Читать книгу: «Я из Железной бригады. Революция», страница 2

– При осмотре оружия у солдат вверенной мне стрелковой роты у некоторых нижних чинов обнаружено неуставное вооружение, даже лишнее.

– Что это значит? Прапорщик, объяснитесь! – это уже ко мне, но вовсе нестрого, а скорее из интереса.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! Разрешите доложить? – последовал кивок головой. – Оружие наградное, полученное лично от его превосходительства генерала Деникина. Там, где мы ранее служили, нам, это я и трое моих бойцов, не возбранялось пользоваться этим оружием.

– Ну, зная Антона Ивановича, могу понять, – кивнул вполне одобрительно генерал. – Просто так он бы не наградил. Покажите вашу винтовку.

Я сделал несколько шагов к генералу и, вытянув руки, предъявил свою «красавицу» к осмотру. В руки не давал, да и генерал видел, что смазки на винтовке очень много, поэтому он просто оглядел ее.

– «За мужество, смелость и честь. А. И. Деникин»! – прочитал дарственную табличку генерал. – Однако! Ваша фамилия, прапорщик?

– Воронцов, ваше высокопревосходительство!

– Сюда к нам, на чужбину, сведения приходят обрывистыми, но, как я слышал, в прошлом году под Луцком произошло что-то очень серьёзное, с участием его высокопревосходительства господина Деникина. Кажется, было совершено покушение, не так ли?

– Немного не точно, ваше высокопревосходительство, – продолжал тянуться я. – Австрийцы устроили налёт на штаб полка, где в этот момент с инспекцией находился его высокопревосходительство генерал Деникин. Так уж вышло, что нам, моей команде снайперов, удалось отбить господина генерала.

– Расскажите подробнее, прапорщик, давайте отойдём в сторону! – приглашающе поманил меня генерал, указывая рукой направление.

– Есть! – отчеканил я и пошёл за генералом. Мельком глянув на ротного, с удовольствием отметил его растерянность.

– Рассказывайте, прапорщик, мы очень ждём, – вновь приказал, нет, попросил генерал.

– После хорошего боя моя команда находилась на отдыхе, а так как мы подчинялись непосредственно штабу полка, то и находились поблизости. В какой-то момент меня вызвали к его превосходительству генералу Маркову…

– Так вы служили непосредственно у Сергея Леонидовича? – перебил меня генерал. Блин, до сих пор, кстати, не представился, даже не знаю, кто он.

– Так точно, имел такую возможность, ваше высокопревосходительство!

– Продолжайте.

– Его превосходительство вызвал меня и поставил задачу, попытаться перехватить вражеский отряд, дело происходило неподалеку. Получив приказ, вместе с отделением поспешил к возможному месту перехода врагом линии фронта. К моменту прибытия в указанном месте шёл бой, отделение приняло в нём участие. К сожалению, отряд противника, захвативший офицеров нашего штаба, успел перейти за ленточку…

– Ленточку? – не понял генерал (или вид сделал?).

– Линию фронта. Мною было принято решение на её пересечение…

– То есть? Вы лично принимали такое решение? – удивлённо спросил вдруг один из полковников свиты генерала.

– Так точно, ваше высокоблагородие, так уж вышло, никого из офицеров рядом на тот момент не было.

– Как же вы перешли линию фронта? Там же, наверное, заграждения и всё пристреляно?

– На этом участке фронта это место было очень удобным для перехода, именно поэтому и враг прошёл именно здесь. Узкая полоска, перекрыта лишь двумя пулемётами противника. Вместе с ротой нашей пехоты, державшей здесь оборону, отбили атаку противника, сумели подавить пулемётные расчеты и быстрым маневром на лошадях преодолели линию. Трое из нас получили лёгкие ранения, не повлиявшие на продолжение операции. Ввиду того, что полоска фронта в этом месте, как указал ранее, была узким и неудобным местом, войск у противника здесь оказалось немного. На полном ходу мы преодолели их позиции и углубились в лес.

– Не понял, зачем прошли дальше?

– Я посчитал, что вряд ли пленных такого ранга станут держать близко к передовой, не их уровень.

