Читать книгу: «Прямо сейчас»

© Виктор Филимонов, 2016

© Дмитрий Михайлович Бочкарёв, фотографии, 2016

© Татьяна Леонидовна Зибарева, иллюстрации, 2016

Редактор Ирина Юрьевна Плотникова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В мире поэзии всегда дует ветер, мир прозы уютен и привычен. Я говорю не о стихах и прозе, как возможных формах текста, а об образной составляющей, о «форме сло-ва», творящей параллельную, магическую, поэтическую реальность.

«Если мы захотим создать определение «поэтического» и вообще «художественного» восприятия, то, несомненно, натолкнемся на определение: «художественное» вос-приятие – это такое восприятие, при котором переживается форма»¹. (Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: ствтьи – воспоминания – эссе 1914 – 1933, М., Советский писатель, 1990, С. 34)

Переживание формы возможно только «на ветру», там, где она ещё не устоялась, не покрылась «панцирем повседневности», где мы прямо сейчас читаем, смотрим и слушаем, а не узнаём знакомое и не вспоминаем известное.

Миры поэзии и прозы разделяет стена. Это стена нашего дома. В ней есть двери. Мы выходим через них и каждой клеточкой своей чувствуем ветер, и солнце, и звуки, и запахи. Мы заходим обратно, и с закрытыми глазами находим ложку и смотрим телевизор.

Миры внутри и снаружи ничем не отличаются друг от друга, однако нам представляется, будто мы знаем один из них очень хорошо и можем быть уверены в его незыблемости.

То и другое – суть один огромный волшебный мир. Здесь и там – одни законы.

«Слово, теряя форму, совершает непреложный путь от поэзии к прозе»². (Потебня А. А., Из записок по теории словесности. Цит. по Шкловский В. Б. Гамбургский счёт: статьи – воспоминания – эссе 1914 – 1933, С. 35)

Путь этот тысячекратно пройден. От восторженных молодой верой песен о «древлем израиле, веселыми ногами пешешествующем» до солидного и стандартного «Бог в помощь», в котором кажется не осталось ничего от Того-Кто-Есть-Любовь. Но что-то сдвигается в Мире, когда этой фразой случайный грибник приветствует в лесу влюблённую парочку.

В. Филимонов

Автор выражает глубокую благодарность Льву Хабарову за понимание, чутьё и интуицию, а также Сергею Воробьеву, Олегу Мильдеру и Дмитрию Тарасову за помощь в подготовке книги.

Профессиональные танцы

Танец первый

Тёмное синее небо над синим таинственным лесом.

Огромные жёлтые звёзды. Много звёзд и Луна жёлтым сыром дырявым над серым болотным туманом висит себе. Ей хорошо.

Тепло. Тихо. Ни звука, ни ветра, ни вздоха кикимор. Всё спит.

Птица ночная огромная чёрная из темноты в темноту, подобно колибри с цветка на цветок, порхает бесшумно – сама темнота.

Чу! Между синих холмов, тёмных корявых фантазий болотных туманов, случайного блеска воды в лунном свете, ужиком жмётся к земле, вьётся серебряной лентой, дождиком ёлочным новогодним, дорога. Железная. Рельсы сияют холодным, спокойным, разумным.

Медленно движется поезд, мягко по рельсам ступая, стуком колёс не вторгаясь в таинственный сон естества – расписание дело серьёзное.

Машинист напряжённо глядит в темноту, словно ждёт прихода оттуда ответа на главный вопрос. Какой – неизвестно, но главный.

Кочегар застыл неподвижно. Рот открыт и глаза – он не здесь, он слушает музыку топки.

Мерным гуденьем огонь поёт свою песню о вечном мгновении.

Вот оно!

Оба приходят в движение.

Машинист что-то крутит и тычет куда-то руками, и рычаги какие-то тянет.

Кочегар лопату хватает

И бросает, бросает, бросает

Уголь в топку, и в топку, от нетерпения топая.

Машинист включает гудок. Звук огромный ревёт и рвёт сонные грёзы в лохмотья.

Птица чёрная крыльями хлопает. Кикиморы воют, к гудку паровозному терции строят сверху и снизу, и кварты, и сексты, и прочие интервалы.

Рельсы стонут протяжно. Из леса Некрасов кричит про стоны и песни. Поезд мчится быстрее, быстрее, из трубы вырывается пламя, оранжево-жёлтое знамя.

Жёлтые звёзды мохнатые, синее небо горбатое.

Машинист вытирает фуражкой лицо, рука – на плече кочегара.

Кочегар вытирает лопатой живот, рука – на плече машиниста.

Серьёзная радость на лицах.

Стоя боком друг к другу, рука на плече у другого, смотрят вперёд, в темноту.

И начинается танец.

Правой ногой налево, левой ногой направо.

Так повторяют снова и снова, справа – налево, слева – направо.

На левой ноге приседают, правую в сторону тянут. Потом приседают на правой, левую в сторону тянут.

Пяткой по полу стучат каждый раз и кричат радостно, яростно, зычно.

Колёса стучат ритмично. Гудок поёт мелодично. Кикиморы строят прилично.

Звук, отражаясь от синего леса, в синее небо возносится, сверкающей пылью и звоном хрустальным на звёзды расходится.

Тише и тише поёт, но не стихает совсем.

Танец второй

Бухгалтерия выдаёт зарплату три дня, причём в первый день – после часа дня.

А деньги привозят утром.

Их привозят в бронированной машине. Полную машину.

В мешках.

