Читать книгу: «Четыре предела свободы. На подступах к Иному. Стратегия и тактика становления личности»

Если бы бытие не могло быть иным, чем оно есть, то сама свобода без остатка растворилась бы в бытии. «Возможность иного», «возможность инобытия» составляет поэтому конститутивный признак свободы

С.А. Левицкий

«Трагедия свободы»

Благодарности

Сложно претендовать на авторство текста, который пишется в кругу близких по духу людей и текстов. В этой ситуации различные идеи подхватываются, трансформируются, перетекают, возникают одновременно в разных местах, забываются, а затем всплывают уже в измененном виде. Случайно брошенное слово или промелькнувший образ, прочитанная фраза или новая, порекомендованная друзьями, книга прорывают плотину накопленного (но до этого момента не воплощенного) потенциала смыслов, а результатом «неудачной коммуникации» становится понимание работы заклинившего механизма структуры личности и метода его «починки».

Иногда достаточно даже не собеседника, а внимательного (или хотя бы притворяющегося таковым) слушателя. Проговаривая ему интересную, но уже высказанную когда-то мысль, ты вдруг неожиданно для самого себя выражаешь в ней что-то новое.

В какой-то момент уже невозможно с точностью определить авторство той или иной идеи или какой-то ее части, того или иного термина или методического подхода. Но, может, это не так уж и важно, если эти идеи удается по-настоящему усвоить, пропустив одни через тигель мышления, а другие через горнило опыта. Имеет значение лишь то, что такое усвоение помогает уберечь их от опасности искажения.

Поэтому я хочу выразить благодарность всем соавторам и заранее попросить прощения у тех, кому покажется, что это именно его идея или предложенный им термин прозвучали в книге, а сам он обойден заслуженным вниманием.

Спасибо Олегу Георгиевичу Бахтиярову за психонетический метод, помощь и всестороннюю поддержку. Без него эта книга не появилась бы на свет ни в каком виде. Спасибо Рустаму Муслимову и Алине Красновой за труд по вычитыванию текста и за ценные советы; Сергею Брызгалину за консультации по вопросам, касающимся намерения и сверхпроизвольного действия; Дарье Халаджиевой за предложение провести вебинар на тему «Четыре предела свободы», с которого все и началось; Владимиру Васильевичу Долгачеву за бесценный опыт; Павлу и Любови Аксеновым за практические примеры действий в соответствии с Ценностями; Оксане Завадской за помощь в исследовании тонкостей творческих актов; Алексею Урусову и Павлу Кораблеву за то, что показали вход в Лабиринт; Александру Мартынову, Вадиму Федорову и Владимиру Мелешину за плодотворные дискуссии и помощь с ответами на возникающие вопросы; Дмитрию Коваленко за рекомендованных им авторов и за проявленный интерес; Галине Гаус за терпение и поддержку.

Пусть эта скромная и местами сложная для восприятия книга будет для всех и – от каждого.

В том числе – для меня вчерашнего от меня сегодняшнего.

Автор

Предисловие

Текст, который представлен вниманию читателя, проявлялся в процессе своего написания, подобно дороге, возникающей под ногами идущего. Первоначально у него не было плана и не существовало завершенного образа, который вынуждал бы меня следовать заранее намеченным маршрутом. Именно этот момент показался мне значимым, поскольку такой подход полностью соответствует идеям, раскрываемым в книге. Никакая, предварительно заданная «снаружи», цель не определяла собой процесс порождения идей и их конечный результат.

Получившееся можно уподобить карте Лабиринта сознания, путь по которому запутан и усеян многочисленными ловушками и тупиками. Стены и даже потолок картографируемого Лабиринта сложены из личностных и психических структур сознания, привычных способов поведения и паттернов восприятия, языковых конструкций и личной истории, и возведены вокруг собственного «я».

Обнаружив себя в самом сердце такого Лабиринта, мы начнем последовательное изучение мира сознания и действующих в нем сил и законов. На этом пути нам станут встречаться люди, тексты, идеи, ситуации… И, возможно, в какой-то момент мы почувствуем в руке ту путеводную нить, которая там находилась с самого начала путешествия и без которой шансы выбраться из Лабиринта равнялись бы нулю.

Хочется верить: по мере продвижения по Лабиринту мы будем все чаще ощущать на своих лицах движение свежего воздуха и тот зыбкий свет, что, робко пробиваясь сквозь кромешную тьму, распугивает копошащуюся в ней хтонь.

