Читать книгу: «Яблоко от яблони»

Шрифт:

Корректор Нелли Ивановна Неустроева

ISBN 978-5-0050-8688-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лекарство для души

Если хочется «русских горок» с перепадом высоты, скорости, чтобы захватило дух от ощущения падения и следующего за ним взлёта – надо открыть книгу Виктора Подъельных и упасть в неё, как прыгают с тарзанки. Потому что в первом рассказе вы почувствуете, как на вас будут смотреть через прицел, во втором – у вас навернутся слёзы от чистого сопереживания «непутёвой», наивной, а на самом деле мудрой героине, нечаянно открывшей рецепт великого счастья, заключающегося в том, чтобы с благодарностью и радостью принимать ЖИЗНЬ во всех её проявлениях. В третьем рассказе вы насладитесь чистой красотой Русского Севера, неспешным повествованием, сродни непрерывному внутреннему разговору, который каждый из нас ведёт в своём сердце с ушедшим дорогим родственником (отцом, матерью или бабушкой, у кого как). Спасибо автору за светлые переживания, возникшие в процессе чтения таких разных рассказов, неизменно наполненных нравственными открытиями (порой весьма неожиданными).

Желаю читателям приятного, местами трудного, но несомненно полезного для души чтения!

Александра Окатова
член союза писателей России

Лицензия

Он стоял в нескольких шагах, направив на меня ствол. Обычное ружьё «МР-18М-ЕМ» 16 калибра, однозарядное. Прикольная штука, у него даже гильза автоматически вылетает – щёлк! Для охоты не очень удобная вещь, а вот для… Стоп!

– Сань… ты чего?… Опусти ствол!

– А ты догадливый, братишка! Что, очко заиграло?

– Опусти ствол, идиот! – я закипаю, а это плохой признак, и Сашка это знает.

– А то что? – он насмешливо щурится, а у меня по спине пробегает неприятный холодок.

– Сань, ты остынь, – говорю спокойно, хотя внутри всё ходит ходуном, – давай поговорим сначала…

– Давай поговорим! Только не дёргайся, понял? – Сашка привычным движением откидывает чёлку со лба и смотрит на меня враждебно и недоверчиво.

– Сань, ну как же так? Мы только позавчера праздновали твою Днюху, помнишь? Это же я, Миша! Брат твой родной. Что с тобой?

– Ты чё, брат, за дебила меня держишь? – Сашка зло прищурился, и я снова ощутил холодок. – Зубы, сука, заговариваешь? Смотрю, настропалился в этом деле! Помню я Днюху и что брат ты мне – помню. А ещё я хорошо помню, как ты мне в детстве проходу не давал – кидал чем попало, бил, за дверь выставлял и держал в холодном коридоре по полчаса… А потом родителям жаловался, что я – зачинщик. Помнишь? Или забыл уже?

– Да мало ли что в детстве было… не убивать же за это!

– Отчего же? Если очень хочется… Ты думал, что я это так оставлю?! Всю жизнь меня чморишь, сука! Всё ревнуешь, бесишься. Тебя же не любят, придурка, а ты жалишься. Внимание стараешься привлечь. А нахрен ты никому не нужен, понял? Особенно мне!

Когда родился брат, внимание без остатка было направлено на него. Всем нравятся ангелочки с кудряшками, полными губками и пушистыми ресницами. Хочется потискать этого «золотого мальчика», сказать: «Утю-тю-тю-тю». Никто не обращал внимания на «буку», который делал вид, что играет, а сам страдал и неприязненно поглядывал в сторону «ангелочка». С тех пор, как он увидел свет, меня замечали лишь изредка. Только для того, чтобы узнать – сделаны ли уроки, сыт ли я, пришёл ли домой? Во всём остальном мне дали «вольную». Порой я радовался этому, убегая на целый день в лес с парой дворовых собак. Иногда я думал, что я – неродной, и было непонятно, зачем меня взяли из детского дома? Чтобы не обращать внимания? Может, это такая игра? Но я не хотел в неё играть! И тогда я доводил моего брата до слёз – ломал его игрушки и задирал исподтишка. Мне хотелось крикнуть во всё горло: «Я – есть! Посмотрите на меня! Вот же я, здесь!» Но всё было тщетно…

– Значит, ты всё это время копил ненависть ко мне? Ждал удобного случая?

