Читать книгу: «Я из Железной бригады. Революция»

Шрифт:

* * *

Последние дни мая тысяча девятьсот шестнадцатого года выдались тёплыми и сухими. Санкт-Петербург выглядел красивым, хоть и не таким, как в будущем, но эта была прежняя, а не воссозданная красота имперской столицы.

Наша четвёрка войсковых снайперов прибыла сюда лишь для того, чтобы быть отправленной в Европу, в Русский Экспедиционный корпус. Для меня это была единственная возможность избежать каторги, а то и виселицы, мои сослуживцы же попросту написали рапорта о добровольном зачислении в корпус, и, принимая во внимание их заслуги, прошение легко удовлетворили. Что же касается лично меня, то помогли мои командиры, Марков и Деникин.

Ну, вот так как-то нашёл я здесь, в этом новом для себя мире, или времени, настоящих друзей. Я – это Николай Воронцов, бывший снайпер Российской армии, каким-то неведомым образом провалившийся на сто лет назад. Что мог для уменьшения жертв будущей гражданской войны, как мне кажется, я предпринял, а уж как получится, неизвестно. Прошу заметить, что все свои усилия я прикладывал именно с одной целью – уменьшить количество жертв. Предотвратить революцию невозможно, слишком поздно. Попал бы сюда лет на десять раньше, скажем, перед первой революцией… Да и то вряд ли что-то сделал бы, общество слишком расколото, слишком сильна ненависть к дворянам у простого люда, поэтому да, думаю, что революция просто предначертана нам самой судьбой.

Находясь здесь, в действующей армии, я умудрился столько всего пережить и совершить, что, вспоминая, не верится. Очнулся я в том времени посреди боя, в окопе, но выжил и, более того, дорос уже до первого офицерского чина. Прапорщик я теперь, у меня как бы взвод должен быть в подчинении, но судьба подбросила очередной сюрприз, и вот, вместе с моими боевыми товарищами, я еду в долбаную Европу и не знаю, что теперь и как будет вообще.

– Ваше благородие, разрешите обратиться? – отрапортовал подошедший ко мне самый младший по возрасту мой боец и товарищ Иван Терещенко, позывной «Малой». Парнишка был очень ловким, а обладая ещё и невысоким ростом, щуплым телосложением, в разведке он был незаменим, да и как снайпер состоялся на отлично.

Обращался сейчас ко мне по всей форме он не просто так, мы находились в составе роты, при командирах, и фамильярность здесь будет лишней. Мои ребята прекрасно понимали, где и как можно общаться, не верьте, когда вам рассказывают о тёмных дореволюционных крестьянах. По смекалке и умению жить они сто очков форы дадут любому, вот и сейчас Малой рапортует, вытянувшись во фрунт, хотя в бою мы были просто товарищами и легко можем дать друг другу пинка, если надо.

– Слушаю, – кивнул я и огляделся.

– Получил провизию, узнал, где наш вагон, погрузка через десять минут.

– Хорошо, – вновь кивнул я, – я отойду на минуту, в здании вокзала есть ресторан, ужасно хочу кофе. Предупреди, братец, пожалуйста, нашего унтер-офицера, что скоро вернусь. Да, ждите у вагона, чтобы не потеряться.

– Вас понял, разрешите идти?

Я кивнул, а Ванька, вышагивая и печатая шаг тяжелыми сапогами, вот же артист, потопал к месту сбора.

Неспешно иду в здание вокзала, рассматривая всё вокруг. Несмотря на большое количество лошадей в городе, на улицах довольно чисто, интересно, что запах почти отсутствует, или я уже привык, на фронте лошадок много, запах стоит на всю округу и быстро привыкаешь.

Удивительно, но в лицах прохожих, будь то гражданские или многочисленные солдаты и моряки, нет злости или какого-то пренебрежения. Если честно, опасался в офицерской форме вот так гулять, стрельнут из-за угла и поминай как звали. Но то ли моё офицерское звание было недостаточным для выражения злобы, всё же оно самое низкое, то ли мои солдатские кресты и медали внушали уважение всей этой публике. Обычный солдат всегда видит своего брата окопника, да вот только здесь, в столице, окопников-то как раз и мало. Кто начнёт беспорядки? Запасные полки, не желающие ехать на войну умирать.