– Точно, молодец, прапорщик! – подбадривающе заявил генерал.

– Углубившись в лес, устроили снайперскую засаду на единственной дороге. Дальше, извините, ваше высокопревосходительство, нюансы.

– Ничего себе нюансы! Вы ведь смогли отбить Антона Ивановича, я знаю об этом!

– Так точно, смогли.

– Каким образом?

– Прошу простить мою наглость, ваше высокопревосходительство, вам известно о тактике снайперских команд, которые продвигает генерал Деникин?

– Слышал об этом, ещё в Петрограде, но насколько знаю, её пока не утвердили?

– Это очень плохо, что так долго решают важные проблемы, – посетовал я, – но сработала именно наша тактика. Мы вшестером уничтожили взвод противника, отбили господ офицеров и вернулись в расположение. Не подтверждают ли наши успехи правильность решения его высокопревосходительства о создании таких команд, как наша?

– Возможно, – задумчиво произнёс генерал, – возможно. Здесь, во Франции, немцы активно ведут такую войну. У нас и французов большие потери в офицерском составе, да и нижние чины страдают.

– Потому как их выбивают в первую очередь, ваше высокопревосходительство.

– Но это же нечестно! – вновь подал голос один из полковников.

– А война, простите, это вообще честно? Как бы подло это ни было, но оно приносит результат. Лично для меня на войне все способы хороши, если это позволяет победить врага.

– Спорное утверждение, но имеет место быть, – генерал был задумчив. – Кинжал у вас на поясе, прапорщик… Мне кажется, я его видел у Антона Ивановича?

– Так точно. Это личный подарок от его высокопревосходительства, – кивнул я и подтвердил слова генерала.

– Разрешите? – лёгкий жест рукой генерала недвусмысленно пояснял, что он хочет. Я протянул ему кинжал, отцепив вместе с ножнами, нельзя подавать лишь клинок. – «На добрую память, спасибо за жизнь»! – прочитал дарственную табличку генерал. Ха, у меня и на пистолете такая есть, только от генерала Маркова. Я вообще весь в именном оружии. – Многое видел в этой жизни. Признательность его высокопревосходительства показывает особое отношение к вашей персоне, прапорщик.

– Служу Отечеству! – спокойно ответил я.

– Наверняка и орденов хватает, так, прапорщик? – улыбаясь, заметил ещё один полковник, ранее не вступавший в разговор.

– Хватает, – стесняясь, я потупил глаза, но добавил: – Не за ордена воюем, ваше высокоблагородие.

– В свете открывшейся информации остаётся лишь один вопрос, господин прапорщик, – посмотрел мне прямо в глаза генерал. – Зачем вы здесь? Почему не под началом Антона Ивановича? Он же наверх пошёл.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, так вышло.

– Ну же, прапорщик, смелее!

– Я совершил преступление, мои люди пошли за мной добровольно.

– Преступление? Какого рода? – вновь пронырливый полковник, наверняка какой-нибудь начштаба, уж больно он на особиста времён Отечественной войны похож.

– Дуэль…

– Ага! Так вы задира?!

– Никак нет, господа офицеры, я лишь защищал свою честь.

– А подробнее можно?

– Что ж, извольте… Когда награждённому четырьмя солдатскими Георгиевскими крестами, новоиспеченному офицеру говорят, что он враг, трус и подлец, это перебор.

– Если все так, как вы говорите, то правда за вами, прапорщик, это признаёт любой офицерский суд чести!

– Так и было, господа офицеры. Только вот кому-то выше очень не понравилась моя выходка и мне грозил трибунал. Так что я, можно сказать, в бегах.

– Вам предложил такой выход командир полка?

– Так точно.

– Мы не судьи, что было, то было. Для нас здесь и сейчас главное ваша служба на благо Родины и государя императора. Проявите себя в бою, все прежние прегрешения уйдут в прошлое, это вам обещаю я, генерал-лейтенант Маниковский!

– Рад стараться, ваше высокопревосходительство! – выкрикнул я.

– Ступайте в строй и служите честно, с вашим командиром, думаю, мы все уладим.