– Ждал, когда исполнится двадцать лет, и получу лицензию. Одну лицензию.

Лицензия. Право на убийство. Когда государство приняло закон о лицензии, почти никто не роптал. Перед этим была сделана огромная работа: сотни тысяч агентов провели социальные опросы, телевидение и радио запускали специальные ролики с двадцать пятым кадром.. Откуда всё началось – никто не знает. На тот момент Земле грозило перенаселение, и, вероятно, какой-то придурок предложил свой вариант решения проблемы, а остальные – подхватили. С тех пор, когда человеку исполняется двадцать лет, к нему приходит агент. Я помню того, кто приходил ко мне – высокий, статный мужчина с бесцветным взглядом. Он позвонил в дверь, когда веселье было в самом разгаре, и задал единственный вопрос: «Сколько?». Можно было выбрать пятьдесят лицензий. Пятьдесят! И потом отстреливать этих мерзавцев, когда-то отравивших твою жизнь. Одного за другим! Был ещё вариант – взять безлимит и оторваться по полной. При этом было условие – в тридцать пять лет на тебя открывали охоту. Как на зайца или кабана. Интересная жизнь, полная приключений, правда?.. Вот и я не согласен. Месть – удел слабых и трусливых. До двадцати лет на меня было совершено три покушения. Первый раз – избили. Я просто не отдал кошелёк двум бугаям. А они навалились с обеих сторон, один держал руки, а второй – бил, стараясь не оставлять синяков, видно был профи в этом деле. Тогда меня спас прохожий, он чем-то их стукнул, кажется, железной арматурой. И сразу ушёл, я даже не успел его поблагодарить. Бугаи остались лежать на земле, они были без сознания, но живы. Когда я вернулся домой, то не увидел синяков на теле, хотя внутри всё болело. Поэтому ничего не стал рассказывать родителям и брату, всё равно не поверят.

Через год меня задела шальная пуля на охоте. Стали расследовать, но так и не нашли, кто стрелял. В тот день охотников было как грязи, первый день охоты всё-таки! Некоторые даже не охотились, а «жучили» водку, наслаждаясь природой и отсутствием сварливой жены под боком. Видно, кто-то из них и пальнул в мою сторону, приняв по пьяни за медведя. Помню белые стены больницы, тревожный взгляд медсестры, капельницу.. Потом уже рассказали, что я потерял много крови и нужен был донор. Нашли кого-то, правда, мне не сообщили. Врачебная тайна, видите ли!

Третье покушение было совсем пустяковое, даже и покушением не назовёшь. В лесу попал в медвежий капкан. За грибами ходил и не заметил, умеют же, шельмы, маскировать! Боль была дикая, сознание потерял, а когда очнулся – капкана не было. Кто-то снял и отбросил в сторону. Нога, правда, распухла, но я кое-как доковылял до дома. С тех пор я поверил в ангела-хранителя…

…Всё это промелькнуло у меня в голове в тот момент, когда агент терпеливо ждал ответа, переминаясь с ноги на ногу.

– Так сколько? – переспросил он, слегка нервничая, и достал чистый бланк.

Там в графе «количество лицензий» я поставил жирный ноль, а рядом подпись. Агент посмотрел насмешливо и убрал бланк во внутренний карман. Больше я его не видел.

…Сашка по-прежнему целился в меня из ружья. Руки у него слегка дрожали, но в целом он держался великолепно, я даже залюбовался им.

– Что лыбишься, урод? Вспомнил, как издевался надо мной?

– Саш, помнишь, я рассказывал тебе про ангела-хранителя?

– И что? А ты так и не догадался?!

– Как? – я слегка опешил, – это был …ты?

– Само собой, – Сашка ухмыльнулся, – я не мог допустить, чтобы ты погиб раньше, чем я получу лицензию. Сечешь?

Я был шокирован его признанием до такой степени, что не знал, что ответить. Просто молчал и смотрел на него. Передо мной стоял брат и больше всего на свете он хотел, чтобы я умер. Внезапно я увидел картинку – брату два месяца, я качаю его в коляске:

«Баю-бай, баю-бай, поди, Бука, на сарай,

На сарае тюкачи, Буке некуда легчи»

Пою ему колыбельную, а он смотрит на меня весёлыми глазёнками и нежно так улыбается.

