Читать книгу: «Путешествие»

Редактор Александр Владимирович Лебедев

© Владимир Алексеевич Лебедев, 2021

ISBN 978-5-0051-6385-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Памяти Олега Александровича Жагара.

П У Т Е Ш Е С Т В И Е.

На первой странице было аккуратненько выведено: «Путешествие за границу», а в скобках добавлено: «дозволенного» и зачеркнуто, вместо этого стало «путевые заметки». Далее шли эпиграфы, совсем, как в настоящем романе.

«Взбираться на горы в незнакомой стране, высказывать наши мысли на иностранном языке, любоваться сиянием чужого неба – все это глубже вовлекает в тайну собственного существования…, вдобавок мы обогащаем свое самосознание, познаем в новых образах любовь и смерть, эфемерность и важность наших дел. Мы, то есть большинство, отправляемся путешествовать, чтобы лучше познать самих себя.»

Джон Чивер («Скандал в семействе Уопшотов»)

Так-с, и еще один.

Чего не встретишь в жизни человеческой?

Возможно все! Диковинный узор плетут

И ход судеб, и наши же чудачества.

Возьми какое ни на есть животное…

Насколько же оно людей счастливее

Да и умом покрепче!

Хоть осла возьми!

Уж он ли не страдалец? Да, однако же

Он сам себе не подбавляет тягостей,

Терпя лишь то, что суждено природою.

Но мы по доброй воле не колеблемся

добавить к неизбежным мукам лишние:

боимся чоха, а от слова грубого

приходим в ярость, стоит нам увидеть сон

Дрожим от страха, крика сов пугаемся…

Пустые страхи, ложный стыд, тщеславие!

Не от природы это зло – от нас самих.

(Менандр. Древнегреческий драматург IV века до н. э.)

И вот, наконец, само начало.

Небо затянуто тонкой пеленой облаков. (Сверху, с самолета, это сплошное белое поле, тонкий слой разложенного мохнатого ватина.) Снизу же пелена излучает свет и тепло. Это чувствуется даже отсюда, из окна вагона. На небо больно смотреть.

Такое сияющее небо я видел когда-то давно во сне, но впечатление от него настолько врезалось в мою память, что я ясно помню его и сейчас. Помню ощущение радости и счастья, когда я проснулся. Верно, луч света упал на мои веки… Может, это было мое рождение? Собственно, из-за этого неба я и купил

так называемого «Тройона», в его облаках есть осколок того неба… Но про это после…

Итак, представьте себе картину. Небо – молочная пелена, напоенная солнцем. Свежие, сочно-зеленые травы, пышные, округлые купы ив, зеркальная гладь

петляющей реки. Душноватый аромат трав, кашки, клевера доносится до моего чуткого носа. Будет парить!

Рама – не золоченое обрамление «Тройона», а темный силуэт вагонного окна, пересеченного опущенной рамой и металлическими стержнями с белыми занавесками по бокам. Мимо проезжают «С горки не спускать», «Пропан сжиженный», крытые брезентом танки, пушки на платформах. Проплывают ряды колючей проволоки. Поезд замедляет ход. Вот на холме и пограничный столб «СССР». Мы переезжаем границу.

Дребезжит звонок. Мелькает будка пограничника.

Неторопливый, но четкий перестук колес на стыках моста. Мы за рекой. Мы уже за границей!

Странное дело! Все то же: та же трава, те же ивы, а земля чужая. Трудно это осознать. Подобные мысли, видимо, приходят каждому, кто пересекает границу. Доказательством этому служит голос, раздающийся за моей спиной:

– Да… будет время, когда не будет никаких границ, все границы сотрутся… Будет одно мировое общество.

Это говорит мой сосед по купе, Федор Васильевич. Мне не хочется отвечать ему что-либо. Все рано я не добавлю ничего нового к ленинской теории о государстве.

У меня ощущение Пьера Безухова (или Андрея Болконского?). Вот он, «Пьеро-Андрей», бежит по Бородинскому или Аустерлицкому полю. Прекрасное синее небо. Щебечущие птицы в ветвях. Дурацки зеленая трава, цветы, может, даже обыкновенные лютики… а рядом война! Там, вдалеке, внизу видны синие выстроившиеся войска. Это – французы, враги.

