Читать книгу: «Сагарис. Путь к трону»
Виталий Дмитриевич Гладкий
Об авторе
Виталий Дмитриевич Гладкий родился 26 апреля 1947 года в селе Ярошовка на Сумщине (Украина) в казачьей семье. Он прямой потомок последнего кошевого атамана Задунайской cечи и наказного атамана Азовского казачества Йосипа Гладкого. Отец, Дмитрий Николаевич, прошел Великую Отечественную войну от ее начала и до Победы. Ранения и перенесенные им тяготы военного времени не дали ему прожить долгий век. Он умер в 1955 году, на тридцать восьмом году жизни, оставив на руках жены, Екатерины Григорьевны, восьмилетнего сына и двухмесячную дочь.
Война вообще оставила на семье В. Гладкого глубокие, кровоточащие зарубки. И не только Вторая мировая, но и Первая, 1914 года. Перед самой революцией в разведывательном поиске погиб прадед, гренадер-пластун, георгиевский кавалер. А в 1945 году погиб дед по материнской линии.
К труду Виталий Дмитриевич приобщился рано. Сначала пас общественное стадо, затем – колхозных лошадей, а в двенадцать лет уже работал наравне со взрослыми: косил сено, возил зерно телегами на ток, строил дом и даже был помощником комбайнера.
Учился в основном на «отлично». По окончании восьми классов (1961) поступил в Глинский индустриальный техникум, который окончил спустя пять лет с дипломом техника-горняка. Затем поступил на вечернее отделение Донецкого политехнического института. Защитив диплом, ушел в армию. Служил авиационным техником в Красноярском крае.
Отслужив, вернулся в Донецк. В 1973—1978 годах трудился на заводах Донбасса, пока не уехал на Колыму. Кто был на Крайнем Севере, тот никогда не забудет этот период своей жизни. Суровая природа не любит изнеженных обывателей. А Виталий Дмитриевич к таким и не принадлежал, поэтому прижился на Колыме легко и безболезненно. Работал газоэлектросварщиком на заводе по ремонту бульдозеров в городе Сусумане, штукатуром-маляром, плотником, бетонщиком, трудился в старательской артели, работал художником-оформителем и охотником-промысловиком. Строил мосты, промышлял белку и горностая, оформлял интерьеры ресторанов и кафе, мыл золото… Пробыл он в районах Крайнего Севера восемь с половиной лет.
Свою писательскую деятельность начал на Колыме в 1979 году. Первый его рассказ назывался «Колымская быль». Он был напечатан в районной газете «Горняк Севера». Позже, уже по приезде домой, в московском издательстве «Молодая гвардия» был издан сборник рассказов В. Гладкого о Крайнем Севере под названием «Жестокая охота». Большей частью это автобиографические повествования о его приключениях в колымской тайге, пропущенные через жернова писательского восприятия.
В 1980 году в областной газете «Магаданский комсомолец» выходит первая повесть Виталия Дмитриевича под названием «Оборотни», через год там же публикуется повесть «По следу змеи», потом в течение последующих двух лет выходят в свет повести «Плацдарм», «Золотая паутина», роман «Архивных сведений не имеется». Все эти вещи печатались в периодике, в журналах «Искатель», «Советская милиция», в «Воениздате» (серия «Сокол»), в различных сборниках и в дальнем зарубежье. В своих произведениях Виталий Дмитриевич часто описывает единоборства и прочие штуки подобного рода. И это вовсе не случайно. Спорт в юности был частью его жизни. Он занимался боксом, вольной борьбой, каратэ, был хорошим стрелком. Острый, динамичный сюжет и тщательно выписанные характеры героев – главная отличительная черта романов В. Гладкого.
По возвращении из районов Крайнего Севера долгое время возглавлял издательство «Отечество». Виталий Дмитриевич основал всеукраинскую литературную премию имени М. Старицкого за лучший исторический роман. Он и сам лауреат премии имени В. Короленко. Издано свыше пятидесяти романов В. Гладкого, общий тираж которых вышел за пределы 8 миллионов.
Виталия Дмитриевича всегда привлекала историческая тематика. Он является автором трех энциклопедических словарей: «Древний мир» (1997), «Славянский мир» (2001) и «Словарь нумизмата» (2006). Кроме того, им написано девятнадцать исторических и историко-приключенческих романов. И первым из них был «Меч Вайу», роман о скифах, над которым, как ни удивительно, он начал работать в семнадцать лет.
