Читать книгу: «Профилактика ночных кошмаров..docx»

Немного о поиске работы, смысле жизни, боге и продажи чужой души за тривиальные награды.

Мы в начале шоу, так что пристегнитесь.

Глава I. Глава, в которой никакой мистики нет и не будет.

Вводная часть.

Хотите поговорить о боге?

Вот и я не хочу.

А придётся.

Но сначала обсудим понятие стабильности и с чем эту стабильность едят.

Стабильность. Многим это слово, как мёдом по сердцу, для других же это ничто иное, как стагнация. Что касаемо меня, то стабильность – это всего лишь затянувшийся сон. И я пока не могу понять, насколько он кошмарный и длинный.

Но в самом начале этого кошмарного сна хотя бы мелькала надежда на то, что впереди будет что-то хорошее, что-то изменится, изменится в лучшую сторону. Надежда нависала фонарём надо мной, мне было не допрыгнуть до его тёплого света, но я верил, верил, что рано или поздно всё изменится, и я убегу из этого болота в светлую и счастливую страну фонаря.

Фонарь же этот то малость затухал, то снова светил во всю силу, иногда переливаясь разными цветами. Но чем старше я становился, тем тусклее казалось надо мной светило.

Стабильность.

Моя стабильность заключалась в том, что с самого детства, чуть ли не с роддома, мы с моей тучной матерью, накрашенной так, будто шли мы на встречу с председателем села (с тонной тонального крема «Балет» (до сих пор вертится его запах в носу) и густо обведёнными глазами доисторической тушью из коробка), ходили по соседям, по окраинам, заброшкам, сараям и гаражам с бомжами и алкоголиками и искали отца.

– Сейчас найдём его, а он померший, – говорила каждый раз мать. И первое время меня сильно пугали её слова, подкреплённые мыслями, что всё село обрушится на нас возгласами позора и уничижительными взглядами. Но этот страх мерк перед дикими завываниями запертых в гаражах собак. Их закрывали там во тьме, дабы они охраняли никому ненужный хлам, и те выполняли свою миссию, пронзая пространство то ли озлобленным лаем, то ли воплем отчаянья.

Персональный Ад, Ад на Земле, здесь, вокруг живых. И ни один мимокрокодил не поможет и даже не посочувствует.

– Да там ваш батя валяется, – с какой-то ухмылкой и даже с немногим сожалением сказал проходящий мимо забулдыга, некогда почётный шахтёр и завидный жених. Но шахта давно закрылась, а невесты разобрали менее завидных, но более перспективных (и спились вместе с ними). – Три дня с Цимбалистом выпивал, а потом надоел ему, он его в машину посадил и ушёл.

Мы отправились под проклятья матери и завывание осеннего ветра в указанную сторону, где уже толпились люди. Навстречу вышел тот самый Цимбалист, передал пакет с обгаженным бельём отца и отошёл с нашего пути.

Отец сидел в машине, запрокинув голову. Вместо трусов на нём красовался пакет, с которого каждый норовил проиграть (хорошо, что тогда не было никаких смартфонов, интернетиков и желания распространить чужой проёб). Моя старшая сестра курила в сторонке, глядя в бездонную даль, где уже виднелись звёзды, а сожительница старшего брата стыдила всех и вся.

– Да вы что, люди, делаете-то! – возмущалась она. – Может, у человека инсульт, или гипертонический криз! Вы помогли бы ему!

– Криз у него, – недовольно тявкнула одна из тёток (все они были для меня на одно придурковато-отвратительное лицо). – Знаем мы все эти кризы. Он у него каждую неделю новый и каждый раз, как первый раз.

– Все накопления коту под хвост, – прошептала мать. – Вместо ремонта ванной комнаты будет ремонт машины.

Я старался мысленно абстрагироваться от всего этого. Будто и нет меня. Нет и никогда не было. Но что-то вечно возвращало обратно в этот кошмар.

– Слушай, короче, – шепнула сестра на ухо, кинув окурок в кусты. – Ты на квартирку особо не надейся. Я даже за сломанный стул вцеплюсь всеми своими клешнями, понял?

Понял, понял. Ещё когда ты в первый раз мне это сказала, сотню раз назад. Мне тут всего три вершка от горшка, а я уже точно знаю, что никакого наследства мне не светит (и вообще уже в курсе, что это слово значит).

Тогда было страшно за будущее. Ты – ребёнок, нуждающийся в заботе, а тебе и пойти некуда будет в случае чего.

А ветер завывал, будто пугал меня тем, что вне этого круга позора и унижений всё ещё хуже и страшнее.

