Отзывы на книгу «Колыбельная»

Удивительно продуманное по своей форме произведение, страшное по своей сути, заставляющее думать. А вот написано лёгким метафоричным языком, лаконично, в классической манере, но со своим неповторимым стилем. Читается легко. Хочется перечитать, чтобы теперь насладиться деталями и оттенками убаюкивающего повествования о драме жизни человека одинокого в мире, где границы нормального размыты в одно сплошное грязное пятно. Хочется сравнить например с Достоевским. (тварь дрожащая или право имеющая) Или Кингом. (с его вечными сюжетами о насилии в семьях и страдающих детях). Или Набоковым (и его мастерским владением языком, который такой выпуклый, почти осязаемый). Но продолжать не буду. Начала читать книгу, после случайного прочтения интервью с автором. Подкупил грамотный лаконичный язык и цельность ответов. Я не прогадала. Цельная книга. Советую, если не боязно заглянуть в себя и спросить, а живёшь ли ты сам на самом деле. И остаёшься ли ты ещё Человеком.

не скажу, что великолепно, но неплохо. у автора своеобразный стиль, поначалу было тяжело читать, да еще и на улице лил дождь. книга мрачная, депрессивная, у героев никакого просвете в жизни впереди, было ощущение, что у самого начинается депрессия. большое количество маньяков-каннибалов и убийц на фоне серой, беспросветной и бессмысленной раельности.местами книга напоминала монологи из ''кривого зеркала'', только юмор черный.

Человечество пришло к тому, чего совсем не ожидало - ему ничего не хочется. Все первоначальные инстинкты мы преодолели. Опасность, голод, похоть, признание - все легко исправляется и удовлетворяется, достаточно лишь включить телефон. Взаимодействие с другими людьми тоже стало необязательным, все ответы и услуги можно найти в интернете и больше нет необходимости терпеть других людей, строить с ними взаимоотношения. А вокруг серый провинциальный город, возможностей не особо много. Ты устраиваешься на работу на какую получится, ходишь туда с понедельника по пятницу, возвращаешься в свою пустую квартиру. Ты полностью удовлетворен. Тебе ничего не нужно. Ты абсолютно несчастен. Внезапным выходом из оцепенения становится появления опасности. Не вымышленной в духе: "А вдруг у меня болезнь какая-то? Рак? Или инсульт? Или меня уволят?" - все это абстракции, порождающие стресс на ровном месте, не имеющем веса и выхода. А в романе опасность настоящая, десятками похищают маленьких детей, убивают и съедают. Этот ужас настоящий, этот ужас возвращает чувство жизни, ее осмысленность, побуждает действовать. И это ужасно, ужасно, что люди не осознают своего благополучия, не осознают ценность людей, которые их окружают, и даже теряя этих людей, постоянно думают о том, какие же люди вокруг противные, как с ними сложно. Но разве не в сложности вся суть?

"Родители всегда переживают за своих детей. Вот только мало что делают, чтоб помочь. Переживают и не делают — можете себе представить этот удивительный парадокс, Кошевой?"

Жизнь полна парадоксов и Владимир Данихнов это прекрасно видит. Он видит, какие возможности дает нам жизнь, и какие мы на самом деле приматы, которым нужно лишь жевать траву сидя на ветке:

"Надеюсь, вы понимаете, что в моем успехе нет ничего особенного: просто большинство не потратило бы и десяти минут. Большинство, Кошевой, мечтает, об успехе, который свалится с неба, и поэтому никогда ничего не делает. Проще обвинить злую судьбу или кого-то другого в своих неудачах, вы согласны?"

Но разве можно нас в этом обвинять? В том, что мы так устроены природой, и что культура и общество - это лишь продукт этой нашей природы, которая сама вся состоит из парадоксов и противоречий.

"Чуркин посещал маленькую церковь на углу Ленина и Социалистической."