Инкассаторы машину разгружают и несут деньги в бухгалтерию.

А все бухгалтера стоят по стенкам и облизываются.

А главный бухгалтер сидит на стуле, и к его ногам инкассаторы приносят деньги.

Мешками.

Целую машину.

Инкассаторы уходят.

Запирают двери.

Бухгалтера высыпают деньги из мешков. Главный бухгалтер встаёт на стул и с него ныряет в кучу денег.

И все бухгалтера тоже ныряют в деньги, и кувыркаются там, и танцуют, и разбрасывают деньги по комнате, и подбрасывают их до потолка, и подставляют счастливые лица под летящие с неба купюры.

А на самом верху денежной кучи лежит кассир, улыбается и дрыгает ногами.

Часы бьют полдень.

Главный бухгалтер садится на стул. Остальные берут веники, и сметают разбросанные деньги обратно в кучу, и садятся за свои столы.

Счастливые улыбки уходят с лиц.

На лицах – материальная ответствен-ность.

Часы бьют час дня. Кассир выдаёт зарплату.

Танец третий

Девушка работала в цветочном магазине. В большом и красивом.

Там продавались цветы.

Там, да-да, продавались цветы.

Ах! продавались цветы.

Девушка с ними разговаривала. Она знала язык цветов. Это опьяняло. Она разговаривала с цветами на языке цветов, а с покупателями она тоже разговаривала на языке цветов.

Каждый день ровно в полдень, когда Солнце, влекомое силой космического порядка, достигало высшей точки своей на сияющем небосклоне, когда все люди, очнувшись от утренней неги и не достигнув ещё неги вечерней, соединялись в трудовом экстазе, забыв друг о друге как о друге и подруге, когда цветы во всём мире, оставив целомудрие, раскрывали свои прелестные лепестки, обнажая самое сокровенное, что есть у них, и источая ароматы, с которыми всё прекрасное, что есть во Вселенной, может лишь сравняться, девушка наслаждалась покоем в прохладе своего магазина среди растений, которым неведомы радости скоротечности. Люди, забывшие друг о друге, забыли и о цветах, поэтому покупателей не было и можно было наслаждаться.

Но, чу! Что это? Что за странное и чудесное чувство, это томление, это ожидание, когда нет сил для покоя, когда хочется бежать куда-то, воздев руки горе, когда ноги сами начинают сгибаться и разгибаться, словно живя своей особенной, отдельной от всего остального жизнью! Что это за музыка звучит в ушах! во всём теле! во всей душе! во всём мире! Что! За Музыка!

Девушка встала с ложа, усыпанного лепестками ландышей, сняла ботиночки и сделала несколько осторожных шагов, словно не доверяя отбившимся от рук ногам. Прохладный каменный пол вселил уверенность. Девушка шагнула смелее. Ещё смелее. И ещё. Ноги несли её прямо к раскинувшимся широким ковром растениям. Она встала на этот ковёр, замерла на миг, потом подняла вверх свои руки и начала танец, притопывая и сжимая и разжимая кулачки, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее.

Растения, на которые она ступала, ласкали своими листьями её пяточки, цветы орошали её своим благоухающим нектаром и устилали своими лепестками подножие ног её, деревья протягивали свои ветви, приветствуя её, и оберегая её, и преклоняясь красоте танца её. И целовали руки её ели и ёлки её.

Девушка кружилась в танце.

Был стан её лианногибок.

Глаза, устремлённые в небо,

Сияли земными цветами.

Руки ласкали листья.

Волосы развевались.

Волосы ветром играли.

Волосы сплетались с травою.

Глаза устремляются в небо.

Девушка лежала среди цветов, не знающих радости скоротечности, и смотрела в небо, прикрытое потолком.

Потом она встала, припудрила носик и улыбнулась.

Наступил вечер, люди вспомнили, что среди них есть мужчины и женщины, и пошли покупать цветы.

Танец четвёртый

Время течёт расплавленным

Стеклом течёт время

Медленно

Диакон машет кадилом.

Бросает в кадило ладан.

Ладана благоухание

Поднимается к небу высокому.

В небе высоком – ангелы.

Белые-белые ангелы.

Нюхают небо ангелы.

И поют, поют ангелы.

Осанна, – поют, – ин эксельсис.

Хоры поют стихиры.

Услыши, – поют, – мя, Господи.

Очень хочется в рай.

Священник нюхает воздух.

Присутствие Духа вне всяких Сомнений, то вера движет

Горами.

Горы движутся медленно.

Совсем почти незаметно.

Им не хочется двигаться.

Но заставляет вера.

Она кого хочешь заставит.

Священник нюхает воздух

Диакон подходит ближе.

Машет кадилом диакон.

Машет, и машет, и машет.

Диакон, диакон, диакон.

Священник, священник, священник.

Нюхает, нюхает, нюхает.

Носом водит налево.

Слева водит направо.

Вослед за кадилом водит.

И нюхает, нюхает, нюхает.

Стопы своя направляет

Вослед движениям носа,

Подобно фреске египетской,

И нюхает, нюхает, нюхает.

Стопы своя направляет

И осторожно притопывает,

Стопами своими притопывает,

Носа крылами похлопывает.

Диакон кадилом помахивает,

Паства мошною потряхивает.

Ангелы кружа'т-кру'жатся,

Осанна, – поют, поднатуживаются.

Диакон кадилом машет.

Священник стопами пляшет.

Стопами о пол шлёпает.

Носом по воздуху ляпает.

Небеса разверзаются.

Дождик начинается.