Читать книгу: «Как просто. Книга стихов»

Шрифт:

ISBN 978-5-0051-8980-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НОСТАЛЬГИЧЕСКИЙ ПЕПЛУМ

Люблю я, братцы

Из юбилейного цикла

Люблю я, братцы, по старинке,
бродить дорогами в пыли
и собирать в ладонь росинки,
рукой качая ковыли,
и верить – мир устроен просто,
как слово «нет» и слово «да»,
что с первых дней и до погоста
для всех горит одна звезда.
Ногой босой ступать по травам,
в которых небо и цветы.
Ты дал мне, Боже, это право —
смотреть на звёзды и кресты.
Чтоб верить в жизнь и чтить могилы,
молиться, молча, у икон,
любить, любить – ты дал мне силы
в тот день, когда я был рождён.

27.10.2018

Юношеское ностальгическое

Из юбилейного цикла

В берёзовой роще у дома
кукушки считают деньки,
я юн, и с тобой мы знакомы,
шаги твои в травах легки.
Слышны они слева и справа,
над речкой поднялся туман,
он, молча, ползёт к переправам,
а солнце крадётся к домам.
Пастух гонит сонное стадо,
и мы провожаем его,
и ты мне как будто бы рада,
и осень ещё далеко.
Поют петухи перекличку,
в туманах сменив соловья.
Ты крутишь задорно косичку,
смеётся деревня твоя
над парнем с рабочих окраин,
панельных трущоб городских.
Читаю, насмешку читаю
в глазах голубых, колдовских.

28.10.2018

Ностальгический пеплум

Из юбилейного цикла

Река Уфа. Тень Пугачёвских сопок,
и где-то в плавнях бродит Салават.
В намокших джинсах высыхает хлопок
Montan-ой местной жестко-грубоват.

Нас трое в лодке и одна собака.
А там, на Темзе, Джером К. Джером,
(и как гладка, и так бела бумага)!
Мы с Салаватом за его окном.

Клюёт чебак, подлещик и сорожка,
и пескари длиной в ладонь руки.
Слегка занудно в уши лезет мошка,
а Емельян поднял свои полки.

Красноуфимск не выдержал осаду,
казаки пьют хмельную сон-траву.
А нам бы просто не попасть в засаду,
на поезд сесть и покорить Москву.

Где жжёт огонь в ковше Олимпиада
(и лишь одних американцев нет),
двенадцать лет до полного распада,
молчит Таганка, замолчал поэт.

Трещат над сопкой шумные сороки,
и Пугачёв ещё не убиен,
ещё не все известны даты, сроки.
Ещё поет со сцены Джо Дассен.

Мы у костра, а в небе тают звезды,
в Уфу со свечек оплывает воск.
К огням жучки скребутся по берёсте,
в траве кузнец стрекочет – виртуоз…

24.11.2018

Сегодня, тридцать лет спустя

Из юбилейного цикла

Сегодня, тридцать лет спустя,
Опять осада Ла-Рошели,
Чертить по судьбам параллели,
На всё смотреть полушутя.

Когда прорехи есть в строю,
Ты весь из олова и стоек.
А первый тост фатально горек
За тех, кто где-то там, в раю.

И вспомнишь: бравый зампотех*,
Он твой сапог срезает ловко,
Освобождается сноровка
Идти до Бога без помех.

Но болью рук родных тепло,
Что разрывает расстоянья,
А я уже стою на грани,
И ты идёшь смертям назло.

Уходит дамочка с косой,
У полосы несжатой мама,
Закрыв меня, стоит упрямо,
А я голодный и босой.

Не тороплюсь коснуться звёзд…
Под утро продолжают сниться
Немых друзей живые лица…
И поднимаю первый тост.

*Зампотех – заместитель командира роты по технической части.