А ведь всего-то лишь надо было начать общаться с людьми вокруг, со своими близкими, с женой, с дочкой, с коллегой, находить новых людей, узнавать их, как они устроены, что у них внутри.

"Однажды ее положат в могилу, в холод и сырость ямы, навстречу белым корням подземных растений и слепым червям, которые не ощущают никого, даже себя, просто жрут, что придется, и исторгают из себя органические отходы: так живут многие люди, им всё равно, живы они или мертвы, но она ведь не такая…"

Мы все не такие. Нам всем не все равно, но мы играем роли, носим маски, имитируем жизнь, потому что у нас все удовлетворенно, нам не нужно напрягаться, нам незачем стараться, все ресурсы давно поделены, деньги и успех ничего не дают, мы каждый день видим новости о том как покончил с собой или сошел с ума очередной миллиардер или супер звезда. У нас нет мечты, нет планов, нет иерархии в которой можно расти. Мы все живем сами по себе, в своем личном аду полностью удовлетворенных потребностей, где ничего не нужно и ничего не хочется, а люди вокруг только бесят.

Меня покорила эта книга и ее автор. Да, он создал новую городскую область, сгустил краски, но при этом все равно отразил фактические явления. Сама идея нескольких (аж трех) маньяков, где каждый следующий хуже предыдущего на столько, что мы начинаем сочувствовать маньякам по проще. Это невероятный авторский талант, показать читателю, что мы способны сочувствовать маньяку, но не сочувствуем собственной жене/мужу/брату/маме/сестре/отцу/ребенку. Нами движут дискурсы, нарративы и мы твердо уверены, что уж про близких нам точно все понятно, что это старая история. Но это не так. Нас никто не понимает, но и мы никого не понимаем - это невозможно. Каждый прожитый день меняет нас и меняет людей вокруг нас. Люди - это самое главное, не ищите счастье в материальных объектах, они статичны. Неприятные, сложные, переменчивые люди - вот источник постоянный борьбы. А ежедневная победа в борьбе - это настоящее счастье.

Две музы - русская тоска и скука, воспетые еще Пушкиным и Лермонтовым - набросились на Данихнова, истерзали писательскую душу, и получилась «Колыбельная». Хтонический мрак накрыл целый город N, все жители которого неизлечимо больны русским сплином. Изредка у них случается ремиссия, но это временное облегчение наступает лишь для того, чтобы с новой силой почувствовать скрип тлена на зубах, когда тоска затянет обратно в свое болото, когда беспросветное однообразие быта высасывает все силы и хочется просто лечь где-нибудь, можно прямо в ближайшей подворотне, и уснуть навсегда, когда по юности изо всех сил сначала бежишь от одиночества, а потом так же исступленно уже ищешь его сам, когда приходит новый день, и нужно снова барахтаться в липкой паутине ежедневной рутины. Это книга, в которой с реальности сползает видимость порядка и здравого смысла, как грим с клоунского лица, и начинает проглядывать изнанка мироздания, бездна, которая всматривается в нас. Роман о жизни маньяков мимикрирующих среди обычной серой человеческой массы отличается болезненной, замызганной, абсурдной повседневностью, как в фильмах Балабанова, и какой-то гениальной безнадежностью «Сталкера» Тарковского, но при этом Данихнов создал мир, о котором могли бы быть лучшие песни «Короля и Шута» - юмор висельника, хмельная лихость, почти безумная бесшабашность. Такая вот Колыбельная в стиле панков. Бонус: история обложки Я вспомнил, как мы <...> искали подходящее фото для обложки «Колыбельной». Ближе к Дону в городе хватает заброшенных зданий. <...> Мы нашли заброшенный двухэтажный дом, с подходящим местом для съемки на втором этаже. Установили штатив, фотоаппарат. В качестве реквизита использовали Майиного синего мишку, куклу и игрушечную коляску, расположили это все художественно на полу и вдоль стены, сначала так, потом по-другому, не менее художественно; третий кадр не помешает, решил Рома. Вписывались игрушки в общую неухоженность и забытость идеально. Но чего-то не хватало. С нами был Влад, и я попросил Влада нарисовать на стене папу и маму, а между ними колыбельку с ребенком; такой простой детский рисунок. Ладно, колыбельку давай я сам, мелки в рюкзаке есть, ага, вот так, отлично, сказал Рома, а теперь подвиньте коляску немного в угол, вот так, а чьи это там голоса внизу? Дети гуляют, сказал я, выглянув в окно, сначала у двери стояли, потом меня увидели, испугались и убежали. Это хорошо, сказал Рома, а вы видели на первом этаже два матраса? По-моему, там бомжи ночуют; я подумал, может, это они вернулись. Ладно, а теперь коляску немного влево, чуть-чуть, ага, вот, отлично. (из автобиографической книги Владимира Данихнова «Тварь размером с колесо обозрения» )

