Читать книгу: «Дети вечного марта. Книга 2»
Глава 1
– Что за тем холмом?
– Поднимемся, сам, господин кот, всё увидишь.
– А стоит ли, лошади устали.
– Мы только посмотрим, спустимся и – привал. И то сказать, много сегодня прошли, куда гоним.
– Мне возвращаться надо.
– Надо, так надо. Отряд! На высотку, следом! Посматривай!
Рослый жеребец недовольно мотнул головой, но пошёл. Санька слегка поддал ему каблуками. Тот всхрапнул. Кот вспомнил невысокого, доброго нравом конька, на котором до сих пор гонял по княжьим поручениям. Не иначе Пелинор подсунул ему эту рослую скотину, чтобы котяра на голову выше всех гарцевал. И ладно бы на свою, так получалось – на лошадиную.
За спиной цокали копыта. Мужики тихо переговаривались: они тут раньше бывали. Старшина Горюта, вообще, каждый куст знал.
Санька уже с утра собирался разворачивать поиск. Уговорили, посмотреть самую дальнюю даль – угол между Белой пустыней и непролазным приграничным лесом. Он соблазнился.
Сам поход, в который спешно загнал его князь, держатель границы, оказался не таким напряжённым, как Саня боялся. Шутка ли, впервые пришлось командовать целым отрядом. Но отъехали от крепости на полперехода, встали на привал и будто в Камишер вернулся.
Горюта походил на деревенского кузнеца Алтына шириной, медлительностью, спокойствием и косматостью. Может, тут местность такая, что волос дурниной прёт? Горюта начал было величать командира княжичем. Санька поправил: дескать, кот я. Все слышали? Кот! Старшина поскрёб в затылке, хмыкнул в бородищу и приказал своим величать его господином Александром. Сам же, когда никого рядом не было, без всякой, впрочем, подначки кликал котом, но опять же господином.
За два дня они споро прошли весь восточный участок границы. О каких тревогах толковал князь, для Саньки осталось загадкой. Куда ни кинь – тихая и сонная местность. В редких хуторах приезжим осторожно радовались. Эти места не так давно заселились. Люди, стало быть, ещё жили с оглядкой.
Санька спрашивал, не появлялся ли кто со стороны границы, на него выпучивали глаза. Запад, как оказалось, был местом не просто тихим – глухим. Если раз в десять лет кто сюда и проходил сквозь Границу – ловили медведи. Они, кстати, за всю дорогу ни разу не показались на глаза. Тоже, поди, обленились и страх потеряли. Проверять Саня не собирался.
– Гляди.
Горюта поднялся за ним следом на самую вершину, встал стремя в стремя и протянул руку на западную сторону склона. Там, за кромкой оврага, сколько хватало глаз, простиралась ровная, как стол, бледная пустыня. То, что Санька в первый момент принял за столбы, оказалось десятком ровных смерчей. Они неспешно путешествовали из края в край, не сталкиваясь, а, наоборот, расходясь друг от друга. За плечом бубнил Горюта.
– А?
– Долго не гляди, утащит.
– Как утащит?
– Никак… Сам пойдёшь.
– Ты, если что, меня держи.
– Шутник ты, господин кот. Эй, там, за нами не подниматься! – крикнул Горюта отряду. – Пусть внизу постоят. Я когда в первый раз сюда залез, чуть не пропал. Ловили потом. Затягивает она. К вашему-то Камишеру пустыня подходит или нет?
– Нет, там Сухое море. Земля черепками потрескалась, если наступить, лезет едкая грязь. Десять шагов и всё – остался без ног. А эта… да, зовёт. Голос слышишь?
– Не-е-ет. А ты?
– Я слышу. Тихий такой, ласковый, как песню поёт, – усмехнулся Саня.
– Давай-ка поворачивать, а то лови тебя потом.
– Не бойся, она не меня зовёт, а тебя.
– Врёшь, поди?
– Зачем мне?
– В неё только первый раз сильно тянет, – пояснил Горюта. – Потом всё меньше и меньше. А ты, значит, слышишь?
– Слышу.
– О! Глянь в другую сторону.