Над ними появляются белые облачка взрывов, кажущиеся такими красивыми, безобидными и.. несущими смерть…

Эти ряды колючей проволоки вызвали непроизвольно тот же отклик: чувство неприязни, противоестественности, несовместимости с гармонией природы.

– Можно бы и без этого. Польша – дружественная страна, братский народ…

– Открыть границу, как это было сделано между Чехословакией и Венгрией…

– Знаете, этот опыт не совсем оправдал себя.

А рядом идет совсем другой разговор.

– …магнитофон прячется в волосах, а микрофон умещается в броши. Это – Мизер – Да… Техника в этой области шагнула далеко, достигла такого совершенства, что просто непостижимо! Взять хоть аппаратуру в американском спутнике!

– В этом отношении японцы опередили всех. Они (Знаете. Как делают?) покупают патент на изобретение… и сразу же начинают его усовершенствовать!

– А в области архитектуры?.. Нет! Это удивительная нация! Вы еще увидите…

Я не вмешиваюсь в разговоры. Я турист! Я еду в Австрию. Еду за границу в первый раз в своей жизни!

Я прохожу по коридору, замедляю шаг у раскрытого купе…

– …один наш товарищ, – раздается оттуда, – был в Англии. И вот …представляете себе, он не приходит ночевать в гостиницу! Все в ужасе! В панике! Всех подняли на ноги. Что делать? А он… (затяжная пауза) возвращается к себе в номер… утром… Причем подъезжает на шикарной машине. За рулем – красивая-красивая англичанка! Все так и обомлели!

Вы представляете, блондинка, пышные волосы, здесь вот так (жест рукой), красивые большие глаза… Все от зависти рты так и по открывали! Но его (уже скомкано), вечером посадили на самолет и немедленно, немедленно (она повторила это раздельно и четко, и мне показалось, угрожающе) … отправили домой. Мы даже и опомниться не успели.

– Упаковали и в самолет! Ха- ха-ха! Колоссально! Так и надо!

– А те-то! Эх, нам бы вот так, думают. Вот чудаки!

– А мне рассказывали такой случай… Мне нет дела до всего этого.

Да тут внизу что-то приписано. Стоит звездочка. Где же она в тексте? А… Вот! «… я и купил „Тройона“, но об этом после…»

Как трудно писать о себе! Весь я соткан из стольких случайностей, обстоятельств, встреч, впечатлений, увиденных картин, людей, на меня повлиявших… Если я начну все распутывать, то не хватит и нескольких книг, а о плавном течении рассказа и не может идти речи. Вот и сейчас. Я вспомнил «Тройона», а перед глазами встало лицо, по-стариковски одутловатое, с блеклыми серо-голубыми глазами. Лицо Анатолия Федоровича…

Я лежу на второй полке (ох, уж эти немецкие вагоны! Три полки с одной стороны! Попробуй уместись в эту щель!). Лежу и думаю о моей поездке.

Почему я поехал? Это зависть? То там, то тут только и слышишь: он был в Америке, в США, тот возвратился из Канады… а этот едет в Японию! Заграница! Это звучит так многозначительно и маняще!

У нас в отделе не дождешься, когда тебя пошлют в заграничную командировку! Черта с два! Мишка вот уже был и в Сирии, и в Англии, и в Бразилии, проездом

был в Париже! Может, после этой поездки мне будет легче и с командировками? Дело в этих оформлениях.

У меня они прошли будто бы благополучно… не было больших проверок и собеседований.

Тут стоит закорючка, иероглиф… Вот пожелтевший листок с машинописным текстом.

«Архитектору Лебедеву В. А.

Президиум Правления московского отделения Союза

архитекторов СССР рекомендует Вас в кандидаты (только еще в кандидаты!) на участие в зарубежной туристической поездке в Австрию в сентябре месяце 1964 года (приписано чернилами).

Вам необходимо (Конечно, мне, если я хочу в наших условиях поехать за границу) не позднее 30 июня

представить в МОСА:

– Производственную характеристику в 2-х экз. за подписью треугольника (в характеристике необходимо указать, что вас рекомендуют для участия в туристической поездке. Указать в какую страну.) Характеристика должна иметь рекомендацию райкома КПСС, подписанная секретарем райкома, скреплена печатью.