– Есть служить! – я отдал честь и вернулся в строй.

– Как? – шепнул мне на ухо унтер-офицер Копейкин, он же Старый.

– Во! – показал я большой палец.

Командование бригады не стало вносить изменения в формирование, но капитану всё же указали на наше отделение, приказав сделать его отдельным. Старый занялся подготовкой бойцов, всё же мы не одни теперь, у нас есть ещё шесть солдат, которых нужно хоть немного научить нашему делу. Так как винтовки с оптикой нам никто выделять не собирался, натаскивали бойцов с обычными «мосинками», главное, нам нужна была слаженность в их работе, а не снайперская точность в их стрельбе. Да и невозможно это, воспитать новых снайперов за то короткое время, что нам дали. На акклиматизацию и боевое слаживание нам определили две недели, и это ещё было много. Рота вообще состояла из абсолютно разных людей, кто-то, как и мы, был с орденами, а кого-то и вовсе только призвали. Были такие, хоть и мало. Во всей нашей роте все до одного добровольцы, и мы уважали их решение приехать сюда, на чужбину.

Ну, а мне пришлось плотно засесть за административную работу. Капитан потребовал предоставить ему схему боя с участием группы снайперов. Мы с ним, кстати, всё же поладили. Оказалось, он тоже чего-то натворил там, на родине, и был, можно сказать, сослан сюда, во Францию, с понижением в должности. Вроде как подполковником был недавно, но попал в немилость. Вообще то, что он всё же оказался вменяемым, было для нас очень хорошо. Я прямо ему заявил после разговора с командиром бригады, что помогу ему во всем. Вот он и предложил мне объяснить как следует, на схемах, как нужно использовать специальную команду точных стрелков.

По слухам, нас готовят к боям под городом Реймс. Сами французы отзываются об этом фронте как о второстепенном, но не думаю, что там будет курорт. На всякий случай мы с мужиками пополняем боезапас через наших друзей французов, их в этом лагере, где нас расположили, много. Патронов германского образца хватает, проблем нет, поэтому мы с товарищами стреляем много. Все же мне не очень понравилась английская оптика, поставил себе цель найти немецкую. Но по точности боя моей трофейной винтовке равных нет, идеальное качество и ручная работа рулят. Я ведь её добыл у вроде как именитого снайпера.

Через две недели, как и предупреждали, нас выдвинули на короткий марш. Шагали шесть часов, хорошо хоть пришли под вечер и нам дали отдохнуть. Стоявшее здесь до нас подразделение отводили в тыл на отдых, и самим копать окопы не пришлось, хоть в этом повезло. Оказавшись в довольно хорошо оборудованном рве, мои ребята тут же приступили к работе. Заключалась она не столько в выслеживании противника, пока приказа не было, сколько в благоустройстве своего места в общем окопе. Проще говоря, Старый замутил оборудование блиндажа. Негоже, говорит, господину офицеру, мне то есть, сидеть под открытым небом.

Уже на месте нам выдали противогазы. Помня эти устройства из своей жизни, только смеялся, разглядывая это изобретение века. Газами немцы не особо здесь баловались, но русский солдат, как всегда, должен быть готов ко всему, в этом мнения командиров этого времени и будущего схожи.

Леса в округе почти не было, всё или сожжено, или представляет собой низкорослый кустарник, брёвен из такого уж точно не вытесать. Так что каким-то чудом уцелевшие две сосны оказались сюрпризом. Стволы деревьев хоть и тронуты огнём, но всё же были несгоревшими, и, ошкурив их, ребята сделали навес в два наката, хоть что-то. Артиллерия немцев, как и у нас дома, работает здесь почти сутки напролёт. Так хотя бы защититься от случайных осколков уже было хорошим делом. Официально внёс в боевой журнал, да-да, капитан заставил меня его вести, благодарность унтер-офицеру Копейкину за инициативу.

– Смотри, Ворон, вон там, видишь, остатки сарая с одной стеной? – обратил моё внимание Старый на приметный ориентир.