Саня повернулся к Границе. Сколько он о ней слышал? Да, считай, с самого младенчества. И такая она и сякая. Всяк её себе по своему представлял. Но ни одного очевидца пока встретить не довелось. А тут!
С пригорка открылось то, что прежде загораживала стена леса. За сплошным чёрным урманом, заваленным по самые верхушки буреломом, за непролазным кордоном, в который превратился лес, земля словно бы закручивалась в воронку. Саня развернул коня, чтобы лучше видеть.
Или не воронка – котловина, в которой шевелился серый туман? Снизу поднимались гигантские, чёрные с синими подпалинами клубы, кипевшие на поверхности серыми разводами. Изредка со дна выскакивал длинный столб не то пара, не то дыма, мгновение держался в воздухе и рушился вниз. На границе котлована и Белой пустыни дрожала плоская игольчатая радуга. К востоку кипучая серая лава делала изгиб и там уже пропадала за лесным языком.
–Единственное место на всей границе, откуда эту пучину видать, – отвлёк Саню от грандиозного зрелища Горюта. – И то редко. Тут почти всегда тучи, либо туман с нашей стороны наползёт. Сегодня будто специально для тебя открылось.
Саня резко крутнул головой, даже в шее хрустнуло, и успел заметить, как в бледной радуге не то отразился, не то проплыл насквозь прозрачный купол, миновал радужную преграду, подёрнулся рябью и растаял. Следом вскинулся похожий на руку клок дыма, хотел ухватить мираж, не смог и растёкся кипящей серой лужей.
– Видел, да? – охнул Горюта. – Это она картины показывает. Говорят, и лица выплывают, и звери, и громадины какие-то. Я сам-то первый раз вижу.
Но выглянувшее на минуту солнце уже спряталось в глухой щели между двумя низкими тучами. С запада наползла третья и мгновенно затянула обзор. Остался чёрный лес, да пограничный овраг.
– Ну что, господин кот, поворачиваем?
Постоять бы на холме, подождать и ещё хоть раз увидеть чудо. Отговориться от них, сказать, что догоню…
– Эй, парень, – заволновался старшина, – из пучины тебя никто не кликнул?
– А?
– Я смотрю, ты прям туда наладился.
Горюта спешился и для верности взял Санькиного коня под уздцы.
– Нормально всё. Действительно, пора возвращаться. Не знаешь, кто-нибудь в сторону границы ходил?
– А как же, сколько раз. И по приказу князя, и сами. Бурелом одолеть – полдела. Если терпения и сил хватит – справишься. Только не пускает она. Точно ты почуял: вроде и манит, а не пройти. Которые там и оставались. Находили их потом…
– Ясно.
– Ясно ему! Ни хрена тебе не ясно! Стояли они будто у стенки. Которых черви успели объесть – скелеты прилепились. Ясно ему! Эй, там, внизу, поворачивай! Поехали отсюда.
Остановились вёрст через пять. Лошади сильно устали, а так Горюта ещё бы погонял. До самого привала старшина угрюмо молчал. Санька тоже молчал, задавленный грандиозным зрелищем. Только оказавшись в тихом уютном ложке, он почувствовал, что отпускает. Люди начали разворачивать палатки. Кто-то запалил костёр. Только смурной кот ходил стороной, не принимая участия в хлопотах.
– Ты это… ты князю не сказывай про границу. Ну, что я тебя сюда водил, – шепнул ему Горюта.
– Почему?
– Не велел он мне, да я не сдержался.
– А воины твои не проболтаются?
– Эти-то? Нет.
За словом стояла такая уверенность, что Санька, ни на минуту не засомневался. А там и вовсе, отмякнув, занялся обычной повседневной работой, к которой за время странствий с арлекинами успел привыкнуть.
– Господин Александр, да брось ты сёдла. Мы сами утащим. Иди к костру, Апросим тебе чаю заварил.
– Зачем?
– Не знаю… Князь всегда на привале первым делом садится чай пить.
– Я не князь. Отойди, не то седло на ногу уроню.
– Ну, как заешь.