У Виталия Дмитриевича трое детей – сын и две дочери.
Избранная библиография В.Д. Гладкого:
«По следу змеи» (1988)
«Меч Вайу» (1997)
«Басилевс» (1997)
«Тайна розенкрейцеров» (2004)
«Ушкуйники» (2012)
«Ассасины» (2012)
«Тень Торквемады» (2012)
«Ученик алхимика» (2017)
«Повелители волков» (2015)
«Хорт – сын викинга» (2017)
«Маркитант Его Величества» (2017)
Сагарис
Часть I. Амазонки
Глава 1. Милость Язаты
Удивительное зрелище открывается ранней осенью перед путником, нечаянно забредшим в Дикую степь неподалеку от Меотиды1. Высокие травы – в пояс человеку, а то и почти по плечи – издали кажутся огромным многокрасочным персидским ковром, достойным служить скатертью на пиру богов. Рыжевато-красные, песочно-желтые и коричневые бархатные латки иссушенной летним зноем травы перемежаются золотыми вставками еще не опавшей листвы (деревья большей частью растут по ярам и буеракам), шелковые полосы серебристого ковыля расшиты зелеными рисунками, – на берегах ручьев и небольших речушек, где много живительной влаги, кустарники и небольшие деревца долго сохраняют летний наряд – а на редких возвышенностях, как кувшины с добрым вином, торчат каменные бабы.
Кто их там поставил, когда и с какой целью, знают только небожители. Изваяния веками наблюдали за людьми, которые жили в этих диких местах, и, судя по суровому выражению их ликов, каменные бабы вовсе не в восторге от того, что происходит на белом свете.
Впрочем, последние сто лет им и наблюдать было не за кем. Скифы и меоты, прежние насельники Дикой степи, ушли в Таврику2 под нажимом сарматских орд, которые тоже не задержались долго, и огромная территория оказалась опустевшей. Поэтому никакой путник в здравом уме и по своей воле не мог здесь оказаться и оценить потрясающие красоты первозданной природы было некому. Но, конечно же, Дикая степь вовсе не напоминала бесплодную пустыню. Ее наполняли птичьи и звериные голоса – шорохи, писки, лисье потявкиванье, орлиный клекот, крики чаек, волчий вой, а иногда и могучий рык хищного зверя, скорее всего, льва. Львов, реликтов ушедших эпох, было совсем немного, но от этого менее опасными они не стали. Почти вся степная живность пряталась в высокой траве, самом надежном убежище, и только дозорные сусликов столбиками стояли на кучках земли, зорко оглядывая окрестности и наблюдая за небом, откуда в любой момент могли свалиться на колонию шустрых зверьков коршун или выпь.
Неожиданно благостное спокойствие Дикой степи было нарушено ржаньем и топотом копыт. Лошадиный табун отыскал небольшую мелководную речку и подошел к ней на водопой. Место было весьма удобным. Широкая залысина каменистой земли, на которой лишь кое-где, кустиками, росла трава, не позволяла хищникам незаметно подобраться к лошадям, а копыта не вязли в отложениях ила, на который был богат противоположный берег.
Лошади не похожи были на диких; скорее всего, они находились на свободном выпасе. Тем не менее их повадки совсем не походили на поведение одомашненных животных. Оказавшись на клочке свободной от высокой травы земли, молодые жеребцы тут же занялись выяснением отношений. Они схлестнулись не на шутку, и дикий визг, перемежающийся злобным ржаньем, разнесся далеко вокруг. Это сильно не понравилось вожаку табуна, огромному гнедому коню, и он вмешался в схватку, бесцеремонно разогнав разошедшихся не на шутку жеребчиков. Шум мог привлечь внимание львов, и если от волчьей стаи табун мог отбиться, используя свои острые копыта, то нападение царя зверей почти всегда заканчивалось для лошадей трагически.
