Читать книгу: «20 лет», страница 2

***

Вова обладал немалым влиянием на друзей. Чем иначе объяснить то, что они ночью вынесли кровати из общежития и спрятали пружинные прямоугольники за котельной. Не отрезая как бы мост назад, но всё же вынесли довольно далеко. По пути столкнулись с ночными разносчиками дверей. Парни привычно тащили на себе двери снятые с подъездов на ближайшей улице. Кровати в общаге были ужасными, никакой матрас не компенсировал глубокую дыру в центре сетки. Просиженность до самого пола. Из-за чего невозможно было ни сидеть, ни лежать. О сне речи не шло. Кроме того, кровати были узки для народившихся качков-медиков, для их подруг и для раскладывания анатомических атласов формата А3. Ночной необходимостью стало воровство плоских полотен двери откуда-нибудь из подъезда поблизости. Дверь клали на опоры кровати и вот, она уже не звенела железом, а становилась по-спартански прямой и несгибаемой. Мягкая всякая ткань поверх и ты уже обладатель широкого ортопедического лежбища, ждущего тебя после пар. Двери приличных подъездов заканчивались. Было видно, что ночные носители устали, отдыхали на каждом этаже, тащили издалека. Вова пропустил их, обогнул своими друзьями и кроватями. Никто никому не удивился. Вова успел ещё раз нагнать и обогнуть несущих двери, когда шёл назад в комнату от котельной. Те правда запыхались, должно быть дверей вокруг общаги не осталось, искали новый Клондайк. Неработающий лифт мешал разворачиваться на крохотных площадках лестниц. Восьмой этаж, не шутка. В пустой комнате на троих, Вова, посылая подальше всех заглядывающих в проём, вбивал в дощатый, не крашенный после постройки пол, колышки для растягивания палатки. Его друг прибивал портрет Брежнева на длинную стену, второй на ранее вбитые гвозди развешивал гитару, горн и бардовый вымпел выданный за что-то кирпичному заводу №2. Было только два часа ночи и пятница, друзья никому не мешали. Раскладывание брезента, раскидывание одеял, сортировка учебников, что-то ещё заняло время, пока не сложилось задуманное. Посреди довольно большой и пустой комнаты стояла походная палатка на четыре персоны в окружении стен с разноцветными обоями, висевшими на крючках и гвоздях знатными советскими и походными атрибутами. Окно без штор с подоконником от края до края и почти до верха было заложено книгами и журналами. Вынуть из мегастопки что-либо, учебник, например, было страшно. Казалось, что эта тонна бумаги упадёт на тебя и долетит до палатки как лавина. В общем, сейчас в октябре, доставать что-либо с подоконника не требовалось. До сессии было очень далеко. Вове не нравился только встроенный шкаф в короткой стене. Но рубашки и джинсы тоже должны где-то жить. Он снял дверцы со шкафа и успокоился. Так стало отчего-то лучше. Друзья улеглись в палатку и уснули около четырёх утра. Дверцы-створки выставили на кухню, где курил весь этаж. Их быстро положили на разбросанные кирпичи превратив в скамейки. Кто-то из курильщиков, наверняка Миша, ушёл за чайником, что звал за поворотом коридора. Юлиан в шутку закурил чай, засыпав его в сигарету вместо табака, Костя вдарил медиатором по джетроталу. Банки наполнялись окурками, взгляды, как всегда были обращены через окно на кладбище, соседствующее с общагой.

***

Что я ожидал от встречи выпускников на двадцать лет окончания медакадемии? Накануне во время приёма душа думал об этом. Я ждал, что три четверти гостей не будут проявлять активного интереса ко мне, да и я к ним. Ждал, что буду избегать некоторых товарищей, что не были мне друзьями и не верил, что они изменились в лучшую сторону. Мне казалось, что встреча быстро распадётся на небольшие тусовки по группам студенческим или неофициальным дружеским компаниям. Кто с кем бухал, кто с кем водился двадцать лет назад. Мне виделось, что я буду одним из немногих, кто пришёл впервые, основная когорта была бы завсегдатаями, если так можно сказать о пятилетних встречах. Не помнил я и имён многих сокурсников, не хотел попадать в неловкие ситуации. Был уверен, что некоторые оригинальные личности, с кем дружил либо хотел всегда дружить, не придут на такое попсовое действо. День должен был быть очень жарким, что несомненно тоже отпечаталась бы на ленивых разговорах и постоянном приёме холодных напитков. Я не хотел без устали выпивать и в целом не хотел сидеть за столом дольше приветственной речи. Я не хотел тонуть в история о коронавирусе и спорах о разных вакцинах, а может и с антипрививочниками. Всё это лишнее, крадущее время. Ждал только я увидеть своё собственное поведение. Как я справлюсь представить себя им. Насколько честен буду с собой. Смогу ли просто получить удовольствие. Не сравнивать, не болтать без умолку, не подкалывать никого. Пожать руки, обняться. Улыбнуться. Что если не придут мои потерявшиеся друзья? Мои одногрупники? Что я буду делать, если явятся только те, о ком я позабыл?

