Читать книгу: «Сугубо мужская история. Очерки, рассказы, миниатюры», страница 2

– Чао, русо. Кэ те вайа бьен! (Пока, русский. Желаю тебе всего хорошего!)

Русалка и падший ангел

– Опять двойку по алгебре схлопотал. Эта рыжая Марго невзлюбила меня за острый язык и расправляется при всякой возможности. Матушка снова будет скрипеть… – овеянный мутным туманом промозглых мыслей, тащился я домой после школы.

Вечер опустил серое покрывало, вокруг смеркалось, фонари на столбах изрыгали блёклую пока ещё желтизну. На железобетонной стене дома, мимо которого иду, в глаза бросаются пошлые надписи. Кто-то нарисовал обнажённую женщину в характерной позе, приготовленную для извращённого совокупления. Любопытно было бы взглянуть на того сексуально озабоченного субъекта, который свои творческие откровения воплощает подобным образом, расписывая окрестные стены и заборы… Вдруг из мира погружения в себя выдернул неожиданный глухой звук удара чего-то увесистого о землю за спиной. Инстинктивно оглядываюсь. На асфальте валяется огромный тюк с барахлом. И следом с балкона второго этажа спрыгивают два мерзких типа с пистолетами. С тем, который оказался ближе, встретились взглядами. Расстояние между нами не более двух метров, а посему пускаться наутёк не имеет смысла. К тому же, взгляд холодных глаз незнакомца прямо парализовал, недоброе выражение дебильной физиономии не предвещает ничего хорошего. Сознание осенило очевидной догадкой: это грабители и они пребывают в «деле».

Урка живо приблизился, и я даже толком не успел испугаться, как тот размашисто саданул меня по темени рукояткой своего кольта. Дальше не помню… какой-то провал… и чувство бесконечного полёта в бездну…

+ + +

Ласковое солнце тёплой ладошкой нежно гладит по спине. Тело моё безвольно болтается в полосе прибоя, то есть, голову и верхнюю часть туловища волной вытолкнуло на сушу, а остальное полощется в набегающей и тут же откатывающейся воде. Прибрежный песок слепит отливающей позолотой. Благодать! Только голова тяжёлая, как с перепоя. Нет сил подняться.

Со стороны моря надвинулась тень, очертаниями напоминающая дистрофика с невероятно удлинёнными шеей и руками. Тень замерла, расположившись на песке поперёк меня.

– Кто ты? – безразлично спрашиваю, не поворачивая головы.

– Теперь уже младшая дочь Ньерды, – прожурчал в ответ приятный грудной голосок.

– Почему теперь?

– А раньше жила я, как и ты, среди людей на земле.

– И что же сейчас?

– Море – моя стихия! Это я тебя вытащила на берег. Сама-то редко бываю на суше.

Тут меня осенило:

– Знаю! Знаю! Слышал эту историю про Ихтиандра.

– Совсем нет. Мне не пересаживали жабры молодой акулы. Здесь другой случай.

Дальше становилось неприличным общаться с собеседницей, не поворачивая головы. В конце концов, она является моим реальным спасителем, если не врёт, конечно. Пора познакомиться поближе.

Поворачиваю голову. Боже мой! Передо мной вполне привлекательной наружности девица, обнажена по пояс. Вожделенным взором скольжу по её фигуре вниз. Что за чертовщина? Ниже талии ноги срослись в хвост, покрытый чешуйками наподобие рыбьих.

Преодолевая некоторую растерянность, представляюсь:

– Цуцик! Это по-уличному погоняло у меня такое. А можно и Кузей – так мать называет.

– Очень приятно! А я Морисоль.

– Ну, ладно, всё это лирика. Но как же я очутился среди океана на незнакомом берегу? Надо определиться с этим, – сверлила в мозгу навязчивая мысль.

Морисоль плескалась поблизости на отмели, гоняясь за кем-то в воде. Я сидел на тёплом песочке, одежда на мне почти высохла, только томило нудное чувство опустошённости в желудке. Хотелось чего-нибудь съесть.