Стратегия чтения, которую я хотел бы предложить читателю, логично вытекает из приведенного выше подхода к ее написанию. Пусть эта книга станет приглашением к со-путешествию, к совместному исследованию Лабиринта сознания и того, что находится за его пределами. Ну а поскольку представленная «карта» содержит в себе множество лакун и «белых пятен», наше путешествие должно подразумевать возможность внесения в нее уточняющих правок и освоение «необжитых земель».

В процессе такого освоения читателю предлагается не отбрасывать сходу какие-то спорные, не вполне понятные или даже провокационные идеи и положения. В то же самое время не следует принимать на веру те утверждения, которые постулируются автором как нечто само собой разумеющееся. Надо стараться все рассматривать через призму собственного опыта и мышления.

Очень важно не игнорировать обильно обеспечиваемые текстом «семантические пустоты» и противоречия, рассыпанные то там, то здесь, подобно хлебным крошкам Гензель. Ведь только смело и безоглядно погружаясь в обнаруженные неопределенности, мы получаем шанс открыть для себя и других нечто действительно новое.

Изначально эта работа рассчитывалась на круг людей, знакомых (хотя бы в общих чертах) с разработками Олега Бахтиярова: с основными положениями психонетики (практические методы «инженерии» сознания) и с ее феноменологией. Но в процессе написания возникло понимание, что книга может быть полезна и более широкому кругу читателей, заинтересованных в исследовании проблематики свободы.

Введение

Основная задача данной книги – рассмотрение идеи свободы. Однако под «свободой» здесь следует понимать не то рафинированное и отвлеченное понятие, которое стало достоянием культуры неоромантической эпохи и было превращено ею в своеобразный фетиш, а результат динамического восхождения, меняющего статус ее «носителя» с бытового на бытийный.

Мы не ставим перед собой цель показать, что реализация неуправляемого хаоса желаний или бунт ортега-и-гассетовского «массового человека» не является свободой; не собираемся подвергнуть сомнению потенциальное определение свободы как возможности выбора из сотен сортов колбасы (пожалуй, во всех этих случаях все же можно обнаружить некоторые следы свободы, имеющей онтологический статус). Нам интересно проследить как будет меняться понимание свободы при трансформации человеческого существа и того мира, со-творцом которого он является.

У свободы много лиц и имен. Сама попытка сформулировать, чем именно она является, была бы чересчур самонадеянной. Как бы мы ни старались это сделать, свобода по самой своей природе всегда будет ускользать из той языковой клети, в которую мы пытаемся ее поместить: никакие определения не могут исчерпать ее сути.

Поэтому будет осуществлена попытка рассмотреть свободу объемно: взглянуть на нее с разных ракурсов, сохраняя при этом некоторое пространство недосказанности и неполноты определения. Ведь свобода не столько гипотетична, сколько эмпирична, а потому нам вполне доступен прямой опыт соприкосновения с ней.

Все это многообразие должно помочь Читателю собственными силами совершить смысловую операцию интеграции представленного материала и ответить на вопрос «Что есть свобода?»

Свобода как ценность всегда присутствовала в человеческой истории и культуре. Но ее понимание неизбежно трансформировалось от эпохи к эпохе, от цивилизации к цивилизации. Красной нитью через всю историю человечества проходит понимание свободы в ее социальном и политическом аспектах: свобода от физического рабства и подчиненности чужой воле, независимость от общества, свобода слова.

Другой «смысловой нитью» является понимание свободы как возможности и способности беспрепятственно реализовывать возникающие желания, осуществлять личный произвол.

Третье понимание связано со свободой выбора. Так современный человек, вскормленный идеалами консьюмеризма, чувствует себя вполне свободным лишь тогда, когда его способность выбора не ограничена. Но уже у античных философов (и в особенности у стоиков) обнаруживаются иные смысловые оттенки данного понятия. Так Эпиктет смещает акцент свободы от общественного и телесного к духу и воле: «Без власти над собой невозможно обрести свободу»; «Свобода – это независимость мысли»; «Кто свободен телом и несвободен душою, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно – свободен»; «Человек со свободной волей не может быть назван рабом».

Действительно, все попытки построить свободное общество, состоящее из индивидов, безоговорочно порабощенных собственными страстями, закономерно заканчивались диктатурой, в том числе диктатурой демократии или потребления. Ведь если отдельные индивиды не обладают личностной свободной волей, то «правильная» воля будет неизбежно навязана им сверху – властью или рекламой.