***

Скорым шагом со Стасом мы двигались мимо кустов и сломанных скамеек в дальнюю общагу. Был ясный день, за кустами не поджидали нас студенты-физы, не ждала нас драка. Не от страха попасть в засаду мы полубегом приближались к кирпичной девятиэтажке. У нас была цель, мы выиграли в лотерею, судьба одарила лавровым венком, мы разгадали карту сокровищ. Стас получил новую комнату, четвёрку с кухней и коридором, в которой он, Аркадий, я и четвёртый друг могли создать штаб-рай. Мы, только что перешедшие в разряд старшекурсников, с момента сдачи патана и патфизы, нуждались в своей площади, плацдарме, собственном доме. Потому что после серии тяжёлых экзаменов третьего курса очевидно мы-таки доучимся до конца и станем матёрыми шестикурсниками и даже врачами. Нам надоело гостить у друзей среди чайников, аудиоцентров, сидеть на краешках кроватей, меняться книгами в коридорах, прочерчивать тропу среди пустых пыльных бутылок. Мы выросли в джунглях медгородка и заслужили право на свой лагерь в них. По нашему плану комната станет шикарной, мы выкинем всё от прежних хозяев и сделаем модно-ново, просторно-чисто, мы создадим жильё мечты. Аркадию место и не требовалось, он жил у родственников в городе, я был местным и жил с родителями, четвёртый друг жил у девушки. Реальным жильцом был бы только Стас, остальные числились по документам. Но приходить-тусить смогли бы все. Эта перспектива ускоряла мой шаг. Сколько всего рождалось в голове пока шли до корпуса общаги, проходили мимо двери коменданта и качалки, поднимались на умеренно высокий этаж. Встреченные лица казались счастливыми, девушки красивыми, день был как пятница. Стас волок веник, савок, ведро, швабру, молоток и решимость скорее сделать из комнаты пригодное жильё. Я ничего не нёс, но желание принять участие с трудом помещалось за рубашкой. Дверь отворилась и друг начал без объявления войны двигать брошенную отступившими выпускниками мебель, сгребать мусор в угол, открыл окно впустив свежесть в долго запертое помещение. Я неспешно проходил вдоль стен комнаты и рассматривал артефакты. Над кроватями прямо на стенах, на оставшихся чудом обоях были написаны стихи неизвестных поэтов, возможно, живших здесь. Постеры БГ, Боуи, битлов густо, перекрывая друг друга заполняли углы. На потолке углём были нарисованы тропические пейзажи, таитянки и животные из снов. Стопки раритетных пластинок не влезли кому-то в поклажу и остались пылиться на полу в центре. Взяв в руки пару из них, а также книги без обложек с подоконника, я понял, что это самые разыскиваемые мной и самые желанные пластинки и книги из всех, что я только мог представить. Я вынул из ведра Стаса, уже выброшенную тетрадь, которая оказалась дневником, а может повестью бывшего студента. Лёжа на старом матрасе под самодельным плакатом группы «Пикник», подложив под голову тушку гитары, я начал читать. Туда-сюда кружил-метался друг, отрывая что-то от шкафа и волоча тумбочку на помойку. Протирал подобранной футболкой с пацификом стекло и одновременно отдирал обои мелко исписанные цитатами из песен Боба Дилана. Кто-то заглянул к нам и умыкнул стопку книг Кастанеды, перевязанную вполне пастернаковской верёвкой. Другой спросил можно ли взять унитаз. Стас не слышал, я не ответил. Вдоль стен стояли невиданной красоты жестянки из-под экзотического чая и кофе с засохшими цветами из книг Толкиена. Была и засохшая поросль конопли в ящике-посылке. Сияла пара бледных пятен-прямоугольников на полу и стенах, что-то всё-таки забрали с собой. Судя по ценности оставленных вещей (лично для меня), забрали должно быть оригинал «Троицы» Рублёва и гитару Высоцкого. Я был поражён комнатой. Околдован этим храмом. Свет был здесь цветным. Радуга висела за окном. Единороги ждали в коридоре. Кто жил здесь и почему я не знал этих людей раньше. Они создали мирок в котором я всегда хотел быть. Я был уже частью их комнаты, но не знал где она. Это моя кровать, мой дневник и моими руками нарисованы герои в джинсах на обратной стороне двери шкафа. Будто вся моя голова была выпотрошена и её содержимое аккуратно расставлено в этом прямоугольнике. Будто всё что я не мог найти оказалось спрятанным здесь. Я продолжал лежать в пыли поднятой веником и понимал, что именно здесь я хотел бы жить, приди я сюда на год раньше. Мне не нужен ремонт и перемены. Кто были эти студенты, как долго они копили сокровища, как проводили здесь время? Куда они уехали? Наверняка я сто раз был прижат толкучной одного и того же с ними вагона трамвая. Наверняка мы входили и выходили через одни двери лекционных и сидели в столовой напротив. Но они не спалились, они не открылись, они прожили свои курсы в тайной комнате и мы не узнали, что начинка у нас совершенно одинаковая.