Смотрел и не понимал. В голове какой-то диссонанс. Я-то думал, что увижу какие-нибудь беспорядки, недовольство граждан, а тут… Обычный тыл, никаких предпосылок для беспорядков или чего-то похожего. Рестораны работают, дворники убирают улицы, женщины улыбаются, гуляя в огромных шляпках и подметая подолами мостовые… Идиллия. И как всего через несколько месяцев здесь, на этих красивых улочках польётся кровь рекой. Как?

В голове не укладывалась картинка, надо ехать нафиг отсюда, а то совсем крыша съедет. Просто я думал, что будущая катастрофа будет как-то видна, но увидел лишь мирных граждан, вполне довольных жизнью. Эх, голова болит ещё и от того, что спроси меня, что бы я предпочёл, ответить не смогу. Сам я продукт СССР, где все, ну почти, равны. И в то же время мне ужасно импонирует вот это общество. Вежливые, ну, почти всегда, люди, куртуазность, манеры… а ведь предки из деревень выступили против своих дворян и помещиков не просто так, значит, я просто не знаю, как оно всё на самом деле. Вот идёт навстречу дама со свитой или подружками, не знаю, она здесь, на улицах Петрограда мила, приветлива и учтива. Но, возможно, в каком-нибудь поместье, под городом, её управляющий сейчас кнутом бьёт кого-то из крестьян…

Кофе оказался очень вкусным. Подал мне его молодой человек с прилизанными волосами и тонкими усиками, бр-р-р, видок ещё тот. Сделав три глотка, я почуял прилив сил, но не обычный, а… В голове вдруг стало удивительно светло и легко…

– Уважаемый, что за кофе вы мне налили? – поинтересовался я и чуть не выплюнул то, что глотнул.

– О, новинка этого года, чуть дороже, но каков эффект! Чувствуете прилив сил? – и так мне подмигнул, что меня вновь передернуло.

– Что. Это. Такое? – раздельно, начиная злиться, спросил я, предчувствуя нехорошее.

– Кофе с кокаином, господин прапорщик…

Плевать я не стал, конечно, но грохнул чашкой о стойку так, что та едва не разлетелась вдребезги.

– Я разве просил что-то подобное? Вы умеете слушать? Я просил кофе! – швырнув монетку на стойку, развернулся и быстрым шагом вышел. Чёрт, мне ещё тут кокаиновой зависимости не хватает, для полного антуража.

Когда явился на платформу, почему-то пропало всё желание любоваться красотой Питера, а ведь в таком виде, возможно, я вижу его в последний раз. Не говоря о том, что меня могут просто убить, всё же мы не гулять в Европу едем, а предстоящие перемены в нашей стране изменят этот город, как и всю страну, навсегда.

– Командир, ты чего такой? – Метёлкин подошёл ко мне близко и спросил почти на ухо.

– Да хрен его знает, Лёха, – передернувшись, бросил я. Вроде отпускать начинает, интересно, тяга будет теперь?

– Ехать долго, да, мы тут поболтали с мужиками, говорят, что всю Европу надо по морю обходить, правда, что ли?

– Наверное, сейчас в Архангельск, оттуда даже и не знаю, как и куда. Пойду сейчас к господам офицерам зайду, надо разузнать.

– Мы в теплушке едем, твой вагон дальше.

– Да на хрен, с вами поеду, – отмахнулся я.

Это, конечно, было неправильно. Если младшие чины просто непонимающе посмотрят, то вот господа офицеры…

– Прапорщик, вы почему не представились по прибытию? – в офицерском вагоне на меня наехали почти сразу.

– Виноват, ваше высокоблагородие, – передо мной стоял капитан, пришлось вытянуться и отчеканить. – Прапорщик Воронцов, тринадцатый полк…

– Здесь вы уже не в своём полку, а значит, подчиняетесь мне лично. Вы не объяснились!

– Виноват. Прибыли буквально за час до отправления, не сообразил ещё, что и как. Прошу извинить.