– Мори-со-о-ль! – позвал я. – Тебе ещё не надоело плескаться?

Новоявленная подруга упруго взмахнула хвостом и через мгновение вынырнула поблизости от меня:

– Я же предупреждала: море – моя стихия.

– Всё это понятно. Только меня интересует, как я сюда попал и чего бы пожрать. Мать, наверное, с ума сходит от того, что не знает, где запропастился сынок.

– Я ничего не знаю. Могу только тонущего вытащить из воды. Пожалуй, надо позвать Алекса, может чем-нибудь поможет.

Морисоль свистнула переливчатой птичьей трелью. Через мгновение из-за ближайшей дюны появилось непонятное существо. Оно было белёсым и всем видом напоминало индиго. За плечами вяло, наподобие пустого рюкзака, топорщились несуразные помятые крылышки. Да и весь этот самый Алекс своим неприглядным видом не вызывал симпатии. Брёл какой-то расхлябанной вихляющей походкой, развязно затягивался дешёвой папироской, цинично сплёвывал под ноги. Впечатление нахального ублюдка производил он своим видом. Обычно от подобных типов стараются держаться подальше.

– Чё надо? – недовольно вопрошал он. – Зачем звали?

– Тут дело есть. Ты присаживайся возле нас, – не обращая внимания на неприветливый тон, обратилась к нахалу русалка. – Вот, познакомься. Это Цуцик. Он потерялся.

– За этим вы меня звали?

– Не только. Ещё он есть хочет. Я тут наловила с дюжину сардинок, надо их запечь на костре, – Морисоль бросила на берег кукан с нанизанными на лозину рыбёшками.

– Мать твою… с какой это стати я должен прислуживать приблудному незнакомцу? В хороших манерах меня ещё никто не уличал.

Я так и подумал… и согласился:

– В принципе, он прав. Ничем мне не обязан. На его месте и я бы послал…

Но Морисоль, видимо, обладала каким-то магическим влиянием на этого неприятного субъекта. И он прислушался к ней.

– Алекс, ты один можешь вызволить с острова нашего гостя. Сделай доброе дело! И после тебе воздастся за милосердие.

– Дух отягчённый во мне сейчас. Не способен воспарить к небу. Тем более с грузом.

– А ты не торопись. Приготовь пока мой улов на ужин. Вон, уже солнце пошло на закат. Утром и примешь решение.

Долго, до полуночи сидели втроём у костра, разведённого Алексом тут же, на берегу. За обе щеки я уплетал поджаренные на углях сардины, вспоминая с тоской о доме и школьных друзьях. Там всё устоялось, знакомо до слёз. А что здесь? Незнакомый заброшенный остров, сомнительная компания, состоящая из русалки и падшего ангела. Даже музыки не послушать. Люблю я в этой жизни всего-то: попинать мяч с друзьями, неожиданной выходкой напугать одноклассницу в тёмной подворотне, покурить запретной «травки», а ещё, баночное пиво, летние дожди, шашлык из крольчатины, поезда дальнего следования и самолёты, обожаю слушать стрекот кузнечика и бездумно шуршать палыми листьями в осеннем сквере, растянуться в ботинках перед теликом на диване, сочинять всякие истории… Блин, разве это так много?

– Цуцик, ты давай заканчивай с хавкой и надо приготовиться к завтрашнему дню, – вытирая о себя лоснящиеся рыбьим жиром длинные пальцы, бесцеремонно прервал мои мысли Алекс.

– Что я должен сделать?

– Прежде всего прекратить жрать и хорошо выспаться, чтоб было полегче переносить тебя через море. Да! И не пей жидкости на ночь – она разжижает кровь, и во время полёта на виражах будет колыхаться, от чего меня может занести или бросить в пике. Тогда ты точно не увидишь маму.

Я ненароком скорчил недовольную гримасу, мол, что ты мне тут впариваешь: какой пилотаж?.. какая мама?.. И так я влип по уши в историю.