Неожиданно на меня снизошло прозрение. Я понял, что любовь нельзя заслужить или получить в обмен на что-то. Она либо есть, либо нет. Жалость – это не любовь! Натягивая на себя жалость, как ватное одеяло, ты прячешься от любви. Всё это время я обвинял брата во всех бедах, а на самом деле – судил себя. Просто я сбился с пути, сделал неправильный выбор. Но можно всё исправить, пока не поздно. Можно исправить!

– Саша, – я посмотрел ему в глаза и заметил, как он слегка вздрогнул, – мне очень жаль, что я так себя вёл! Прости меня, брат! Дурак я, честное слово, придумал невесть что, и жизнь тебе портил. Прости, Сашка! Ведь я люб…

– Заткнись, сволочь! – закричал он испуганно и неожиданно для себя выстрелил.

Дальше всё было как в замедленной съёмке: громкий хлопок, вспышка и пуля, летящая в мою сторону. Ещё я отчётливо увидел на лице у Сашки слезинку. И маленького паука, который спускался откуда-то сверху на тоненькой паутинке. «Паук – значит весть получу, только от кого? И зачем мне эта весть?», – мелькнула мысль.

Вдруг кто-то толкнул меня со всей силы в плечо, и я упал. А когда поднялся, то увидел мёртвый взгляд своего соседа Костика. Когда-то в детстве я отобрал у него перочинный ножик, и с тех пор он смотрел на меня волком и никогда не здоровался. Ещё я вспомнил, что Костик был на несколько дней младше Сашки. И завтра ему бы исполнилось ровно двадцать лет.

Непутёвая

— Фуу, жара, отстой!!!!

– Ну и хорошо, лето же!

– А теперь холодно, фуу!

– Так здорово, не жарко!

– Бее, понедельник, на работу опять!

– Отлично! Денег заработаешь!

– Утопите кто-нибудь эту жизнерадостную тварь!!!

– Ура! Ура!!! Мы идём нырять!!!! (из Интернета)

Она шла по городу и улыбалась. Первым лучам солнца, слегка сонным домам, деревьям, кроны которых были похожи на большие, вытянутые шапки, огромному рыжему коту, дремавшему на крыльце дома из жёлтого кирпича, взъерошенным воробьям, купающимся в пыли. Женщина внезапно почувствовала, что хочет остаться здесь навсегда, что это её город. Город её мечты. Она подошла к городскому фонтану и умылась. Вода была прохладная и настолько прозрачная, что на дне можно было отчётливо увидеть разноцветные монеты. Скорее всего, их оставили здесь туристы для того, чтобы приехать ещё раз. Монет было очень много и, слегка поразмыслив, женщина, оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что никто не подсматривает, нагнулась и насобирала их целую горсть. Банковская карточка, телефон и остальные вещи остались на пароходе, а знакомых у неё здесь не было. Впрочем, пока не было…

Женщина высыпала монеты в карман ветровки и плотно застегнула молнию. Город просыпался: где-то хлопнула дверь, на соседней улочке прокукарекал петух, торговец открыл ставни своей лавки, издалека послышался стук каблуков. Все эти звуки пробуждающегося от сна города приятно ложились на сердце, хотелось просто сидеть и слушать, закрыв глаза. Она так и сделала. Легкая полудрёма овладела ею, словно кто-то, позаботившись, накинул на плечи тёплое покрывало и слегка подоткнул с боков. Прошло совсем немного времени, и она проснулась. Сильно хотелось есть. Женщина зашла в лавку и купила несколько свежих, хрустящих круассанов и пакет молока. Когда она протянула лавочнику монеты, тот внимательно рассмотрел их, укоризненно покачал головой, а потом, окинув взглядом посетительницу, улыбнулся ей и ссыпал монеты в большую жестяную банку из-под печенья. Женщина поблагодарила торговца и, бережно прижимая к груди покупки, вернулась к фонтану. Она вынула из кармана сложенную вчетверо газету, аккуратно расстелила её прямо на скамье, положила на неё круассаны, рядом примостила молоко и принялась за свою скромную трапезу. Откуда ни возьмись, прилетели вездесущие воробьи и громко чирикая, расположились недалеко от скамьи, с любопытством поглядывая на незнакомку и ожидая крошек. Женщина доела круассан и аккуратно стряхнула крошки птицам, со смехом наблюдая за возникшей суматохой. Потом снова свернула газету, положила в карман и ненадолго задумалась, решая, что же ей делать дальше. Нужно было договориться о ночлеге, подыскать подходящую работу, найти возможность позвонить родителям и сообщить им, что она жива и здорова и, возможно, скоро вернётся. Возможно…