– Принимая во внимание ваши награды, извинения приняты. Впредь постарайтесь быть расторопнее. И снимите солдатские кресты, вы что, порядок не знаете? – Он прав, офицеры солдатские награды не носят.

– Есть.

– Ваше место в конце вагона, возле уборной…

Для меня эти слова послужили спусковым крючком.

– Спасибо, я поеду со своими подчинёнными.

– Вы в своём уме, прапорщик? – недоумевающе взглянул на меня наглый капитан. Хотя почему наглый, они почти все здесь такие, господа офицеры. Хрен его знает, откуда он и кто вообще такой, но если судить по наградам…

– Именно так, господин капитан. Меня совсем недавно произвели в этот чин, и я для вас неровня. Прошу простить, но поеду я со своими бойцами. Зашёл только представиться и узнать схему движения, если, конечно, вы пожелаете её мне сообщить.

– Мне не нравится ваше самоуправство и нахальство, – начал надменно произносить капитан, – если вы намерены и дальше носить высокое звание офицера русской армии, то обязаны соответствовать!

– Так точно, – не стал спорить я, бесполезно.

– В Архангельске будет пересадка на корабли, дальше двинемся морем. Этого вам должно хватить.

– Благодарю, ваше высокоблагородие. Разрешите идти?

– Где воевали, прапорщик?

– Под Луцком, ваше высокоблагородие, в Железной бригаде его превосходительства генерала Деникина.

– Отлично, прапорщик, значит, опыт у вас есть?

– Смотря какой, – пожал я плечами. – Командования взводом – нет. Я командир отделения специальной снайперской команды, тринадцатого стрелкового полка его превосходительства генерала Маркова. Находился в его подчинении и выполнял приказы напрямую штаба полка.

– А-а-а. Подленькая работенка, понятно, прячетесь и стреляете издалека… Слыхал я о таком, в моей роте такого не будет. Воин должен грудью встречать врага и умирать за отечество с благодарностью.

Он что, дурак? Я от одного идиота избавился, из-за него и еду теперь хрен знает куда, так мне судьба нового подкинула?

– Подло, это отправлять на убой наших солдат, а для убийства врага все средства хороши.

– Вы смеете мне перечить? – жёстко спросил капитан.

– Разве я перечил? – сделал я равнодушное лицо. – Вы высказали ваше мнение, я своё.

– Вы не имеете права высказывать мне свои бредни. Устав…

– Вы где воевали, ваше высокоблагородие? – грубо оборвал я речь офицера. – На фронте уже не осталось таких офицеров, как вы, смею заметить, мертвые солдаты не могут выполнять приказы, как бы вы им ни приказывали. Умереть несложно, а кто Родину защищать будет, если все по вашему указанию погибнут? Женщины и старики?

– Вы что себе позволяете, прапорщик! Да как вы смеете?!

– Смею, господин капитан, потому как я в одиночку убил больше врагов, чем вы вообще их видели! – продолжал я все тем же спокойным тоном, что, вероятно, бесило капитана ещё сильнее. – Мои солдатские награды, которые вам так неприятны, свидетельствуют об этом.

– Да я…

– Успокойтесь, ваше высокоблагородие, я вам не враг, со мной не надо воевать. Своё место я знаю, поэтому и ухожу к своим бойцам. Негоже вам сидеть за одним столом со вчерашним солдатом, – оборвал, не дав ему договорить и, вскинув руку к фуражке, развернулся.

– Я разве вас отпустил? – послышался злобный оклик.

– А разве нет? – я посмотрел через плечо. – Честь имею, ваше высокоблагородие.

И я вышел из офицерского вагона под взглядом источавшего злость капитана. Вот, опять я нажил себе врага, да только по хрену мне, что он сделает? Под суд отдаст? Несмешно. Мы умирать едем, чего мне какой-то суд. Я вообще уже думаю, что зря повелся на уговор Маркова, надо было спокойно принять то, что мне грозило. Надоело всё, ужас просто…

– Ворон, это что было такое? – очнулся я, лёжа на нарах в солдатском вагоне. Парни согнулись надо мной, а я не понимал, что происходит.

– Что? Что случилось, где я?