Суета с шатрами и манатками скоро кончилась. Народ собрался у костра. Кони паслись рядом, далеко не отходили, сторожко прядая ушами. Горюта велел расстелить попоны. Санька с удовольствием растянулся на кошме. За два дня так набил задницу, хоть завтра вообще в седло не садись.
И вроде вырос в деревне, а к верховой езде приучен не был. Тятя на такое баловство смотрел неодобрительно. Другие пацаны катались себе, и ничего. Стоило маленькому Саньке забраться в седло, скотина начинала артачиться. Тятя ругался: ты вроде не волк, а кот, что же она тебя шугается? Годам к пятнадцати это прошло. Но как не привык с детства, так потом и не приохотился. А тут – пришлось.
Попона знакомо пованивала мокрой шерстью, лошадиным потом, горькой травой, которую сыпали от блох. Хотелось лежать и не шевелиться.
Всё возвращалось. Ты дома, вокруг люди, которым ты как брат…
– Господин Александр!..
– А? – Санька успел задремать.
– Есть будешь?
– Давай. Эй, погоди, это что?
– Князь велел тебя отдельно кормить. Колбаса тут, фрукт какой-то. Вино… О, вино!
– Разливай на всех, – скомандовал Саня. – И колбасу режь.
– Как можно…
– А мне похлёбочки плесни. Упрела?
– Упрела-упрела…
– Слышь, господин Александр, что-то ты не больно важный?
– Да с какого бы кваса? Я в деревне вырос. В Камишере.
– А у нас говорят, ты княжеского рода. Зря что ли Пелинор тебя своей племяннице в женихи определил?
Они его стрекали вопросами. А Санька и не думал уворачиваться. Они были почти свои. Почти, как дома. И одновременно в чем-то похожи на арлекинов. Когда вспомнил товарищей, тоскливо засосало под ложечкой.
– Тебе как в наше приграничье пробраться удалось? – перебил общий гомон Горюта. – У нас всяк знает, сюда особо хода нет. Клим, ты из герцогства прибёг, расскажи господину Александру, как добирался.
Мосластый, кадыкастый Клим пустился в пространное повествование. Выходило, вообще чудом жив остался.
– А ты, господин Александр?
Санька понял, они его пытали не ради пустого любопытства. Вроде и смеются, а в лицах настороженность. Хотя оно и понятно: не сегодня-завтра кот может стать им законным господином. Стало быть, тут прямой интерес: кто таков, чем жив, как вообще сюда попал? Есть и другая сторона: надобно мужикам узнать, нет ли какой лазейки в обход пелиноровых кордонов? Вдруг господин кот нашёл потайную тропку, по которой они, случись нужда, утекут от князя с его медведями. Потому и разговор с Камишера начали. Случись лихое время, они отсюда, с непростой пограничной земли, которая встряла между двух огней, переметнутся прямиком в чисто людской Камишер. Что там жизнь потруднее станется, то им безразлично. Зато в Камишере над ними не будет ни подлой герцогской власти, ни терпимой, но тяжкой, как медвежья лапа – Пелиноровой.
И ещё он понял – прав Горюта – эти не выдадут. Почему понял? А леший его знает. Раньше бы сто раз перевернул собственную думку; и так, и эдак на неё посмотрел, да и бросил бы за невозможностью решить. Душа к ним лежала. К иным с опаской, а к этим – со всем нашим удовольствием.
– У меня особая дорожка, – начал Саня. – Никому другому по ней не пройти.
– Где один проскочил, там и другой пролезет, – возразили ему вежливо, но настойчиво.
– Не веришь? Спроси Шака или собаку.
– Так они мне и ответили! Конь ещё туда-сюда, а собака твой круче нашего князя смотрит. Я когда мимо него иду, поротая задница саднит, – хмыкнул один из мужиков.
– А правда, что арлекины детей воруют? – спросил племянник Горюты, ходивший в свой первый рейд, и тут же огрёб от дяди длинного леща.
– Ты чё, ты чё дерёшься?
– Думай, что говоришь, – рявкнул дядя.
– Господин Александр, а ты прямо из Камишера к нам или как? – задал вопрос по существу кто-то невидимый, закрытый костром.
