Читать книгу: «Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире», страница 5

Глава 3
ВИНС

О легендарном судьбоносном решении, а также о дерзком побеге из принудительного заключения.

Я обожал белый цвет. Я носил белые атласные брюки с белыми гетрами, туфли «Capezio», цепочки на талии и белую футболку, которую разорвал по швам и сшил половинки шнурком. Я покрасил волосы в белый цвет и распушил их так, что они прибавили мне полфута роста. Я пел с Rock Candy в «Starwood» – о большем и мечтать не мог.

Потом на один из наших концертов заявился Томми и попытался испортить всю малину. Я не видел его целый год, с того самого момента, как окончил школу. Он предстал передо мной в ярких кожаных штанах, туфлях на шпильках, с крашеными черными волосами и лентой на шее. Он реально начинал выглядеть круто.

– Срань господня! – выпалил я. – Что ты с собой сделал?

– Я теперь играю в группе, чувак, – сказал он, – вон с теми парнями.

Он указал на двух черноволосых рокеров в углу. Одного из них я узнал – это был сумасшедший, вечно обдолбанный басист-неудачник из London; другой был старше и выглядел очень серьезно, явно не из тех людей, которые приходят в «Starwood», чтобы потрахаться. Парень постарше разглядывал меня с ног до головы, словно приценялся к куску говядины на рынке.

– Я рассказал им про тебя, бро, – продолжил Томми. – Они видели тебя сегодня вечером, и они в восторге. Я знаю, что ты сейчас играешь в группе, чувак, но все же приезжай поджемовать с нами. У нас творится крутая хуйня.

Томми пригласил меня на прослушивание в свою группу на следующих выходных. Меня устраивали Rock Candy, но я все равно согласился, чтобы не ранить его чувства. Он очень помог мне, когда я сбежал из дома в старших классах. Он разрешил мне спать в его фургоне. А после того, как его родители узнали, что у них во дворе живет какой-то бездомный парень, который держит свою одежду в ящике из-под пива, они разрешили мне спать на полу в комнате Томми, пока я не найду новое жилье.

В то время я работал электриком на строительстве «Макдональдса» в Болдуин-Парк. Чтобы наверняка не потерять работу, я начал встречаться с дочерью босса Лией, высокой, в меру привлекательной бисексуальной блондинкой, которая в ходе необъяснимых логических измышлений пришла к выводу, что она похожа на известную актрису-модель Рене Руссо. Она показывала людям фотографии Рене Руссо и говорила, что это ее фотки, чему я, в общем-то, верил. Лия (которую группа позже стала называть Лави) была неприлично богатой наркоманкой и купила мне мои первые кожаные штаны за пятьсот долларов, чтобы я носил их на сцене. Я стал жить с ней и ездить на ее спорткаре «280Z». Я совсем свихнулся и залип на нее – не только из-за денег, машины, дома и работы, но и потому, что она научила меня пользоваться иглой, и я жестко подсел. Мы сидели на полу в ее ванной и кололи друг другу кокаин, пока ее родители прохлаждались буквально у нас под носом.

Одним утром, после четырехдневного загула, мой организм тупо сломался. Было семь утра, и мне нужно было ехать на работу. Мой желудок просто не мог ничего сдержать, поэтому меня рвало на каждой кочке. На работе я начал слышать голоса, видеть воображаемых людей и даже разговаривать с ними. То и дело мимо пробегала призрачная собака, и я всматривался вдаль, пытаясь понять, куда она делась.

В тот вечер я вернулся домой с работы и проспал почти двадцать часов. Я проснулся, укололся и только начал приходить в себя, когда ко мне заглянул Томми. У него была кассета с песнями, которые я должен был научиться петь. Я слушал их, пытаясь сдержать рвотные порывы и приступы смеха. Я ни за что не собирался играть в этой отстойной группе, если их вообще можно назвать группой. У них даже названия не было.

Поэтому я забил на репетицию и, когда Томми позвонил, чтобы выяснить, что случилось, наплел ему, что случайно постирал джинсы с его номером. И он мне поверил. Я никогда не стирал одежду, никогда не носил джинсы и, кроме того, точно знал, где живет Томми. Я мог бы зайти к нему, если бы захотел поговорить. Через несколько дней я с радостью услышал, что они нашли вокалиста. Значит, мне больше не придется прятаться при виде Томми в кустах.