– В вагоне, едем в Архангельск. Забыл, что ли? – голос Метёлкина. – Ты возле вагона, ещё на платформе, упал без чувств, хорошо, ребята рядом стояли, подхватили и сюда затащили. Чего случилось-то?

– Да хрен его знает, ребята, с ротным посрался, потом к вам пошёл, больше ничего не помню, – почесал я затылок и обнаружил на нём шишку. Нехило я, видать, приложился, когда упал.

– Ну-ка, хлопцы, в сторону уйдите, посмотрите там, чтобы нам не мешали, мне с его благородием поговорить нужно, – влез Копейкин, наш немолодой боец-снайпер.

– Ты чего, Иван, такое лицо сделал, прирезать меня хочешь? – буркнул я.

– Рассказывай, – коротко бросил Иван и сел рядом, наклонившись ко мне.

– О чем? – не понял я.

– За что надо резать офицеров и почему это случилось не зря?!

Чего? Это он о чем?

– Ты тут лежал без сознания и все причитал, что, дескать, поэтому и резали всех подряд, потому как такое офицерьё хуже врага.

– Вань… – я не знал, чего сказать.

– Правду скажи, вот увидишь, легче станет. Я же вижу, что у тебя внутри что-то горит, но ты молчишь и носишь в себе.

– Я, – повторил я, – я не знаю, надо ли. Вань, это страшно.

– Так уж страшно, что не сказать? Мы вроде столько хлебнули, что напугать сложно…

– Ты даже не представляешь, Ваня, что будет всего через полгода… – И меня прорвало. Я говорил этому повидавшему в жизни в несколько раз больше меня солдату о том, что случится в феврале. А может, с моим вмешательством чуть позже? Да не, все равно случится, не вытянет царь. Я говорил о тысячах трупов на улицах Петербурга, Москвы и других городов и сел. О гражданской войне, о том, как русские будут резать русских. Как побегут дворяне за границу, как… Да все вывалил, надоело носить в себе, пусть разделит со мной эти знания. Иван мужик крепкий, немногословный, но от услышанного у него упала челюсть и, кажется, глаза стали мокрыми.

– Ты чего такое наговорил? Как тебе в голову такое пришло? Это, по-твоему, я буду убивать наших командиров? Ты из ума выжил, Коля, это всё война. Ты многое пережил, ранения, сам убивал, из плена сбежал, да это всё война…

– Это, Вань, жизнь, а не война. Не видел лично, конечно, но много об этом читал. Ваня, я не из этого времени…

– Чего? Какого времени? Как это? – Растерянность на лице этого старого вояки вызывала опасение. Для людей этого времени, незнакомых с теорией переноса во времени, услышать такое… Не поддается восприятию.

– Да вот так, Вань. Я родился… Блин, появлюсь на свет я только через шестьдесят лет. Ты всегда меня спрашивал, откуда я столько знаю, вот тебе ответ, Ваня. Я из будущего.

– Не говори ничего больше… – Реакция мне не понравилась. – Мне не понять такого быстро. Надо подумать.

– Думай не думай, Старый, все равно ничего не придумаешь. Это – факт, а он вещь упрямая. Я знаю наперёд все, что будет происходить в стране, да и в мире.

– И что же? Все настолько плохо?

– Очень плохо, Старый, очень. Ты ведь общался с большевиками в окопах, я знаю это, сам видел, только вида не подавал.

– И что? Хотел послушать, чего они вещают, вроде ничего плохого.

– Ага, все вообще красиво и ладно, за исключением того, как этого добиться, – с иронией сказал я. – Чего они там «поют»? Войну закончить, нечего воевать за буржуев?

– И это тоже.

– Ну, и как они предлагают её закончить? Наверное, перестать стрелять? А как ты думаешь, немец в тебя не станет стрелять, если ты опустишь винтовку?

– Они утверждают, что в окопах с той стороны такие же люди…

– Такие же, да не такие. Старый, ну ладно молодняк наш, я бы ещё понял, но ты?

– Я что, в большевики записался? Просто послушал и, кстати, нашим не дал уши развесить.

– Молодец. Если захочешь, я тебе легко все расскажу и даже докажу, что все эти разговоры не имеют ничего общего с реальностью. А реальность, Ваня, такова… Большинство из нас тупо сдохнет.