– Я из дому три года как ушёл. Свет хотелось повидать. Да и вообще… – Санька не желал вдаваться в подробности. Они им нужны? Нет. Значит, пропустим. – На юге не понравилось. В западных землях – не ахти, но жить можно было до недавнего времени. Раньше-то там свои порядки были. Люди и нелюди жили бок о бок даже несмотря на всеобщее герцогское уложение. Кое-где, правда, в города аллари без особого разрешения не пускали. Я такие места обходил. Работал. В Кленяках…
– Знаю Кленяки, – перебил его один из воинов. – Сахар там ещё варят?
– Варят… Раньше варили, – поправился Саня. – Сейчас туда герцогская армия пришла.
– Ого! С чего бы?
– Камишер границы закрыл. Решили, значит, жить сами по себе, а герцогу – кукиш. Я как раз к арлекинам прибился. Мы на фест собирались…
– Это что?
– Каждые пять лет арлекины едут в герцогский дворец, показать своё искусство. Герцог выбирает победителей. Они до следующего феста живут в столице при дворе.
– Везёт кому-то, – вякнул племянник, за что схлопотал ещё одного леща.
– Мы к тракту вышли, – продолжал Саня, – там армия, ещё чистюки.
– А это кто? – спросил молодой воин по имени Друз.
– Бандиты, которые на аллари охотятся.
– Ну, это уже совсем не знаю, что… не врёшь, господин Александр? – врезался в разговор родившийся в пограничье и не знавший иных законов Горюта.
– Не врёт он, – подтвердил Клим. – Они ещё лет пятнадцать назад объявились. Сначала в столице, как не в самом герцогском дворце. И вроде вне закона, а с другой стороны, никто их особо не ловит… Поганое семя… – Клим замолчал, сжимая и разжимая кулаки.
– Ты с ними встречался? – спросил Горюта у Сани.
– Было.
Теперь пришло время коту уставиться в огонь. Не мог смотреть людям в глаза. И давно вроде было, и забываться уже стало, а всё равно – человека убил. Не просто убил – растерзал. Объясняться – лишнее, не их это дело.
– Это ты от чистюков так удирал, что не помнишь, как в Невье очутился? – у Клима сделалось злое лицо, блики и тени кривили вспотевший лоб и щёки.
– Ага, – Саня вовремя спрятал руки. Когти начали зудить, вот-вот полезут. Спрятал и спохватился, что зря сторожится: он тут почти уже господин. Пусть бы привыкали. А с другой стороны, покажи он сейчас людям свои руки, удиви, напугай, и замкнутся, отойдут на почтительное расстояние, дескать, спокойной вам ночи, господин княжич, почивайте на перинах, мы уж тут сами…
– У нас в Маке, городок такой к северу от столицы, была слобода, – глядя в огонь начал Клим. – Аллари жили. Овраг обойдёшь, за ним пригорок. Заборчик невысокий вокруг слободы. Мы мальчишками туда каждый день бегали, играли с тамошней пацанвой. Взрослые тоже: то скотина заболела, то птица, то огородная какая надобность – все в слободу. Потом у аллари девушка пропала. Девчушка совсем. Её в лесу нашли… далеко. Мы искали, кто мог, ребёнка… никаких следов.
А потом в овраге наша девушка обнаружилась… тоже истерзанная. Тут, откуда ни возьмись, пришёл целый отряд герцогских егерей и всех аллари под корень, до единого.
Я тогда ушёл из Мака. Люди как с ума посходили. Никто разбираться не стал. А некоторые егерям помогать кинулись. Я им: дураку ведь ясно – обе смерти подстроены. Мы же с этими мальчишками росли вместе. Меня слушать не стали, самого чуть не прибили.
Ушёл я, а через год в другом княжестве наткнулся в трактире на компанию чистюков. Они там перепились, разодрались, орали друг на друга. Слышу, наш городишко поминают. Это они… девушек… и так подстроили, чтобы всё свалить на аллари.
– Стало быть, они и на западе хозяйничают? – спросил Горюта.
– Я два раза их встречал, – Саня твёрдо посмотрел в глаза Климу. – Первый раз отогнал, а второй…
– Они тебя?
– Что от них осталось, птички давно склевали! – зло выпалил кот.