В словаре Даля одно из определений свободы гласит: «Возможность действовать по-своему; отсутствие стесненья, неволи, рабства, подчинения чужой воле». Это, в общем то, соответствует древнейшему ее пониманию. Но, прежде чем брать данное определение на вооружение и освобождаться от чужой воли, было бы неплохо разобраться: что из себя представляет наша собственная воля и есть ли она?

Заметим, что слово «воля» в современной культуре обросло бытовыми коннотациями и опошлилось многочисленными руководствами «для чайников» с «говорящими» названиями: «Как развить силу воли?», «Наука самоконтроля» и т. п. Такая «сила воли», обычно сопровождаемая «сжатыми зубами и сдвинутыми бровями», помогает решать некоторые задачи и даже добиваться поставленных целей. Но за фасадом подобных операций неизбежно накапливается внутренняя неудовлетворенность собой и сопутствующее ей напряжение. На поверку такая «сила воли» оказывается внешним элементом в отношении глубинных слоев человеческого существа.

Действие же той природной Воли, которая будет рассмотрена нами немного позже, отличают такие свойства, как естественность, целостность и полнота. Действие Воли неделимо, оно не содержит в себе никакого противоречия и конфликта, а потому обладает властью менять «человека сокровенного».

Это не про «побороть желание курить», а про «перестать хотеть курить», не про лицемерное «я тебя прощаю», а про искреннее и безусловное прощение другого от всей своей души, не про раскалывание себя на две противоборствующие части, а про исцеление.

Обычно свобода и воля рассматриваются в антропологическом контексте, т. е. в ключе, исключающем всякую трансцендентность. Впрочем, даже ограниченное лишь посюсторонним бытием знание свободы можно попытаться экстраполировать за пределы этого горизонта. Можно превратить это знание и в способ указать на то, образом чего является свобода.

Хотя некоторое отступление от «горизонтального правила» было осуществлено еще Платоном, наиболее громкое трансцендентное звучание идея свободы получила с приходом в мир христианства. Это произошло на стыке двух эпох, в синтезе античной философии с религией откровения Нового завета. Христианская традиция дополнила понимание свободы новым смыслом: в своем предельном значении свобода стала пониматься как синергийное отношение двух воль – человеческой и Божественной.

Доказать фундаментальное наличие свободы невозможно, поскольку она является реальностью, имеющей субъективное, личностное измерение, познаваемое в опыте. Факт свободы не может быть ни установлен, ни опровергнут приборами или внешним наблюдателем: так многочисленные эксперименты Либета «доказывают» отсутствие свободы воли лишь в ангажированных интерпретациях сторонников редукционизма, произвольно подменяющих причину следствием и сводящих субстанцию к субстрату.

Поэтому мы ограничимся лишь общим указанием на существование необходимого условия свободы: на наличие фундаментальной неопределенности, лежащей в основании всех уровней бытия и перечеркивающей детерминизм как фатальность¹.

Любые попытки апологии свободы перед теми, кто заранее отказывает ей в существовании, являются делом совершенно бесперспективным. Более того: даже вредным, поскольку могут стать в некотором смысле формой «принуждения к свободе», а свобода не терпит принудительности.

Таким образом, эта книга адресована тем, для кого свобода уже стала частью действительности, и всем «заинтересованным лицам», чья позиция допускает хотя бы саму возможность необусловленного действия.

В завершение следует добавить, что одним из лейтмотивов книги станет рассмотрение проблематики Иного.

Об Ином нельзя сказать прямо, на него не получится указать пальцем. Поэтому все, что мы можем сделать – это лишь намечать подступы к нему, указывать на то, чем оно не является. А еще – попытаться создавать условия для его проявления. Но – вне всяких гарантий результата.

О структуре книги

В самой первой, «спойлерной» главе, под названием «Четыре предела свободы», будут кратко рассмотрены «четыре свободы», три из которых принадлежат к онтическому уровню (то есть к горизонту человеческого существования), и один – к онтологическому.

Три «онтические» свободы – это свобода от непроизвольности, свобода от выбора и свобода творчества.

Онтологическая свобода, в свою очередь, есть размыкание границ сугубо человеческого и появление вертикального измерения. Как мы сможем убедиться, получившееся в итоге такого размыкания находится уже за рамками, определенными противопоставлением свободы и несвободы. Это – нечто «за пределами» свободы.

