Ликвидация последствий отстрела негодяев

– Он скомпрометировал себя не один раз, – возразил Ульрих Ван-Янг. – Доверять ему нельзя. Пусть и дальше вызывает огонь на себя своими провокационными заявлениями.

Фрик перевёл взгляд немигающих глаз на него.

– Иной раз компрометация не мешает агенту делать работу. Все считают его болтуном и провокатором, не анализируя реальную деятельность. Кого предлагаете вы?

– Шугалова, конечно, первого вице-премьера. Ему всего полсотни лет. Очень энергичный функционер, сделал много полезного для нас. Курирует экономику, точнее, умело сдерживает её рост. Возглавил российский фонд федерального имущества, руководил аппаратом правительства при Ельцине, где заработал неплохой капитал.

– Но он провалил программу приватизации госкорпораций, – нахмурился Эзра.

– Это можно засчитать ему в плюс. Мы подсуетились и поставили во главе самых крупных госструктур, таких как «Роснефть» и «Ростех», своих людей. Да что я вам рассказываю, вы и сами всё знаете.

– Однако ваша креатура тоже не без греха, – брюзгливо заметил Ван-Янг. – Он успел засветиться со своей оборотистой супругой в скандале с использованием суперджета для доставки собак на международные выставки. Имеет замок в Австрии, который не по карману рядовому чиновнику, роскошные апартаменты в элитном доме в центре Лондона, рядом со зданием парламента. Хоромы в так называемой сталинской высотке на Котельнической набережной, также приобретённые со скандальчиком. Усадьба в посёлке Заречье, рядом со Сколковом, не хуже, чем у нашего провалившегося резидента Лавецкого. Выстроена на базе отдыха широко известного в России секретаря ЦК КПСС Суслова. Двести миллионов долларов, семь с половиной гектаров роскошного парка. Не слишком ли вызывающе для нищего русского народа?

– Этим сейчас никого не удивишь, – буркнул Эзра. – Такие усадьбы имеют все «новые русские», могу назвать сотни имён.

– Тем не менее его недаром считают одним из творцов экономического кризиса в России. Главному резиденту следует вести себя скромнее и незаметнее.

– Ну, а ваша кандидатура скромнее?

– Уверен, что он является идеальной фигурой: советник президента по науке и внедрению западных стандартов образования господин Фурсенков.

Губы присутствующих изогнулись не то чтобы с издёвкой, но с неодобрением. Несмотря на то что Фурсенков вместе с ещё одним «оптимизатором образования», ставшим владыкой Сбербанка, практически убили классное (не без огрехов, но безусловно высокогуманное) советское образование введением ЕГЭ, этого функционера в среде магистров Бильдербергского клуба не уважали за подчёркнутое пренебрежение к ЛГБТ-сообществам, при том что он сам был приверженцем нетрадиционных сексуальных отношений.

– Даже обсуждать не хочу, – сказал Эзра. – Это далеко не идеальная фигура, к тому же не имеющая надлежащего доступа к государственным тайнам. А недавно он практически восстал против президента, заявив о реорганизации Российского фонда фундаментальных исследований, чтобы распилить миллиарды фонда, выделяемые Минфином. Прекращение финансирования уже вызвало грандиозный скандал! Фурсенков себя засветил.

– Зато у него классные связи с другими фондами…

– Подождите, Ульрих, – перебил главного поводыря Клуба Фрик. – Давайте выслушаем остальных. Кардинал?

Глава римского католического дома расправил на груди белую, атласную, с позолотой, мантию.

– Фрейлихман.

Эзра Хаус поморщился, но промолчал.

Речь зашла о президенте Сбербанка России, получившем эту должность в заслуги перед правительством за участие в начале девяностых в развале страны.

– Умён, хитёр, нагл, исключительно креативен, – продолжил Пьяцци, не услышав от коллеги ни возражений, ни похвал в пользу его кандидатуры. – Близок к президенту, друг премьера, отличные связи. Умеет работать тихо и результативно. С первого раза его предложение приватизировать Сбербанк не получило одобрения общественности, он запустил его ещё несколько раз и практически близок к осуществлению замысла, что даёт нам дополнительный рычаг влияния на класс управленцев России. Имеет не одну базу, так сказать, если говорить о виллах и усадьбах, которые пока не засвечены, так как записаны на родственников друзей-олигархов.