– Слушай Алекса, он знает что говорит, – откликнулась заботливая Морисоль.

Против неё я ничего не имел, её приятно было слушать и принимать сочувствие. Но этот трепетнокрылый ангелочек достал своей унизительной для достоинства надменностью. От души хотелось послать его куда подальше. Однако, осознавая свою зависимость от его развязной натуры, пришлось до поры затаить в себе буйство чувств, ведь я же не собираюсь, в самом деле, отозваться на всё безумным актом самопожертвования. Хочу домой и этим всё сказано.

Изобразив демоническую мину на физиономии, Алекс с омерзительной усмешкой продолжал наставления:

– И ещё. Перед сном помолись на закат. Это здорово облегчает душу. Всё легче будет тащить тебя на себе.

Будто наполненный социальной значимости, он демонстративно высморкался в кулак и вытер ладонь о штанину.

– Я вовсе не читал того бреда, что какой-то пархатый давно начертал в толстом фолианте, – надменно уведомил я крылатого благодетеля.

– Тогда приятно оставаться. Останемся каждый при своих: ты не увидишь дома, как собственных ушей, я – не стану утруждать себя сентиментальной блажью, любезно навязанной Морисолью.

С отчаянной решимостью пришлось резко умерить свой гонор, настроившись на рациональный образ мышления. Позорно ретировавшись, елейно обращаюсь за разъяснением к симпатизирующей мне русалке:

– Ни одной молитвы не знаю. Что делать?

Она сочувственно объясняет:

– Ты обратись к Господу своими словами и попроси удачи в пути. Он различит исходящее от сердца и непременно внемлет.

– А как обойтись без питья? Я ведь поужинал рыбой, а после неё всегда одолевает жажда.

– Ничего не поделаешь, придётся терпеть. Путь предстоит долгий, через море. Вся тяжесть нагрузки ложится на Алекса. Ему ещё надо пёрышки привести в порядок, чтоб крылья обрели достаточные аэродинамические свойства. Спокойной ночи, Цуцик! Устраивайся на ночлег на том ворохе сухих водорослей, ночами у воды сыро и можешь простудиться. Утром я вас разбужу.

– Спокойной ночи, Морисоль!

В наступившей темноте раздался звонкий всплеск воды, и русалка исчезла в своей стихии.

Сон бежал прочь от меня. Одна яркая звезда прямо напротив мерцающим пятнышком, словно лазерным прицелом снайперской винтовки, метила поразить в наиболее уязвимое место. Жуткое чувство обречённости никак не покидало съёжившегося сознания. Я не доверял Алексу, но судьба не предоставляла выбора.

– Придётся покорно сносить скверность его характера. До поры… – решил я злорадно. – Ох, потом на нём отыграюсь. Тоже мне, нашёлся ангел… опустившийся…

С полной безнадёжностью, без всякого энтузиазма обращаюсь к непостижимому Богу со своим нелепым запросом поспособствовать в моём благополучном водворении восвояси. На этом и погружаюсь в сон, больше похожий на коматозное состояние находящегося на грани между реальным и вечностью пациента.

Проснулся от грубого толчка в бок. Это Алекс пнул ботинком.

– Вставай, Цуцик. Уже пора! – это он так вместо доброго утра.

– Можно было бы и повежливей, – недовольно бормочу себе под нос.

– Да пшёл ты!.. – раздражённо парирует грубиян.

– Утро доброе! – раздаётся щебечущий голосок от воды.

– Я уже в курсе какое оно доброе, – вяло отзываюсь.

– Не обращай внимания на Алекса, он всегда такой. Сегодня тем более ему нужно сосредоточиться и настроиться на необходимый ритм. Я тут сплела из водорослей две прочных верёвки, чтоб ты ими накрепко привязался к Алексу и не выпал во время полёта.