Не хотел ведь говорить, само вылетело. Им что теперь и про девку рассказывать, которая на него Законного колдуна натравила, и про рескрипт, по которому всем западным провинциям вменялось искать беглого кота-людоеда, и про то как его в коробе через границу везли, как цыгане к себе звали, про изодранный задок телеги…
– А потом вы, значит, на армию выскочили? – перешагнул старшина трудную тишину.
– Ага. И так от неё рванули, что в Невье очутились. У нас Шак свои тропинки знает. Хочешь, у него спроси.
– Ну, нет! Я к вашему коню и подходить-то боюсь. Посмотрит исподлобья, улыбнётся – душа сама в пятки летит. Вроде обычный конь…
– Он из вольных кланов, – подал голос Клим.
– Откуда знаешь?
– Сам сказывал.
– То-то я смотрю, он в броне – как родился. Воин! – в словах Горюты звучало профессиональное уважение.
– А собака?
– Ха! – опять влез в разговор племянник. – Болтают, что он вровень с нашим князем когда-то летал. Только – фьюить! – и улетел.
– Последний раз я тебя с собой беру, ботало коровье! – озлился старшина.
– А что я, оно и так видно.
– Видно ему… язык придержи!
– А правду говорят, что арлекины своих девочек по кругу пускают? – спросил кто-то.
– О, ещё один языкатый!
Горюта полез с кошмы. Сейчас дотянется до дурака и примерно его накажет. Но старшина, качнув котелок, глянул на дно:
– Кто недоел, недопил – поздно! Кончай вечерять, спать пора.
Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и не моглось. Как им объяснишь про Сольку?
Все знают, дриады – вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмёт, боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поёт, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой – вообще мрак. В глубине души Санька её побаивался. И жалел. И сторонился. И, несмотря ни на что, понимал: другой такой на свете нет.
На следующий день поднялись едва забрезжило, и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дёргал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел к державшемуся наособицу коту и немного виновато попросил:
– Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.
– С чего бы?
– Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…
Сане было трудно смотреть на то, как умудрённый годами, не обиженный силой и отвагой мужик мучительно подбирает слова.
– Суров, да?
– Ты тут недавно… Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…
– На конюшню что ли отправит? – попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.
– На конюшню-то ладно, в донжон…
Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого понравившегося ему без всяких околичностей простого человека.
Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта – выборный. Старшина! – ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота о снисхождении.
– Отряд! – рявкнул Санька, поднимаясь с нагретого задницей камня, – слушай меня. За вчерашний трёп вы не в ответе. Я вас сам разговорил. А кто лишнее в крепости сболтнёт, это тебя касается, в сторону языкатого племянника, так и знайте: голову откушу. Есть которые не верят? Нет. Будем считать, договорились.
И только у самой крепости он задал Горюте вопрос, который мучил его всю дорогу:
– Что у князя в донжоне?
Старшина долго молчал. Зубчатая стена загородила полнеба. Заскрипел, опускаясь, поднятый по ночному времени замковый мост. Ещё немного и они разъедутся. Санька пойдёт в княжеские покои, Горюта – в казарму. Кто знает, придётся ли ещё когда откровенно поговорить.
– Отряд! По одному, шагом в ворота пошли! – скомандовал старшина, встал в сторонке и слегка придержал Саньку за рукав.
– Тут, видишь ли, господин кот, народ собрался по большей части вольный. Я князя не виню, что он в замке завёл крутые порядки. Есть людишки которых другими-то не удержишь. Только…
– Что в донжоне? – жёстко перебил Санька.
– Яма с медведями-людоедами.
Крепость встретила шуршанием. Когда в первый раз Саня въезжал в эти ворота, пряча когти за бортиком Шаковой телеги, встречала изумлением, настороженностью и топорами наголо, сегодня – тихим заспинным шорохом. К старшине, к воинам подходили, заговаривали, уводили коней и самих отрядников. Саню людской поток обтекал. С ним здоровались, даже улыбались, только как-то вскользь. Мелькнёт знакомый, поклонится –«Здоровья, княжич!» – и канет, не дожидаясь ответа.
Санька на заплетающихся ногах дошёл только до середины лестницы, когда дверь с грохотом распахнулась, и на порог вывалился сам хозяин.