Хаус не выдержал:

– Фрейлихман тоже последнее время не молчит. Пригрозил во всеуслышание «убить» в школах и вузах экзамены. Под предлогом, что их все боятся. Такое вслух говорить нельзя.

– Господин Озокхан?

– Ну… не знаю, – с сомнением произнёс турок. – Он безусловно умён…

– Я не спрашиваю ваше мнение о кандидатуре Доменика. Ваше предложение?

– Манкуртов, – вызывающе выпрямился Озокхан.

Присутствующие обменялись взглядами.

Манкуртов Эвелин Денисович был министром промышленности и торговли России и по данным соцопросов имел очень большой вес в правительстве, не уступающий даже политическому весу самого премьер-министра. В «спящего» он превратился ещё семь лет назад, проявив себя как полезный и грамотный лоббист либеральных идей, за что и был назначен главой Минпромторга. Оценщики Бильдербергского клуба обратили на него внимание не зря, и ещё в две тысячи пятнадцатом году этот лысоватый, но симпатичный господин с хриплым голосом пропойцы был запрограммирован во время отдыха в Неаполе и стал «спящим резервистом», претендующим на роль главного резидента. Поговаривали, что именно он посоветовал президенту Турции обратиться к России с просьбой продать зенитно-ракетную систему С-400. Однако мало кто знал, что работал Манкуртов не только на российский промышленно-финансовый комплекс, но и на турецкую разведку, главой которой и являлся Озокхан.

– Он исключительно перспективен, – добавил турок. – Возможно даже, что он станет очередным президентом России. Чего стоит только его последняя инициатива вывести пиво из категории алкогольных напитков. Нам дают в руки мощный инструмент для воздействия на народ России и превращения его в стадо!

– Но и Манкуртов тоже не избежал ошибок, – осторожно заметил Ван-Янг. – То и дело общественность будоражат его псевдобарские замашки. То он останавливается в люксовом отеле Шанхая, стоимость номера в котором за сутки – более двадцати двух тысяч долларов – превышает в два раза двухгодичную зарплату среднестатистического россиянина, то делает себе в офисной башне «Москва-Сити» персональный подъёмник стоимостью чуть ли не в десять миллионов долларов. Ведёт к этому лифту специальный подземный вход, к которому его подвозит служебный люксовый седан «Аурус». Мы в Европе ведём себя намного скромнее.

– Наглость и беспринципность – второе счастье, – изрёк Эзра Хаус со своей устрашающей улыбкой, – как говорят сами русские. Мне он тоже нравится. Пожалуй, я за него проголосую. А как он одевается – закачаешься! У него отменный вкус. Иногда я завидую его успеху у дам. Говорят, в Москве у Манкуртова свой подпольный развлекательный центр, где он встречается с девушками.

На губах членов Большой Пятёрки снова замелькали улыбки. Никто из них не запрещал себе жить красиво, не считая связи с женщинами или мужчинами предосудительными.

Фрик не разбирался в интонациях человеческих особей, да и к юмору относился специфически, считая его попытками спровоцировать неадекватную реакцию оппонента. Но к словам заместителя главы ЦРУ отнёсся с пониманием. Он знал, что Манкуртов, как и недавно получивший срок министр открытого правительства России Абызов, считался таким же любителем понтов и дорогих вещей, и гардеробная у него была покруче, нежели у широко известного российского шоумена и скандалиста Фила Киркорова. По заверениям экспертов и наблюдателей за поведением инциаторов беспорядков в России, Манкуртов с подчёркнутым пафосом носил дорогие костюмы от Бриони и Франческо Смальто (средняя стоимость около пятисот тысяч рублей), а на заседания правительства приходил с портфелем от Луи Вюиттон по цене небольшой однокомнатной квартиры где-нибудь в Германии.