Солнечный восход пурпурно окрасил горизонт и на его оттиснутом фоне медленно выплывал ещё не яркий алый шар, вселяя надежду в мою поникшую душу. Будто божественное око воцарилось на небосводе, дабы строго взирать за происходящим в мире.

– Ну, ты, пассажир! Давай прицепляйся ко мне. Пока на море отлив и дует попутный бриз, нужно воспользоваться этим. Тяжелее всего будет подняться кверху и набрать высоту, а там подхватят воздушные потоки и станет гораздо легче. И захвати это. – Алекс протянул длинную ветку, очищенную от листьев.

– Это ещё зачем?

– Стервятников будешь отгонять. А то они так и норовят атаковать вторгшихся в их пространство чужаков. Да смотри поаккуратней, чтоб мне в глаз не попал. И не елозь, там, на верёвках – натрешь мне живот, захочется в сортир облегчиться, а совершить посадку будет негде. Наделаю в штаны, тебе же хуже – протечёт на того, кто снизу.

– Ладно. Всё понял. Давай уже взлетай. Домой хочется поскорее. Там мать что-нибудь пошамать сварганила.

– На счёт «три» подпрыгиваем и сразу же поджимай ноги. Оп – ля!

С первой попытки получилось неудачно. Подпрыгнули вразнобой. Свалились.

Алекс расшеперился:

– Блин! Тебе говорил на «три» отталкивайся от земли. И в воздухе не болтать, иначе встречный поток в рот попадёт и может случиться эффект разгерметизации, тогда не вынесешь перегрузки.

Ещё раз подпрыгнули. Получилось! Медленно набираем высоту. Морисоль всё более отдаляется. Помахал ей на прощание.

– В принципе, хорошая она тёлка, жаль только ноги срослись в этот несуразный хвост, а так бы можно было потрахаться, – пробудилось во мне нежное чувство. – Слава богу, всё чики-пуки! Летим. Значит, сегодня буду дома. Так Алекс обещал.

Приземлились на ворох опавших листьев в палисаднике под моим окном. На радостях я даже забыл о том, что злопамятно хотел по завершении вояжа от души обматерить своего ненавистного благодетеля. Главное, я теперь дома и стоит проявить великодушие.

Алекс немного отдышался и, молча развернувшись от меня, понуро побрёл прочь, к тому месту, где кроны деревьев не смыкались ветками сверху, а оставляли свободным просвет, сквозь который можно было беспрепятственно взмыть в небо. Я напряжённо наблюдаю как этот низвергнутый ангел, с трудом преодолевая земное притяжение, надсадно набирает высоту. Наконец потуги его увенчались успехом и, перестав делать частые взмахи крыльями, он стал планировать параллельно земле.

– Ну, типа, прощай! – непроизвольно вырвалось у меня вдогонку.

Ответом прозвучало: удаляющийся шорох перьев на встречном ветру…

– Где ты, поганец, болтался всю прошедшую ночь и сегодняшний день? И что опять натворил? – встретила мать претензиями.

– Да так, по делам задержался. Дай похавать чего-нибудь.

Родительница не унималась:

– Что за дела такие? Три раза уже из полиции приходили, тебя спрашивали.

+ + +

Следак оказался нахрапистый малый, по всему видно – карьерист. «Дело» ему, видите ли, необходимо скорее завершить. Ну, а мне-то что до того? Короче, портфель мой школьный нашли на асфальте под окнами ограбленной квартиры. Теперь ищут способ повесить на меня эту кражу. Только есть нестыковка с похищенным: не удаётся обнаружить пропавшие шмотки. Обыск в моей квартире не дал результата. Буду стоять на своём: ничего не знаю, ничего не видел, портфель потерял. Оно мне надо, с бандюганами связываться? Потом всё может печально закончиться. А менты зарплату получают – вот пусть и отрабатывают её. Отцепятся! Все их подозрения базируются на том, что не могу внятно объяснить, почему сутки отсутствовал и где всё это время провёл. Нет у меня алиби. В конце-то концов, не посвящать же мусоров в историю знакомства с Морисолью и Алексом. Такое они не оценят. Да и этим только подпишу себе приговор на неизбежное пребывание в психиатрической лечебнице. Никто ещё научно не обосновал гипотезу существования нематериалистического мироустройства.