– Ну, это мы и на фронте можем сделать, тут другое заинтересовало, Коля.

– Что именно?

– Говорят, что земли у помещиков заберут…

– Ага, и народу отдадут, да? – усмехаюсь в ответ.

– Говорят – да.

– А теперь сам подумай, Ваня, кто города кормить будет? Если все будут на земле пахать, кто останется в городах? На заводах работать что, думаешь, не нужно? Будем, как первобытные люди по пещерам сидеть, при лучине?

– Я не знаю, Коля, сложно всё это.

– На это и расчёт, что большинство тупо не поймёт ничего. Главное, создать толпу, которая сметёт власть, её подхватят те, кто сам просто хочет залезть на трон, вот и все, Ваня. Народ просто заставят работать на город, никуда люди не денутся, что им остаётся?

– Дела-а… – протянул задумчиво Старый.

– Я пока не знаю, что буду делать, но в мясорубку точно не полезу. Никогда я не стану стрелять в своих, проще себе пулю в голову пустить. Представь себе, вот сегодня случилась революция, все становятся свободными, голодными, но свободными, блин. Завтра генерал Марков объявляет, что не признаёт власть этих самых большевиков, и разворачивает свою дивизию на столицу. Против него встают те, кто поддержал большевиков, допустим, это наши с тобой товарищи, Ванька с Лёшкой. Ты будешь в них стрелять?

– Да ты очумел, что ли? – Старый аж руками замахал.

– А они? Как ты думаешь? Если они не станут стрелять в нас, их сожрут свои же, тогда как?

– Колька, ну не может такого быть, никогда…

– Да будет, Ваня, будет. Народ допекла власть буржуев, людьми движет жажда справедливости, да только никто и никогда не даст им этой справедливости. Те, что встанут у руля, будут прямо заявлять, что бросят в пожар революции столько людей, сколько нужно, им важен сам процесс. Ведь они сами там, наверху, а не стоят с винтовкой против своего отца или брата.

– И что же делать?

– Ничего, я сделал, что смог, посмотрим, как всё пойдёт. Отличия с моим миром уже есть, но достаточно ли их будет, другой вопрос.

– Ты что, предупредил царя?

– А это плохо?

– Нет, – честно ответил наш возрастной снайпер, – мы присягнули на верность царю и отечеству, поэтому не можем нарушить присягу. Ты сделал правильно.

– А может, – я поднял брови и покачал головой, – и неправильно. Время рассудит.

Мы улеглись спать, путь долгий, эшелоны сейчас ходят очень медленно. Под стук колёс я не заметил, как уснул. Снился мне… Сон.

– Выходь, братцы, становись!

Наше прибытие в Архангельск началось с общего построения прямо на перроне. Только сейчас увидел командира нашего нового воинства, высокого роста, тощего полковника. С какой-то отрешённостью он вещал нам о том, что впереди нас ждёт слава, и мы обязаны показать всему миру, что русская армия лучшая в мире. Не посрамить русское оружие, память предков и прочее, прочее, прочее. Скорее всего, его вообще никто не слушал, солдаты хотели есть, знаю, потому как сам уже хотел. Последний раз нам выдавали сухой паёк три дня назад, и все просто оголодали. Вот и сейчас уже ясно, что кроме болтовни, ничего прямо тут, на перроне вокзала нам не перепадёт.

Пешком мы топали до порта. Здесь, надо признаться, я обалдел. Как город Архангельск не очень впечатлил, старый, да, чем-то даже красивый, но, в отличие от нарядного даже в годы войны Петрограда, ужасно запущен. Тут и сами горожане не заморачиваются, да и благодаря порту очень «стараются» приезжие. Кругом просто груды шелухи от семечек, это не считая простой грязи, все вперемешку. Пока дошли до порта, мои сапоги (а ведь я их так чистил…) были похожи на два куска грязи.

Очень много кораблей. Повсюду. На рейде, в отдалении от берега на якорях, кругом. Снуют деловито грузчики, ездят телеги, даже пару грузовиков видел. Краны, большие и малые, они без остановки чего-то поднимают и опускают, работа кипит, наверное, вообще не останавливаясь.