На следующей неделе Rock Candy должны были играть на домашней вечеринке в Голливуде. Я явился в белом атласном костюме, но наш гитарист и басист так и не пришли. Я торчал там, как разодетый идиот, вместе с нашим барабанщиком, в то время как полный зал рассерженных людей два часа подряд громко требовал хлеба и зрелищ. Не передать словами, как я тогда разозлился. Когда я позвонил гитаристу тем вечером, он сказал, что больше не хочет играть рок-н-ролл: он состриг свои длинные белокурые волосы, купил кучу галстуков и решил, что Rock Candy станут нью-вейв группой.

По счастливой случайности на следующий день Томми и сказал, что у них не срослось с новым вокалистом. Ему повезло. Он застал меня в момент слабости.

Когда Mötley Crüe вышли на сцену, то была не столько группа, сколько банда. Мы напивались, тоннами принимали кокаин и ходили по улицам на шпильках, спотыкаясь на каждом шагу. Сансет-стрип был выгребной ямой, кишащей развратом. Туда-сюда цокали каблучками проститутки, одетые в спандекс, панки кучковались по всему тротуару, а у каждого клуба стояли километровые очереди фанатов нью-вейва в черном, красном и белом. Ким Фаули прогуливался по Сансету, хватал девушек и заталкивал их в группы, а Родни Бингенхеймер входил в клубы, словно царек Лос-Анджелеса, способный одним выступлением на радиошоу подарить жизнь группе или похоронить ее. Каждые выходные толпы ребят из Северного Голливуда, Шерман-Оукса и Сан-Валли наводняли сцену, оставляя над Стрипом густое облако лака для волос.

В перерыве между выступлениями мы объезжали «Whisky», «Roxy» и «The Troubadour», расклеивая афиши – по четыре на каждой стене и на фонарном столбе. Если у других групп был один плакат на стене, то у нас должно было быть четыре. Это правило придумал Никки.

Мне было восемнадцать, и я был слишком молод для прохода в большинство заведений, поэтому использовал свидетельство о рождении Никки, в котором было написано «Фрэнк Феранна». Все на входе знали, что я из Rock Candy, но все равно пропускали меня. Когда клубы стали закрываться, мы пошли в «Rainbow». Внутреннее пространство было устроено в виде круга, за центральными столиками сидели самые крутые рокеры и самые богатые извращенцы. Парням должно было исполниться двадцать один год, а девушкам – восемнадцать. Парни садились на свои места, а девушки ходили по кругу, пока их не подзывали к свободному стулу. Они продолжали кружить, как озабоченные стервятники, пока не находили свое место за столиком.

После этого все высыпали на парковку: Рэнди Роадс, гитарист Оззи Осборна, висел вниз головой на дереве и истошно орал, пока наркоманы пытались раздобыть наркотики, а все остальные носились за девчонками. Вскоре вместе с Роббином Кросби и Стивеном Пирси из Ratt (которые в то время играли сплошные каверы Judas Priest) мы стали называть себя Гладиаторами и давать друг другу титулы, типа Фельдмаршал и Король.

Одним вечером мы с Никки встретили блондинок-близняшек, которые снимались в рекламе жвачки «Дамблминт», и поперлись к ним домой. После этого мы так и не научились определять, кто из них кто, поэтому каждый вечер нам приходилось ждать у «Rainbow», пока они не подойдут к нам и не поздороваются, ведь никому не хотелось схватить чужую девчонку.

Не всегда кокаин был нам по карману, но даже в этом случае мы могли позариться на чужую дозу. Мы находили кого-нибудь с заветным порошком и затаскивали в «Шевроле» Томми, который стал нашим грузовиком для вечеринок. Каждый вечер после «Rainbow» мы шли на бульвар Санта-Моника, где молодые рокеры и актеры, которым не удалось добиться успеха, занимались проституцией. Мы скидывались, чтобы купить яичный буррито. Затем откусывали конец лепешки и засовывали наши члены в теплую начинку, чтобы перекрыть запах чужой киски. Так мы пытались скрыть от наших подружек, что трахались с какой-нибудь пьяненькой дурочкой, которая согласилась забраться в фургон Томми.