Фантастика у Владимира Данихнова вышла жуткая, а уж реализм и того жутчее. В "Колыбельной" перед нами проходит целый сонм героев, каждый из которых более пустой, более сонный, более бессмысленный, чем предыдущий. Единственный персонаж, который кажется хотя бы немножко неспящим на фоне остальных, на деле является практически психопатом, и чтобы хоть что-то чувствовать постоянно по горло заливается водочкой (усилителем души русской, ага, настраиваемся на более тонкий и сильный приём) и шепчет себе под нос, что он дохлая собака. Зато разменивать таких героев ничуть не жалко. Был один бесполезный человек, не стало одного бесполезного человека, ну и что, никакого толка от него всё равно не было.

Впрочем, у всего этого мрачняка довольно бодренький и даже почти детективный сюжет, если сюда вообще можно присобачить (я мёртвый пёс, мёртый пёс) хоть какой-то жанр (социально-психологическая готика с элементами абсурда? Как ни крути — всё равно не то). В некоем южном городе появляется маньяк Молния, который устраивает настоящие перфомансы из убийств детей. То повесит их, предварительно продырявив, то на кусочки порежёт и в канистру сложит, как конструктор, то подкинет половинку детского сердечка властям с ванильными фразочками. В общем, работает на публику. И мы следим за некоторыми персонажами, жителями этого городка, подозревая то одного, то другого, потому что мотивы-то для подозрения есть, скелетики много у кого водятся в шкафах и запертых комнатах. Из С.-Петербурга приезжает старый добрый суперсыщик, к которому тут же пристраивается глуповатый, но сильный помощник, и сюжет потихонечку движется вперёд.

Вот только в конце оказывается, что вся эта детективщина — суета сует и томленье духа. Главным персонажем книги оказываеются не Чуркин, Меньшов и Танич (чьими именами названы целый части!), не следователь Гордеев, не маньяк Танич, не маньяк Молния. Главным действующим лицом окажется что-то непонятное, чёрное, огромное, которое то плывёт где-то в космосе и гнилыми зубами раскалывает планеты, как орехи, нежа больное тело в свете звёзд, то воплощается на земле в призрачную чёрную фигуру, размером с колесо обозрения, а что ещё монументальнее вы можете придумать?, и тогда эта фигура ходит по городу, морозит людей и поёт им бесконечную колыбельную. От этой колыбельной люди становятся пустые, мороженые, не сумасшедшие, но какие-то тронутые. Видят, что дяденька уводит куда-то маленькую девочку, смотрят сквозь них, но ничего не делают. Заливают пустоту пивом, водкой, коньяком, заедают жирными сосисками, механически делают свою работу, потому что так принято, перегорают от одиночества, жгут время за компьютером, а в итоге всё спят, спят и не могут проснуться. Кто-то представляет, что это чёрное существо — бог. Бог прокрастинации что ли... Впрочем, каждый получает такого бога, какого заслуживает.