Её звали Надежда. Она часто размышляла над своим именем и однажды пришла к выводу, что родители, прожив свою жизнь и не вкусив счастья, возложили эту миссию на неё. Она была их надеждой. Но, как это обычно бывает при ожидании, их мечтам не суждено было сбыться. По крайней мере, они так думали.

Неприятности следовали за Надей по пятам. В пять лет она сломала правую руку, упав с дерева, и почти три месяца ходила в гипсе. В пятом классе она стала плохо видеть, и пришлось выписать очки. Чтение под одеялом с фонариком дало о себе знать. В день окончания школы Надя заблудилась в лесу, куда они всем классом отправились на пикник, и пришлось вызывать спасателей. Замужество её тоже было неудачным – муж через несколько месяцев начал пить, а потом и вовсе сбежал от неё, прихватив семейные драгоценности. Череда неприятностей катилась вслед за ней плотным комом, заставляя отца чертыхаться и часто хвататься за сердце, а мать жалостливо выговаривала ей: «Какая же ты, Надька, дура непутёвая, и откуда только взялась такая, ведь вроде родила хорошую, а потом будто кто-то сглазил…». Подруг у Надежды почти не было, а те, что были, говорили о ней по-за глаза нелицеприятные вещи.

А Надя… просто жила. С детства она научилась легко относиться к неприятностям и в каждой из них находить что-то полезное для себя, в каждой видеть кусочек счастья. Это было несложно. Когда она сломала руку – появилась возможность много читать и размышлять в одиночестве, выписали очки – стала выглядеть взрослее одноклассников, никто уже её не задирал, и все прислушивались к её мнению. Заблудилась в лесу – испытала себя на выживание в трудных условиях и, вместе с тем, полюбила всем сердцем этого огромного лохматого великана с его лесными жителями, ручьями и опушками. Когда Надежду бросил муж, она была ему очень благодарна в душе, ведь не нужно было омрачать дальнейшую жизнь, растрачивая её на пьяные разборки и ругань. И пусть она заплатила за это драгоценностями – это была настолько ничтожная плата, что не стоило об этом переживать. Ведь могло быть и хуже, намного хуже…

Искать благодарность в каждой ситуации стало для Нади привычкой, она научилась видеть то, что другим порой было не под силу. Порой она старалась помочь людям увидеть то, что спрятано за гранью боли, тоски, отчаянья. Но на неё смотрели как на идиотку, отмахивались и порой даже ненавидели. Поэтому у неё не было подруг, а мужчины, узнав её немного, тут же рассеивались, как дым. Она была для всех обыкновенная дурочка, которая то и дело попадает в неприятные ситуации. Непутёвая. Никто и не догадывался, что Бог ведёт эту «непутёвую» к счастью самой трудной, а значит надёжной дорогой.

Вот и с этим круизом всё получилось не так, как надо. Прямо как у Высоцкого! Началось всё с того, что Надежда долго не получала зарплату. Организация, в которой она работала машинисткой, переживала трудные времена. Директор проворовался, и его осудили, арестовав счета, а все сотрудники были распущены по домам. Имущество выставили на торги, и погасить долги по зарплате удалось нескоро. За это время Надя научилась вязать крючком, прочла не один десяток книг, поработала в клубе собаководства и освоила графический редактор. Когда она получила на руки крупную сумму денег, особо раздумывать не стала – купила путёвку в кругосветное путешествие.

– Ой, Надька, какая же ты непутёвая! – огорчённо выговаривала мать, узнав об этом решении, – машину бы купила лучше, ездишь на трамвае, как нахлыстанная!

– Мам, я обещаю звонить вам с папой каждый день, а машина – к чему она? Я пока и так везде успеваю… А о путешествии я давно мечтала!