Я не знал, что думать о Мике. Он был сумасшедшим. Он сидел напротив меня в клубе и чиркал что-то на листке бумаги. Потом он показывал его мне, и там было написано: «Я убью тебя». Его лицо было небритым и нечесаным, и он постоянно кусал Томми за сосок. Томми только слабо отмахивался от него и говорил: «Завязывай, это бесит».

Одному Богу известно, как Никки это удалось, но благодаря подработке в «Starwood» он уговорил босса разрешить нам отыграть наши первые концерты: два сета в пятницу и субботу на разогреве у группы Y&T. И даже на сцене мы были бандой головорезов, а не группой.

Мик волновался, потому что мы никогда раньше полностью не прогоняли всю программу на репетициях. Мы даже не знали, каким будет наш сет-лист, пока в последний момент Никки не приклеил небрежно написанный от руки лист бумаги на пол сцены. Во время нашей первой песни, «Take Me to the Top», люди кричали «Идите на хуй!» и показывали средний палец. Затем один мудила в черной футболке AC/DC запустил смачный харчок, который приземлился на мои белоснежные кожаные штаны. Не колеблясь ни секунды, я спрыгнул со сцены в разгар песни, вцепился в его башку руками и начал мутузить по ней. Оглянулся, а Никки уже поднял над головой свой белый бас Thunderbird. Он размахнулся им, как боевым молотом, и треснул по лопатке какого-то парня. Если бы на голове парня был колокольчик, то тот бы со звоном улетел бы в космос.

Мы играли так неряшливо, что я не мог определить, где заканчивается одна песня и начинается другая. Но смотрелись мы хорошо, а дрались еще лучше. В тот вечер к концу второго сета большинство наших врагов перебралось в лагерь наших фанатов. Они рассказали о нас своим друзьям, и на следующее шоу пришло еще больше людей. Когда Y&T вышли на второй сет в субботу, половина зала опустела. В следующий выступая с Y&T, мы были хедлайнерами.

Одним из наших первых больших поклонников стал Дэвид Ли Рот. Всего за год до этого, когда Van Halen выступали на арене в Лонг-Бич, я барыжил на парковке пиратскими футболками с их символикой. Теперь Рот представлял мою группу. Все понимали, что он делал это не из любви к нашей музыке, а потому, что ему нравилось снимать девушек, которые приходили на наши концерты, но мы все равно были польщены. Мы были никчемной группой без лейбла, а он – рок-звездой.

После нашего первого выступления в «The Troubadour» Дэвид подошел ко мне.

– Винс, – сказал он. – Ты знаешь что-нибудь о музыкальном бизнесе?

– Да, договариваешься о концерте и играешь музыку, – ответил я.

– Нет, – сказал он. – Все не так просто. Встретимся завтра в ресторанчике «Canter’s Deli» на Фэрфакс в три часа дня.

На следующий день Дэвид подъехал на своем большом «Мерседес-Бенц» с нарисованным черепом и скрещенными костями. Он велел мне сесть, а сам начал монолог о рок-бизнесе: перечислил мошенников, которых нужно избегать, аферы, в которые лучше не ввязываться, и пункты контракта, которые нужно исключить.

– Не соглашайся на мелких дистрибьюторов, – говорил он, уплетая лепешку с мясом. – Веди дела через Таити. Если тебя нет на Таити, то тебя нет нигде.

И он продолжил:

– Не подписывайте контракт с первым встречным менеджером. Не соглашайтесь на сделку только ради денег. Надо следить за тем, куда тратятся деньги и как они окупаются.

По доброте душевной он поделился со мной всем, чему научился за семь лет в музыкальном бизнесе. Я понятия не имел, о чем он толкует, потому что ничего в этом не смыслил. Я наглядно доказал это на следующий же день, когда на ровном месте совершил одну из самых идиотских ошибок в своей карьере. Я подписал контракт на десять лет со строителем, который смыслил в шоу-бизнесе еще меньше, чем я.