Животные были просто великолепны; они совсем не походили на мелкорослых скифских лошадок, на которых большей частью ездили немногочисленные обитатели Дикой степи. Они явно были восточных кровей. Горделивая стать, по-лебединому изогнутые шеи, стройные ноги и благородные масти – гнедая, караковая, буланая и вороная – подчеркивали их отличие от серых, чубарых и пегих местных лошадей. По скорости бега они превосходили скифских лошадок, и уступали им только в выносливости. Мохнатые степные коньки могли скакать с раннего утра и до позднего вечера практически без устали, чего нельзя было сказать о полукровках из табуна.
Чуть поодаль к водопою подошли и тарпаны3. Пугливо поглядывая на своих ближайших родственников, они долго осторожничали, прежде чем войти в воду. Табун всегда ревниво охранял свои границы, но сегодня грозный вороной жеребец был настроен благодушно и выразил свое недовольство лишь гневным фырканьем.
Обычно тарпаны старались держаться поближе к табуну, который был для них хорошей защитой от хищников. А когда ближе к весне оголодавшие волчьи стаи начинали нападать на лошадей, жеребцы тарпанов принимали самое деятельное участие в защите двух табунов от изрядно отощавщего зверья. Их помощь была неоценима. Копыта тарпанов были не менее опасны, чем у сородичей, а своими острыми зубами они наносили страшные раны. Увернуться от нападения тарпана для любого волка было непросто; дикие лошади обладали потрясающей реакцией и быстротой движений…
И все же опасность оказалась близка. Рассыпавшись цепью по степи, табун окружали всадники. Головы их лошадей были замотаны тряпками, чтобы они не могли нарушить тишину ржаньем, а мягкая травяная подстилка скрадывала поступь коней, которые по статям не уступали животным из табуна.
Посторонний наблюдатель изрядно удивился бы, присмотревшись к всадникам. Все они были женщинами! Притом хорошо вооруженными. Каждая из наездниц держала в руках небольшое копье – скорее, дротик – в горитах4 покоились лук и стрелы, некоторые имели сагарисы5 – топоры, удобные в ближнем бою, и все имели легкие, но прочные щиты в виде полумесяца, закинутые за спину.
Наконец вожак табуна, который так и не подошел к воде, а стоял чуть в сторонке, настороженно прядая ушами, почуял опасность. Высокая трава все еще скрывала всадников, но чуткий слух не подвел жеребца. Издав короткое ржанье, он поскакал вдоль берега в направлении синеющих вдалеке гор. Теперь всадницам скрываться не было смысла. Сорвав тряпки с морд своих лошадей, чтобы животные могли свободно дышать, они помчались вслед табуну, оглашая степь криками и свистом.
Погоня, казавшаяся глупым, бесперспективным занятием (преследуемые лошади мчались с такой же скоростью, как и всадницы), тем не менее вскоре стала приобретать смысл – табун не просто пытались догнать и окружить, а гнали в нужном направлении. Вскоре показалась высокая изгородь, и полудиким лошадям, зажатым с трех сторон преследователями, ничего иного не осталось, как броситься искать спасение в единственном месте – через широко распахнутые ворота, за которыми виднелась манящая свободой степь.
Однако опытный вожак табуна на этот раз сильно просчитался. Прочная изгородь окружала обширное пространство, в котором и оказались полудикие лошади. Взбешенный вороной конь встал на дыбы и ударил копытами о толстые жерди изгороди, но они не поддались, лишь загудели в ответ.
Тогда лошади помчались по кругу, пытаясь найти брешь в загородке. Но все было тщетно. У закрытых ворот толпились всадницы, оживленно обсуждая свой «улов», а их кони приветствовали попавших в западню мирным ржаньем, которое немного успокоило табун.
– Зария! – возвысила голос старшая из всадниц, которая явно пользовалась наибольшим авторитетом среди своих товарок. – Лети птицей в стан и тащи сюда наших малышек. Пришла их пора выбирать себе коней.
– Слушаюсь и повинуюсь, о мудрая Тавас!
Зария умчалась, а оставшиеся женщины (скорее, девушки; все они были молоды, за исключением Тавас, и сильны) начали приготовление к жертвоприношению одной из своих главных богинь – Язате, которая покровительствовала воительницам и коням. Быстро соорудив импровизированный жертвенник из камней, благо их в этой местности хватало, лихие наездницы разожгли на вершине небольшой пирамидки костер, бросили в него несколько жмень ячменя и три лепешки, плеснули немного перебродившего кобыльего молока и, встав кругом, завели древнюю, как сам мир, песнь, подняв головы к безоблачному небу.