Декаданс

Из юбилейного цикла

Ты искал квадратуру круга,
необъятность не мог объять.
За окном бушевала вьюга,
выстывала за ночь кровать.
Ты на звёзды смотрел в колодцы,
на ладонях не видел схем —
там зияли прорехой донцы
нерешаемых теорем.
Сальвадорами да́ли мерил
и обменивал на рубли.
Всем вождям с трубкой мира верил,
что прекрасное есть в Дали́.
Но в Дали́ было так далёко,
а хотелось при жизни – в рай,
чтоб по полной, чтоб всё глубоко,
чашей полною через край.
Но стоишь у открытой две́ри
или, может быть, у двери́,
очень хочешь ещё поверить,
или просто поговорить…

21.11.2018

Огонь вечерний

Из юбилейного цикла

Ты видишь вновь огонь вечерний
небесных далей и кочевий,
ступив ногой на Млечный путь,
толчком вселенную качнуть.
Но неуверенная поступь
мешает всё познать на ощупь,
на вкус, на запах или цвет,
а за спиной парад планет.
И тень померкнувшей Эллады,
эфес от сломанной эспады.
И все слова звучат в рефрен,
и твой разрушен Карфаген.
И уплывает каравелла
под «болеро» Maurice Равеля,
со шпагой мальчик постарел,
а в небесах амур без стрел…

Но тает снег в его ладошке,
и солнце прячется в лукошке —
нехитрой клоунады трюк,
аплодисменты… ловкость рук…

07.11. 2018

Ноябрь 28 – е

Из юбилейного цикла

Не люблю свой ноябрь: в нём погода нема и фальшива.

Не люблю его снег, тот, который крупою в лицо.

Не торопятся дни, и в часах стрелки крутит лениво

Бог в забавах своих, наметая сугроб на крыльцо…

Белым снег, белым стих, белым дым в белом мареве бели.

В белой гвардии снов у домов замерзают полки.

И метут над страной, завывая, как волки, метели,

И трещат у дверей под замком от зимы косяки.

Но котельная топит, и небо коптит над трубою,

И тепло по домам нескончаемо гонит насос,

Значит, я ещё жив и не треснул от счастья губою,

И до белых одежд этот мир не дожил, не дорос.

Выхожу я во двор – в снежный двор на привычный мороз…

40 Лет ВЛКСМ

Ветры крутят земные сферы,
сквозняки продувают шар.
Есть желанье закрыть портьеры
и не видеть ночной Монмартр.

Разлетелся Париж по свету,
эх, забыть бы о нём совсем.
Рядом улица сквозь планету —
«Сорок лет ВЛКСМ»

И кручусь я на ней, как белка,
и рулю свой вопрос-ответ.
С кем сегодня «забита стрелка»,
чьих сегодня в помине нет?

«Савва Сербский» звучит набатом,
над крестами снега кружа́т.
И стоим мы под снегом с братом:
– Где же сила и правда,
брат?

Вкусом из детства

Вкусом из детства в мундире картошки.
Льётся из крынки в стакан молоко,
ломоть ржаного, на блюдечке крошки;
домик в деревне, сезон отпусков.

Лает Трезор во дворе у забора
и сторожит незакрытую дверь,
дед возвратился с ночного дозора,
утро встречает колхоз без потерь.

Утро встречает «Заря коммунизма»,
и горизонты за лесом видны,
солнце вливается тёплой харизмой
в каждого жителя лучшей страны.

Всё ещё живы.
Гагарин и Брежнев
слева божницы* под богом висят,
бабушка ножичком ломтики режет
«Докторской», круглой, за два пятьдесят…

*Божница – подставка под иконы, киот.

КАК-ТО ТАК

Как просто

Как просто – первым было слово
и всей материи основа
стояла во главе угла.
Яйцо над курицей смеялось,
рассвету солнце улыбалось,
жужжала над цветком пчела.

Как просто – ты сказала: – Здравствуй.
Вот я, бери меня и властвуй.
Мы можем жить и в шалаше,
но чтобы комнат было восемь,
давай у Бога их попросим,
рисуй его в карандаше.

Как просто – белый лист бумаги,
доспехи Бога – латы, краги
и сострадание в глазах.
Несутся дни, проходят годы,
меняя страны и народы
в лесах, в горах и во дворах.

Как просто – внуки ходят в гости,
к дождю скрипят в суставах кости,
призывней купола церквей.
На лето – сад, цветы на грядках,
оставлен город в стройплощадках,
но комнат в доме только две.