Мы находились сейчас в стороне от позиций русской армии, в двух километрах западнее. По просьбе французского полковника, а если уж быть точным, то по инициативе нашего ротного, наше отделение было откомандировано к союзникам. Как пояснил мне капитан Белявский, это наш ротный, французам внезапно поплохело. Но на месте мы выяснили, что немецкие снайперы здесь всегда любили охотиться, просто французы об этом молчали. Они бы и сейчас промолчали, если бы не личная беседа нашего ротного с командиром французского полка. Именно Белявский, на рассказ француза о больших потерях в офицерском составе его полка, вспомнил о нашем отделении снайперов и предложил помощь французскому коллеге. Тот воспринял предложение с энтузиазмом, и вот мы вчетвером, новичков без оптики брать не стали, они находятся в прикрытии, взялись за дело.

– Вижу, – бросил я, не отрываясь от бинокля. Мне повезло с моими ребятками. Пока возвращался из плена, пока госпиталь, эти ухарцы где-то раздобыли и, что самое главное, сумели сохранить кучу снаряжения. Вот сейчас гляжу в немецкий бинокль, с чистейшей цейсовской оптикой и не жужжу. – Сегодня не работаем, только смотрим!

Это важно, я ещё там, в той прежней жизни предпочитал работать именно так. Вызывают на место, где замечена работа снайпера, и в первый день я только наблюдаю. Ну, это в идеале, конечно. Чаще бывает так, что прибегает какой-нибудь хрен из штаба и начинает орать дурниной, требуя убрать вражеского спеца ещё вчера. Но для нормальной работы нужно время. Да, я понимаю, что за это время могут появиться новые жертвы, но так действительно необходимо. Наша работа вообще штука неблагодарная, ведь как бывает, вызовут, поставят задачу, ты её выполняешь, а на тебя волком смотрят свои же. Ещё бы, я-то, сделав дело, уйду, а парней арта долбить будет несколько часов, в отместку, так сказать.

Вот прямо сейчас я вижу именно то, из-за чего я и стал работать именно так, а не иначе. Конечно, можно, как в кино, позвали снайпера убить такого же снайпера. Тот приходит, ложится на позицию, в лучшем случае походит по местности пять минут и так же ляжет на позицию и, один выстрел – один труп. А потом кино кончается, хэппи-энд. А в реальности в тот момент, когда снайпер встанет, он получает пулю от второго снайпера, которого он не смог засечь. Или второй вариант: снайперу дают уйти, а убийства продолжаются. Нам так не надо. Мы подождём. Награда за ожидание вон там, правее этого самого сарая, к которому приковано зрение Старого. Куст. Обычный куст, обожжённый и без листвы, но прямо из-под него торчит ствол винтовки. Я вижу это, а также знаю, как сейчас охотятся немецкие спецы. Их тут не один и даже не два. Посмотрим ещё. Благо с маскировкой будущего здесь я один, немцы пока даже стволы не обматывают.

– Точка два! – привлекает моё внимание наш молодой товарищ, Малой, если просто.

– Точка два… – шепчу себе под нос и медленно веду биноклем по горизонту. Нет, не вижу отсюда, угол не тот. Солнечный свет падает справа и не даёт возможности рассмотреть все поле. Вообще-то, это не совсем поле, тут и кусты есть, и останки деревьев и даже домов с сараями.

– Твой, – коротко бросаю в ответ. Я не боюсь быть услышанным, до противника метров четыреста, да и пулемётная стрельба, периодически вспыхивая, как-то не создаёт условий для тишины.

– Метла?

– Минус.

– Старый?

– Сарай и куст справа, – разглядел, значит, вот жучара опытный, ай молодец!

– Выходит, не нашли ещё одного? – скорее сам себе сказал я.

– Уверен? – это Старый. Хочет подтверждения.

– Позже, – не отрываюсь от бинокля.