Табун приостановил свой бег; казалось, что лошади прислушиваются к заунывному многоголосому пению, в особенности кобылицы. Только вороной жеребец продолжал неистовствовать, время от времени пробуя на прочность жерди изгороди. Его бесило то, что он, со всем своим большим опытом вожака табуна, угодил в такую незамысловатую ловушку.
Покончив с обязательным ритуалом, девушки начали полдничать. Их еда была простой и грубой: изрядно зачерствевшие лепешки, иппака – сыр из кобыльего молока, и хмельной молочный напиток, который бодрил и придавал сил.
Но вот послышались возбужденные голоса, и к ним присоединилась Зария, которая привела с собой около десятка девочек лет двенадцати. Конечно, они не пришли пешком – стан наездниц находился далековато от загона. Но их небольшие скифские лошадки не шли ни в какое сравнение с конями старших. Тем не менее девочки управлялись с ними лихо, что предполагало немалый опыт обращения с животными.
– Начнем! – решительно провозгласила Тавас. – Сейчас вы будете выбирать себе своего лучшего друга, – обратилась она к девочкам, сбившимся в плотную кучку. – Не ошибитесь! От него будет зависеть ваша жизнь, и если чей-то выбор окажется неправильным, Язата отвернется от неудачницы и конь подведет ее в самый неподходящий момент. Присмотритесь к лошадям повнимательней. Они уже знают, что им предстоит. И тоже выбирают. Симпатия должна быть обоюдной.
Девочки рассыпались, как горох, вдоль изгороди и, оживленно обмениваясь мнениями, начали наблюдать за табуном. Только одна из них, черноволосая, статная не по возрасту смуглянка, упрямо закусив губу, осталась стоять на месте.
– Сагарис! – недовольно окликнула ее Тавас. – Тебя что, мое распоряжение не касается?
– Я уже давно выбрала себе лошадь, о мудрая.
– Ну и где же твой будущий друг?
– Вон там, – указала Сагарис. – Буланый жеребец.
Конь был потрясающе мощным и красивым. Его желтый окрас отливал золотом, а косматая черная грива превосходно гармонировала с пышным черным хвостом и такого же цвета «чулками» на стройных ногах. Легкая, сухая голова жеребца, большие выпуклые глаза и длинные чуткие уши предполагали незаурядные скоростные качества.
Он явно метил занять место вожака табуна, потому что постоянно вставал на пути вороного, но тот будто не замечал притязаний буланого, обходил его стороной. Похоже, им уже доводилось драться, и вожаку явно не понравились мощь и натиск соперника.
– Даже так… – Тавас в удивлении покачала головой. – В прошлом году на этого буланого положила глаз Пасу, да вот только не смогла с ним совладать. Хорошо, что хоть шею себе не свернула…
Пасу была подружкой Сагарис. Ей уже минуло тринадцать лет, и она готовилась принять посвящение в воительницы. Пасу была девочкой крупной, но чересчур мирной. Даже ее имя говорило о том, что подружке Сагарис, скорее всего, уготовано место воспитательницы подрастающего поколения, ведь оружием она при всем том владела превосходно.
Свои имена девочки получали, когда им исполнялось полтора года от роду. До этого их звали просто «дочь такой-то». Церемония наречения именем была весьма занимательным зрелищем, на которое сбегалось посмотреть почти все племя воительниц. Даже мужчины, отцы девочек, имели возможность понаблюдать за увлекательным действом, но издали. Они жили отдельно, занимаясь разными хозяйственными работами. Им не доверяли никакого оружия, за исключением нужного в обиходе ножа, а также лука – когда предстояла большая облавная охота.
С утра на обширном лугу были разложены всевозможные предметы, большей частью разное оружие и охотничьи трофеи. Девочек, которые только-только начали ходить, запускали в это сборище интереснейших для малюток вещей, и каждая из них выбирала себе то, что приглянулось. Но Пасу оружие и разные безделушки не заинтересовали. Она прямиком направилась к небольшой отаре овец, которую пригнали мужчины, чтобы устроить пир по случаю наречения их дочерей именами. Девочка обняла одну из ярок за шею и начала ей что-то нашептывать – будто у нее в этот момент прорезался дар речи, хотя она могла издавать лишь некоторые более-менее осмысленные звуки.