– Справку из поликлиники в 2-х экз. В ней должно быть указано, что Вам по состоянию здоровья разрешается выезд в туристическую поездку (указать страну).

– 12 фотокарточек размером 5х9 сняться в фотографии «Интурист» на пл. Свердлова. Представить в МОСА к 30.06. 64.

– Зайти в МОСА заполнить анкету, иметь при себе паспорт.

12.06.64. Президиум Правления МОСА.»

В райкоме два обрюзгших работника с физиономиями мясников или наемных убийц (зачеркнуто). Один из них наш (выставочный, но от этого он не стал мне приятней) спросил, почему я решил ехать сразу в капиталистическую страну, а не в страну народной демократии (Оказывается тут есть своя последовательность.) Я ответил, что меня интересует архитектура старой Вены и тому подобное… что с удовольствием побывал бы во Франции или Италии.

– Ишь ты! Чего захотел! – было сказано мне. Говорят, я легко отделался. Так или иначе – я еду!

…а, может быть, не так стремление доказать кому-то, что я все-таки могу поехать, а потребность в новых впечатлениях?

Сутолока, постоянные неотложные дела и заботы, не позволяющие даже остановиться и осмотреться кругом, стирают, сглаживают наше восприятие, и мы поневоле теряем способность смотреть на все свежими глазами. Нам неинтересно, по какой улице мы идем, какие там дома… Спросите меня, как выглядят дома на Арбате выше первого этажа, я и не

отвечу…

В путешествии все видишь очень остро, потому что видишь впервые. Я не боюсь, что обилие впечатлений превратится в сплошное месиво. Все равно, все, что я увижу, останется во мне и потом, долгое время спустя, независимо от того, хочу я этого или не хочу, всплывет передо мной.

Вставка. Говоря философским языком, зарубежные впечатления это: по существу, сплошные фикции, по приезду домой, превращающиеся в истины. Они еще больше запутывают наши неверные представления о загранице.»

Но… Хватит!

Я турист. Я еду в Австрию. Еду в первый раз в своей жизни!

Все прекрасно. Только вот с соседями по купе мне не повезло. Да это ничего! Каких-то два дня!

Один из них научный работник. Теоретик архитектуры. Объехал весь мир, как он говорит. Но по нему незаметно, что он научился чему-нибудь. Вид у него не ахти какой! (И так говорить о наших научных кадрах!) Редкие патлы беспорядочно свисают с макушки. Сквозь толстые стекла очков торчат беспокойные точки глаз. Говорит невнятно, шепелявит. Что-то крестьянское сквозит в его складе. Свою электробритву «Харьков» он держит в вышитом кисете. Да и не только в этом дело!.. Зато, как истинный научный работник, он рассеян. Сегодня утром, например, уже позавтракав, вышел из купе в расстегнутых штанах. И зовут его непросто: Аполлинарий Васильевич! (Почти Васисуалий Лоханкин).

Второй, Федор Васильевич, (он не брат его, хотя, как часто бывает в поездках, соседи с первого же соприкосновения спариваются друг с другом да так и продолжают держаться вместе все путешествие).

Во всем облике Федора Васильевича видна положительность, правильность. И говорит он все правильно, все знает и обо всем судит… и все правильно.

Я читаю разговорник немецкого языка.

– Gestatten Sie, bitte¹!

– Ist der Platz frei²?

– Bitte sagen Sie mir, wo die Straßenbahnhaltestelle hier ist.³? (в трамвае, я думаю мне кататься не придется.) Это довольно скучное занятие, но как-то отвлекает от моей компании и к тому же тут есть все формы немецкой вежливости.

Ко мне в книжечку без излишней церемонности заглядывает Аполлинарий Васильевич. Смотрит, что за книжка.

– Немцы произносят не все отчетливо. Они проглатывают окончания… – не «цайен», а «цан». Это у него здорово получается: проглатывание.

– …раньше я хорошо знал немецкий. В войну был переводчиком. Допрашивал языков. Дело несложное.