– Нелёгкая их разбери! Не разбудили! О! Да ты едва на ногах держишься. Давай, давай, проходи. Бера! Александр вернулся, топи баню.
– Не надо, – отговорился Санька. – Я только умоюсь и – спать, с утра в седле.
– Как там, Граница как?
– Нормально. Никакого шевеления. Тишина, покой, порядок. Проехались туда-сюда без происшествий.
Санька говорил, ощущая ненужность своего отчёта. Князь внимательно слушал, кивая в такт словам. Но кот-то чуял, что господин хранитель границы также кивал бы, расскажи ему о прошлогоднем снегопаде в Камишере. Кивал бы и поддакивал: ага, ага, я так и думал. Другое дело, что спросить владетельного синьора в лоб, что, мол, происходит, недоставало душевных сил, физических тоже почти не осталось. Засомневавшись уже во всём, Санька решил поспать, а завтра на свежую голову разбираться с предчувствиями и непонятками. Спросил ещё только:
– Шак с Эдом вернулись?
– Нет, – твёрдо ответил Пелинор.
Налетела одетая в свободное домашнее платье Бера, приветливо загудела, затормошила:
– Наконец-то. Может, всё-таки баню?
Санька отрицательно замотал головой.
– Тогда пойдём, Эрика тебе комнату приготовила. Там помоешься и – спать.
Хозяева проводили усталого кота до его новой спальни и только на пороге отвязались. Комната оказалась пуста. Отвёрнутым одеялом подманивала кровать. В дверь тихонько постучали. Санька, помедлив, разрешил войти. Но это оказалась не Эрика. Двое слуг принесли лохань с водой. За ними вошёл третий с подносом в руках. Кот потянул носом. Пахло вкусно, беда только – аппетита не было никакого. Пока он стаскивал запылённую, кое-где порванную одежду, приготовили ванну. Он поплескался, смыл пот и, не дожидаясь пока вода остынет, вылез из лохани. Полотенце, просторный мохнатый халат, ужин холодным мясом и вином…
Его мутило, как с памятного похмелья. Хотелось швырнуть кувшин с вином о стену, вообще перевернуть стол.
Случилось ведь что-то! Случилось! Он это чуял. Плевать, что пограничье. Пробившееся сквозь пелену нечувствия ощущение беды, скребло кожу и зудило когти.
Саня так глубоко задумался, что не заметил, как в комнату вошла Эрика. Очнулся только, когда она тихонько положила ему на плечи руки. Саня вскочил от неожиданности.
Девушка была бледна, как приведение. Веснушки рассыпались по восковому лицу пыльным горохом. По щекам тянулись непрерывные дорожки слёз.
– Я боялась, что ты не вернёшься.
Эрика уткнулась ему в грудь. Плечи задрожали.
Да что же это такое?! Наваждение, не иначе. Даже в её слезах Сане чудилась фальшь. Граница, мать её! В жизни всё перепуталось, в голове всё кувырком…
Он решил плюнуть. Это всё ночь, усталость, боль в непривычном к седлу теле. Надо выспаться. Ещё чуть и он чего доброго устроит погром во дворце, а наутро окажется, что опять кругом не прав.
Отбросив всяческие мысли и предчувствия, Саня обнял её, погладил по голове и попросил:
– Иди к себе… сегодня… ладно? Я устал.
– Я знаю, – тихо отозвалась девушка. – Я только полежу рядом, не прогоняй меня.
Ну, как он мог её прогнать? Останется, пусть. Он будет спать!
Санька сбросил халат, забрался под одеяло и закрыл глаза. Голова и всё тело гудели, волнами накатывала тошнота. Эрика осторожно улеглась на краешек, потом тихонько придвинулась, положила руку ему на грудь. Санька машинально погладил. Эрика вдруг вся подалась, припала головой к его виску и разрыдалась в голос.
«Что я могу с собой поделать, – думал кот, – я её не люблю. Она будет плакать, кричать, молить, а я её всё равно не полюблю. Но почему так горько плачет? Или действительно боялась, что уже не увидимся?».
