он даже добрее тебя – зачем же Его бояться?

(Садится около о. Пафнутия и начинает разбирать цветы. Потом вдруг вскакивает, с венком из желтых купав в руках.)

Дединька! Я и забыла! Ведь это я тебе на озере сплела! Посмотри, хорош?

О. Пафнутий. Хорош, хорош. Красивый. Божьи цветочки.

Русалочка. А примерь-ка! Дай я тебе надену.

О. Пафнутий (смеется). Что ты, что ты, затейница! На скуфейку, да венок!

Русалочка. Сам же сказал – Божьи цветы. Гляди, как хорошо! Ты совсем мой стал, в цветах! И скуфейка видна. По скуфейке, по краюшку, купавы озерные. Слышно тебе, как они пахнут?