Ну ладно, чёрный бог прокрастинации (не то слово, но писать "русская равнодушная обломовщина, что зовётся национальным менталитетом и ленью души" слишком долго) поёт нам колыбельную... И? Вот этого в романе очень не хватает: вариантов. Пусть автор и не должен показывать светлый путь бегства из оков колыбельной (авторы вообще никому ничего не должны), но на данный момент получается, что вырваться из этих цепких пут никак никому не получится. Вот и рассказчик на последних страницах тоже погружается в дрёму. Единственный более-менее не сонные персонажи — сыщик и маньяк — настолько радикально выпутываются из общероссийского наркоза, что идти таким путём себе дороже. Хоть бы какая крошечная подсказка была, маленький лучик, уж мы бы там дальше подумали, что к чему...

С другой стороны, есть детишки, которых маньяк Танич убивает, чтобы они не вляпывались в ужасы этого мира. Может, это и есть ключ — сохранить в себе эту детскую искорку. Есть в романе замечательный диалог, когда две девочки болтают о какой-то ерунде, заколке с фальшивым изумрудом, а сами только-только осознали, что они смертны, и думают поэтому только о смерти. О заколке же говорят, потому что играют роль, потому что так принято, потому что им не хочется быть изгоями. Но если всё тлен и безысходность, не всё ли равно, быть изгоем в этом гнилом социуме или нет?

Роман добротный, с оцень цепкими деталями и персонажами, которые не заслужили даже имён, так и зовутся почти все по фамилиям. Интересные вкрапления побочных историй на 1-2 странички, когда в кадре на минуту появляется, допустим, пьяный дядя Вася, и быстро набрасывается его жизненная трагедия, причины его личной пустоты, которые вроде бы и разнятся от одного "человека" к другому, но корень имеют общий. Из-за всего этого и кучи деталей, ходящих по грани абсурда (например, девушка думает, что вот её сейчас насиловать будут, но боится не насильника, а того, что все увидят её незашитую дырочку на трусах — какова цепкость, м?), возникает лёгкое ощущение неудовлетворённости. Вот чуть-чуть бы перевалить за эту грань или совсем её не касаться. Потому что на данный момент получается, как будто короста болячки оторвалась и висит на хлипкой "ниточке". Оторвать — больно, оставить — мерзко и неудобно.

Тем, кто не боится мрачноты и мамлеевщины, читать очень даже стоит. Феям и понилюбам лучше вообще не подходить, не то чёрный бог депрессии и отечественной хандры так шарахнет по маковке, что никакая радуга не поможет.

Книга Владимира Данихнова напоминает обличение потёмкинских деревень, чьим дешёвым фанерным фасадам полагалось изображать настоящие добротные строения. Только липовые здесь люди. Вернее, с виду они самые настоящие - едят, выпивают, разговаривают, иногда ходят на работу, но приглядишься к ним - сплошное надувательство. Каждого своего персонажа автор описывает дважды: 1) то, что этот персонаж сказал, сделал; 2) действие, противоположное первому, то есть то, что хотелось бы сказать или сделать. Результат ошеломляет! Текст, кажущийся примитивным, вдруг раскрывает страшную правду жизни. Хочется, чтобы этот театр уродов существовал только на страницах книги. В сюжете присутствуют чрезвычайно жестокие сцены убийства, расчленения, поедания органов, но не меньше маньяков пугают обыватели, такие распространённые человеческие типы, с которыми сталкиваешься ежедневно: кто-то изменяет жене, кто-то проигрывает семейные деньги, кто-то просиживает на работе, уткнувшись в порносайты/соцсети, кому-то нет дела до собственных детей... И вот уже маньяк Танич, не воспринимавший себя как человека (он вообще себя никак не воспринимал), и тот начинает понимать: убивать детей из-за того что они обречены на ужасную жизнь ошибочно, - следует убивать взрослых, которые обрекают их на эту жизнь.

И немного о персонажах Данихнова его же словами: Я как будто существую, сказала она себе. А как будто и нет. В этой стране ничего не изменится — возмущайся, не возмущайся. Жизнь настолько банальна, что иногда мне становится страшно. Он пошел искать настоящих людей, но находил только водку и вино. Пил, тоскуя о несказанном.