Проходит три часа, мы два раза сменили позиции для более удобной работы, но больше никого не обнаружили. Но четвёртый есть, я уверен. Француз, в чьем хозяйстве мы сейчас ползаем, в звании лейтенанта, объяснял нам происходящее, и из его скомканной болтовни я понял главное. Утром у него были убиты трое и один тяжело ранен. Вы скажете, что это мог сделать и один человек? Да, не спорю. А могло быть и так, что четвертого, может быть, как раз того, что ранили, и вовсе подстрелил кто-то случайно. Но… При опросе солдат мы попытались четко восстановить картину в момент убийства французских солдат, и выходило, что все погибшие и раненые получили свои пули с разницей в несколько секунд и находились в разных местах. У нас были четыре условные точки, где пострадали солдаты, и вот, отрабатывая сейчас одну за другой, я и пришёл к мнению, что работала четвёрка спецов.

Темнеет, надо уходить, больше ничего, скорее всего, не высмотрим сегодня. Хотя…

– Старый?

– Где?

Как же мы с ним понимаем друг друга…

– Прямо, горизонт. – Это означало, что стоит обратить внимание на место, находящееся дальше тех, кого мы обнаружили. Направление прямо от нас.

– Быстрый… – Пулеметчика он увидел, а вот стрелка?

– Рядом, слева.

– Есть. Работаем?

– Малой?

– Не уверен. – Ага, видимость уже не позволяет Малому дать гарантию на поражение.

– Старый?

– Под кустом минус, – кажется, разочарованно произнёс Иван и вынужден признать мою правоту.

– Схема готова, отход с закатом. Всем продолжать наблюдение.

– Думаешь, ещё?

– Думаю, что могут быть наблюдатели, – решил более открыто обозначить свою идею.

– Ты прав, француз говорил о точности артиллерии.

– Ждём заката.

Французы, если честно, нас не поняли, а на вопрос: «Ну что?» я ответил коротко:

– Завтра.

Лица были удивлённые, общались мы через переводчика, французского из нас никто не знал, когда тот перевёл лейтенанту мой ответ.

– Господин лейтенант просит уточнить, вы смогли решить проблему?

– Я же сказал, – построжел я, – завтра. Прикажите вашим людям не мелькать с утра и не дразнить немцев. Особенно это касается господ офицеров!

Лейтенант хоть и был явно недоволен, но всё же кивнул и отдал честь, показывая, что мы ему сегодня больше не нужны. Ну мы и отвалили спать, по крайней мере, так сообщили переводчику. На деле же я с Лёшкой первыми заступили в дозор. Во-первых, не хочу, чтобы нас застали врасплох, всё же мы на передовой, а доверять французам я как-то пока не научился, а во-вторых, мало ли, вдруг увижу что-то интересное.

– Лёшка, спи пока, если что – толкну, – приказал я Метле.

Спорить у нас не принято, поэтому, пожав плечами, парень быстро устроил себе лежанку, разложив на дне воронки, в которой нам предстоит ночевать, свою шинельку, и закрыл глаза.

Июль, хоть и конец месяца уже, но ночи все ещё довольно светлые. Тепло, не жарко, а именно тепло, я даже позволил себе расстегнуть ворот. Умыл лицо из фляжки, блин, вода совсем противная, тёплая, что-то не догадался сменить, когда были в штабе французов, и, осторожно устроившись на поверхности воронки, стал разглядывать местность.

– Метла, подъём! – дёрнув за рукав бойца, я быстро вернулся назад, туда, откуда наблюдал.

– Есть? – Лёшка появился рядом через минуту.

Коротко взглянув на него, даже в темноте рассмотрел заспанные глаза.

– Есть! – кивнул я.

Минут пятнадцать назад я заметил шевеление метрах в трёхстах и сразу поднял Метёлкина. Две фигуры, даже не прячась и, видимо, надеясь на темноту, или попросту зная расхлябанность французов, нагло шли параллельно фронту. Пригибались, конечно, но шли, а не ползли, а это наглость.

– Вижу. Спецы?

– Думаю, наводчики. Заметил, второй что-то тащит?

– Телефон?

– Скорее всего, – кивнул я больше сам себе, Лёшка наверняка смотрит сейчас не на меня.

– Что делать?

– Прикрытия не вижу, сколько ни смотрю. Давай к нашим, поднимай Старого. До рассвета мы должны их убрать. Идёте вы с Ванькой, Старый страхует, как понял?