Надя не любила оправдываться, да и в чём она была виновата? Только в том, что непутёвая? Она вспомнила своих «путёвых» подруг с перекошенными от вечного недовольства лицами и внутренне содрогнулась. Ну уж дудки!

…А вчера она опоздала на пароход и осталась одна в этом маленьком южном городке. Без вещей, денег и документов. Но Надежда не стала переживать или закатывать истерику. Ведь она, благодаря этой неприятности, обрела своё место, нашла свой рай.

Женщина прислушалась к себе и, почувствовав внутри долгожданную тишину, радостно улыбнулась и пошла дальше. Навстречу своему счастью.

Солнечный дождь (зарисовка о деревне)

Посвящается Карпунину Игорю Арсентьевичу

Мы собрали вещи, купили продукты и мчим на полном газу в самую глушь. Не к тётке, не в Саратов. В Ковжу. Так называется урочище, которое состоит из нескольких деревень – Попово, Быково, Рябово и Кузьмино. Деревни стоят на берегу тихой речки Ковжи, которая несёт свои воды прямиком в озеро Лаче.

Ковжа – родина тестя, где он родился, вырос, где жили его предки. Он настолько привязался к этим местам, что ждет – не дождётся лета. Лето для него – это возможность посидеть на завалинке, наловить рыбы, насобирать ягод и грибов, вспомнить мать и отца, покачать свою старую, почерневшую от времени зыбку, погладить шершавые, в глубоких трещинах брёвна родного дома. Тесть снова прикоснётся душой к тем далёким временам, когда здесь бурлила жизнь – кукарекали петухи, лаяли собаки, стучали топоры, визжали пилы, да звонил к обедне колокол. Тут он по-настоящему счастлив, он дома.

Я думаю о бабушке. Как она также ждала лета в надежде увидеть родную деревню. В суровые морозы грезила о земляничных полянах, о брусничных болотах, о шумной речке. Эти воспоминания согревали её сердце, наполняли душу тихой радостью и надеждой. По весне мы приезжали в деревню. Я смотрел на бабушку и видел восторг в её глазах и неподдельное счастье. Такой взгляд бывает у ребёнка, когда ему подарят игрушку, о которой он давно мечтал. Я был рад каждый год дарить ей эту «игрушку». В это лето не получилось…

А сейчас я вижу такой же восторг в глазах тестя. От этого мне становится хорошо, такое ощущение, что я сегодня настоящий Дед Мороз и исполнил его самое сокровенное желание. Мой дед умер, когда я только родился. Порой в детстве я часто смотрел с завистью на ребят, у которых были дедушки. Они забирали внуков из детского сада, рассказывали им истории из жизни, покупали гостинцы. Однажды в моей жизни появился тесть, и иногда я стал обращаться к нему коротко: «Дед». Он и вправду заменил мне деда – научил ставить сети, управляться с мотором, распознавать разные травы, птиц, ориентироваться в лесу, да много чему научил. Бывший лесник, он был здесь хозяином – знал, в каких местах набрать полную корзину черники или морошки, где водятся белки и лисы или растут дикие яблони. Он и сейчас всё помнит, но силы уже не те, что раньше, да и сердце порой пошаливает. Ему бы поберечься, но душа по-прежнему рвётся в деревню.

– Я там всё время чем-то занят, а что мне в городе делать? Только у телевизора сидеть.., – тесть горестно вздыхает и отводит глаза, но я успеваю заметить в них слезу.

Мы едем в Ковжу. Ласково светит солнце, облака, похожие на причудливых зверей, важно плывут по небу, за окном мелькают деревья, а сзади клубится густой шлейф пыли. Проезжаем первую деревню, за ней на отдалении – вторая, потом – третья. Каждая из деревень не похожа на предыдущую. В одной дома стоят у самой дороги, задыхаются в пыли, в другой – полукругом, словно хороводят, а в третьей – разбросаны тут и там, будто горох. Я смотрю на дома. Рыба гниёт с головы, а дом – с крыши. Встречаются дома, словно девки на выданье. Крыши у них покрыты железом или «ондулином», ни дать ни взять – модные шляпы, стены обшиты «сайдингом» – словно красивые платья. Увидишь такой дом, и глаз радуется. Да и сам дом стоит весёлый, задорно поглядывая пластиковыми окнами. Есть дома попроще, покрытые, словно цветастым платком, баннером со всевозможными надписями. Тут тебе и «кухни на заказ», и «голосуй за нашего депутата», и «выгодный тариф». Дома с такими крышами стоят слегка смущенные, будто стыдятся этих надписей.