Традиционное предупреждение: возможны некритичные спойлеры!

И вновь новый автор. Я его не читала, потому что не слышала о нем. А не слышала, потому что о нем никто не говорит. Но это не важно.

Автор пишет в оригинальной манере. Короткие утвердительные предложения, пресыщенные черным юмором и часто претендующие на авторство капитана Очевидность. Танич не знал ответа на этот вопрос, потому что не отличался умом. Забывшись, он спросил у Миши, что тот думает по этому поводу, но Миша ему не ответил, потому что у него было перерезано горло. Я говорю именно об этих сначала утверждениях, а затем объяснениях через "потому что" кто, что, почему и зачем сделал, сказал, посмотрел, хотел и так далее. Глаголы, глаголы, глаголы.

Глаголы и имена, глаголы и имена! И имена тут явно не лишние. Героев огромное количество. Автор начинает с одного героя. Якобы главного. В рассказе о нем мимоходом упоминает кого-то другого, второстепенного. И вот, через две страницы вы уже осознаете, что первый -то был не главный. Главный-то уже второй. И тут в рассказе о втором герое опять же мимоходом упоминается третий, конечно же, второстепенный персонаж. И так до бесконечности. В конце концов этот круг замыкается и переходит на новую спираль. Главные все те же, но второстепенные, которые их сменяют, становятся другими. Это напоминает мне небезызвестную теорию шести рукопожатий (говорят, в наше время достаточно пяти). По сути, все люди очень близки друг к другу, но все они настолько сонные, безынициативные, амебные, что им об этом даже не известно. Город сомнамбул.

Все чаще в книгам меня постигают временнЫе парадоксы. Серый город, безликие многоэтажки, серые, никому не нужные люди, бутылка водки (вина, коньяка) на столе, бычки в тарелке с колбасой, маньяки и педофилы из-за которых боишься выпускать ребенка из дома. По всем ощущениям - девяностые. Но на самом деле это даже не нулевые. Айфоны давно завоевали мир, Стив Джобс уже почил. То есть это как минимум начало десятых годов. Около 20 лет разницы очень сказываются на моем восприятии. Мой мозг немного заплутал.

Как уже стало понятно, в этом сером городе орудует маньяк-педофил. Любит перфомансы. Трупы не прячет, а наоборот предпочитает, чтобы их заметили. Некоторых даже родителям возвращает. В виде паззла. И есть другие люди. Обычные. Но судя по всему некоторые такие же маньяки, пока латентные. Кто-то считает себя собакой, кому-то в мешках с мусором мерещатся расчлененные трупы. И все эти события просматриваются словно сквозь густую серую пелену тумана. Это угнетает. Всю книгу я пыталась понять, кто же этот главный маньяк. Но узнаем мы не только о нем. Некоторые главы написаны от лица маньяка Танича прямым текстом, и кажется, ну вот он - ответ. Но все не так просто. В следующей главе уже другой герой уводит девочку. Страшно! Город маньяков, убийц и педофилов.

Особое впечатление на меня произвел рассказ о том, как один отец всю свою жизнь словно спал. Ничего не видел и не слышал. Один из тех диванно-телевизорных отцов, о которых дети знают только по рассказам матери. Он не радовался первым шагам и словам дочери. На поделки из детского сада реагировал однообразно-незаинтересованно. Не пошел на утренник, потому что лень. Пока ему на глаза не попалась заметка о том самом маньяке. Но он тоже не обратил на нее внимания. Тут сработало подсознание. Глубокой ночью он проснулся. И в прямом, и в переносном смысле. Он наконец осознал, что столько всего пропустил, и пожалел об этом, и самое главное - начал исправляться. Для меня эта история стала, пожалуй, единственным светлым, ярким лучом во всей этой серой и грустной книге.