Надо было спрашивать. Где? Куда? Сколько? Во? Вер? Вохин? Вифиль?? Это просто. Допросят, а потом выводят и расстреливают. Все рассказывали. Знают, что убьют, а рассказывают, – он усмехнулся. – Я бы так не смог…

Я поднимаю на него глаза. Я и не заметил, что передо мною личность героическая.

В соседнем купе едут Шура и ее подруга Марина.

Шура кончала архитектурный институт вместе с моим двоюродным братом Юлькой и поэтому, мне кажется, во всей этой компании кем-то вроде родной души.

Когда я в Метрополе увидел ее, я страшно обрадовался. Я подошел к ней и сказал:

– Ну и компания у нас подобралась! – Глаза ее округлились, и она, приложив палец к губам, прошипела: «Тсс! тише! Услышат!»

– Нет никого знакомых? – спросил я без прежней фамильярности.

– Вот Таня М., Виктор, Роман. Ты их знаешь?

Таню я помнил по институту, она была заметная личность. (приемная дочь известного полярного летчика) и ходила она всегда среди наших франтоватых прощелыг. Виктор и Роман где-то промелькнули когда-то.

Шурина подруга, не совсем молодая женщина с мягкими густыми усами подростка, сидит возле шахматной доски, с расставленными фигурами. Говорят, она хорошо играет. Марина, сидящая у окна, оказалась женой моего знакомого Володьки Б., который на перроне и провожал ее в эту поездку.

В купе идут разговоры о летних отпусках. Шура была на Онежском озере, в Кижах и сейчас рассказывает об этом увлеченно. Я сажусь играть в шахматы с Шуриной подругой (она только что обыграла Романа из следующего купе). Я играю, не утруждая себя раздумьем: обычный дебют, все идет по теории, что тут думать!

– Кижи – это, что-то необыкновенное!!! (Что за привычка делать из своих личных дел всеобщий праздник? И все должны благодарно восхищаться этими чудесами) – …если бы вам дать попробовать нашей ухи! Пальчики оближешь! Слой жира сверху вот такой! Ей Богу! (Любит она создавать вокруг себя обстановку исключительности. Совсем, как наше правительство! Ну, конечно, это у нее получается деликатней и тоньше!) – последнее зачеркнуто.

Постепенно я замечаю, что не так уж проста эта подруга! Ни одного ошибочного хода! Да и положение мое не совсем хорошее… Надо было быть повнимательнее…

– …мой Вася сделал из большого бревна деревянную скульптуру, совсем как в Аку-Аку, мы ее раскрасили, а потом устроили с Сережкой (ее сын) туземный танец! Вот было весело!

Не особенно мне нравятся ее детские интонации. Кривлянье какое-то! Как ни обидно, но приходится проиграть!

В следующем купе едут Роман и Виктор. Они рассматривают план Вены. Запасливый Виктор достал его у знакомых в Москве. Таня в спортивных эластичных брючках занята своей чудесной прической. У нее точеная фигурка! Справа от моего купе едут Василий Андрианович (руководитель нашей группы), парень с запавшими глазами и бравой солдатской выправкой (он не архитектор, он от интуриста) и старичок, спрашивающий у него насчет Австрии.

П Е Р В Ы Й Д Е Н Ь.

17 сентября 1964 года, четверг.

Меня так и подмывало сказать патетически значительно: «День первый» в духе журнала «Юность» или наших комсомольских газет… Ничего значительного тут нет. Надо просто отсчитывать дни. И поэтому просто: первый день, до этого была лишь одна дорога. Всего их будет – двенадцать. Это заранее известно.

Утро. После ночи с бесконечными проверками и проштамповкой, проштемпеливанием (господи, как правильно это по-русски?) виз в наших заграничных паспортах. (мы переехали еще две границы: польско-чехословацкую и чехословацко-австрийскую). Выхожу в коридор к окну. Остановка. Это уже австрийский городок. Добротные каменные дома. Напротив окон вагона какой-то трактир, не то кафе-закусочная. Нет, пожалуй, трактир подходит лучше. От заведения веет стариной. На стене у входа висит фонарь на железном узорчатом кронштейне. На дверях надпись: «Spitzenweine⁴…» дальше не разберу. У дверей стоит толстый немец. Хозяин. Справа мост через железнодорожные пути, по нему идут школьники. Время в школу.