Я познакомился с ним после того, как Стик, шофер Мика и наш доставщик буррито, начал приводить свою сестру на репетиции, где мы записывали песни, которые станут нашими первыми синглами, – «Stick to Your Guns» и «Toast of the Town». Она выглядела в точности как Стик, только у нее был всего один зуб и странная штуковина, похожая на змею, в волосах. Она была настолько уродлива, что даже Томми не стал бы с ней трахаться. Ее мужем был подозрительного вида доходяга. Он был владельцем строительной компании с мозгом размером с грецкий орех, но сердце у него было больше, чем сиськи стриптизерши. Его звали Аллан Коффман, он был родом из городка Грасс-Валли, что в Северной Калифорнии, и по какой-то причине хотел попасть на рок-сцену. Он выглядел как белый воротничок под спидами, его глаза неустанно метались по комнате, словно он все время ждал, что кто-то выскочит из тени и нападет на него. Когда он напивался, то начинал тщательно обыскивать кусты, мимо которых мы проходили, чтобы убедиться, что в них никто не прячется. Только спустя годы мы узнали, что он служил в военной полиции во Вьетнаме.

Коффман, наверное, никогда раньше не видел рок-группу, когда Стик привел его на репетицию. А мы никогда раньше не видели менеджера. Он сказал, что хочет вложить в нас деньги, и дал нам пятьдесят долларов – первые деньги, которые мы зарабатывали как группа; мы тут же подписали с ним договор, сделав нашим менеджером. Заложив традицию, которой мы будем следовать на протяжении всей карьеры, мы за считанные минуты спустили все бабки на кучу кокаина и снюхали ее одной длинной дорожкой, которая змеилась по столу.

Коффман не думал, что мы дорого обойдемся, поэтому и решил нас поддержать. Какая-нибудь панк-группа могла быть дешевой, но не мы: мы попросили его купить куртку из змеиной кожи и черные брюки для Томми, новую кожаную куртку для Мика, а для Никки – ботинки за шестьсот долларов. В те времена, если мы хотели обзавестисть вещью с трехзначным ценником, то нам приходилось ее воровать.

Коффман решил закалить нас в Грасс-Валли, чтобы мы испытали на себе все тяготы гастрольной жизни. Мы ночевали в его гостевом трейлере и добирались автостопом до городка, который был просто раем для деревенщин с одной-единственной дорогой под красноречивым названием «Главная улица». Несмотря на дерьмовую обстановоку этого места, мы не удержались от того, чтобы прихорошиться: туфли на шпильках, лак для волос, красный лак для ногтей, штаны модного розового цвета и макияж. При полном параде мы спускались в бары, пытаясь купить спиды у дальнобойщиков и подцепить чью-нибудь бабенку. На нашем первом концерте в бар зашел Ангел Ада и остановился перед байкером с татуировкой Ангелов на руке.

«Ты больше не заслуживаешь быть Ангелом Ада», – спокойно сказал он, а затем выхватил свой нож-стилет и заживо срезал татуировку с парня.

Один из концертов, которые Коффман организовал для нас, проходил в местечке под названием «Tommyknockers». Вывеска снаружи гласила: «Ночь голливудских костюмов». Мы вошли и увидели дюжину ковбоев с их подружками, пристегнутыми к ним наручниками. Все были в замешательстве: они думали, что выглядят по-голливудски, и понятия не имели, с какой планеты мы прилетели; мы думали, что это мы выходцы из Голливуда, и понятия не имели, с какой планеты прилетели они.

Мы сыграли «Stick to Your Guns» и «Live Wire», но публика просто недоуменно таращилась на нас. Тогда мы решили говорить на их языке и сбацали «Jailhouse Rock» и «Hound Dog», и уж от этих песен они слетели с катушек. В ту ночь мы сыграли «Hound Dog» пять раз, а потом сбежали через заднюю дверь, пока нас не убили.