Однако гематома на темечке, оставленная налётчиком, до сих пор болезненно саднит…

Позднее раскаяние исламиста

Огнедышащее солнце, подобно пламени газовой горелки, разогрело до нестерпимости сковороду земли. Казалось, брось только кусочек масла – и зашипит, расплавится оно.

Вдруг из глубины одной из складок глиняного склона осторожно вынырнула фигурка человека. Затравленно озираясь и устало передвигая тело, он стал карабкаться по открытому пространству. В тишину полуденного безмолвия вплелись посторонние звуки: надсадный шум усталого дыханья, сухой шорох осыпающейся глины и металлическое позвякивание. По смуглому лицу азиатского типа из-под тюбетейки обильно стекали грязные потоки горячего пота, на пятнистом балахоне маскхалата во всю спину растеклось мокрое потное пятно, поперёк спины болталась труба гранатомёта, гулко позвякивая при толчках.

Наконец беглец добрался до небольшой искусственно вырытой пещерки. Забравшись в спасительную тень, он упал в изнеможении. Некоторое время лежал в неловкой позе, без движений, слышалось только учащённое хриплое дыхание. Затем незнакомец отстегнул с пояса фляжку и, приложив её к потрескавшимся губам, принялся жадно пить. Напившись, он освободился от обременяющих тело предметов амуниции и, расстелив маскхалат, лёг на него.

Противоречивые чувства тяжким грузом давили сознание.

…Зачем мулла Шерали так настойчиво призывает правоверных мусульман во время намаза молить Аллаха о ниспослании неверным болезней и порчи, ведь пророк Мухаммад учит быть добрыми, покорными, терпеливыми? Но мулла объяснил, что неверные нарушают заповеди священной книги мусульман – Корана.

Почему надо убивать человека, если тот не совершил ничего худого, хотя он и не живёт по Шариату? Негматулло хорошо помнил: дед, достопочтенный Шариф-ака, часто рассказывал, как трудно жилось простым дехканам при баях. Род Садыковых испытывал постоянную нужду: скудный урожай хлопка, с трудом выращенный на неблагодатной глинистой почве, почти целиком уходил на уплату налогов. Да ещё вечный бич таджика – колым: в традиционно многодетных семьях надо было постоянно ограничивать себя во всём, чтобы скопить средства на женитьбу сыновей.

Когда в 1926 году в кишлаке Китоб впервые появились кафиры, дехкане, напуганные рассказами муллы о звероподобном обличье и кровожадных наклонностях этих людей, в ужасе попрятались по своим жилищам. Все с затаённой тревогой прислушивались, как в узком лабиринте кишлачных улочек гулко разносились звуки конских подков.

За забором послышалась возня, и в дверном проёме дувала показалась спина Алишера – он с трудом тащил за собой отчаянно упирающегося испуганного человека. Нукер, угостивший ещё прежде лепёшкой и ставший джурой (другом), поспешил на помощь. Вдвоём они быстро извлекли жалобно причитающего и трясущегося бача (мальчика) на простор небольшой кишлачной площади, где расположилась группа кавалеристов. Страшные нукеры почему-то принялись весело хохотать и обступили несчастного бача: кто-то ласково погладил по голове и заботливо одел упавшую тюбетейку, кто-то угостил персиком. Мальчик успокоился, и на его лице отразилась крайняя степень любопытства. Это был дед Негматулло Шариф.

С приходом красных нукеров мулла и баи стали вести себя в кишлаке тихо и неприметно, а впоследствии и вовсе исчезли куда-то. Жизнь дехкан неуклонно улучшалась. Во многих домах появился достаток, да и сами дома стали добротными, кирпичными. Электричество, водоснабжение, транспорт стали приметами времени.