В качестве способов достижения, а затем и преодоления онтических пределов будут применяться технологии и процедуры работы с сознанием, детально разработанные в рамках психонетического подхода². В свою очередь, для описания методов достижения онтологического размыкания автором будут рассматриваться средства, присущие православной традиции. Вопрос о том, возможно ли и как именно возможно такое размыкание в рамках иных традиций, мы оставляем в стороне.

Кроме классификации по «четырем пределам свободы» мы вводим еще одну важную нормировку, которую назовем «три уровня (или три плана) бытия». Эти уровни вводятся, чтобы методически структурировать используемый в книге материал.

Три уровня, или плана бытия:

Первый уровень: Консциентальный

Второй уровень: Антропологический

Третий уровень: Синергийный

Рассмотрим их здесь подробней.

1. Консциентальный уровень (от лат. conscientia – сознание) представляет собой «мир» сознания. Оно может рассматриваться нами автономно от других «составляющих» человека, поскольку для изучения сознательных феноменов достаточно обладать одной лишь способностью осознавать.

Основные понятия, используемые при рассмотрении данного плана бытия³:

– Я (Субъект)

– Сознание

– Воля

Для исследования сознания мы будем придерживаться феноменологического подхода. Однако – без претензии на непогрешимое соответствие одноименному философскому направлению, разработанному Эдмундом Гуссерлем.

Феноменологичность здесь будет означать в первую очередь следование принципам опытного, эмпирического постижения, по возможности очищенного от мистики, метафизики и теологии (за исключением нескольких ссылок на греческие мифы, имеющие своей целью скорее художественное и метафорическое значение, нежели гносеологическое). Впрочем, это не должно помешать нам строить модели, адекватно описывающие феноменологию сознания.

Терминологический аппарат описания данного «плана бытия» схож с феноменологическим, но в значительной степени заимствован у психонетики (см. примеч. 2). Так или иначе, психонетическое описание генетически родственно феноменологическому.

В качестве инструмента исследования сознания мы будем использовать аутогенные психотехнические методы. Это связано с тем, что сознание обладает:

– относительной прозрачностью и понятностью протекающих в нем процессов,

– возможностью для осуществления в нем произвольных операций (например, операцией управления вниманием).

2. Антропологический, или холистический уровень. Это – весь человек как целокупность духовных, душевных, психических, ментальных и телесных устроений.

Поскольку одной из основных задач книги является рассмотрение вопросов преодоления обусловленности и «пробуждения» волевой активности, данный план бытия будет нами рассматриваться, главным образом, как органичный сплав двух «миров»: мира сознания и мира души, соединяемых в личности человека.

«Личность не часть какого-либо целого, она заключает целое в себе. Поставленный на грани умозрительного и чувственного, человек сочетает в себе эти два мира».

В.Н. Лосский, «Очерк мистического богословия Восточной Церкви» [3]

Можно сказать, что мы в стремлении к целому дополняем мир сознания и смыслов (рассматриваемый феноменологически) миром души и чувств. Данный план бытия будет рассмотрен нами концептуально с позиций, разработанных преподобным Максимом Исповедником.

Основные понятия этого уровня:

– личность (лицо),

– природа,

– природная воля.

Все они конституированы православной антропологией.

В целом эти понятия соответствуют основным терминам консциентального плана, хотя и не тождественны им (о чем дополнительно будет сказано ниже). Но это не столько концептуальная или феноменальная нетождественность, сколько контекстуальная. Поскольку рассматриваемый план бытия «шире», чем предыдущий, то и основные понятия должны рассматриваться «шире».

Так, если «Я» обладает сознанием, и рассматривается нами исключительно в рамках сознательного контекста, то личность – это тот же самый «Я-субъект», но обладающий уже всей полнотой человеческой природы (включая сознание, душу и тело) и вместе с тем не сводимый к ним.

Существует еще один термин – ипостась, который снимает данную терминологическую проблематику. Он может полноценно замещать собой слова «Я» и «личность» и применяться при описании «я-бытия» всех трех бытийных пластов. Аналогично термин «природа» включает в себя сознание, но не исчерпывается им.

Природная воля обнаруживает свое сходство с консциентальной Волей, но с той поправкой, что она есть категория, исследуемая в рамках иного подхода. Отсюда существенная (но не сущностная) разница в определениях: термин «природная воля» носит скорее концептуальный характер, в то время как «Воля», введенная нами в рассмотрение на предыдущем уровне, – феноменальна, а местами и онтологична.