Есть и заброшенные дома. Они сиротливо жмутся и смотрят с завистью на богатых соседей. Крыши у таких домов прохудились, а где-то и вовсе рухнули, окна мрачно зияют пустотой, а из развалившихся труб не идёт дым. Всё, что у них осталось – память о прежних временах, когда они были крепкими и надёжно защищали хозяев от зимних метелей, летнего солнцепёка и дурного глаза. Хозяева уехали, и дома тихо грустят, с каждым годом пригибаются ниже и ниже к земле.

Последняя деревня у озера. Дальше – только по воде. Мы оставляем машину в самом конце деревни и спешно переносим вещи в дюралевую лодку, предварительно отчерпав из неё воду. Последним несём лодочный мотор. Он весело блестит на солнце, чувствует свободу. Я давно подметил, что вещи, стоит только человеку обратить на них внимание, словно оживают. Радуются тому, что приносят пользу, служат.

Приготовления закончены, и мы отчаливаем от берега. Я сажусь за вёсла и отплываю на глубину. Дует сильный ветер и лодку подбрасывает на волнах, как поплавок, ещё чуть-чуть и опрокинет. Страха нет, на нас спасательные жилеты, а берег пока ещё близко. Тесть дёргает за стартёр, и мотор начинает весело тарахтеть, словно окончательно просыпается после зимней спячки. Я складываю вёсла и крепко держусь за борта, высматриваю топляки – старые брёвна, которые остались от сплава леса в 60-е годы. Брёвна накрепко застряли одним концом в речном иле. Чёрные головы еле видно, но когда вода спадёт, они покажутся во всей красе. Мрачные, словно сказочные водяные, они отпугивают своим видом местных рыбаков. Стоит лодке наскочить на такое «чудище» – повредится мотор, а то и днище.

Вот и устье реки Ковжи. Ветер здесь становится слабее, покладистее. На воде играют солнечные блики. Такое ощущение, что идёт дождь, и капли с силой ударяют по воде, вызывая круги. Я слегка меняю угол зрения и вдруг вижу тонкие солнечные нити, похожие на струи дождя. Это зрелище завораживает. Мы словно попали в волшебную сказку, чудом проскочили в новую реальность. Внезапно легкое облачко закрывает солнце, и волшебство теряется, будто и не было.

Каждый поворот реки приближает нас к цели путешествия. Мы проезжаем недалеко от берега, и я вижу сваленные в беспорядке деревья у воды. Это проделки бобров. Здесь их развелось очень много. Деловитые зверьки без устали строят плотины и мастерят под водой хатки, где живут сами и хранят припасы.

Лодка проходит последний поворот, и показывается наша деревня. В ней никто не живёт, лишь изредка такие, как мы, дачники, вносим сумятицу в эти заповедные места. Наш дом приветливо машет краями баннера на крыше. Так машет хвостом собака, издали почуявшая хозяина. Тесть глушит мотор, и лодка мягко утыкается носом в берег. Старенькая баня весело косится на нас единственным закоптелым окошком. Тихо вокруг. Пространство присматривается к нам, узнаёт. Вот заливисто защёлкал соловей, «закрякал» коростель, кукушка-гадалка заново начала отсчет, «заблеял» козодой. Мир мгновенно заполнился птичьими трелями. Я занёс в дом вещи, распахнул занавески-задергушки на окнах, принёс воды и дров, затопил русскую печь на кухне и плиту в горенке. Дом стал просыпаться, наполняться теплом и уютом. Мы на скорую руку приготовили незатейливый обед: макароны с тушёнкой, нарезанные дольками огурцы и помидоры, хлеб. Ели не спеша, торопиться было некуда, да и незачем. После трапезы пили чай. Чай здесь целебный. Вода в реку попадает с окрестных болот, она слегка желтоватая и мягкая. Я добавляю в заварочный чайник листья мяты, малины, смородины, насыпаю пару ложек чёрного чая и заливаю крутым кипятком. Мы пьём по пять кружек, и всё мало. В городе нет такого чая, вода там жёсткая, хоть и прозрачная. Сразу вспоминается сказка о живой и мёртвой воде, и становится понятной спрятанная там мудрость.