– Так точно, понял, как надо! – усмехнулся Метла и стек в воронку, чтобы через пять секунд выползти с другой её стороны и отойти к окопам. Брать в плен немцев я даже не думал, не получится у меня под них сработать, не готов, но, кстати, надо подучиться, может, и пригодится когда-нибудь.

Скоро рассвет, мы окажемся в неудобной позиции, солнце будет справа от нас и впереди, а это – засвет. Надо ждать полудня, вот тогда порезвимся.

– Ворон, есть наблюдатели! – услышал я окрик сзади. Отлично, теперь глаз у немецкой артиллерии нет.

– Принял, все на позиции.

А через час я понял, что ошибся. Конечно, я предполагал такой исход, но гнал эти мысли. Немцы, видимо не дождавшись команд от своих корректировщиков, ударили по скорее всего старым координатам. И нам разом поплохело. Снаряды ложились где угодно, но только не на позициях французской пехоты, а ближе к нейтралке, то есть возле нас. Парни, Малой с Лёшкой, смогли отползти и укрылись в окопах, а вот мы со Старым отведали сполна. Слава Всевышнему, никого из нас всё же не задело, но мы настолько закопались внутрь воронки, что еле вылезли потом. Во рту была земля, в ушах была земля, в носу, в глазах, волосах, везде сплошная земля. Старый словил адреналин и начал ржать, а мне что-то было не до смеха. Нам здорово присыпало винтовки, и я с маниакальной скоростью старался вычистить свою «красотку» до начала атаки. И всё равно не успел. Ударившие позади нас пулемёты ясно говорили о том, что нам конец, если не успеем привести себя в порядок. После своей истерики Старый пришёл в себя только после моей пощёчины, по-другому не реагировал.

– Не стрелять, ты меня понял? Ищи спецов, они точно здесь будут. О, слышишь, как оборвалась пулеметная очередь, это точно не патроны закончились, это они, ищем!

– Ворон, французы ругаются, двоих уже убило! Пулемётчика и младшего офицера… – донёсся до меня крик Метлы.

– Старый, ты слышал?

– Одного вижу, но пехота идёт, что делать?

– Я пригляжу за ними, начну убирать офицеров. Как увидишь движение снайпера, вали его.

– Принял!

Блин, если бы не знал Старого уже столько времени, сейчас бы подумал, что вновь в своём времени нахожусь. Как он перенял мою манеру говорить на жаргоне, просто диву даёшься, но лишь в бою, в быту его корежит от моих словечек.

Атака немецкой пехоты меж тем развивалась ударными темпами. Их артиллерия перенесла огонь глубже, сейчас французам в тылу жарко, а пехота продолжала наступать под прикрытием своих пулемётов.

– К чертям собачьим, они так к нам сейчас придут! – выругался я.

– Так точно, придут, двести метров осталось. Я убираю снайпера, работай, Ворон, – прокомментировал мои слова Старый, и я, наконец, пришёл в себя. Да, позиция пипец какая неудобная. Если вражеские стрелки уже на своих позициях…

– Старый! Вечерние ориентиры, работаем! – закричал я, разглядев то, что и хотел.

Вражеские снайперы не могли не присоединиться к этой атаке своей пехоты. Искать новые позиции они не стали, зачем? Их же никто не тревожил на тех, где они уже обжились за несколько дней, вот и не стали ничего менять.

Мы открыли огонь. Эх, как давно я уже не охотился. Огонь противника в мою с Иваном сторону сместился, лишь когда мы убрали всех четверых спецов. Надеюсь, что всех, и в рукаве немецкого командира, что управлял сейчас атакой своей пехоты, ничего более не припрятано.

Заткнул одного пулемётчика, Копейкин второго, наши ребята долбят уже прямо из французских окопов, и все ведь точно. Немецкие пехотинцы начали залегать только после того, как заметили, что их нагло убивают. Скорее всего, отсутствие пулеметной поддержки они не заметили вовремя, за что и поплатились.

– Старый, у меня патронов десяток, надо отходить!