Как будто ни при чём

Олегу Ягодину

Для куртки с шапкой – личный номерок,
здесь всё берёт от вешалки начало,
программку в руки вместо опахала,
а лицедейство наше не порок.

Давай опять без паузы начнём
и не закончим до финала действо,
продолжит Ричард совершать злодейства,
а мы с тобой как будто ни при чём.

Ведь мы с тобой совсем «не при делах»,
но ждёт антракт неравнодушный зритель,
он здесь один – по праву, победитель,
а мы паяцы на его зубах.

Он перемелет тонкости игры
с тирамису под кофе с карамелью
и нарисует графику пастелью
там, где в постели сразу три сестры.

Так был ли мальчик, разве в этом суть?
Рояль в кустах молчит без пианиста:
где Летний сад открыт для интуриста,
там, где Крылов задумчивый чуть – чуть.

Ты идёшь босиком по дороге

Ты идёшь босиком по дороге,
На устах и в улыбке вопрос:
– Кто омоет уставшие ноги,
Что расскажет воскресший Христос?
А вопрос не допрос, но похоже,
Вышло время Марий Магдалин,
Не согреть им озноб твой на коже,
И не создан ещё аспирин.

Тайны вечере скрыты от взора,
И голгофа стоит без креста.
На дорогах до Рима дозоры.
И молитвы не тронут уста.
Впереди силуэт на осляти,
Горизонта размытый обрез,
Не по силам Афине Палладе
Щит подставить под манну с небес.

И ничто в этом мире не вечно
(Эпикур, Диоген и Сократ),
Доверял им всецело, беспечно,
Отстранённый от службы Пилат.
И закончил он жизнь на дороге…
Для него это был не секрет —
Если смерть замерла на пороге,
То тебя для неё как бы нет.

Внук в окно смотрел, как падал снег

Женьке

Мудрец Пилат был «добрый человек"*,

но больше смерти он боялся слова.

За ним был Рим, а в Риме вся основа,

основа Рима таяла, как снег.

А Этот знал – есть после жизни жизнь,

и что не раз ещё душе родиться,

чтобы в потомках словом повториться,

и впереди есть век себя постичь…

Он преломлял свой хлеб и пил вино,

Он знал, как больно в тело входят гвозди,

как гвозди с хрустом рвут в ладонях кости,

что это всё терпеть Ему дано.

А на дворе был двадцать первый век,

мы с сыном шли, друг в друге повторяясь,

светило солнце, в стеклах преломляясь,

и внук в окно смотрел, как падал снег.

* «Добрый человек» – М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Параллели

И вот она, вся от «Шанель»,
заходит в новенькой шинели
(шинель рифмуется с постель),
а ветер крутит параллели.

Шумят шторма у мыса Горн,
Бермудом треплет треугольник;
кино и немцы… есть попкорн,
есть белый снег – почти покойник.

От реагентов почернел
(дороги чёрные в России),
и чьи-то руки ищут мел
переписать судьбу мессии.

Успеть до крика петуха
отречься трижды, это ж надо!
По совокупности греха,
по совокупности расклада.

На веки. Присно. Даждь нам днесь
один серебреник на сдачу,
Шанель. Кресты. Благая весть.
И за свечой святые плачут…

Знать бы только

Чьё-то «счастье не за горами»*,
Но не в реках Уральских гор.
Мы крутили свой глобус сами,
Помню, пили тогда «Кагор».
А «географ» кричал: -Амбарчик!
(То ли бухта, то ли село?).
Он твердил: – Там заветный ларчик!
Там в другие миры окно!
«Математик» рубил глаголом
И считал корабельных крыс,
А «историка» клял монголом,
Разделимостью биссектрис.
Параллельность была в границах
И директорский жгла каблук.
Не менялись поэты в лицах,
«Англичанку» любил «физрук».
Всё обычно и по программе,
Под устойчивый политес:
Всё сводилось к банальной драме,
И в поэта стрелял Дантес…

Моет камень привычно Мойка,
Ищет счастье народ с утра,
Счастье есть, там его – хоть сколько,
Знать бы только, где та гора…

* «Счастье не за горами» – арт объект на набережной реки Кама в городе Пермь

Зима, твои руки белые

Ах, зима, твои руки белые
Мне за шиворот сыплют снег,
Губы алые, заиндевелые,
И глаза под покровом век.
Я согрею тебя дыханием,
В душу вылью бокал вина,
Я горю этим диким желанием…
Разве это моя вина?