После обеда тело наливается приятной тяжестью, клонит в сон, но ещё рано – нужно сделать причал у реки, посадить картофель и лук, истопить баню, поставить сети. Тесть идёт отдыхать в комнату, а я надеваю сапоги с высокими голенищами и иду к реке – делать причал. Захожу в воду и ставлю металлический каркас. Затем настилаю на него двойным слоем толстые доски, один конец которых лежит на берегу, и крепко связываю их тросом, чтобы не распались. Причал готов, можно черпать воду с глубины, где нет водорослей. Я ношу воду в баню, наливаю доверху чугунный котёл и бочку. Потом открываю вытяжку в стене и затапливаю печь. Дым тыкается в углы, как слепой котёнок, случайно находит выход и радостно вылетает наружу. Пора заняться огородом. Беру лопату, ведро с золой и ящик с проросшим картофелем. Участок земли уже успел зарасти сорняками, которые смотрят с недоумением, словно спрашивают: «Мы здесь лишние?». Земля отдохнула за зиму и легко поддаётся копке, уже через полчаса участок готов. Выкапываю небольшие ямки, бросаю туда горсть золы и, будто курицу на гнездо, усаживаю в середину картошку. Затем зарываю и делаю следующий ряд. Это занятие занимает у меня полчаса. Иду к бане и подкидываю пару поленьев. Вода уже тёплая, но камелёнка ещё не нагрелась. Какая баня без парилки! Особенно здесь, в деревне, да ещё на берегу реки. «В какой день паришься – в тот день не старишься», – вспоминаю я пословицу и замачиваю веник в ведре. Мне нравится баня по-чёрному. Стены её прокоптились настолько, словно они срублены из чёрного дерева. Пар в такой бане намного ядрёнее, тело прогревается лучше, значит и пользы больше. Как тут не вспомнить Высоцкого: «В бане стены закопчённые кропи. Слышишь? Баньку мне по-черному топи!»

Пока топится баня, выношу на солнце одеяла и подушки, раскладываю и развешиваю их, где только можно. Тесть отдохнул и выглядит бодрым, он проверяет сети. Одни аккуратно складывает в пластмассовый ящик, другие – развешивает на стене дома. Вдруг откуда-то прилетает голубь, садится поблизости и любопытно вертит головой, поглядывая на нас. Голуби здесь редкость, они селятся рядом с людьми, заброшенные деревни их не привлекают. Снова вспоминаю бабушку, а вдруг это она прилетела посмотреть на нас? Бабушка часто гостила в этой деревне, ходила за ягодами в лес, пекла пироги, пела песни… Я иду в дом и нахожу горсть гречневой крупы, потом разбрасываю её по траве. Голубь начинает торопливо клевать гречку, видно, что он сильно проголодался. Насытившись, неожиданно взлетает как-то наискосок и попадает в сеть. Тесть чертыхнулся и стал аккуратно выпутывать птицу, а она дёргалась в нетерпении и запутывалась ещё сильнее. Я прижимаю голубю крылья, пока тесть освобождает лапки, и чувствую, как быстро стучит маленькое сердце. Наконец, голубь свободен. Я подкидываю его вверх, и он улетает в сторону леса.

– А ведь это голубка, – замечает тесть, и я снова думаю о бабушке. Становится ясно, что она мне хотела сказать: «Боль была очень сильной, сковала тело, нельзя было даже пошевелиться. Единственный способ освободиться от этой боли – смерть. Смерть была во благо».