Впрочем, для Фрика эти выбрыки министра не имели особого значения. Он считал, что у каждой человеческой особи есть свои тараканы в голове (как и у родичей-миррахцев), главное, чтобы они исполняли возложенные на них обязанности и добивались цели. Для России эта цель звучала так: «реализация ползучей цветной революции с целью перехвата управления государством». Уже была известна примерная дата климатической катастрофы – две тысячи сороковой год, в результате которой на планете могла сохраниться только территория России, и надо было за оставшееся до Апокалипсиса время иметь этот плацдарм для выживания в своих руках.

– Итак, господа магистры, – сказал Фрик, – двое – за кандидатуру Манкуртова. Есть возражения?

– Он чересчур любит комфорт, – осуждающе сказал Пьяцци.

– Вы против, Доменик?

Кардинал пожевал губами:

– Н-нет.

– Ульрих?

– Я – за.

– Итак, решено, проходит кандидатура министра промышленности и торговли Манкуртова. Эзра, начинайте активацию по своим каналам. Теперь о зачистке. Необходимо в скорейшем времени убрать всех свидетелей провала нашей резидентуры в России. В первую очередь тех, кто принимал непосредственное участие в захвате Лавецкого. Какие у нас для этого есть ресурсы?

– Под моим контролем находится с десяток спящих джамаатов на территории России, – сказал Озокхан. – Все они воевали в Ливии, Сирии и на Украине на стороне ИГИЛ и нацистских батальонов, хорошо подготовлены и ненавидят русских.

– Но развернуть их будет сложно, – сказал Ван-Янг. – Российские спецслужбы заточены на ликвидацию боевиков ИГИЛ. Потеряем бойцов.

– Их и потерять не жалко, – ухмыльнулся турок. – Наберём новые группы, расходного материала хватает. Зато при задержании они не выдадут наши истинные планы, русские будут считать их боевиками исламистов.

– Эзра?

– Идея неплохая, но у меня есть получше: частная военная компания. В России таких две – ЧВК Вагнера и ЧВК «Чёрный орёл». Создаётся ещё одна – «Белая ночь». Мы внедрили в командный состав отряда своих людей, они и смогут начать ликвидацию под благим лозунгом «борьбы с криминалом и коррупцией».

– Почему бы и нет? – проворчал Лотингейл, в ведении которого был информационно-пропагандистский пул Клуба, снабжающий все телеканалы и интернет-сети Запада дезинформацией о «злобной России». Особенно хорошо структура Лотингейла проявила себя в деле с «отравлением Скрипалей», обвинив российские спецслужбы в нападении на семью предателя. И хотя впоследствии обвинение развалилось, будучи фейком изначально, простой народ Европы остался в уверенности, что Россия населена «секретными сотрудниками» спецслужб и террористами.

– Предлагаю подсоединить к операции наши силы, – добавил лорд. – Мы развернули в России правозащитный «Мемориал», связи которого тянутся к Администрации президента, и филиал РЭНД, неплохо устроившийся в Ельцин-центре.

Речь шла об американском стратегическом исследовательском институте, совместно с институтом Эйнштейна разрабатывающем схемы ненасильственных переворотов. Опирался центр на идеологию подкупа чиновников (в России это была поистине золотая жила), манипуляции сознанием обывателей, жаждущих «жить красиво», и на финансовое мошенничество.

– Мы подумаем, – пообещал Эзра.

– Тогда ещё один момент, – сказал Озокхан. – В нашем ведении находится деятельность «Мизантропик дивижн». Могу подключить к операции зачистки своих людей, входящих в состав организации.

Фрик помолчал.

«Мизантропик дивижн» был экстремистской организацией, запрещённой в России, а его боевики входили во все военные структуры Европы, в том числе – в добровольческий украинский полк «Азов», прославившийся насилием над гражданским населением Донбасса, пытками, грабежами и убийствами стариков и детей. Тем не менее эти отморозки служили хорошим прикрытием деятельности Бильдербергского клуба, и к их услугам можно было прибегнуть.