– Пасу! – недовольно покривившись, провозгласила Томирис, царица племени и по совместительству главная жрица, которая была судьей на столь важной церемонии.
Так подружка Сагарис получила свое имя – Овца, которое впоследствии попортило ей немало крови. Пасу постоянно была объектом насмешек. Правда, до некоторого времени. Когда она подросла, то стала давать сдачи. А поскольку силушки ей было не занимать, охочих позубоскалить над Пасу-Овцой становилось все меньше и меньше, тем более что дралась она, несмотря на свой мирный характер, отчаянно.
Имена у девочек были самыми разными – в зависимости от собственного выбора. Мрга (Птица) – выбрала недавно подстреленного стрепета; Сакаи (Олениха) соблазнилась большими оленьими рогами (ее выбор был потрясающе точен; она и впрямь бегала быстрее всех); компанию ей составляла Такаи (Быстрая), которая положила глаз на тщательно полированные лошадиные бабки, предназначенные для игры в кости.
Как получила свое имя предводительница расмы (отряда) Тавас оставалось загадкой. Она и впрямь была Сильной, но каким образом малышка возрастом в один год смогла показать свою силу, оставалось загадкой. Что касается Сагарис, то ее имя произошло от боевого топора. Она даже приплясывала от нетерпения, стоя в группе девочек, приготовленных к наречению. Сверкающее лезвие топора манило, тянуло ее к себе со страшной силой. Крепенькая девочка, дочь одной из младших жриц, не замечала ничего иного; сагарис буквально околдовал ее. И едва малышек пригласили к разложенным на лугу вещам, она бросилась вперед, бесцеремонно сшибая и расталкивая своих крохотных соплеменниц; некоторые из них все еще ходили неважно, в отличие от Сагарис.
С того момента она не расставалась с боевым топором. Поначалу просто играла с ним, как с куклой, и брала в постель, а когда подросла, то начала прилежно упражняться в бое на топорах. К двенадцати годам редко кто из взрослых воительниц мог соперничать с ней во владении этим оружием. Сагарис обладала потрясающей реакцией и была быстра, как белка. За ее перемещениями трудно было уследить.
– Ну что же, – сказала Тавас, глядя на Сагарис с легким удивлением, – начинай первой. Иначе жеребец может чересчур возбудиться, и тогда с ним может справиться разве что сама Язата.
Сагарис сурово сдвинула густые черные брови, села на своего скифского конька, и девушки, помощницы Тавас, распахнули ворота.
Буланый словно почувствовал, что его вольной жизни пришел конец. Он грозно фыркнул и рванул прочь от Сагарис. Но девочка была настырной. Управляя своим коньком одними коленями, она быстро догнала жеребца и, раскрутив над головой прочный аркан, сплетенный из конских волос, ловко набросила петлю на его лебединую шею. Конь рванулся, встал на дыбы, а затем, вместо того чтобы продолжить сражаться с удавкой, бросился на Сагарис.
Чем хороши были степные скифские кони, так это тем, что они легко поддавались обучению. Иногда казалось, что неказистые с виду лошадки могут читать мысли человека. Конек, повинуясь легкому нажатию колен девочки, легко уклонился от нападения буланого, и Сагарис резко потянула на себя свободный конец аркана. Петля сжала шею жеребца еще сильнее, и он начал задыхаться.
Девочка была безжалостной. Ее мать-жрица говорила: «Чтобы конь стал твоим и только твоим, сначала подчини его своей воле. Для этого все средства хороши. Но если дашь слабинку, пожалеешь коня, то после он в любой момент может преподнести тебе неприятный сюрприз. Даже если ты потом заласкаешь его. Хороший конь любит сильного наездника. Слабого он презирает, не ставит ни во что».
Наконец полузадохшийся жеребец сдался и упал на колени. Казалось, что еще немного – и он отправится в конюшню богини Язаты. Тавас даже забеспокоилась, глядя на схватку Сагарис с конем. Лишиться такого великолепного производителя по глупости несмышленой девочки было бы преступлением. Но Сагарис хорошо знала меру своих усилий. Быстро соскочив с конька, она подошла к буланому и жестко взнуздала его; нужно было поторопиться, пока жеребец пребывал на грани жизни и смерти. А затем преспокойно вывела его за ворота, подогнала седло и остальную сбрую и, взяв нагайку, мигом взлетела на спину буланого.