Автор заставил меня задуматься о разных страшных вещах, таких, о которых обычно стараешься не вспоминать. Эти мысли могут привести к разным последствиям. Меня они ввели в преддепрессивное состояние, когда боишься каждой тени, и думаешь только о том, что за углом твоего ребенка ждет очередной Танич. Сейчас же (благо выглянуло солнце), я уже пришла в себя. И бла-бла-бла... я поняла, что не нужно принимать все близко к сердцу... *далее идут возвышенные, мотивирующие к жизни фразы*...

В общем мысль такая. Люди! Пора просыпаться и разгонять этот туман! Менять себя и людей вокруг. Ничего ни от кого не ждать и знать, что никто ни от чего не застрахован. Испугаться этого, смириться, и жить дальше. А маньяки... они всегда будут.

Иногда жизнь бывает крайне несправедливой. Только человек раскрылся, нашел себя и стал получать премии за то, что делает, как бах... и нет человека. Уникальный писатель Владимир Данихнов прожил недолгую жизнь – всего 37 лет. Расписался, заимел аутентичный стиль, стал расти сам над собой... И вот. И все-таки Владимир успел кое-что сказать миру.

«Колыбельная» - предпоследний роман Данихнова. В него вступаешь сразу, как в глубокую лужу, которая прикидывается мелкой. Шаг – и ты по колено в грязной воде, а ботинок увяз в чем-то липком. Маньяки, дебильные люди, скука и безразличие – такова атмосфера романа. И черный юмор. Такого я еще не читала. Хочется выбраться поскорее из этой лужи, бодренько превращающейся в болото, но вроде так уютно застрял, что не хочется отлипать. Почти нереальность происходящих кошмаров успокаивает, как мамина колыбельная: пропадающие дети, безразличные родители, пламенные маньяки, пишущие на форумах – шутит Данихнов, шутит. Хотя гротеск в этот раз действует на читателя, как хлор на плесень. Безобразные пятна исчезают, реальный мир кажется таким добрым и приветливым. Правда, неизвестно какой из двух миров реальней: наш или Данихнова.

Если я чего-то ищу в книжных играх, то приблизительно такого. Сама в жизни бы не взялась за подобную прозу. И вряд ли добровольно еще раз вернусь к Данихнову. «Колыбельная» - незабываемый и яркий опыт «другой» литературы, которую я не читаю. Что не говорит о ее плохости. Постмодернизм – не моё, черный юмор скорее тоже, а уж про фантастические элементы я совсем молчу. Зато как приятно после бодрящего и прекрасного каминг-аута вернуться в уютную норку безжанровой современной литературы. А Данихнову респект и уважуха.

Опять надо жить, опять надо жить, Но мне на это положить - я в кровати, как в гробу. Опять надо жить, опять надо жить, Но мне на это положить, детка, я встать не могу. (с) Слава КПСС

В самом страшном фильме Алексея Балабанова «Груз 200» капитан милиции Журов похищает дочь секретаря райкома, насилует бутылочным горлышком, приковывает наручниками к кровати, заботливо выгружает туда же прибывший из Афгана «груз 200» с ее женихом, затем презентует «невесте» для совокупления омерзительного алкоголика, а когда подарок не заходит, его труп складируется там же. И вот, пока несчастная лежит в окружении двух разлагающихся тел, мать Журова пьет водку и безучастно пялится в телевизор, будто не замечая творящегося кошмара. Только лаконично комментирует: «Мухи у нас». Так проходила вторая половина 1984-го в двух вымышленных провинциальных городках СССР.

В одной Южной столице образца 2014-го мало что изменилось. В городе и области орудует маньяк. Даже два. Один убивает всех детей без разбору, а второй – только девочек не старше десяти лет. Один убивает детей из жалости, чтобы им не довелось испытать ужасы взрослой жизни, а второй – искусства ради. Один аккуратно разделывает детские трупики на органы, чтобы закусить нежнейшими почками, а второй – сваливает на грязный прилавок ларька, как сломанных пластмассовых пупсов. Имя одного известно с самого начала, неизвестность имени второго поддерживает хлипкий и необязательный детективный сюжет.