Наше судно было довольно большим кораблём с когда-то белыми бортами. Сейчас этот угольщик больше смахивал на музейный экспонат, который в придачу забыли в запаснике.

– Сколько же нам ютиться на этом корыте?

К вечеру, получив наконец пайку, мы грызли сухари и вели тихую беседу. По настоянию Старого я провёл политинформацию для наших молодых друзей. Не всех солдат, что были поблизости, а только наших снайперов. Сказать, что для них все услышанное было бомбой, не сказать вообще ничего. Оказалось, я сделал для себя вывод уже в начале разговора, идеей революции здорово заразился наш Лёшка. Метёлкин был из семьи рабочего и прекрасно знал, как отец пашет на заводе по четырнадцать часов, а платят только за двенадцать. Не хочешь – сразу увольнение, за воротами очередь стоит из желающих. И это было суровой действительностью. И вот, слушая те ужасы, которые я пророчил нашей стране после революции, Метёлкин постоянно качал головой и не соглашался. Я приводил, как мне казалось, железобетонные доказательства, но так уж вышло, что объяснить ситуацию в мире и нашей стране необразованному человеку очень сложно. Он не понимал простейших принципов построения общества, не понимал примитивной экономики, приходилось объяснять буквально на пальцах и спичках.

– Но ведь лучше будет без богатеев!

– Давай я тебе простой пример приведу, очень простой, – предложил я.

– Ну…

– Баранки гну! Смотри, ты жил в своей Туле где?

– На квартире.

– Вы живёте там всей вашей большой семьёй, так? – Парень кивнул, семья у него и правда, большая. – А в подвале, допустим, живут какие-нибудь бичи…

– Кто?

– Люди, которые нигде не работают, побирушничают, пьянствуют и, возможно, немного грабят прохожих неподалёку. И вот случилась революция, смерть богатым и все такое, идиотское, так? Ты приезжаешь с фронта, у тебя как, средства есть?

– А то ж, скопилось уж, наверное, я же здесь не трачу! – даже, как мне показалось, с чувством собственного достоинства произнёс Лёшка.

– И вот приехал ты такой весь нарядный, с орденами, с деньгами. Встречают тебя такие вот бичи и просто подставляют нож к горлу.

– Почему мне?

– А кому, Лёша? Они видят тебя и твои деньги, для них даже твои, честно выслуженные деньги – богатство, а раз так, тебя надо обобрать, а лучше ещё и убить. Ибо «смерть богатым». Подойдут они к тебе, ибо ты ближе и, по их меркам, весьма богат. Все просто.

– Да ну, ты наговоришь, Ворон, это какие-то сказки.

– Сказки? Хорошо, если так. А вот на меня посмотри, я – офицер?

– Офицер.

– Значит, по мнению твоих друзей большевиков – мироед и дракон, который только и делает, что издевается над простыми солдатами.

– Так ты же ни над кем не издевался никогда, ты ж наш, окопник!

– Ваш, говоришь? А вот ехали с нами в одном поезде солдаты из других полков, они знают это? Ни тебя, ни меня они в глаза не видели, откуда им знать, какие мы? И когда поднимут руки на офицеров, поднимут и на меня.

– Да… – Лёшка задумался всерьёз. Так он на проблему точно не глядел.

– Вот и думай, Алексей, так ли хорошо всё то, что льют в уши солдатам в окопах?

– И что делать-то?

– Пока не знаю, – задумался уже я, – понимаешь, я не смогу поднять оружие против своих. Вон у нас сейчас ротный, идиот идиотом, но я не буду сворачивать ему шею просто потому, что он такой. Да, он придирается, но это потому, что его так учили, он даже не знает, как ещё можно. И он – наш, русский, так что же, мне убить его?

– Ты уже с ним поцапался?

– Было дело, перед погрузкой. Неважно. Я смогу дать ему в морду, если очень будет просить, могу вызвать на дуэль, хоть это и запрещено, но не просто убить, понимаешь. Вот если он, скажем, решит кого-то из вас убить, тогда да, наверное, убью, но не просто потому, что он офицер.