На антропологическом уровне бытие замкнуто в пределах горизонта человеческого существования. Выход за его пределы будет означать добавление вертикального измерения, которое меняет онтологический статус человека. Поэтому данный тип размыкания назван онтологическим.

Способы такого размыкания обнаруживаются в христианской традиции: это аскеза, молитва, трезвение – все, что подводит человека к обо́жению и синергийному взаимодействию с Божественными энергиями. Особенно ярко эти способы отражены в практике исихазма.

Данные способы не просто организмичны, поскольку требуют задействовать всего человека целиком, включая его чувства. Они еще и мистичны, сверхъестественны, в отличие от вполне естественных методов онтического размыкания. Они «требуют» участия в этом процессе другой Личности, свободно открывающей себя всякому восходящему по «духовной Лествице».

3. Синергийный уровень. Здесь все духовно-душевные силы человека сверхъестественным образом входят в соединение и соработничество с Инобытием. Переход на этот уровень достигается путем размыкания антропологических границ и носит преображающий человека характер.

Если предыдущий план бытия строился как сплав различных начал и сил человека, то здесь рассматривается синтез человеческого и Божественного. Поскольку между человеческой природой и Божественной сущностью пролегает бесконечная онтологическая дистанция, данный синтез мы должны понимать именно как энергийный: человек входит во взаимодействие не с самой Божественной природой, а с тем, что преподобный Григорий Палама предложил называть нетварными Божественными энергиями.

Синергийная антропология была подробно разработана в трудах С.С. Хоружего, Этот метод будет, помимо прочего, использоваться нами при рассмотрении данного уровня бытийности.

Сразу отметим, что, в отличие от двух предыдущих уровней, синергийный план не имеет границ и потому принципиально открыт. Это открытость никогда не достижимого горизонта, подразумевающего возможность бесконечного приближения к мета-антропологической Цели, или Телосу.

Термины «личность», «природа» и «воля» по-прежнему сохраняются в качестве важнейших понятий данного уровня описания, но приобретают новые звучания. Это связано с тремя основными факторами.

Во-первых, на высших ступенях исихазма (мистическая молитвенная практика православия) все человеческое существо достигает небывалого уровня целостности: прекращается дробление человеческой природы на отдельные фрагменты и происходит ее соединение с Божественными энергиями-Именами. Привычная феноменологическая интенциональность (направленность) сознания трансформируется в то, что Сергей Хоружий назвал «холистической интенциональностью», а молитва превращается в безмолвное созерцание, не имеющее перед собой предметной цели.

Во-вторых, происходит то, что в православии называется обо́жением: человеческая природа, включая тело и волю, становятся сообразны тем энергиям, с которыми они соединяются.

И, в-третьих, у человека формируются новые сверхчувственные «органы», позволяющие ему воспринимать духовную реальность. Примерами этого являются переживание фаворского света, особой сердечной теплоты, видение будущего и др.

Поскольку между указанными выше разноуровневыми основными понятиями различных планов бытия прослеживаются однозначные соответствия, разделение на три бытийных уровня является удобной схемой. Она должна позволить Читателю применять метод аналогии при осмыслении наполняющих эти планы содержаний.

Эти инварианты, подобно «полисемантическим стержням», насквозь пронзают собой структуру бытийных планов и позволяют обнаруживать новые грани каждого из уровней через призму двух других.

* * * *

Структурно книга строится следующим образом.

В первой ее части будет сделана попытка проблематизировать текущее состояние человека, обнаружить причины такого состояния. Первая глава в кратком изложении наметит основные положения книги, используя для этих целей миф о Тесее и Минотавре. Она содержит в себе довольно специфическую терминологию, которую следует понимать контекстно; подробней она будет раскрыта в последующих главах.

Вторая, третья и пятая части будут посвящены основным положениям «трех планов бытия» и проблематике Иного.

В четвертой части рассматриваются способы преодоления главных «онтических барьеров свободы»; они не разбиваются по трем уровням, поскольку имеют отношение к каждому из них.

В приложение вынесены практические процедуры и методики, имеющие, главным образом, выраженный психонетический характер. Знакомство с ними предлагается Читателю, чтобы проиллюстрировать некоторые положения и понятия этой книги.

* * * *

В самом общем виде преодоление «четырех пределов свободы» сводится к двум основным стратегиям:

I. Обнаружение субъектной де-центрированности, связанной с отождествлением субъекта со структурами сознания (или, в другом описании – смешением личности с природой) → разотождествление с ними → преобразование этих структур.