Стабильность.

Как только отец отрезвел, то, как это и было раньше, принялся таскаться по всем врачам, сдавать кучу анализов и писать письма во все министерства здравоохранения страны. Капельницы, таблеточки, охи-вздохи, ругань на разваливающуюся медицину. Не то, что в его детстве при вождях мирового благополучия и светлого будущего.

Мы же с матерью и сестрой тащились в церковь, вымаливали прощение за все грехи, просили помочь с отцом и вообще, чтобы жизнь была красивая, как в голливудских фильмах из лампового телевизора. Мать с сестрой били челом, кланялись, крестились, шептали молитвы, а вечером, когда отрубали электричество, мы садились за стол, доставали книги по чёрной магии и принимались гадать, ворожить да насылать на всех рвоту и понос (не без участия купленных в церкви свечей), потому что кто-то что-то обидное сказал, сделал, да и просто не так посмотрел.

Это всё вызывало во мне противоречивые чувства, ибо каждое воскресенье на службе мы слушали от местного попа, что богу претит магия и колдовство, что это всё от беса и лукавого, все дружно кивали, крестились, молились, а дальше пускались в пляс чертей из мультфильма «Поди туда, не знаю куда». И никого ничего не смущало. Бог накажет, но кого-то другого, не нас. Нас простит и пустит в Рай. Без очереди.

Хоть я и жутко боялся всего этого и постоянно перед сном просил бога, к которому пришёл ещё с пелёнок (не по собственной инициативе, как это часто и бывает) о прощении, что мы всем этим занимаемся, что магия меня манила. Мне был интересен весь этот мир колдовства, который казался интересным и красочным, нежели убогая, серая реальность. Да и перспектива накастовать заговором, свечой, шишкой и бутылкой пива под деревом себе всякие привелегии куда привлекательнее, чем вкалывать, что есть сил, всю жизнь за копейки и перед смертью понять, что ничего не добился. А что ещё хуже – стал таким же, как батя.

Батю бросили в прихожке, как дрова, накинули одеялом, дабы не замёрз, а после последовали ругань, истерики, вой и далее по списку. Мать обещала вот-вот бросить отца, который ей уже всю кровь выпил, сестра журила мать за то, что та никогда не скинет это седло со своего горба, брат потащил тело родича на диван, мать выговорилась, вдоволь наистерилась и как-то расцвела, принялась варить супы из лекарств от похмелья и смотреть телепередачи, попутно комментируя их вместе с сестрой.

Думаете, это цикл стабильности? Нет-нет-нет.

Через недельку отец протрезвел, прокапался и даже слегонца посвежел. Немного поучил нас, сопляков, нюханью жития-бытия, а на следующее утро мы с сестрой из окна квартиры наблюдали его обездвиженную тушу на детской площадке: лежал там в домике обосранный, со спущенными штанами, храпел на весь двор. И все вокруг смеялись (хоть что-то интересное в их серой жизни произошло). И все вокруг знали, чей папаня тут валяется с голой жопой.

– И помни, – в очередной раз не упустила возможность напомнить о моём месте в этой жизни сестра, – я всё наследство у вас отсужу, а то, что не отсужу, обворую или сожгу нахрен. Ты понял меня? Понял?

– Да понял, понял, – буркнул я и предпочёл удалиться в другую комнату. Там-то меня и ожидало страшное осознание, что дальше ничего хорошего не светит, и, чтобы фонарь окончательно не угас, надо что-то сделать.

Но я, как истинный омега и дурачок, ничего не делал. Учился на отвали, ибо постоянно пребывал в перманентном стрессе и усталости, да и друзей особо не завёл – с самого начала у меня не складывалось с общением и доверительными отношениями.

Депрессивный моногородок в провинции, где на облезлых панельках по десять объявлений типа: «выбери свой путь – кодирование». Ну, и куча объявлений от Моник и Белуч, желающих за денежку познакомиться на одну ночь. Куда ж без них, родимых?

И нет просвета, нет будущего, только вопросы о смысле бытия и чем заполнять время до своего логического завершения.

– Господи, ты говоришь, чтобы мы просили, да будем услышаны, – прошептал как-то я, прогуливаясь вечером по улице, лишь бы не идти домой, где опять скандалы, ругань, пьяный батя и тлен, – но, по-моему, ты меня не слышишь. Или не желаешь делать этого.

В боге я как-то резко разочаровался, как и в своих корзинкиных фантазиях о том, что что-то успешное и крутое ждёт меня там, в будущем (ну, не могли же мои страдания продолжаться вечно и быть просто так).