– Хорошо, – сказал наконец куратор Внедрения. – Подготовьте мне план зачистки. Действовать надо осторожно, но быстро и эффективно! Первыми должны исчезнуть все сотрудники Национальной гвардии России: полковник Гаранин, майор Барсов, лейтенант Яшутин. Они слишком много знают! Даю добро на любой экстрим!

Эзра Хаус плотоядно улыбнулся и потёр ладонь о ладонь.

Композиция 2. Адреналин

Россия, Москва

Он не смог спустить лифт в подземный бункер Лавецкого, оборудованный под станцию мини-метро. Причина была простой: взрыв повредил лифтовой механизм, обрушил стены шахты, и теперь спуститься туда, на стометровую глубину, можно было, лишь очистив ствол от обломков конструкции и породы. Но Барсов расстроился так, будто сам был виноват в случившемся.

Проводив президента и сделав несколько попыток реанимации подъёмника, он поднялся из подвала на первый этаж особняка и, встретив спешащего Гаранина, сказал мрачно:

– Там остались наши ребята…

– Надо было подстраховаться, – не менее мрачно отозвался полковник.

– Как?

– Надо было проверить бункер на предмет подрыва и лишь потом лезть вниз. Представляешь, что было бы, останься там президент хотя бы на минуту?

Барсов опустил голову.

Гаранин ощупал его фигуру глазами, помолчал.

Майор до попадания в группу особого назначения командовал спецотрядом быстрого реагирования «Рысь», принадлежавшим Силам специальных операций (руководил которыми Гаранин) и предназначенным для обеспечения общественной безопасности, охраны важных государственных объектов, а также для обнаружения и задержания террористов и членов бандформирований. За год службы в Росгвардии он проявил себя отличным командиром. Но попал в ряды спецназа, можно сказать, случайно. С детства Вениамин занимался единоборствами, стал чемпионом Владивостокского университета (учился на юрфаке), потом чемпионом города по боевому самбо, его заметили в краевом СОБРе и предложили пойти к ним на «адреналиновую службу». Будучи молодым и сильным, Барсов согласился и после окончания университета стал спецназовцем.

К своим нынешним тридцати пяти он получил звание майора, став командиром серьёзного антитеррористического подразделения, но семьи так и не завёл в отличие от самого Гаранина. И выглядел он внушительно: рост метр девяносто, широкие плечи, мощная шея, широкие ладони с сильными пальцами, способными гнуть гвозди, открытое лицо с широким подбородком, карие глаза, иногда светлеющие до янтарной желтизны – когда ему что-то не нравилось. А ещё майор был, как родной брат, похож на знакомого Гаранина, полковника ГРУ в отставке Максима Олеговича Калёнова, присоединившегося к отряду ГОН. Разве что цвет глаз у них был разный.

– Разберись тут, – сказал Гаранин. – Вызови ребят Маслова, пусть попробуют очистить шахту и спуститься в бункер.

– Я уже вызвал, будут через час.

– Дождись.

– Непременно.

В холле коттеджа появились Калёнов и лейтенант Яшутин. Лицо бывшего полковника ГРУ украшали два синяка и царапина, доставшиеся ему во время схватки с Лавецким, левую руку он прижимал к боку и при ходьбе прихрамывал.

Яшутин, попавший в ГОН после разного рода обстоятельств из подразделения Росгвардии «Гром», такой же высокий и мощный, как Максим Калёнов и сам Барсов (Гаранин вдруг по-новому взглянул на всех троих, обнаружив, что они действительно похожи друг на друга), выглядел мрачновато спокойным. Хотя характером обладал взрывным, что не раз становилось причиной разборок Яшутина с плохими парнями и чиновниками, пренебрегающими своими прямыми обязанностями.

– Ранен? – поинтересовался Гаранин, глянув на скособоченность Калёнова.

– Похоже, сломал ребро, – ответил новоиспечённый советник Росгвардии, вынужденный демонстрировать навыки рукопашного боя при захвате усадьбы Лавецкого.