II. Обнаружение и прекращение непроизвольности (упроизволение) → преодоление произвольности → сверхпроизвольность. Здесь необходимо обратить внимание на то, что выражение «произвольное действие» не всегда тождественно «волевому действию», как оно рассматривается в психонетике, поскольку волевое действие в своем предельном и небытовом смысле не обусловлено ни личностью, ни теми целями, которые она ставит. Пока произвольность и непроизвольность предлагается понимать так, как они обычно понимаются в психологии.

Дадим этим важным для нас терминам (произвольное и непроизвольное действие) первичные определения:

Непроизвольное действие – импульсивное или неосознанное действие, реакция на внешний раздражитель или внутренний стимул, рефлексы, автоматизмы. В отношении такого действия мы обычно выносим вердикт: «со мной произошло» или «случилось помимо меня». Пример: «Я рассердился». По умолчанию подразумевается, что за такое действие мы не готовы нести всю полноту ответственности, поскольку субъект такого действия, а, стало быть, и ответственности, для нас самих не вполне определен.

Произвольное действие – действие, определяемое сознательно поставленной целью; способность подчинять целям свое поведение и психические процессы. (Обратим внимание на важный момент: цели здесь первичны.) Такое действие всегда «принадлежит мне»; в отношении этого действия мы всегда можем утверждать: «это сделал я». Пример – «Я осознанно уволился с работы».

Но помимо этих двух типов действия, составляющих методически важную для нас оппозицию «произвольное-непроизвольное», необходимо ввести еще один тип действия, который нам не всегда очевиден. Назовем его сверхпроизвольным действием.

Его описанию и способам достижения будет посвящена значительная часть книги; пока же определим его как действие, не присвоенное себе локальным «я», но при этом осуществляемое «не без моего участия».

Такое действие больше, чем произвольность. В отличие от произвольной активности, которая «делается мной» из привычного состояния сознания, сверхпроизвольность является волевым саморазворачивающимся процессом, инициируемым тем активным и единым началом, которое еще не «расслоилось» на локальное «я», действие и его рефлексию. Мы можем обнаруживать результаты такого действия, но в привычном смысле слова «я» им не управляет, поскольку не порождает его.

* * * *

В заключение необходимо сказать несколько слов о тех затруднениях, которые возникают при попытке согласовать понятийно-терминологические аппараты различных бытийных уровней между собой. Поскольку эти уровни в контексте книги не являются замкнутыми на самих себя и пересекаются друг с другом (как, например, в четвертой части, являющейся синтезом консциентального и антропологического планов), между разноуровневыми терминами, обозначающими одни и те же категории, необходимо установить соответствия.

Но при попытке «перенести» ключевой термин «сознание» из феноменологического или психологического описания в богословское, появляются определенные сложности, связанные со спецификой понятийно-терминологического аппарата православной антропологии. Так, пожалуй, термин «сознание» наиболее близок антропологическому понятию «ум» (греч. νοῦς – разум, мысль, дух), но вовсе не тождественен ему.

Данное затруднение можно объяснить не только античными корнями богословия, унаследовавшего у древних такие понятия, как дух, душа, мышление, разум, но и исключительным многообразием определений «сознания» в современном мире (часто противоречащих друг другу).

Впрочем, данная ситуация зеркальна: важнейшее понятие православной антропологии «душа» практически не обнаруживается в психологии и большинстве философских систем, заменяясь не вполне релевантным ему понятием «психика».

Аналогичная ситуация возникает и с пониманием воли, определяемой в богословии как «стремление к сообразному с природой», а в психонетическом описании – как ничем не обусловленная творческая активность.

Впрочем, по убеждению автора, такое различие между определениями не является критическим. Более того, можно обнаружить как в процессе «восхождения» в ту точку, из которой проясняется замысел книги, разница между этими понятиями постепенно исчезает: так Воля к творчеству и Воля к Благу объединяются в своей общей направленности к Иному.

Таким образом, указанные выше понятия могут рассматриваться не как взаимоисключающие, но как дополняющие и обогащающие друг друга новыми смысловыми оттенками (с поправкой на общий контекст и с учетом соответствующих оговорок по тексту книги).

В Приложении № 4 в помощь читателю будет приведена классификация основных терминов различных «бытийных уровней» на предмет их соответствия друг другу «в первом приближении».