Кстати, о будущем. Светлого будущего, за которое билась моя бабка и немного родители, как-то всё не наступало. Каждый раз, то и дело, проскальзывали речи, что настали тяжёлые времена, будто бы когда-то они были супер-лёгкими и чиллибонистыми. В какой-то момент, чтобы пережить очередной кризис, мне пришлось резко повзрослеть. Ещё пуще повзрослеть, чем в глубоком детстве. Мать намекнула, что пора бы мне летом не в окно смотреть и мечтать, как с потенциальными друзьями буду бегать на речку, а уже и работу искать. Благо, в нашем городе ни о каких правах ребёнка знать не знали, и даже на стройку могли взять сопливого.

Брат пристроил по знакомству на склад. Очень уж хвалил эту работу, сам, говорит, пошёл бы работать, да слишком хороша работа для такого лоходрона, как он. На этих нотках уже стоило насторожиться, но я тогда был слишком юн и, вследствие чего, наивен.

Склад находился за городом, нужно было пройти заброшенное кладбище, потом складскую территорию, где тут как тут норовила облаять каждая собака, а после по запаху дикого перегара и химии найти своё стойло.

Коллеги мои были махровыми гопниками, любителями опрокинуть за воротник прямо на работе и пообсуждать на перекуре с обедом лёгких на подъём и передок падших женщин и попойки на выходных. С начальником смены дела обстояли ещё ужаснее – одноклассник моего брата, которого взяли сюда, как и меня, по знакомству. Его тогда я увидел впервые за пять лет. Сидел, как не трудно догадаться. Начальник склада – кабанчик-ероха с огромным пузом как у беременной на девятом месяце.

Стоит ли говорить, что я, малолетний на тот момент хиккан, не вписался в этот цирк?

Отработал ровно две недели до получения аванса, после чего максимально без особых подозрений от окружающих во время обеда забежал в раздевалку, переоделся, сбросил рабочую форму в шкафчик, ключ положил на стол начальника пока того не было, и побежал к проходной. Там сказал охраннику, что меня отпустили из-за того, что мне срочно нужно идти сдавать коробок спичек на анализы. Быстро пробежал по территории и сиганул на выход. По пути меня видел один из моей смены, крикнул вслед неразборчиво: «ты куда?» и ещё что-то, но я уже бежал.

Бежал на кладбище, где решил перевести дух.

В глубоком детстве жутко боялся кладбищ. К тому же брат постоянно пугал сказками про хозяина кладбища, который ест на завтрак, обед и ужин заплутавших в его владениях. Но сейчас было как-то легко. Я присел на ограду заброшенной могилы (честно сказать, они тут все были заброшены и о них слегонца вспоминали только на родительский день (и то не всегда)), отдышался и почувствовал невероятную лёгкость. Быть может, моё предназначение служить какому-нибудь Аиду или Танатосу? Ибо так легко на душе мне никогда не было, среди мертвецов было лучше, чем среди людей.

Я уже собрался побегать по местным библиотекам в поисках книжек про духов и богов (даже накидал пару оправданий перед библиотекаршей, зачем мне нужны столь странные книги), но мать устроила очередную сцену с воем, как у той собаки из гаража, о том, что младшенький её сын и вовсе был дурак, разочарование и грузило семьи. Пришлось задвинуть изучение магии и потустороннего мира на задний план и снова устраиваться на работу.

Сжалились надо мной и взяли на тот же склад подручным сидельца, одноклассника брата. Хватило меня на четыре дня, ибо условия адские, коллеги и начальник накидывались всей толпой за любой косяк, матерились, угрожали даже набить синяки на лице за глупость. Начальник пообещал оштрафовать в конце месяца и назвал дебилом. После этого я ломанулся по старой схеме. В раздевалку, форму ко всем чертям в угол, туда же и ключ.

Но на проходной уже не удалось так просто проделать старый-добрый финт ушами – не пускали на свободу, требовали письменного разрешения.

– Сейчас, погодите, поищу, – буркнул я, обошёл будку проходной и перелез через забор.

Тупо в очередной раз слился, бежал на кладбище, а точнее – убегал от мыслей, что после такого уже точно никакая работа в родном городишке не светит. Присел за ржавый столик у семейного могильника, закрыл глаза и решил помедитировать, как вдруг испытал дикий ужас, все обосранные батей труханы пролетели вместе со всей моей жизнью перед глазами – кто-то положил мне на плечо руку.