Необязательный – потому что «Колыбельная» страшна вовсе не маньяками. Они здесь почти ничем не отличаются от других людей. Быть может, только немного симпатичнее. Как минимум – цельнее и целеустремленнее, хотя разлитая в воздухе апатия порой одолевает и их. Пространство романа – территория абсурда. Это многоуровневый сон с вывихнутой логикой, в который проваливаешься все глубже и встречаешь все новых потерянных персонажей, блуждающих в бесконечном лимбе провинциального городка и не способных проснуться, если только – забыться уже навсегда. Сон опутывает уютным коконом, дает долгожданную команду к бездействию, он желанен, и нет сил ему сопротивляться. Но именно там, в мягкой дремотной вате, поджидает чудовище. Черная тварь, высокая, как колесо обозрения, поющая свою жуткую колыбельную.

Состояние сна у Данихнова – это метафора бесплодной, механистически проживаемой жизни. Ее течению хочется сопротивиться, но все время как-то лень, не хватает сил и мотивации, любое активное действие чудится малополезным. Каждое из многочисленных действующих лиц постоянно порывается сделать что-то хорошее, но выбирает более легкий путь – пройти мимо. Пройти мимо кричащей в подворотне девушки – может, она привлекает внимание и вообще сама виновата. Сбежать из квартиры, где заперт ребенок – чур меня, померещилось. Объехать замерзающего мужчину с разбитой головой – угрызения совести легко снимает таблетка ибупрофена. Отвернуться от завалившегося на бок старика в дырявом пальто – наверное, уснул. Равнодушие становится лейтмотивом романа, и сама жизнь безразлично осыпается вокруг морально выпотрошенных героев, оставляя их наедине с темнотой, в которой живет чудовище. Эта тьма не накрывает ненавистный южный город, она разливается в сердцах, наполняет их страхом, которым питается черная тварь.

Бытоописание с привычными домашними скандалами, пакетами невыброшенного мусора и трусливой боязнью каждого выбраться из закостеневших будней разрастается до кьеркегоровского angst’а, экзистенциального страха быть свободным, несмотря на свою конечность. Даже двенадцатилетние девочки здесь, осознав свою смертность, теряют способность быть настоящими, предпочитая по-птичьи щебетать о мальчиках и заколках с фальшивыми изумрудами. До поры кажется, что в созданном Данихновым мире вообще нет надежды. Это утверждается не только сюжетообразующими [без]действиями, но и специфичным черным юмором. Вот протагонист не может засунуть купюру в трусы танцовщице, потому что хранит деньги на карточке. Вот живописуется изуродованное тело, лежащее среди камней в жидком крошеве льда, и автор сравнивает это с дьявольским фрешем. Вот невменяемый герой прячет от похищенной девочки клюкву, потому что сам ее полюбил и не хочет делиться. Автор намеренно занижает высокие порывы и втаптывает красоту в хлюпающую грязевую кашицу. Если ближе к тексту, то тонкие белые пальцы у него всегда заканчиваются обгрызенными ногтями, а робкий юноша к концу вечера обязательно достает фото своих потных гениталий.

Но дело все в том, что, как и у Алексея Октябриновича, девочка живая. Изнуренная, истерзанная, потерявшая доверие к людям, но живая. Потому что даже капля любви рассеивает мрак. Потому что отчаявшийся герой обретает надежду, встретив маленького человечка, который еще может вырваться из гниющего желудка большого черного бога, случайно заглотившего свое забытое творение. Потому что один безалаберный отец вдруг очнулся ото сна и силой своей любви вытянул дочь из мертвых. Потому что усталый сыщик из С.-Петербурга изо всех сил борется с атаками безразличия и скуки, разгоняет назойливых трупных мух и продолжает носить около сердца склеенную из праха фарфоровую чашку, связывающую его с отцом. Потому что автор продолжает сопротивляться одолевающему его страху перед жизнью и будущим. Потому что черная тварь, высокая, как колесо обозрения, нависает над нами и сипло тянет свою замогильную колыбельную. Но мы. Не должны. Спа...

