Кинематографу в этом сборнике статей посвящена только статья с одноименным названием. Остальные скорее относятся к кинематографичности письма. Но это не мешает насладиться остроумием и описательным языком автора. Есть также любопытное письмо в газету, где Вирджиния Вульф разбирает разницу между «высоколобыми», «среднелобыми» и «низколобыми» людьми. И как же она, черт возьми, права!
Объем 65 страниц
2014 год
Кинематограф (сборник)
О книге
«Если кинематограф перестанет паразитировать на литературе, как ему обучиться прямохождению? В данный момент мы можем строить гипотезы только по смутным намекам. Например, на днях показывали
Сможет ли кинематограф найти свой визуальный язык, чем опасны люди без чётких принципов, как мучительна невозможность полностью впитать в себя красоту мимолётного – этими и другими вопросами задаётся Вирджиния Вулф в этом небольшом сборнике эссе. Её заметки – вихрь, который бережно подхватывает, не сбивая с ног, и показывает затаённые уголки, покоряющие своим изяществом. Описывает ли Вулф свои размышления во время ночного налёта люфтваффе на Лондон, вечерней прогулки по зимним улицам или при созерцании повседневных сценок – ей всегда удаётся прикосновением пера превратить обыденность в источник вдохновения и способ поразмыслить.
Кинематографу в этом сборнике статей посвящена только статья с одноименным названием. Остальные скорее относятся к кинематографичности письма. Но это не мешает насладиться остроумием и описательным языком автора. Есть также любопытное письмо в газету, где Вирджиния Вульф разбирает разницу между "высоколобыми", "среднелобыми" и "низколобыми" людьми. И как же она, черт возьми, права!
Каждый раз, когда я читаю Вирджинию Вульф, мне кажется, что я погружаюсь в красивый и бесконечный поток сознания. Часто происходит так, что я в нём тону, вырываюсь из потока и ныряю обратно. В этом потоке бывает тяжело – тут в своём сознании дай ты бог разберись – но чаще всего красиво. Я думала, что всё вышесказанное будет относиться к прозе, но с эссеистикой произошло то же самое, и мне это понравилось. В «Кинематографе» немного про сам кинематограф (для меня это тоже было сюрпризом!), зато много про отношение Вульф к жизни, к людям вокруг, к войне. Книга состоит из нескольких небольших эссе, и самому кинематографу посвящена первая статья из сборника: в ней идёт акцент не на историю кинематографа или анализ художественных картин, а на то, как его чувствует и воспринимает сама писательница. Для неё это череда картин (как и весь мир вокруг), которые помогают перенестись в ситуацию, в которой человек вряд ли окажется в реальности. Например, стать императором. И человек становится на час императором, и эти чувства, вызываемые кинематографом, являются его сильной стороной, по мнению миссис Вульф. К слабым сторонам она относит то, что мы сейчас это называем «Книга – лучше!».
«Кинематограф жадно накинулся на эту добычу (речь идёт о литературе – прим. моё) и по сей день питается преимущественно телом своей несчастной жертвы. Но плоды его трудов — катастрофа как для кинематографа, так для литературы. Противоестественный союз. Глаз и мозг тщетно пытаются действовать в связке, но их безжалостно тянут в разные стороны. Глаз говорит: «Вот идет Анна Каренина». Перед нами возникает пышная дама в черном бархате и жемчугах. Мозг, однако, возражает: «Это такая же Анна Каренина, как королева Виктория». Ибо мозг знает Анну почти исключительно по фибрам ее души: ее очарованию, ее страсти, ее отчаянию. А кинематограф делает упор исключительно на ее зубах, жемчугах и бархате.»