Я заверещал, аки тётка. Звонко так. А чего бы и нет, тогда яички втянулись в тело настолько, что хоть в оперу иди, пой про мужиков в лосинах?

Все местные вороны, охотники за подарками для мертвецов, разлетелись в разные стороны, и даже насекомые затихли.

– Парень, успокойся, – произнёс напуганный от моих визгов голос. Я повернулся и увидел обычного доходягу с лопатой. – Ты чего так кричишь?

– Ты… ты… – начал мямлить я. – Ты хозяин кладбища?

– Ну, в какой-то степени да. Я копатель могил.

– Господисусе, вы воруете тела и драгоценности?

– Нет, я выкапываю могилы с этой стороны для дальнейшего захоронения. А ты чего здесь делаешь?

– Да вот… решил прийти, помянуть семью, попросить помощи в жизни, учёбе и работе.

– Работа нужна? Так на стройку иди. Там на лето много таких, как ты, набирают. И платят хорошо, не обманывают.

Ей-богу, если это было не божественным (Аидовым?) проведением, то что? Меня действительно взяли на стройку, работа хоть тяжёлая и к концу дня моё тело на солнцепёке превращалось в уголь, всё равно мне нравилось, а заплатили за три месяца столько, сколько я в жизни и не мечтал заработать.

О своих доходах ни с кем из членов семьи я отчитываться не стал. Как всегда говорила моя бабушка – деньги любят тишину и укромное место. К тому же появилась у меня мечта (зародилась где-то в спешке между складом и кладбищем) покинуть наш городишко и попытать своё счастье где-нибудь в другом месте. Начать жизнь с чистого листа, как говориться. Там, где никто не видел голой жопы моего отца, не знал о всех абортах моей сестры и не покупал различного рода веществ у брата. Там, где я не омеган и сыч, а самый что ни на есть нормиз. Красота!

На второй год повезло уже меньше. Стройка заморозилась, никого не брали и даже не подпускали близко. Пришлось устраиваться в местный ЖЭК.

– Работа не пыльная, – говорил мужичок за старым, обшарпанным столом, заполняя мои бумаги, – работа чисто «принеси-подай». Ну, улицы мести ещё надо, знаки дорожные ставить, такое…

Такое, да не такое. Не таким я представлял своё будущее. Не таким. Но делать было нечего. Последнее лето отстреляться в своих ебенях и смыться отседова, да забыть обо всём и всех, как о страшном сне.

В первый мой рабочий день подвели меня к типичному Иванычу с красным лицом, лопнувшими сосудами, и легким амбре, которое он умело шифровал литрами одеколона «Саша».

– Это твой начальник, – пояснил оформляющий меня мужичок. – Слушайся его, делай что он говорит.

– Улицы сейчас на участке подметать будем, – еле проговорил Иваныч и повёл меня по кварталам, попутно выдав рабочие инструменты. Я был не один, помимо меня сюда ещё свезли каких-то дядь, которых приговорили к общественным работам за какие-то провинности перед государством.

Иваныч вокруг нас побегал пару минут, щеки понадувал от гордости, что его начальником сделали, и после куда-то растворился. Через полчаса вернулся уже не один, на пару с товарищем, ничем от него не отличавшимся.

– Ребят, вы тут будьте, а мы за углом поподметаем, – добавил он и снова растворился.

Ещё через полчаса вываливает этот чёрт по виду из преисподней, пьяный вдрабадан, спотыкается об асфальт и падает в кустики неподалеку, спатки.

Ещё через полчаса приезжает реальное начальство и интересуется, где же наш Иваныч. Мне сдавать тело не хотелось, чувствовал себя стукачом и сплетником, тем более и так вскроется наш Иваныч и без моих рассказов.

– Не знаю, – говорю, – может, отошёл куда.

Начальник взял огромную трубку телефона и набрал номер. Слышен звон из кустов. На следующий день уволили и Иваныча, и меня.

Иваныч сразу по выходу из ЖЭКа снова завалился в кусты, отдыхать от рабочих выебудней, а мне стало уж совсем тоскливо.

– Всё. Бог окончательно покинул меня, этот город, эту страну.

В очередной раз я разочаровался в боге, но бог дал сам себе ещё один шанс.

После ЖЭКа совсем не хотелось идти домой, выслушивать то, о чём я и так знаю: бесхребетное чмо, грузило и позор всей семьи. Поэтому отправился к бабушке. Отношения у нас были не очень хорошими. А точнее – у неё отношение к детям и внукам были, даже не знаю, как сказать, как к домашним животным, которых завели просто так, от сиюминутной хотелки, а за ними, оказывается, уход нужен, а моральной подготовки к этому нет и не было (и не особо хотелось).