Уставший от борьбы конь поначалу слабо среагировал на такую вольность своей юной хозяйки, но затем он все понял, встрепенулся и рванул с места в дикий галоп. Чего только ни делал жеребец, чтобы сбросить наездницу! И становился на дыбы, и брыкался, и пытался упасть на землю на всем скаку, но за каждый свой трюк он получал сильный удар нагайкой, от чего бесился все больше и больше.
А девочке все было нипочем. Она ощущала упоение от безумной скачки. Уцепившись в пышную гриву жеребца, Сагарис, казалось, летела под облаками, так быстро скакал буланый. Постепенно конь начал понимать, что его наказывают поделом; когда он просто скакал по степи, девочка гладила его шею и нашептывала разные нежные слова. Но едва он принимался за старое, как боевая нагайка-треххвостка со свинцовыми наконечниками, начинала больно жалить…
Когда Сагарис возвратилась к загону, буланого было не узнать. Он был весь в мыле, а в его выпуклых фиолетовых глазах светилась покорность хозяйке. Но самое удивительное – жеребец слушался поводьев так, будто находился под седлом длительное время!
– Невероятно! – Тавас искренне удивилась. – Мы уже намеревались искать тебя, Сагарис. Думали, что буланый вышиб из тебя дух. А оно вон как обернулось… Что ж, конь твой. Береги его больше своей жизни, ведь буланый – это дар Язаты. Не разочаровывай ее.
Изрядно уставшая девочка лишь сумрачно кивнула в ответ…
Жеребец и впрямь оказался подарком судьбы. Он был необычайно умен и поддавался обучению не хуже, чем скифские лошадки. Буланый оказался быстрее всех лошадей племени, даже коня, на котором ездила сама Томирис. Девочка побаивалась, что буланого у нее отберут, но царица строго блюла древний обычай. Дар Язаты – это святое. К тому же Томирис имела еще десяток лошадей – заводных, которые сопровождали ее в походах. И все они были просто великолепны…
Близилась зима. Она обещалась быть снежной – так определили опытные гадальщицы – и кочевавшее по Дикой степи племя женщин-воительниц начало собираться в дальний путь к своему стойбищу, которое находилось в горах. Этот момент был самым трудным для мужчин, которым предстояло снять шатры и нагрузить на повозки весь скарб. А еще на них лежала обязанность собрать все полудикие лошадиные табуны и овечьи отары, принадлежащие племени, а также охранять и сопровождать их до самого стойбища, где в глубоких долинах, прикрытых от злых северных ветров высокими горными хребтами, даже зимой сохранялась сочная зеленая трава.
Караван воительниц растянулся на огромное расстояние. Охранные отряды не знали покоя ни днем, ни ночью. Волчьи стаи таились в буераках и лесных зарослях, и редко какой день обходился без схватки с кровожадными хищниками. В предчувствии близкой зимы с ее снежными заносами и сильными морозами, от которых степная живность пряталась в укромных местах, и добыть ее было очень сложно, волки старались набить брюхо с осени, чтобы поднакопить запас жирку к холодам. А какая добыча может быть более легкой и желанной, нежели медленно передвигающиеся по равнине отары овец?
Сагарис на своем коне (он получил имя Атар – огонь) трудилась вместе со всеми. Она была неутомима. Как и ее конь. В восхищении от своего друга, – Атар, казалось, читал ее мысли – она готова была не покидать седло сутки напролет. Эйфория не покидала ее с того памятного дня, когда она впервые оседлала жеребца и птицей полетела по степи.
Несколько раз Сагарис пришлось сражаться с волками, и Атар, взращенный на воле, оказался для хищников оружием не менее страшным, нежели боевой топор девочки. Своими копытами он ломал хребты серым разбойникам, дробил им черепа, при этом совсем не выказывая страха, что для домашней лошади было бы в диковинку.
Но однажды и Атар дрогнул. Все случилось тогда, когда родные горы были уже совсем близко. Охраняя лошадиный табун, Сагарис неожиданно услышала жалобное конское ржанье. Оно доносилось из глубокого обширного яра. Не медля ни мгновения, Сагарис повернула коня в ту сторону, и тут Атар вдруг заупрямился. Он ни в какую не хотел спускаться по откосу, который был весьма крут. Тогда разозленная Сагарис хлестнула его нагайкой, отчего Атар вздрогнул и встал на дыбы. Но, укрощенный крепкими руками девочки, он неохотно все же повиновался ее воле.