Прочитав эти строки, я подумала, что несколько десятков лет прошло, а всё ещё актуально. И написано безумно красиво. Больше всего меня поразило эссе, в котором она рассуждает о разделении на «высоколобых» и «низколобых». «Высоколобые» - интеллектуалы, двигатели прогресса, литературы, искусства, те, кто «оседлав свой ум, скачут галопом по бездорожью в погоне за какой-либо мыслью». «Низколобые» - «люди с чистокровной жизнестойкостью, оседлав своё тело, несутся по жизни галопом в погоне за жизнью насущной». Вульф с одинаковым обожанием относится как к высоколобым (хотя и причисляя себя к ним, конечно же), так и к низколобым. Они не могут друг без друга, уверяет она. Проблема в этой гармонии появляется вместе с среднелобыми – ни рыба ни мясо, пытаются угнаться и за прекрасным и за жизнью насущной. Таких людей Вульф презирает, и это презрение передаётся читателям. Читаешь про среднелобых и думаешь: «господи, а я-то кто?» и боишься представить, что вот ты-то и есть среднелобая, пытающаяся казаться лучше низколобых, но не дотягивающая до высоколобых! Также во всех эссе прослеживается то, что Вульф много рассуждает о человеческой натуре и её природе и о том, как выглядит человек в своих глазах и глазах других:
«"А может, истинное «я» – ни то и ни другое, не здесь и не там, но нечто настолько переменчивое и непоседливое, что лишь отдавшись на волю его желаний и позволяя ему невозбранно выбирать себе дорогу, мы действительно становимся самими собой? Цельность – результат давления обстоятельств; для удобства окружающих человек вынужден быть единым существом. В миг, когда добропорядочный гражданин вечером берется за дверную ручку своего дома, его долг – быть банкиром, любителем игры в гольф, мужем, отцом; а вовсе не бедуином, скитающимся по пустыне, не мистиком, созерцающим небо, не распутником в притонах Сан-Франциско, не солдатом, поднявшим народ на восстание, не парией, воющим от одиночества и неверия. Войдя к себе домой, он должен пригладить рукой волосы и, как все, поставить свой зонтик в корзину."»
Мне кажется, во многих строках сквозит метания: она сама не знает ответов на вопросы, которые перед собой ставит, не может понять, что есть такое «истинное я» и какое это «я» у неё. И опять же я не перестаю восхищаться тем, как сильно мысли, написанные почти сто лет, откликаются у меня сейчас. Мне очень нравится тонуть в её потоке сознания, я читаю в её строках любовь к людям вокруг, к Лондону, к природе и к жизни в общем смысле. Мне кажется, её эссе могущественными, саркастическими и одновременно очень грустными, и я думаю, что их определённо стоит прочитать.
Оставьте отзыв
Гитлеров плодят рабы и рабыни.
Не потому ли мы выставляем себя ни к чему не способными, что боимся: наши способности станут лишь мишенью для брани и насмешек? "Духовный бой не прекращу", - написал Блейк. Вести духовный бой - значит мыслить против течения, а не в согласии с ним.
Ибо обычный глаз, глаз английский, не склонный эстетствовать, – это несложный механизм, который оберегает тело от падения в угольные бункеры, снабжает мозг игрушками и сладостями, чтобы не капризничал, и вообще берет на себя обязанности надежной, опытной няньки, пока ум сам не сочтет, что пора просыпаться.
Все знаменитые романы всего мира, их общеизвестные персонажи, их знаменитые сцены, кажется, прямо просятся на экран. Что может быть легче и проще? Кинематограф жадно накинулся на эту добычу и по сей день питается преимущественно телом своей несчастной жертвы. Но плоды его трудов – катастрофа как для кинематографа, так для литературы. Противоестественный союз. Глаз и мозг тщетно пытаются действовать в связке, но их безжалостно тянут в разные стороны. Глаз говорит: «Вот идет Анна Каренина». Перед нами возникает пышная дама в черном бархате и жемчугах. Мозг, однако, возражает: «Это такая же Анна Каренина, как королева Виктория». Ибо мозг знает Анну почти исключительно по фибрам ее души: ее очарованию, ее страсти, ее отчаянию. А кинематограф делает упор исключительно на ее зубах, жемчугах и бархате.
Поднимаешь глаза, и тебя ошеломляет красота, с экстравагантным размахом превосходящая все твои ожидания: вот над Бэттлом повисли розовые облака, а поля стали пестрые, мраморные, – и восприимчивость твоих органов чувств стремительно разрастается, словно воздушные шары, подставленные под порыв ветра, и вот, когда, казалось бы, все наполнилось целиком и разгладилось окончательно, когда все звенит красотой, красотой, красотой, в тебя вонзается булавка, и шарик сдувается. Но что же колет тебя булавкой? По моим догадкам, булавка каким-то образом зарождается из ощущения собственной беспомощности. Я не могу это вместить – не могу это выразить – оно ошеломило меня – я в его власти. Вот приблизительно откуда берется твоя досада, а под ручку с досадой приходит мысль, что твоя натура требует себе власти над всем, что воспринимает; а в данном случае повелевать – суметь выразить то, что ты видишь сейчас в небе над Сассексом, выразить, чтобы другие люди могли это разделить. И вдобавок – новый укол булавки: ты сейчас прозеваешь свой шанс, ибо красота простирается по правую руку от тебя, и по левую, и за спиной тоже, и прямо на глазах ускользает; в лучшем случае тебе удастся подставить наперсток под ливень, способный наполнить целые ванны и озера.Вечер над Сассексом: размышления в автомобиле
Отзывы
4