– Последняя обойма! – Фигасе, Иван расстрелял свои запасы ещё быстрее меня…

И тут рванули французы. Нет, я знал, что они не трусы, но вот конкретно в этот момент я не ожидал от них такой прыти. Немцы открыто отступали, и уже не ползком. Пригибаясь к земле, то и дело оборачиваясь, чтобы сделать выстрел в никуда, они пятились, набирая темп. Французский лейтенант подгонял своих людей, активно стреляя из пистолета. Побежал он мимо нас с Иваном и заставил ещё больше себя уважать. Да, задора у лягушатников хватает, только хватит ли умений?

Оказалось, вполне хватит. Рота французских пехотинцев заняла немецкие позиции, расхреначила там все, что можно, и отошла назад. Всё дело в более выгодных позициях, не зря немцы не смогли их отбить у французов. Займи сейчас лягушатники немецкие окопы, и их смешали бы с дерьмом артиллерией. А так, вломили бошам и назад, в тёплые норки.

– Вы молодцы, русские, умеете воевать, – это означает такое признание от французского лейтенанта.

– Спасибо, рады, что помогли, – отвечал я, а сам думал: «Чего бы вы тут навоевали, если бы не мы!»

Реальность такова, что если бы не наш плотный, а главное очень точный огонь, немцы сейчас сидели бы в этих окопах и пили бы свой шнапс. Вот этот самый лейтенант, во весь рост идущий по полю боя, лежал бы сейчас с дырой в голове на этом самом поле и не отсвечивал. Четыре снайпера, это четыре снайпера. Если бы мы вчера не вычислили немецкие огневые точки, то бой мог окончиться не так радужно. Кто знает, остались бы мы в живых.

– Командир, давай щёку посмотрю, – когда остались одни в небольшом закутке, Старый озаботился моей персоной. Щёку саднило, а зеркала под рукой не было, не знаю, что там такое, но вряд ли что-то серьёзное, боли как таковой нет.

– Чего там, Ваня?

– Царапина, – коротко и деловито пробубнил унтер-офицер Копейкин и, достав маленькую бутылочку со спиртом, это уже здесь, во Франции мы такие заимели, принялся протирать мне лицо. – Не, хрень это все, давай-ка умойся как следует, потом обработаю.

Нашему ротному, видимо, сообщили и о результатах прошедшего боя, и о нашем участии. Встретил довольно тепло и высказал своё мнение в довольно уважительной манере.

– Рад, что все получилось, только вот, прапорщик…

– Слушаю вас, господин капитан!

– Не вошло бы в привычку у наших союзников такое вот использование нашего специального отделения.

– Значит, признаете, что мы спецгруппа? – рассмеялся я.

– Да признаю, признаю, что ещё остаётся, когда вы так красиво выступили. Никогда бы не подумал, что какой-то прицел может так влиять на исход боя.

– Извините, ваше высокоблагородие, но дело не в прицеле, точнее, не только в прицеле. Для того, чтобы снайпер смог произвести выстрел, точный выстрел, нужно думать и наблюдать, а для этого требуется время. К сожалению, оно есть не всегда, тогда выходит сложнее, приходится крутиться как белка в колесе. Сам по себе прицел дает лишь возможность рассмотреть что-то дальше, чем видит глаз без него. Бой ведет человек.

– Я не дурак, прапорщик, хоть реального опыта боёв у меня почти нет, но я не дурак.

– Никто вас так и не называет, – пожал я плечами. – Это новая доктрина, скоро, поверьте, очень скоро воевать будут совсем по-другому. То, что кажется неправильным и нечестным сейчас, будет в порядке вещей уже завтра. Такова жизнь, эволюция, ни дна ей, не покрышки.

– Интересно сказали, прапорщик, такого ещё не слышал.

– Знаете, на поле, когда рядом ложится хотя бы четырёхдюймовый снаряд, бывает ещё и не то скажешь. Жутко.

– Завтра и нам предстоит испытать, что такое близкие разрывы.

– Что, неужели наступление? Вроде говорили, что оно тут не нужно?