В яру разыгрывалась трагедия, коих немало случалось в кочевой жизни племени. По его плоскому дну, поросшему кустиками жесткой травы, метался жеребенок, а его неторопливо окружала небольшая львиная стая – две взрослые львицы, львенок и лев, при виде которого Атар жалобно всхрапнул. Жеребенок был породистый и очень быстрый, поэтому львы никак не могли его поймать.
Маленький конек все время уворачивался и носился как угорелый. Но силы его были на исходе. Выбраться из яра он не мог, так как понимал, что на крутом откосе он станет легкой добычей. А остальные пути перекрывали опытные львицы. В охоте не принимал участие лишь царь зверей. Он стоял на небольшой возвышенности, и по тому, как нервно хлестал себя хвостом по бокам, было понятно, что лев в любой момент готов подключиться к охоте на жеребенка.
Львы в Дикой степи были большой редкостью. Ближе к горам водились барсы, но они старательно избегали встреч с людьми. Реликт древней эпохи, лев давно перестал быть объектом охоты, хотя и был желанной добычей. Трон Томирис покрывала огромная львиная шкура, но ее привезли в дар царице воительниц греки.
Сагарис раздумывала недолго. Ей было жалко жеребенка, да и охотничий азарт превозмог все опасения. Ведь лев – грозный хищник, и схватка с ним могла обернуться бедой. Миг – и в ее руках оказался небольшой тугой лук. Хищники, увлеченные охотой, почуяли опасность лишь тогда, когда в воздухе запели жалящие стрелы.
Девочка стреляла превосходно, как и все юные воительницы, которых приучали к оружию с детства. Поэтому первая же стрела угодила льву под левую лопатку. Царь зверей издал громоподобный рык и совершил прыжок, которому могла позавидовать любая кошка. Он обернулся к Сагарис и ринулся на нее с такой яростью, что бедное сердечко девочки затрепетало, как птичка в силках. Похоже, острое жало стрелы не достало до сердца льва.
Собрав остатки мужества, она тщательно прицелилась и, когда лев оказался на расстоянии прыжка, Сагарис отпустила тетиву. У нее был единственный шанс выйти победительницей из схватки, и она им воспользовалась. Стрела вонзилась точно в глаз царю зверей, и лев, уже приготовившийся к решающему броску, покатился по земле, пытаясь вырвать лапами острое жало. Но это был его последний порыв. Некоторое время крупное тело хищника сотрясали конвульсии, а затем он затих, издав предсмертный рык. Львицы, занятые преследованием жеребенка, не сразу поняли, что случилось. А когда до них дошло, что их повелитель мертв, они бросились бежать, спасая львенка. Это было для них главным.
Атар дрожал, как в лихорадке. Сагарис начала оглаживать его шею, нашептывая самые нежные слова. Если бы испуганный конь при виде разъяренного зверя дрогнул и бросился бежать, лев настиг бы его, и дальнейшие события угадать было несложно. Но он стойко выдержал нелегкое испытание.
Когда Сагарис присоединилась к охранной расме, которую возглавляла Тавас, с львиной шкурой на крупе коня, воительницы ахнули.
– Боги к тебе явно благоволят, – довольно сухо сказала Тавас. – Велика милость Язаты…
И она отъехала в сторонку, уступив место другим девушкам, которые принялись рассматривать шкуру убитого зверя и расхваливать девочку на все лады. Тавас снедала зависть. Добыть столь ценный охотничий трофей было ее мечтой, а тут какая-то малышка оказалась удачливей лучших охотниц племени!
Солнце вышло из-за горизонта, и воительницы продолжили свой путь. Еще немного – и появится ущелье, которое вело к родному стойбищу. Уже были видны дымы на сторожевых вышках, которые сообщали тем, кто остался охранять очаги, о приближении большого отряда. Стража на вышках наблюдала лишь клубы пыли, которые поднимали отары овец и лошади, и пока терялась в догадках, кто бы это мог быть. Воительницы всегда были настороже и не хотели, чтобы их захватили врасплох.