В ту ночь кто-то рассказал нам об одной вечеринке, которая проходила в городе. Заходим мы, значит, туда и видим толпу горячих цыпочек. Примерно через пятнадцать минут Томми подтолкнул меня и сказал: «Это не цыпочки, чувак». Мы огляделись и поняли, что нас окружают чудаковатые деревенские трансвеститы, которые, скорее всего, вырядились в одежду своих жен и подружек. Я спросил у здоровенного блондина рядом со мной, есть ли у него кокаин, и он продал мне пакет за двадцать долларов. Я пошел в туалет, чтобы ширнуться, и чуть не сдох. Мне подсунули детскую присыпку, и я был в бешенстве.

Когда трансвестит отказался вернуть мне деньги, я сорвал с него парик, крутанул и вмазал по роже. Кровь брызнула по его помаде, стекая по подбородку. Внезапно на нас набросилась дюжина деревенщин-трансвеститов. Они принялись мутузить нас кулаками и пинать высокими каблуками, а потом выбросили нас на улицу, разорванное и кровавое голливудское отребье.

На следующий день Коффман устроил нам первое радиоинтервью. Мы явились в студию с распухшими губами, синяками и фингалами под глазами. Ну и в довесок были до усрачки напуганы: мы никогда раньше не давали интервью на радио. Они спросили нас, откуда мы, а мы тупо смотрели друг на друга, проглотив язык. Потом Мик сказал, что мы прилетели с Марса.

После очередной порции кошмаров, которые Коффман называл тренировкой, мы переехали обратно на юг, в Лос-Анджелес. Там мы играли концерты и расклеивали афиши на каждом встречном столбе. Ребята высадили меня у Лави, и уже через минуту я лежал с ней в ванне и ширялся, пока она болтала о том, как Аллан Коффман загоняет нас до смерти и что мы должны позволить ей управлять группой с помощью денег ее папаши. Она меня бесила, тем более я начал встречаться с гораздо более милой, симпатичной и здравомыслящей серфингисткой, которая жила на соседней улице. В итоге мы с Лави отрывались до рассвета в доме какого-то парня, который должен стать наследником сталелитейной компании U.S. Steel. Но парень этот жил в убогой крохотной лачуге, потому что семья лишила его наследства.

На следующий вечер я все еще торчал у Лави, когда вдруг вспомнил, что через десять минут у нас концерт в «Country Club». Я влип: под рукой не оказалось тачки, и я понятия не имел, как быстро свалить с этого чертового холма, на котором жила Лави. Я выскочил из дома и побежал вниз по склону, пока не поймал попутку. Я прибыл в клуб с опозданием на сорок пять минут, все еще в халате. Парни распсиховались не на шутку. Их взбесило, что я колюсь и заявляюсь на концерты в стариковском прикиде. Они сказали мне, что если я еще раз уколюсь, то меня исключат из группы. Они говорили это так яростно и самодовольно, что мне было трудно сдержать злорадство, когда несколько лет спустя Никки и Томми сами подсели на иглу.

С той роковой ночи я твердо решил сбежать от Лави. Я застрял в ее золотой клетке, зависел от ее денег, от ее машины, если хотел куда-то поехать, и от ее наркотиков, если хотел кайфовать. Одним утром, когда Лави еще спала, Томми подъехал к дому. Я завернул свою одежду в простыню и сбросил в кузов его тачки. Я не оставил записки и даже не удосужился ей позвонить. После этого она заходила к Томми каждый день, думая, что застанет меня там. Но мне удавалось избегать ее в течение трех дней. Затем, когда мы готовились выйти на сцену для выступления в «Roxy», я заметил, как она проталкивается через толпу зрителей, и попросил охрану вышвырнуть ее.

Позже в том же месяце я переехал в трехкомнатную квартиру на Кларк-стрит (в трех шагах от «Whisky A Go-Go»), которую Коффман купил, чтобы мы с Никки и Томми жили вместе и неподалеку от клубов. Я вновь увидел Лави только пятнадцать лет спустя, снова в «Roxy», когда выступал с сольным концертом. После шоу, около полуночи, она пришла за кулисы, волоча за собой маленькую девочку, которая, по ее словам, приходилась ей дочерью.

Всего несколько месяцев спустя я увидел ее в новостях: ей нанесли шестьдесят ножевых ранений, когда сделка с наркодилером пошла наперекосяк. Я часто задаюсь вопросом, что стало с ее дочерью, и очень надеюсь, что это не мой ребенок.