Бабуленция стояла на пороге своей полусгнившей хрущёвки, курила и как-то таинственно подозвала к себе, да прошептала, что даст денег на учёбу.

Я даже не знал, как реагировать на всё это. С ней мы особо не общались, да и относилась она ко мне как-то пренебрежительно, не упуская возможности подстебнуть или даже обосрать с головы до пят. Но, быть может, у старушки взыграла совесть, и она под конец жизни так решила искупить свои грехи.

Деньги я так и не получил. Старушенция полностью оплатила все мои пять лет обучения да на какой-то бесполезной специальности – литературное творчество и праздники народов мира. Для неё это звучало невероятно круто, а я даже не представлял, что с этим дипломом делать и куда идти.

К моему большому счастью, сей университет находился в областном центре, куда я незамедлительно уехал, собрав парочку менее растянутых трусов, пару маек, шампунь и дезодорант. Чем, как говорится, богаты, тем и рады.

Семья как-то без особого энтузиазма отнеслась к моему решению уехать из дома (лишний рот сваливает). Их больше волновал вопрос – откуда у старухи деньги.

– Вот же старый апельсиновый жмых, – возмутилась мать. – Мы ей там собираем еду, вещи, думаем, что человек нуждается, а она! Слушай-ка, сыночка, а эти деньги точно вытащить никак нельзя? Ну, может, ты не будешь ходить в университет и тебе вернут всё до копеечки? Хотя бы половину.

– Не вернут, – буркнул я.

– Ты только там в общаге пропишись, а отсюда выпишись, чтобы мы меньше за коммуналку платили, ладно?

– Ладно.

Отец был пьян, не соображал, даже не понял, что вообще происходит и где он. Мамаша поглаживала его по голове и изредка целовала в макушку, когда этот немощный правильно тыкал ложкой в нужное отверстие в голове.

– Ну, и зачем тебе это надо? – искренне и без всякой злости спросил брат. – Чего тебе эта столица? Смотри, как у нас тут хорошо, свежий воздух, рыбалочка, природа какая красивая. Человек вообще должен жить рядом с природой. А ты предаёшь своё сущее, в каменные гробы уезжаешь. Что вот там за жизнь?

Я пожимал плечами, доедая свой суп из лука и капусты. Спорить с ним было бесполезно. Он искренне верил в то, что говорит. Да и жить ему было легко – делал брат, что душе угодно, и все его хотелки ложились тяжким бременем на плечи сожительницы, которая жуть как боялась, что он её бросит, она останется матерью-одиночкой детей от разных отцов, и всё село засмеёт, все отцы и дети.

Но вот сестрица разозлилась не на шутку.

– Нет, я не поняла, а почему это ему, а не мне? – возмутилась она. Да как-то злобненько, будто я недостоин ничего хорошего в этой жизни. Недостоин не потому, что плохой человек или ещё что похуже, а просто так.

– У тебя жених богатый, он тебе учёбу оплачивает, – начала отвечать за меня маменька. – Старшего в армии отучили на архивариуса, а с ним что делать? Денег на учёбу у нас нет, работать он у нас не приспособлен, а тут, считай, бог помог.

– Дело не в учёбе, мам, а в самой ситуации. Надо было эти деньги разделить на нас троих. А то так некрасиво получается. Кому-то всё, а кому-то ничего.

– Ой, не начинай.

– Я уже давно начала и сейчас буду продолжать.

Продолжать она, конечно, продолжила, но уже не в моём присутствии. Тошненько как-то от всего этого стало.

Что же касается переезда, то старушка, конечно, отмолила грехи свои, без доклада к боженьке пошла, ибо помимо оплаты учёбы дала ещё и адрес, где жила её давняя подруга. В прямом смысле «жила». Померла подруга год назад. Жила в коммунальном хруще, в какой-то самодельной комнате с самодельным санузлом и амбарным замком на двери. Комната, конечно, не радовала – маленький туалет с тазом, в котором можно было мыться, и чуть больше комната с матрасом на полу и газовой плитой. Над потолком находилась вентиляция (видимо, дабы не задохнуться, ибо окно в постройке отсутствовало), оттуда доносились ругань соседей, сигаретный дым, а иногда вываливались тараканы. Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. К тому же я имел довольно амбициозные планы на будущее: на этот раз никакого затворничества и сычевания, буду активно общаться со студентами, хорошо учиться, найду работу и заживу, как самый настоящий форменный нормиз.

Сказать, конечно, проще, чем сделать.