– Чёрт, как все сложно, может, там, в европах, нас это не затронет? А вернёмся сюда, когда уже всё пройдет?

– Хм, – улыбнулся я уголком губ, – хотелось бы. Сам вот думаю, вернуться бы сюда после того, как всё закончится, это было бы лучше. Для нас, разумеется, а не для тех, кто остаётся в стране. Не знаю, ребята, не знаю, как все будет во Франции, надеюсь, что нас не зацепит.

– Да уж, подыхать на чужбине как-то нехорошо, – подытожил Старый.

– А вы, господин унтер, сами вызвались, – улыбнулся я.

– Так тебя как одного оставишь, ты постоянно куда-нибудь влезешь.

Все засмеялись, дружно, со стороны, наверное, даже вызывающе. Мест для подвесных коек было мало, трюм у корабля небольшой, но сейчас лето и даже здесь, в этих широтах вполне себе не холодно. Мы расположились на корме, найдя закуток среди огромных мешков с амуницией. Перед отправкой все получили шинели, новенькие, красивые, поэтому большинство солдат батальона, в котором мы теперь состоим, предпочло разместиться на палубе, как и мы.

Плавание получалось долгим. То идём, ревя машиной так, что кажется, она сейчас выпрыгнет из чрева корабля и убежит на северный полюс. То получив «стоп-приказ», замираем посреди океана. Через матросов узнаем, что по радио передали о немецких подлодках, а тонуть нам нельзя, вот и пережидаем. В общем, в порт Марселя мы прибыли только в середине июля.

Здесь всё было непривычным для глаза русского человека. Люди, их одежда, корабли, ползающие вдали, по улочкам города автомобили. Другие дома и кажется, даже зелень какая-то другая. Чужая. Все вокруг крутили головами, солдаты выражали свои чувства и удивление друг другу, офицеры не пресекали разговоры, но смотрели строго. Через какое-то время зазвучал гимн и послышались зычные команды:

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!

По трапам сходили солдаты русской армии. В чистой форме, подтянутые, мы были просто образцом современного воина. И принимали нас… Французы что-то кричали, махали руками, кидали цветы. Нам были рады! Даже не ожидал такого приёма. Отовсюду слышались возгласы, как мне кажется, одобрения и поддержки, надо же, когда-то Русскую армию в Европе встречали такими овациями…

Из порта Марселя прямиком отправились на вокзал, нам предстоял длительный вояж на север, немец стоит в окрестностях Парижа, да и насколько сам помню, где-то совсем неподалёку и будут наши позиции. Там какие-то тёрки сначала были, французы хотели сами разобраться с немцами на самом опасном участке, а русских поставят восточнее. Что же, дохнуть тут в мои планы не входит, попробуем выжить и ещё немного скорректировать историю.

Никакого деления на взводы и отделения не производилось, весь наш табор как был ротой, так и оставался до самой погрузки в эшелон. Нам не назначали командиров, рулил по-прежнему тот капитан, с которым мы сразу не поладили. Своё мнение обо мне и командах снайперов он высказал сразу, что от него ожидать, я представлял, но как оказалось, я его недооценил.

Францию мы пересекли быстро, в Европе хорошо отлажена работа железной дороги, хоть и шла война, но большого разгильдяйства не наблюдалось. Вагоны нам подогнали с виду лучше, чем наши, российские, даже окна были, и все солдаты с огромным интересом в них пялились всю дорогу. Точнее, двое суток, да, маловата Франция по сравнению с нашей державой. Маловата.

Никто нам не сообщал о том, где нас сгрузят, или где нам предстоит воевать. Во время одной из остановок просто поступил внезапный приказ на выгрузку, и все нехотя стали вылезать из вагонов.

– Стройся! Смирно! – звучали приказы капитана, и наша рота приняла должный вид.

Только сейчас стало понятно, что тут находится какое-то место сбора, ибо станция была очень большой, несколько ниток путей и везде, куда ни глянь, вагоны.

– Привести себя в порядок, сейчас нам сообщат, куда необходимо прибыть, и мы наконец вольёмся в состав бригады. Попрошу офицеров выйти из строя и подойти ко мне!