Что-то есть особенное в этих школьниках, отличное от наших. Может это ранцы за их спинами? Ранцы придают какую-то особенную чинность и аккуратность. Нина хочет, чтобы Саша (сын) обязательно ходил в школу с ранцем. Что же отличает этих детей от наших? Пожалуй, необыкновенная опрятность, что-то холеное в них… или нет на них нашей дурацкой серой формы?

Слева, подальше на небольшой площадке полукругом стоят крестьяне в тирольских шляпах. В центре один крестьянин объезжает колесный трактор, как верховую лошадь. Он выписывает круги, остальные наблюдают.

Подходит пригородный поезд. Он закрывает от меня трактир и крестьян. Из поезда с шумом и криком высыпают дети, парни, девушки. В тамбуре хмурый старик. Он скептически смотрит на молодежь.

Сколько разных судеб, жизней, характеров! – вырывается из моей груди банальная риторическая фраза. Но нам, туристам, до этого нет дела!

Наш поезд трогается.

Надо потихоньку собираться. В 10 – Вена! Мне. собственно, собираться нечего! Я – турист. Я еду налегке. У меня всего на всего один чемодан из светлой кожи с большим клапаном сбоку. Весь на молниях. Польский. Я купил его в «Военторге» перед отъездом. В моем чемодане лежит мой выходной костюм, темно-коричневый, моя гордость. Если приглядеться к ткани, то можно различить красные, синие, желтые и даже зеленые точки из ниточек. Все это и придает ему нарядный темно-коричневый цвет… рубашки, трусы, майки, носки, платки… плащ «Болонья», кинокамера «Пентака», кинопленки, немецкие, цветные – 12штук. Две бутылки «Столичной». Одну надо отдать как общественный сувенир. Другая – моя. Книга «Древнерусская живопись». Цветные репродукции. Кому? Неизвестно.

Лекарства, таблетки: аспирин, бесалол с белладонной. Развилка для моей электробритвы. Сама бритва. Разговорник немецкого языка. Словарик… Да и все.

Утром в день нашего отъезда мы получили заграничные паспорта. Никогда не было у меня такой приличной фотографии! Уплатили деньги 280 руб. вместо 250 объявленных. Из «Метрополя» мы перешли в другое здание «Интуриста» (бывшее здание работников искусств, здание Жолтовского на Моховой, ныне – посольство США). Нас провел туда Василий Андрианович, тот парень с запавшими глазами. В вестибюле, где столпилась наша группа, нам сказали: надо подождать. Оказалось, нашу группу тут совсем и не ждали. В конце концов, нашелся человек, знакомый с Австрией, который и провел с нами беседу.

– Ну все вы, конечно, бывали в заграничных поездках и не раз, – сказал он, – и потому я не стану вам объяснять, как надо вести себя… (шум подтверждения. Я не стал себя выдавать, что еду впервые) – все вы это прекрасно знаете. Я хочу сказать вам только, что хоть эта поездка и от Союза архитекторов, все же это простая туристическая поездка, которая предусмотрена планом обмена туристами между нашей страной и другими странами.

Это не профессиональная поездка, и потому ваши профессиональные интересы будут удовлетворены поскольку это будет возможно фирме, вас обслуживающей. (Специализированные поездки идут не через Интурист, а по спец-командировкам от различных учреждений.) Конечно, вам постараются показать все. Что вы попросите, поскольку это возможно. Кормить вас будут хорошо. Надо захватить немного еды на дорогу туда. На обратную дорогу фирма выдаст вам пакетики с продуктами.

Из личного опыта… могу посоветовать мужчинам, у которых есть электробритва «Харьков», взять с собой развилку, потому что в некоторых гостиницах наша вилка не подходит к их розеткам.

Теперь о сувенирах. Конечно тем, кто вас обслуживает, кто старается сделать ваше путешествие приятным, удобным и интересным, приятно будет получить подарок или сувенир, который бы напомнил им о нашей стране. Но что же это может быть? Некоторые дарят часы. Наши марки высоко ценятся на международном рынке на ряду со швейцарскими.

– Ну а водку можно?