Глава 4

Биография рассылается по почте: факты намеренно исковерканы в надежде увеличить шаткие шансы на успех группы, которая ничего не понимает в музыкальном бизнесе и участники которой слишком молоды, чтобы играть в заведениях, где подают спиртные напитки.

Коффман энд Коффман Продакшн

156 Милл-стрит, Грасс-Валли, Калифорния 95945

ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ: 22 июня 1981 года

Mötley Crüe – это коммерческая хард-рок группа, которую так ждали восьмидесятые. Всего за несколько месяцев Mötley Crüe стала самой популярной группой в Южной Калифорнии. Они установили рекорд по количеству посетителей в голливудском «The Troubadour» и устроили аншлаг в «Country Club» и «Whisky A Go-Go». Mötley Crüe – одна из немногих групп, выступивших в театре «Roxy» без поддержки крупных звукозаписывающих компаний. Они скоро выпустят свой дебютный альбом на собственном лейбле «Leathür Records». Ребята устраивают великолепные живые шоу, которые захватывают, заводят и трогают сердца аудитории. На Mötley Crüe так же увлекательно смотреть, как и слушать. Mötley Crüe – это четыре талантливых артиста, которые делают то, что у них получается лучше всего, – создают музыку, неподвластную времени.

The UNION, Грасс-Валли, Невада-Сити, Калифорния – Среда, 17 июня 1981 – 19. (troubadour ticket 1 в верхней части страницы, небольшого размера, чуть наклонена влево, под ней newspaper article тоже небольшого размера, все на черном фоне)

Статья Джима Бернса «Mötley Crüe ломают границы округа Невада» (Округ в северной части штата Калифорния, не путать со штатом Невада)

НИККИ СИКС, бас-гитара и вокал, в свои 22 года произвел неизгладимое впечатление на голливудскую сцену со своей бывшей группой London. Никки – выдающийся автор песен, на которого сильно повлияли Sweet и Cheap Trick, и он является вдохновителем большей части музыки Mötley Crüe.

МИК МАРС, в свои 25 лет, возможно, является самым известным музыкантом Ньюфаундленда. Уникальный выразительный стиль игры Мика сочетает в себе быстрый звук и великолепное мастерство. Мик исполняет партии бэк-вокала, а его авторские способности к написанию песен идеально сочетаются с талантом Никки. Вместе они создают львиную долю того, что представляет собой Mötley Crüe.

ТОММИ ЛИ, 21 год, барабанщик, живой сгусток энергии. Когда Томми берет в руки палочки, никто не может усидеть на месте. Играет ли он на барабанах, тарелках, гонгах, колокольчиках или деревянных коробочках, мастерству Томми нет равных. Он неотъемлемая часть уникального звучания Mötley Crüe.

ВИНС НИЛ, 21 год, белокурый вокалист и автор песен, заставляет сердца девушек биться в экстазе. На сцене Винс ведет себя как король, зрители, затаив дыхание, следят за каждым его движением. Неповторимый стиль и широкий диапазон Винса возник под влиянием Джона Леннона и Робина Зандера. Он – финальный штрих в картине под названием Mötley Crüe.

Когда Никки, Мик, Томми и Винс впервые собрались вместе, между ними проскочила волшебная искра, и тут же родилась группа Mötley Crüe.

Творческий гений этих четырех породил новую музыку, которая не скоро будет предана забвению. Их музыка и артистизм стали новой движущей силой рока. Темы, проходящие через их песни, вовлекают слушателей в музыкальную реальность повседневной жизни, выражая радости и печали, которые близки современной молодежи. Mötley Crüe – это то, чего так ждала молодежь восьмидесятых: звук, под который можно двигаться, слова, которые отзываются в душе, и внешность под стать супергероям.

Mötley Crüe – не бунтари, а революционеры рока. Это возвращение к драйвовому звучанию The Beatles, переосмысленное для восьмидесятых.

По вопросам бронирования и интервью, пожалуйста, обращайтесь в «Коффман энд Коффман Продакшн»: (916) 273-9554.