Я к тебе прибегал по снегу,
Чтобы губы твои целовать,
Но в сугроб ты меня: с разбегу,
А мечталось к тебе в кровать.
Ах, зима, страсть моя голодная,
Можно плакать и водку пить,
Для меня ты всегда холодная,
Я привык вас с весной делить.

Как-то так

А сегодня как-то так:
минус восемь за окошком,
дочка дочку родила;
куртку к новеньким сапожкам
в тон и цвет жене купил.
На Урал ползут морозы,
снег под утро заходил,
зацвели в горшочках розы.
И на веточке лимон
набирает вес и силу.
На душе звучит шансон,
напрягает дворник жилу:
выметает белый снег,
и вокруг растут сугробы,
чтоб ходить мог человек.
Да и просто – чтобы, чтобы…

07.12.2018

Опять снега

Опять снега́, а ты грустишь.
Зачем, послушай?
Когда вокруг такая тишь
и ветры кружат.
В печи огонь, горят дрова,
стреляют сухо.
Мороз рисует кружева,
скрипит старуха —
берёза прямо за окном,
склонивши ветки,
(вы стеснены одним двором),
как две соседки,
где вам вдвоём встречать весну,
встречать рассветы,
смотреть ночами на луну,
на хвост кометы.

И, может, кто-то постучит
однажды в двери,
и скрип берёзы замолчит,
ему поверит…

Снежный человек

Вот и выпал снег.
Замёл дорожки.
Он пришёл сегодня, белый снег.
Я засунул в варежки ладошки,
Я сегодня снежный человек.

По двору слоняюсь, неприкаян,
Мне сегодня очень повезло:
Я тобой и ветром обнимаем,
Встану здесь морозам всем назло.

Вот стою, и мне себя не жалко,
От стыда пусть покраснеет нос,
На пути в снегу уселась галка,
Может, ворон? А к чему вопрос?

Орнитолог знает птиц по перьям,
Я не знаю птицу ни одну.
Снег идёт, ты смотришь с недоверьем,
Я же в сердце растопил весну.

Стал с утра я снежным человеком,
И к себе такому не привык,
Во дворе с тобой стою под снегом,
С бабой снежной нежный снеговик.

Теперь пойдём

И выпал снег… теперь пойдём
в нём оставлять следы и мысли.
А там, на кухне, – чай вдвоём,
и соль давно избитых истин,
вкус чабреца и вкус конфет
(а в них какао и орешки),
и над столом неяркий свет,
дымком подёрнуты пельмешки
на блюде ярко-голубом,
и простота во всём святая…
Следы оставим за окном,
где белый снег уже не тает.

31.10.2018

Верить не перестану

«…это значит, что всё впереди,
но уже на другом берегу.»
Рюрик Ивнев

В дни молитвы души
верить не перестану,
не устану любить,
не устану дышать.
А когда от себя
в этой жизни отстану,
я с маршрута сойду,
чтобы снова начать
на другом берегу…
Буду ждать нашей встречи,
на другом берегу
свой костёр разожгу.
Пусть горит мой костер,
согревая твой вечер
на другом берегу,
на другом берегу…

Пусть плывёт млечный путь
и качаются звёзды
и срываются прямо
в ладони к тебе.
И пускай за окном
что-то шепчут берёзы —
это ветер и я
пробегаем в листве.

Слепит сегодня солнце между строк

Слепи́т сегодня солнце между строк,

и день в картинке запредельно ярок.

Пакетик чайный сильно занемог:

не пережил каких-то двух заварок.

И ты прилипла к телу моему,

такая суть живого, всех органик.

Вопросов нет: Зачем и почему

среди жары погиб во льдах «Титаник»?

В тот век, ушедший с дымом папирос,

где запах женщин с привкусом победы….

Волнует сердце солнце-абрикос,

и липнут к строчкам юные поэты.

Качнулись

Качнулись берёзы, качнулись осины,

и небо качнулось бездонностью сине.

Качнулись твои голубые глаза,

на горке за лесом качнулась гроза.