Сети готовы, мы собрались поставить их за островом, недалеко от деревни. Тесть садится за мотор, и через пять минут мы на месте. Я берусь за вёсла. Тесть с размаху втыкает в илистое дно реки приготовленный заранее кол с привязанным к нему концом сети, а я гребу к противоположному берегу. В этом деле важно всё делать неторопливо, чтобы сеть не запуталась. Вот и последний виток. Тесть привязывает к другому концу сетки плавун – железку с куском пенопласта. Благодаря плавуну, сеть не путается в воде, а стоит ровно, «держит осанку». Мы ставим четыре сети, подбирая место наудачу, и возвращаемся обратно. Баня уже истопилась и, прихватив чистое бельё, я иду мыться. Плескаю на каменку воду из ковша и машу веником, разгоняя горячий пар. Струится ручьями пот, по телу бегут мурашки, становится нечем дышать. Я выбегаю из бани и плюхаюсь в речку. Купаться ещё холодно, но я не чувствую холода. Неземное блаженство! Окунаюсь пару раз, выбираюсь на берег и снова в парилку. Камни, веник, пар, речка. Тело гудит как провод под напряжением, кажется, что скоро заискрит. Я заканчиваю париться и не спеша моюсь, а потом выливаю на себя ведро холодной воды. Одевшись, сажусь на приступок около бани и некоторое время ни о чём не думаю. Мыслей нет, в голове пустота. Сердце бьётся с такой силой, словно хочет выскочить из груди. Такое ощущение, что я – одно большое сердце. Вечереет. Красный диск солнца касается верхушек деревьев. По реке идёт лёгкая рябь от ветра. Звенят комары. Птичий гомон слабеет, лишь коростель по-прежнему «крякает» как заведённый. Я понемногу прихожу в себя, поднимаюсь и иду к дому. В горенке, где стоит кровать, тепло, даже жарко. Горенка, горница… Мне с детства нравится название этой небольшой комнатушки, которую делают обособленно от других комнат, вход в неё – сразу из коридора. В таких комнатках обычно жили зимой, чтобы не отапливать весь дом. Я помню, как однажды мы с бабушкой приехали в гости к тете Вале, и я впервые познакомился с горницей. Там была старинная этажерка, забитая книгами, и удобное кресло. И какой-то особый запах, настолько приятный, что я помню его до сих пор. В той горенке я открыл для себя новые миры. Волшебник из страны Оз, Урфин Джус и его деревянные солдаты, Элли с Тотошкой. Сейчас я в другом доме, но горенка здесь такая же уютная, даже запах похожий. На стене висит карта СССР, рядом плакат с Юрием Гагариным. На другой стене – изображения Ленина и Сталина. На полочке стоят несколько иконок. Небольшая скамья, стол у окна да две кровати. Я ложусь на кровать. Тихо. Слышно, как комар, жалобно звеня, бьётся в оконное стекло. В комнату заходит тесть, что-то говорит, но я не слышу, бог сна Морфей увёл меня в своё царство.

Тесть встаёт рано и вскоре будит меня – пора проверять сети. Я смотрю на часы – без четверти шесть. Хочется спать, но если поехать позднее – рыба может «залиться», и её останется только выбросить. Мы спешно пьём чай и, одевшись потеплее, выходим из дома. Прохладно. Солнце недавно проснулось и ещё потягивается, дотрагиваясь лучами до капелек росы на траве. Снова кричит коростель, такое ощущение, что он не спит, или всё его семейство «дежурит» по-очереди. Мы спускаемся к реке и садимся в лодку, нарушая утренний покой шумом мотора. Проверяем сети. Попало только в одну – пять подлещиков, парочка язей, окуньков и три сороги. Тесть вытаскивает сети вместе с рыбой, аккуратно укладывает в специальный ящик, и мы возвращаемся обратно. Спать уже не хочется, речная прохлада прогнала весь сон. Я вытаскиваю ящик с сетями на берег и развешиваю их на шесте. Потом мы аккуратно освобождаем рыбу, стараясь не порвать сеть, и складываем её в берестяную корзинку. Я беру нож, разделочную доску и здесь, на берегу, начинаю чистить. Некоторые рыбины ещё живые, они смотрят на меня выпуклыми удивлёнными глазами. Мне становится нехорошо. Я в роли палача, жестокого и беспощадного. Погода внезапно хмурится, ветер нагоняет тучи, начинает моросить дождь. Я беру в руки окунька и… отпускаю в воду. Он, не поверив удаче, замирает на пару секунд, потом срывается и исчезает в глубине. Остальные рыбы уже «заснули», я чищу их и тут же в речке мою. Дождь перестал, но солнце по-прежнему закрыто плотной пеленой облаков. Тесть отправляется варить уху, а я решаю обкосить вокруг дома траву. Старенькая коса стоит в сенях. Я беру брусок и резкими движениями слегка правлю полотно. Потом прохожу первый ряд. Коса мелодично поёт, подрезая траву, а я снова вспоминаю бабушку…