Негматулло не мог понять, почему мулла Шерали пустил клич «Хун рези!» (пустить кровь!) среди правоверных, призывал убивать и выгонять гяуров с таджикской земли. Что с того, что они не верят в Аллаха? Если потребуется, он сам их накажет. А простым дехканам они сделали столько хорошего! Заблудший в дебрях идеологической пропаганды молодой мусульманин с сожалением вспомнил, как, малодушно поддавшись не очень убедительным доводам муллы, принял фанатичный призыв исламских фундаменталистов и, встав под зелёное знамя Ислама, вступил в отряд кулябского экстремиста Ашурбека. С того момента стал Негматулло воином Аллаха и принял активное участие в священной войне Джихад.

Перед глазами возникла картина недавнего боя. Банда Ашурбека под покровом ночной темноты скрытно пробралась к месту предполагаемой засады: расположились, приготовились. Когда совсем рассвело, со стороны Фахрабадского перевала потянулся автомобильный караван. Колонну сопровождал БТР. Негматулло крепко сжимал нагретый солнцем гранатомёт и ждал сигнала к бою: первым должны были поразить БТР сопровождения, идущий в голове колонны, – это и послужит началом всеобщей атаки.

В нескольких десятках метров от притаившегося гранатомётчика по дороге двигался, надсадно гудя на подъёме, гружёный бензовоз. Негматулло отчётливо видел беззаботное лицо молодого русоволосого парня – тот не подозревал, что сегодня ему готовит дорога. Вдруг впереди колонны послышался тугой хлопок и резкий визг, напоминающий звук автомобильных тормозов. Боевик набожно закатил глаза к небу и, произнеся: «Аблакебар!» – нажал спусковой крючок гранатомёта. Одновременно с толчком отдачи увидел сноп искр, ярким фейерверком брызнувший из бензовоза. В какой-то миг из ада пламени вынырнуло страшно перекошенное курносое лицо, на котором резко выделялись дико округлившиеся глаза.

Негматулло работал как автомат: выскочил из укрытия, побежал вдоль полыхающей колонны и – стрелял… стрелял… До сознания глухо, словно сквозь толстое одеяло, доносились треск автоматов, шипение горящих машин и душераздирающие крики умирающих. Боевики безжалостно добивали раненых и вели беспорядочную стрельбу по спасающемуся бегством противнику.

Несколько водителей сумели закрепиться на ближайшем холме и, заняв оборону, открыли ответный огонь. Перестрелка непредвиденно затянулась. Внезапно со стороны перевала донёсся быстро нарастающий характерный свист, и вскоре в небе показались пятнистые «вертушки». На голых склонах невозможно было укрыться от вертолётов, и боевики в ужасе стали беспорядочно разбегаться. Воздушные драконы принялись со злобным шипением выплёвывать ракеты. Запылали горы. Негматулло видел, как в том месте, где только что бежал Джамшед, полыхнула вспышка, и на месте молодого боевика закурился сизый дымок… Дикий визг и злобное шипение заглушили иные звуки. Горела земля, и яркие вспышки периодически слепили глаза. Распластанные изуродованные тела усугубляли кошмарную картину развернувшегося побоища.

Негматулло на четвереньках, обдирая локти и коленки, пополз по придорожному кювету – прочь от кошмара. Как загнанный зверь, он уходил от облавы. На сей раз уйти удалось. Теперь он трусливо отсиживался в своей звериной норе.

Постепенно успокоившись, доблестный воин Аллаха стал перебирать в памяти фрагменты недавнего боя. В сознании вновь возникло перекошенное лицо с дико округлившимися глазами в обрамлении всепожирающего пламени.

Противоречивое чувство позднего раскаяния цепко сковало воспалённое сознание, и мозг с новой силой засверлила назойливая мысль: «Зачем люди убивают друг друга? Ведь можно, как прежде, ходить в гости, пить вместе кок-чай, невзирая на религиозную принадлежность. Кафиров тоже создал Аллах…»