Качнулись дороги, ж.д. переезды,

в удушливом городе двери в подъезды.

В бетоне и камне качнулась река,

качнулся носок моего башмака.

Качнулся трамвай, за желаньем умчался

и, стоя в «депо», сам себе удивлялся —

он пулей носился, но не было пуль…

так просто, на август качнулся июль.

Екатеринбургский шансон

На Исети не тонут подлодки,
у Исети другой антураж.
Мы с тобой на прогулочной лодке
в городской заплываем мираж.
Где потухло вселенское око
и разрушена башня-маяк,
там Бажову теперь одиноко,
грустный Мамин стоит Сибиряк.

Но раскинулась лента проспекта,
и над ней не подвешен «кирпич»,
от объекта ведут до субъекта
Жуков, Свердло́в, Попов и Ильич.
В тупике Киров ходит уставший,
и Георгий торопит коня.
Отголоском религии павшей
сле́пит свет золотого огня.

Виден свет этот в каждом окошке.
Пусть шумит самый Главный Проспект,
мы с тобой постоим здесь немножко,
а коня к нам подгонит стратег.
И посмотрим на Ленина смело,
Бог не выдаст, спасёт от беды.
Кто-то сбоку хитро́ пишет мелом,
мелом нашей тревожной судьбы.

Исеть – река, на которой стоит Екатеринбург,
Вселенское око, башня-маяк – Екатеринбургская телебашня, разрушена в марте 2018 г.
Бажов П. П. – советский, уральский писатель, автор «Малахитовой шкатулки», бюст установлен
на «Плотинке» городского пруда, рядом с бюстом Д. Н. Мамина-Сибиряка.
Д. Н. Мамин-Сибиряк – русский, уральский писатель, автор романов «Приваловские миллионы»,
«Золото» и др.
Жуков Г. К. – «Маршал Победы» – памятник установлен на «Главном Проспекте»,
Свердлов Я. М. – председатель Всероссийского ЦИК, памятник установлен на «Главном Проспекте», напротив «Театра Оперы и Балета».
Попов А. С. – изобретатель радио, памятник установлен на «Главном Проспекте» рядом с «Главпочтамтом».
Ильич – Ленин В. И. – памятник установлен на «Главном Проспекте» на «Площади им. 1905 г.».
Киров С. М. – первый секретарь Ленинградского обкома ВКП (б), памятник установлен на Площади Кирова, в которую упирается «Главный Проспект» Екатеринбурга с восточной стороны города.
Свет золотого огня – памятник «Вечный огонь», расположен на площади Коммунаров, в которую упирается «Главный Проспект» с западной стороны города.
Мел судьбы – так горожане называют памятник Ельцину Б. Н., первому Президенту России. Расположен на улице Ельцина Б.Н, где-то сбоку от «Главного Проспекта».

Давай соврём

Давай соврем друг другу честно,
И ты мне скажешь: – Не скучай,
И что уже корица в тесте,
И ты зовёшь меня на чай.
Отвечу я: – Дела, работа,
Горит огнём план «ГОЭЛРО"*,
Что там за пятницей суббота —
Доставлю свет в твое село.
Чай закипит не на конфорке,
И в люстре десять тысяч свеч,
И оживёт узор на шторке,
Тут важно губы не обжечь.

*План ГОЭЛРО (государственная комиссия по электрификации России) – план электрификации РСФСР принят 21 декабря 1921 года.

Раскричалось с утра вороньё

Раскричалось с утра вороньё
(До чего же противная птица).
Ворон мудрый? Всё это враньё!
Почему в эту рань мне не спится?

За окошком машины шумят.
Кто их гонит, куда, спозаранку?
И трамваи по рельсам гремят —
Крутит утро привычно шарманку.

Тело чувствует лёгкую дрожь,
Летом редко приходят ознобы,
Душ горячий, меня уничтожь
И согрей от нечаянной злобы.

Утром нас разделили слова.
Птицы гнут тополиные кроны,
Как с похмелья болит голова,
Там не во́роны, просто воро́ны.

Я поездил по свету немало

Я поездил по свету немало,
Отдыхал от навязчивых грёз,
Но всегда возвращался усталый
В тихий край белоствольных берёз.