Советская водка «Столичная», например, является всегда хорошим украшением стола. Это хороший подарок. Но я бы вам не советовал делать на этом акцент. Открытки с видами Москвы, хорошая книга с иллюстрациями – это лучше, чем водка, а главное, будет говорить о вас с лучшей стороны. Можно подарить русскую матрешку, палехскую шкатулку… на этом запас его фантазии иссяк. – Советую вам сделать два подарка позначительнее: это ведущему вашу поездку и шоферу автобуса, а остальным – кто, что хочет.

После беседы какие-то старосты из состава нашей группы (когда они успели их назначить?) стали собирать деньги на сувениры (решили по три рубля).

Одна из наших дам с эффектной черной копной на голове и с такой же эффектной проседью посредине вдруг стала возражать, говоря, что это слишком дорого, что не каждый в состоянии уплатить такую сумму. Поднялся невероятный шум, в результате которого она взяла обратно свой трояк из общей кучи. Я и не заметил, как все моментально испарились и обнаружил это только тогда, когда наши ответственные стали распределять, кому что купить и когда, кроме меня никого не осталось… Тут -то я понял, что я действительно новичок в этих поездках. Мне досталось купить бутылку «Столичной», и мне возвратили для этого мои три рубля.

Подъезжаем к Вене!

Крытый перрон огромного вокзала. Тень. Мелькают встречающие. Цветы в руках. Кого-то ждут. Наши чемоданы готовы. Все привели себя в порядок. Даже

у Аполлинария Васильевича застегнуты все пуговицы.

Медленно подвигаемся к выходу. Впереди выгружают огромные чемоданы, тюки.

Я различаю стук моего сердца. Вот оно – начало путешествия! За дверьми – незнакомый мир!

Спускаемся со ступеней вагона. Среди толпы на перроне трудно разобрать, где наши, где встречающие. Наши, сойдя с поезда, остаются тут же у ступеней, поэтому такая толкучка. Среди этой неразберихи Василий Андрианович представляет нам старомодного толстячка с красным лицом и белыми, чуть заплесневело-зеленоватыми волосами. Это представитель австрийского интуриста. Он будет сопровождать нас во время всего путешествия. Здороваемся. Жмем руки. Он, как большая наседка, невидимым крылом своей опеки прикрывает вновь представленного ему, и тот становится рядом.

Большая цепь видна у старикана из-под жилета. (О златая цепь капитализма!) Он обтирает платком лицо. Отдувается. Взгляд его кажется рассеянным. Глаза

устремлены куда-то поверх наших голов. Да! ведь он хочет разом увидеть весь выводок, что ему должны подсунуть.

Продолжается выгрузка чемоданов. Кто-то увидел своих. Подъехала багажная тележка. Сзади носильщик в темно-фиолетовом комбинезоне и такой же круглой цилиндрической фуражке с козырьком, как у де Голля, я помогаю кому-то опустить громадный чемодан в синем чехле. Это – наш. Ничего себе чемоданчик!

Виктор и Роман уже чувствуют себя иностранцами. Стоят с плащами через руку. Считают участие в разгрузке ниже своего достоинства. Чемоданы??? Фи!

Фирма обслужит! Василий Андрианович собрал вокруг себя род веча из девиц…

Внезапно, четыре пузыря один меньше другого лопаются над перроном, и этот звук перекрывает его шумок. Это бьет в ладоши наш старикан, представитель фирмы.

– Моменте! Дамы и господа! Минуточка вниманья!

Сейчас мы будем выступайт. Садимся автобус. Вы едите посольство… Потом мы едим Отель. Чуть-чуть отдыхайт. Завтракать – кушать. И едим смотреть Вена!!! Я буду сопровождайт вас время поездка. Все будет хорошо.

Наши стайкой цыплят (нет, утят) отправляются за наседкой-стариканом. Тут передо мной возникает уныло-озабоченная фигура Василия Андриановича.

Он говорит, чтобы я остался здесь, проследил за погрузкой наших чемоданов и с ними проследовал в автобус.

Я остаюсь один. Я даже рад. Я могу осмотреться. Мне предоставлена маленькая, но свобода!

С подножек вагона, с трудом переваливаясь, спускается старушка. Подаю ей руку.

– Merci⁵.

– S’il vous plaît madame⁶, – щеголяю я знанием французского. Небольшая пауза удивления.