– Французы хотят ударить нашим флагом, для того чтобы обрушить оборону бошей перед собой. Германцу придётся перебрасывать силы, ибо их тут мало. Перед нами не ставят задач по разгрому врага или захвату какого-нибудь населённого пункта. Мы должны обозначить наступление и постараться вытянуть на себя резервы бошей. Тогда французы ударят со своего фланга и надеются прорвать оборону, опрокинув немцев. Та деревня, на окраине которой у врага такая хорошая оборона, является удобным плацдармом.

– Если лягушатники надеются наступать теми силами, что у них сосредоточены там, где мы только что были, то это выглядит авантюрой. Мало их, если проще, ваше высокоблагородие. А ведь ещё не известно, что у нас справа? Поддержат?

– Не имею никаких сведений на этот счёт, – отрицательно покачал головой капитан.

– Тогда это ещё большая авантюра, чем я думал. Господин капитан, во имя сохранения жизней наших солдат, сделайте запрос к командованию для прояснения обстановки. Можем же мы хотя бы спросить?

– Спросить можем, но вот будет ли ответ?!

– Если не будет, нужна разведка. Если не возражаете, могу обеспечить своими силами. Всё-таки мы как никто в этом заинтересованы. Заодно можно приглядеть позиции для завтрашнего боя.

– Вы не устали, прапорщик? А ваши люди? – кажется, даже с уважением в голосе спросил ротный.

– Не вижу другого выхода. Извините, ваше высокоблагородие, но, когда мне предлагают идти на смерть, предпочитаю подготовиться.

– Похвальное рвение, прапорщик. Как вас по имени-отчеству?

– Николай Васильевич я.

– Меня, если запамятовали, Александром Борисовичем нарекли. Если не возражаете, давайте обращаться именно так, не люблю, если честно, все эти «благородия», слишком длинно.

Надо же, удивил меня ротный, что и говорить. Мне казалось, тут для каждого офицера и дворянина такое обращение как бальзам, а ему, видите ли, не нравится. Что ж, я уж точно возражать не стану.

– Давайте, но только наедине, – предложил я, прекрасно зная, что так будет правильно.

– Хорошо. Так вот, Николай Васильевич, вы имеете опыт в разведке?

– Так точно, в тринадцатой приходилось проделывать и не такое. И за «языками» ходил, и в разведку, всякое бывало.

– Но вы же совсем не знаете местных реалий, местности?

– Всегда бывает в первый раз, уж извините за вольность. Я и под Луцком когда-то в первый раз оказался, а через пару месяцев знал округу как свои пять пальцев.

– Хорошо, убедили. Что у вас за пистолет, все хотел спросить, кобура какая-то знакомая, но не пойму что-то?

– Извольте, – с этими словами я выложил перед капитаном свой наградной «кольт» от Маркова. Капитан взял его с каким-то волнением, это хорошо было заметно, по его глазам, они прям горели.

– Генерал Марков – это ваш последний командир полка? Правильно? – табличку прочитал, ему явно была интересна именно табличка, а не сам пистолет, что он, «кольтов» не видел?

– Так точно. Служил в тринадцатом полку я больше года. Сергей Леонидович являлся непосредственным командиром нашей группы. Скажем так, мы выполняли именно его приказы.

– Как вижу, хорошо выполняли, прапорщик!

– Не стану стесняться, да, считаю, что хорошо, хоть можно было бы и лучше. За год войны я из рядового стал младшим офицером и заслужил четыре солдатских Георгиевских креста. И ещё кое-что.

– Это впечатляет, Николай Васильевич, очень впечатляет. Если так и будете продолжать, подниметесь уже и как офицер!

– Вряд ли, ваше высокоблагородие, – я чуть замешкался, – в стране зреет что-то очень нехорошее, я чувствую это.

– Я что-то слышал, перестановки в верхах, брожение в думе, много чего. Но меня это как-то мало волновало. До недавнего времени я не был в действующей армии, преподавал в академии. Так уж вышло, я тоже не подарок, Николай, пришлось менять привычные устои. Я выбрал Францию, не знаю почему, но мне показалось важным быть именно здесь. Так что, будем расти вместе, как думаете?

– Поживём – увидим, – заключил я.

– Уйдёте в разведку прямо сейчас, может, хотя бы отужинаете со мной?