Ветер пел изумрудной листвою.
Малахитовый шёпот травы
Опьянял каждый раз с головою,
Только не было той головы.

И несло без особой причины
В раскалённый бетон городов,
Где так рано седеют мужчины
От ненужных забот и трудов.

Сердце болью всегда вспоминает:
В ярком солнце прозрачного дня,
Легкий ветер верхушки качает,
Рощи манят обратно меня.

А в полях ковыли колосятся,
В белых рощах поют соловьи,
Сказки леса под утро мне снятся,
В муравейниках спят муравьи.

Стрекочет кузнечик

Стрекочет кузнечик, в траве у кювета
петляет дорога. Кончается лето.
Листочком в гербарий ложится строка
расплющенной лужей из-под каблука,
упавшей бесследно росою с травинки
и капнувшей в сердце холодной дождинкой,
по кругу ползущей орбитой земли,
где все горизонты всё так же вдали.

И снова не спится с тобой до рассвета.
Туманна дорога. Кончается лето.

На душе скребутся кошки

В мозгах мышиная возня,
А на душе скребутся кошки,
Я к вам спешу, мои друзья,
Зажгите свет в своих окошках.

Давайте будем пить вино,
Хотите, можем выпить водки,
Рассмотрим у бокалов дно,
Рванём шансоном наши глотки.

Текут привычно мимо дни,
А было: вражеские танки.
И зажигали нам огни
Между боями маркитантки.

В любви купались и в крови,
Освобождая побережье,
Чтоб пели наши соловьи
И долетали в зарубежье.

Теряли мы своих друзей,
Когда отвагой козыряли,
Матрасы шили из гвоздей,
И нас самих друзья теряли,

Когда входили без ума
В любовный хитрый треугольник,
Любовь, и Вера, и сама
Надежда – славный наш полковник.

Давайте водку пить, друзья,
За те пустые полустанки,
Неблагородные князья,
В снегах застряли наши танки.

Разговор

– Привет!
– Привет! Ну, как дела?
– Да, всё течёт в привычном русле,
вокруг одни полутона́,
по вечерам бывает пусто.
– Ты всё одна?
– Не видишь сам?
Всё, как в учебнике с задачкой…
Зайди в аккаунт «Инстаграм»,
увидишь дамочку с собачкой.
Сменила только цвет волос,
но узнаваема, как прежде.
По выходным ходьба и кросс,
во всём спортивный стиль в одежде.
А также – дача, огород.
Зачем одной всё это нужно?
К свободе личных несвобод
уже привычно равнодушна.
– Как дети?
– Семьями живут.
Вернее так, живут не в браке.
Два раза в месяц забегут —
цветочки, торт (глаза на влаге).
А в отпуск посетила Крым,
ещё не разбирала фото —
есть дело к этим выходным,
и отдохну от огорода.
Ну, извини,
пора,
бегу.
Второй этаж, двадцать шестая —
когда нечаянно умру,
ты заходи на рюмку чая.

Ты посмотри

Вике

Ты посмотри, какой арбуз!
Нам привезли с попутным грузом,
пролив достался Лаперузам,
нам – ягод драгоценный груз.
Чтоб нежно сплёвывать зерно,
его хлебать не нужен лапоть,
а мякоть будет сладко капать,
и рано ставить на «зеро».

А осень золотом дворов
тебя встречать готово утром
привычным городским маршрутом.
Сентябрь уже без комаров
шуршится ветром в фонарях.
А там, зима не за горами,
Сибирь с горячими ключами,
и ты опять при козырях.

Мы будем дальше жить с грехами,
отмолим их в монастырях!

Ты ветер

Прозрачен сентябрь под открывшимся небом
дождинками в лужах, амбарами с хлебом.
И тяжесть застрявшей в умах чепухи
на белый листочек диктует стихи.

По трепетной строчке, а больше не надо,
я слышу шаги твои в такт листопада,
и ветер уносит их медью из труб,
касаясь до крови надкусанных губ.

Ты – ветер.
Ты – осень.
ты – шорох в деревьях.
где в давности лет затерялись кочевья,
куда с миражами ушли племена…
Ты – Осень…
Я помню твои имена.