– Parlez-vous même français⁷? – далее следует фраза, которую я не в силах понять.

Никогда не надо хвастать. Кто же знал, что она прекрасно говорит по-французски? Ничем не примечательная, обычная наша старушка.

– Je commence juste à apprendre le français.⁸, – с трудом составляю фразу и выдавливаю ее из себя.

Я помогаю вытаскивать ее чемоданы, она же, приставив ладонь ко рту и сделав ее полу-рупором, бойко кричит:

– Träger! Träger⁹! (она к тому же знает и немецкий!) Подъезжает еще одна тележка с носильщиком.

Если бы я знал, что в нашем вагоне едет эта старушка!

Я бы попрактиковался с ней во французском. Это лучше, чем было томиться в нашей компании! Какая досада! Я стараюсь восполнить этот пробел сейчас же. Но говорить мне чертовски трудно, так как я настроился на немецкий. Придется перейти на него. Но тут выясняется, что она прекрасно говорит и по-русски.

– Я четыре месяца пробыла в России. Ленинград – Москва – Киев – Одесса – Тбилиси – Сибирь…

– Où allez-vous maintenant?¹⁰? – вставляю я все-таки по-французски.

– À Paris puis à Nice¹¹.

– У?

– J’habite à Nice¹²– до меня доходит, что это Ницца.

– Où vivez-vous?¹³?

– Я… в Москве, J’habite a Moscou¹⁴.

– О, это хороший город. Votre profession?¹⁵

– Je suis un architecte¹⁶

– Прекрасная профессия!

Она и не представляет, что значит у нас эта профессия!

Мы мило болтаем по-французски, а наши тележки с чемоданами мирно погромыхивают перед нами, – мысленно я описываю начало моего путешествия Нине.

– У тебя всегда была страсть к старушкам, – скажет она. Она имеет в виду мои вечные разговоры на кухне с нашей соседкой Ольгой Александровной.

Она-то и надоумила меня изучать французский язык. У нас на кухне образовалось нечто в роде клуба. Ольга Александровна любит подтрунивать надо мной.

– Все вы, молодой человек, откапываете в газетах что-то не то… Не можете вы воспринимать нашу действительность, как полагается, как простой советский человек.

– Нет! отчего же? – говорю я ей в тон, – я, напротив, очень даже люблю

премьера Хрущева. Особенно его воспоминания. Они мне очень нравятся. Особенно то место, где он вспоминает: «милые лиловые тени…«Помните? Это здорово!

– Вот вы все смеетесь над ним, а зря! Придет время (Попомните мое слово) Вы еще пожалеете о нем. Об этом правителе «а ля мужик».

Незаметно для себя мы переходим по пологому пандусу в просторный зал. Но где же тележки с нашими чемоданами? Пока я размечтался, они куда-то исчезли…

…

Я бегу налево, заворачиваю за угол – там нет! Направо они уехать не могли! Возвращаюсь к француженке.

Впереди нас стоит полицай в черной форме, спокойно наблюдающий нашу беготню. Мы бросаемся к нему.

– Wohin ist der Träger gegangen¹⁷??

– Wo ist unser Gepäck hingegangen¹⁸??

То, что он объясняет нам, я не понимаю. Француженка продолжает выяснять.

Вот оно, «начало путешествия! Мы мило болтали по-французски…» Конечно, я буду потом смеяться над этим. Все это очень смешно… Но сейчас не до смеха! Мы проходим сквозь большой зал. Выходим из него. Архитектура зала, новизна впечатлений, новые люди, с любопытством разглядывающие нас, все это поблекло и потеряло всякий интерес.

Мы оказались под длинным козырьком. У выхода стоит несколько больших, ярких автобусов. Какие-то машины. Народу почти никого.

– Que faire? Pardonnez moi!..¹⁹

Я уже совсем приуныл. Сердце мое болтается где-то в районе желудка… Хотя… не надо подавать вида…

– Ils sont là!²⁰

Поезд из наших тележек выезжает нам навстречу. Он объехал здание вокзала и сейчас вынырнул из-за угла. Мы бросаемся к нему тележки проезжают некоторое расстояние и останавливаются у автобусов. В одном из них сидят наши. Вот и Вася. Василий Андрианович. Как я рад ему! Шофер принимается укладывать чемоданы в нижний багажник. Вторую тележку уже отцепили, и она едет дальше.