Оглядевшись, с удивлением отметил про себя, что я не один такой, значит, сейчас, скорее всего, разобьют по взводам. Как это будет выглядеть, ума не приложу, как бы не оказаться в разных взводах с моими бойцами.

Таких как я, прапорщиков, в роте было ещё двое. Два немолодых уже мужика, с наградами на груди, подходили к капитану вместе со мной, ещё одним офицером оказался молоденький подпоручик. Прапорщики были разными, если один здоровый как бык, то второй его противоположность, мелкий, с хитрым лицом, весь какой-то… несерьёзный, что ли. Подпоручик и вовсе выглядел как не от мира сего. Только закончил училище, что ли, и, обмывая погоны, записался в экспедиционный корпус?

Разбивка на взводы прошла быстро и просто. Но меня капитан всё же «наказал». Отсчитывали слева направо, назначали командира и только чудом нас не разделили с мужиками. Мы после выгрузки находились в самом конце, вагон у нас был последним, поэтому, когда ту часть шеренги определили в подчинение подпоручику, я даже замер, так как больше людей не было.

– Прапорщик Воронцов, примите под командование отделение. Разрешаю набрать бойцов из взвода подпоручика Палочкина.

Вот это номер. Он меня при всех унизил, дав только отделение, при этом взвод этого самого подпоручика оказался самым большим по численности. Нас было сто двадцать человек, и легко можно было сделать четыре взвода, но капитан, гад, сделал по-своему. Оба прапорщика получили под командование по тридцать пять человек, оставшиеся пять десятков назначили к подпоручику. Из этих пятидесяти мне отдали десятерых, предложив взять тех, кого сам укажу, хоть в этом не нагадили. Но в то же время моё отделение осталось в подчинении подпоручика, а не стало самостоятельным.

– Прапорщик Воронцов! – я подошёл к капитану.

– Почему у вас и троих нижних чинов снаряжение и оружие в каких-то мешках? – Спрашивает, пренебрежительно оглядывая сверху донизу.

– Виноват, ваше высокоблагородие. Защитили оружие на время перевозки, морская вода сильно влияет на коррозию, ускоряет ее.

– Для того, чтобы оружие не ржавело, его нужно чистить! – поучительно заявил капитан. – Снять немедленно!

– Есть! – я развернулся и направился к своим бойцам. Те уже нехотя снимали чехлы с винтовками со своих спин.

– Ваше благородие, прицелы ставить? – вопросительно посмотрел на меня Старый.

– Нет, сейчас это лишнее, – качнул головой я, сам вынимая свою винтовку из чехла. Повесив её за плечо, аккуратно скатал сам чехол, он из брезента и не занимает много места. Одно плохо, винтовки у нас хорошо так смазаны, и сейчас мы здорово уделаем форму.

– Прапорщик Воронцов!

Блин, он задрал уже…

– Я!

– Предъявите оружие к осмотру!

Ну, и зачем тебе это, убогий?

Сняв с плеча винтовку, я сделал несколько шагов и на расстоянии двух метров от ротного остановился.

– Что это за оружие? Почему у вас неуставная винтовка?

– Это моё оружие, я объяснял вам свою специальность.

– Немедленно сдать и получить нормальное вооружение!

– Виноват, ваше высокоблагородие, не смогу этого сделать.

– Что? Почему, разрешите узнать? – А ехидства в голосе хоть отбавляй.

– Это моё личное оружие, как пистолет и кинжал. Оно наградное, и я имею право его носить! – выдал я.

– Что вам носить и чем пользоваться, не вам решать…

– Что тут происходит? – послышался властный окрик слева.

Повернув голову, увидел новых действующих лиц. Три старших офицера, во главе с генералом, это для меня много на сегодня.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! – отчеканил капитан, командир нашей роты. – Разрешите доложить…

– Докладывайте, – спокойно кивнул генерал. Выглядел его высокопревосходительство как на картинке. Седой, с такой же седой бородкой и усами, высокий, немного полноватый, но форма на нём сидела идеально. Трое остальных офицеров, что стояли за спиной генерала, находились в полковничьих званиях. Все как один в орденах и медалях, хороши павлины.