Жизнь так печальна, но все мы ее живем. "Маленькая жизнь" Ханья Янагихара

О Владимире Данихнове узнала, благодаря номинации на престижную литературную премию, прежде не слышала. «Твари, размером с колесо обозрение» не нашла, но для того, чтобы составить представление о том, как человек пишет, нет нужды вцепляться мертвой хваткой в строго определенное произведение, возможны варианты. Потому «Колыбельная»; тем более, что роману довелось войти в шорт Русского Букера. Аннотация бодро проскандировала о черном юморе в сочетании с невероятным детективным сюжетом. «Позвольте, но ведь это Мамлеев, - подумала, едва начав, - Возможно, не столь кошмарный и стилистически тяготеет более к Бабелю или Зощенко, чем к Платонову, но все же». А с родоначальником метафизического абсурдизма имею сложные читательские отношения. Не могу проникнуться благоговейным трепетом; в его ужасах вижу не крик страдающей души, но бессмысленную беспощадность русского бунта. Звездное небо Канта со страхом и трепетом Кьеркегора, в простоте, предпочитаю Ницше.

Отложила. Спустя несколько дней вернулась и продолжила. Стараюсь не бросать начатого: тронул – ходи или не садись играть. Взялась, настроенная перетерпеть, но тут эта книга сделала мгновенный надрез на душе, через который не то споры какого папоротника, не то ослабленный вирус, не то антидот попал в кровь и стало. Нет, не все равно. Стало возможно погрузиться в мир тотального скорбного бесчувствия, в котором обитают герои. И тут я должна задать вопрос: вы предпочитаете грустить или радоваться? Глупый? Мы за позитивное мышление, станем называть любой стакан, в котором что-то плещется, наполовину полным, растянем губы в улыбке и симпатическая магия, наполнит наши души неподдельной радостью, а стаканы... чем-то. Вот именно. Человек такое странное животное, которому недостаточно испытывать суррогатную радость в режиме 24/7 для того, чтобы чувствовать себя живым.

Полнота жизни включает многие вещи, не ограничиваясь одной подслащенной водичкой радости и с этого второго подхода "Колыбельная" зазвучала во мне мощной полифонией грусти, тоски, печали, скорби, томления по несбывшемуся, горечи, одиночества, бездомности, нелюбви, неуюта. Плотное до осязаемости ощущение себя духовым инструментом, через который проходит чье-то дыхание, не доброе и не злое - равнодушное. И от того не полнишься негодованием, не испытываешь особой жалости даже, просто слушаешь это дыхание. Обыкновенное чудо настоящей литературы: знаешь, что совершенно не твое, нипочем не взяла бы такое для удовольствия и понимаешь - хорошо до эталонности.

Смотришь, как один, другой, третий персонаж бродит лабиринтами жизни. то и дело упираясь в тупик и не замечая стены, в которую воткнулся; продолжает механически шевелить ногами, словно продолжает идти. И не хочется помочь-научить-вывести. Спасти. Ты здесь наблюдатель. Зачем он так рассказывает? Зачем завел тебя в эту пыльную скучную вселенную и превратил в свой инструмент? Просто потому что может, а еще потому что

пространство, которому, кажется, ничего не надо, на самом деле нуждается во взгляде со стороны, в критерии пустоты. И сослужить эту службу ему можешь только ты

А потом начинаешь смеяться. В голос. Не потому что очерствела душой, а просто потому что смешно. Как это возможно в такой истории? Не знаю, так же, как в жизни рядом с горьким сладкое, кислое, соленое, пресное. Одной радостью ее не наполнишь, вечно грустить, горевать или ужасаться тоже не получается. Это жизнь, но я рада, что Тварь, размером с колесо обозрения существует в параллельной вселенной.