– Au revoir!²¹ – но встречи с этой милой старушкой никогда не будет. Я знаю.

– Bon voyage!²²

Мы машем друг другу руками.

За стеклами автобуса незнакомые площади, улицы, дома, непривычные машины, чужие люди на тротуарах. Необычное, новое обрушивается на меня, и я обалдеваю. Вот огромное, как велосипедное со спицами колесо с болтающимися вместительными фургончиками.

– Schwedenplatz, Volksprater, Riesenrad.²³

– А вон там планетариум с самым современным оборудованием в мире.

– Где? Где? Лучше нашего?

– Ну, конечно, нет! У вас лучше. Русские спутники, ракеты, корабли «Восток». Американцы и те вас не догонят.

Я доверчиво шепчу Шуре, что заболтался с француженкой и чуть не отстал от чемоданов… Она рассеяна и не слушает меня.

Здание посольства – старое модернистское сооружение начала ХХ века. Во дворе – православная церковь, такая же модернистская. Еще при царском правительстве здесь было русское посольство.

Не доходя до здания, на глухом аккуратном кирпичном заборе мы замечаем размашистую надпись, сделанную белой краской:

«КЕМПФТ УМ ДИ ЭНТВАФФНУНГ! ОКП», – читаю я про себя.

– Что?

– Что здесь написано?

– Что такое? – несколько наших девиц пристают к старикану.

– У нас есть такой порядок. Выборы. Пиши все, кто хочет. Это наша компартия. Тут написано: «Боритесь за разоружение и безатомную зону в Европе!» (Ну, это он от себя уж добавил!)

– Что значит заграница! – думаю я. – У нас на заборах пишут всякие безобразия, а тут на тебе! – хорошие лозунги.

Тут выпал листок. Что тут?

«Справедливости ради нужно сказать, что эти так называемые китайские слова из трех букв на заборах, дверях, как ни странно, говорят о большой совестливости большинства населения. Иначе бы они не писались бы с таким наслаждением и упорством малолетними преступниками.»

Второй этаж. Актовый зал. Здесь проводят собрания, беседы, читают лекции, показывают кинофильмы. Сиротливо занимаем частицу большого зала. Тут полумрак (окна завешаны). Затхлость недействующего храма. На сцене кресло.

Входит служащий посольства. Кивает нам головой и удобно усаживается в кресло, положив ногу на ногу. Он явно чувствует свое превосходство перед нашей компанией. Говорит лениво, улыбается. Улыбка на лице его помимо его воли. Она говорит: ну что я буду вам рассказывать? Куда? Где? Когда?.. У вас есть свой распорядок, своя программа, от которой вам не уйти. Вы увидите не больше, не меньше, чем и остальные туристы. Ну а если вам хочется спрашивать, спрашивайте!

Он говорит нам общие прописные истины о стране. Австрия – нейтральная страна. Торговые связи у нее с нашей страной постоянные, хорошие. У большей части населения отношение к русским хорошее, доброжелательное. Но, как и во всякой нейтральной стране, есть и реакционные элементы, профашистские… – Он встал, немного прошелся. Повернулся… чтобы сесть. И тут я замечаю, что улыбается лишь одна половина его лица, повернутая к нам. Другая – совершенно серьезна! Что это? Шутка природы Поражение центрального нерва?

– …что? Что вы говорите?…

– Правильно. Большую роль в экономике страны играют западногерманские монополии. Вопросы носят школьный характер. Каково население Австрии? Вены? Можно ли гулять по вечерам?

– Можно. Но желательно не в одиночку, а группами. Женщинам особенно поздно гулять не рекомендуется.

– ??? Почему?

– Видите ли… В Вене, да и в других городах большинство людей рано ложится спать. Вечером все собираются дома…, а на улицах начинается ночная жизнь. Его улыбка растягивается шире. Появляются женщины легкого поведения… Во избежание различных недоразумений женщинам поэтому не стоит появляться на улице одним. Видя, что его откровенность никого не смутила, а наоборот внесла оживление, продолжал, обращаясь главным образом к мужчинам.