Опять явились подозрения. Чтобы как-то избавиться от внутренней смуты, Саня потянулся к Эрике. Провались оно всё! Рядом женщина, которая его всегда хотела. Будь, что будет.
Эрика вдруг неосознанно отстранилась. Кот заминку отметил… но через мгновение уже спал.
Когда Саня проснулся, было светло. Значит, уже утро или совсем день. Проснулся и лежал с закрытыми глазами. Рядом стыло пустое место. Женщина встала раньше и ушла. Должно быть, по делам. Сейчас придёт Бера. Саня плотнее зажмурил глаза. Медведица так часто будила его в этом доме, что наверняка не избежать.
Он не хотел просыпаться, а уже проснулся. Что дальше? – завтрак, потом разговор с Пелинором. Потом обед, потом ужин. Потом Эрика. Потом утро взбудоражит Бера… потом сто раз и ещё сто раз. Зачем он только учился счёту? Зачем знать цифры? Много и немножко – достаточно, чтобы жить.
Кто-то вошёл в комнату. Кот уже знал, кто… Бера стояла молча. Только когда миновал длинный-длинный миг, Саня тревожно вскинулся:
– Что случилось?
– Тебя Пелинор зовёт.
Кот вскочил, как только вышла медведица. Всего несколько дней назад его смущал вид нарядной рубашки сервезского сукна и тонких кружев. Сегодня и рубашка и кружева не имели ровно никакого значения. Натянул, тряхнул руками, сверху надел и застегнул на все пуговицы вишнёвую бархатную куртку, пригладил пятернёй волосы. Они всё равно торчали, убрал их с лица и завязал в хвост. Зеркало послушно отразило мощный лоб, скулы, подбородок. Санька пристальнее глянул в почти незнакомое лицо. Было странно, но некогда… внутри всё свербело, в сердце тыкались мелкие иголочки. Он знал, что случилась беда, и уже предполагал, какая именно. Осталось, получить подтверждение у хозяина и господина этих мест. А дальше? Уже шагнув к выходу, он задержался и присел на край кровати, как перед трудной дорогой.
Пелинор сидел в парадной зале. Рядом ни Беры, ни племянницы, даже из стражи никого. Медведище задумался лбом в кулак, не сразу оторвался от своей думки, и только, когда Александр дошёл до середины залы, поднял тяжёлые глаза.
Санька остановился. Вспомнил, как впервые прикатили в крепость, как с перепугу хотелось кинуться на спину, подставляя мягкий живот, чтобы медведь не задрал ненароком. Как пытался унять непонятный внутренний бунт. Тогда Пелинор казался великаном. Сегодня будто стал меньше ростом.
– Разговор долгий будет, – без предисловий начал князь. – Садись.
Креслице стояло рядом с княжеским троном. Санька представил, как будет снизу вверх заглядывать медведю в глаза, а тот сверху вниз учить котейку уму разуму, и остался на месте. Но Пелинор не разгневался, не зарычал. Откинулся в кресле, ещё помолчал, глядя в светлые глаза парня, и тяжело выдавил:
– Они уехали. Стой, молчи! Дослушай сначала. Я тебе врать не собираюсь. И хотел бы, да только хорошего из этого ничего не выйдет. Лучше сразу… я их не отговаривал. У меня на то были веские причины. И не в Эрике дело. Оставим мою семью, не о ней речь. Хотя счастье Эрики для меня стоит не на последнем месте. На, читай.
Князь протянул Сане свиток голубиной почты. Кот с трудом развернул туго скрученную бумажную ленту и вгляделся в мелкие буковки.
«Хранителю границы князю Пелинору.
Земли красных медведей в центральном герцогстве находятся под Нашим постоянным и неусыпным контролем. От Вас, князь, зависит, дождутся ли они своего владельца в целости и сохранности. Спешу Вас уведомить, что внутреннюю границу, отделяющую Ваш участок Невьи от герцогского домена, на сегодняшний день контролируют егеря. Столь серьёзные меры пришлось принять в связи с Весёлым походом. Арлекины распоясались, став угрозой миру и спокойствию государства. Нам стало известно, что, по крайней мере, одна группа просочилась в приграничье. Вам, князь, вменяется в обязанность поимка и выдача арлекинов законным властям. Особое внимание прошу уделить котам. Разыскивается мужчина до тридцати лет. Его необходимо изолировать от остальных и передать в руки легата клира. Легат будет к Вам тотчас по получении от Вас уведомления.
Арий».
Саня поискал глазами, куда деть послание. Свиток неприятно холодил руки. Показались когти. Не потянись князь забрать, валяться бы официальной бумажке на полу.
Пелинор смотрел испытующе. А Саня вроде и не удивился. Откуда князюшке знать, что за котом уже не первый месяц гоняются. Может, и не за ними, конечно, но Сане отчего-то казалось, что за ними. Да и любому бы на его месте, наверное.
– Я показал это послание Эду, – заговорил Пелинор. – Предложил остаться здесь и переждать смуту. Он отказался. Дайрена было не остановить. Он всю жизнь прёт против здравого смысла. Доигрался – бродяжничает. Конь и женщины слепо ему подчиняются. Всё, что я мог – это попытаться уберечь тебя.
– Не исспросив моего согласия?
Плечи сами развернулись. Глаза в глаза… и медведь начал наливаться гневом. Губы сомкнулись в твёрдую линию. Побуровел, надвинулся на котейку.
– Против вас вышла вся герцогская гвардия. Будь вы трижды арлекины – не справитесь. У твоих, с позволения сказать, друзей – свои планы. Дайрен вообще всех дёргает за ниточки, как умелый кукловод. Я просто обязан был спасти хоть одного из вас. Тебе судить и тебе решать, прав я или нет. Погоди, я ещё не закончил. В приграничье ты получаешь шанс не просто живым остаться, ты станешь моим первым помощником – правой рукой. Власть, Александр, штука не только полезная, но и очень сладкая. Ты её ещё не пробовал. Как распробуешь, за уши не оттянуть будет. Что же касается Эрики, вижу, не всё у вас ладно, но Предками тебя заклинаю, не спеши. Жизнь длинная…
И что тут возражать, и как тут возражать? Куда ни кинь – Пелинор кругом прав. И что Дайрен личность тёмная – прав. И что впятером им с егерями нипочём не справиться… теперь уже вчетвером.
– Когда они уехали?
– Накануне.
– Что же сразу-то не сказал?
– Ты устал, а важные решения следует принимать на свежую голову.
– Куда они поехали?
– Не знаю, они мне не говорили. Думаю, в сторону соседа подались. Через его земли можно выйти к неохраняемой внутренней границе.
– Шак ходит своими дорогами.
– Ты разве не понял? Конь ничего не решает, Эд всему голова.
Саня вспомнил, как они сидели на поваленном дереве, переживая ужас первого отрыва от погони. Как Эд был напуган наравне с остальными, как конь и только конь принял решение.
Кот позволил себе усомниться, но подозревать князя в преднамеренной лжи не торопился. Сколько Пелинор видел арлекинов? Две с половиной недели. Мог и не разобраться.
Всю дорогу до двери Саня ожидал сановного окрика. Но князь не одёрнул зарвавшегося кота – проводил молча.
За дверью стало как-то легче дышать. Санька привалился спиной к створкам. Глаза невидяще обежали коридор.
Всяко выходило, что медведь прав. А товарищи что: обсудили послание герцога, прикинули, что к чему, и решили двигаться дальше без кота. Подхватят по дороге какого-нибудь бродяжку, с ним и въедут на фест. Мало ли котов шляется по герцогству? Сорвался этот, другой сгодится.
В душе ворочалась колючая, горше соли, чернее чёрной патоки обида: его-то, почему не спросили?
А потому! В герцогской бумажке чёрным по серому написано: особо изловить кота до тридцати лет. И в Кленяках, и в Венсе ловили. Не его конкретно, просто молодого кота. Вот многомудрые Шак с собакой и рассудили, что не прорваться им на фест с таким балластом: котейку прихватят и им проходу не дадут.
А раз так, он останется. Всем сразу сделает хорошо. Пелинор больше будет о Границе кручиниться, Бера пуще прежнего начнёт привечать котика. Медвежушка реветь перестанет.