– «Скорую» вызвать?

– Не надо, Костя меня отвезёт домой, а там я утром покажусь врачам.

– Хорошо, езжайте, через пару дней я к вам наведаюсь.

Калёнов и Яшутин пожали оставшимся руки, ушли.

– Идите и вы, Владимир Силович, – сказал Барсов. – Я справлюсь.

Гаранин помедлил, глядя исподлобья на суету спецназовцев в холле, достал смартфон, вызвал водителя:

– Алёша, подъезжай к главному входу.

Барсов проводил его до двери, обнаружив, что уже начался рассвет.

* * *

Дома он появился только в половине девятого утра, уставший до чёртиков в глазах и глухого раздражения.

Жил Барсов в подмосковном Зябликове, на улице Мусы Джалиля. У него была небольшая двухкомнатная квартира площадью в тридцать пять квадратных метров и машина – красного цвета «Хёндэ Эксклюзив» последней модели, под капотом которой располагался двухрядный оппозитный двигатель на восемь цилиндров, выдающий четыреста двадцать лошадиных сил. Его он оставил во дворе, имея собственное парковочное место под номером 75.

Сбросив пропитанный потом камуфляж-комбез (заезжать в Центр спецназначения в Щёлково, чтобы переодеться, он не стал), Вениамин залез под душ и полчаса блаженствовал под струями воды, то горячей, то холодной, счастливый от пусть и временного, но избавления от забот и волнений. Переоделся, побрился, приготовил яичницу из шести яиц с помидорами, выпил две чашки зелёного чая и… заснул, разморенный, сидя за столом, уронив голову на тарелку с хлебом.

Проснулся от какого-то неясного шума: сторож организма никогда не отключался, пребывая в боевой форме, и будил хозяина, в каком бы расслабленном состоянии тот ни находился.

Барсов поднял голову, оценивая степень опасности шума, машинально отметил, что идёт уже одиннадцатый час утра.

Кто-то плакал в коридоре. Бубнили в два голоса – мужчина и женщина. Из любопытства Барсов выглянул в коридор через дверной глазок, увидел плачущую соседку, которую все звали Марией Ильиничной, хотя ей шёл всего двадцать седьмой год. Она работала учительницей в соседней школе. Барсов знал, что муж Марии Ильиничны утонул в реке несколько лет назад, и жила она одна, не имея детей. Относился к ней Барсов по-приятельски, «не подбивая клинья», уважая за спокойный и добрый характер.

Машу обнимала женщина постарше, полная блондинка с выдающейся грудью. Её Барсов раньше не встречал. В мужчине же узнал ещё одного соседа, Михаила Васильевича, прозванного Фрунзе за именное и портретное сходство с легендарным советским наркомом по военным и морским делам.

Открыл дверь, сказал с бодрой шутливостью:

– Что за шум, а драки нет?

Все трое повернулись к нему.

– Привет, Веня, – сказал Фрунзе, пригладив свои чёрные, с проседью, усы. – Тут такое дело…

– Что случилось?

– Этот бандит совсем ополоумел! – затараторила полногрудая женщина. – Окончательно совесть потерял! Уже руки распускает, никого за людей не считает!

– Погоди, Савельевна, – поморщился Михаил Васильевич. – По порядку надо. В общем, у неё в классе, – Фрунзе кивнул на Марию Ильиничну, – была в мае конфликтная ситуация: у одного из учеников, точнее, учениц, пропало двести рублей. Маша начала разбираться, чтобы выяснить, кто украл, и погасить пожар. Девица, на которую пало подозрение, тут же нажаловалась дяде – депутату нашего Заксобрания, и тот примчался в школу, выволок за волосы учительницу из класса, крича матом, что он депутат, слуга народа и никому не позволит оскорблять его племянницу.

– Сказал, что он – элита, и ему, – всхлипнула Мария Ильинична, – ничего не будет. А меня вышвырнут из школы!

– Элита! – презрительно сплюнул Михаил Васильевич. – Слуга народа, мля! Нынешняя элита – враг народа! Был бы я здоровый – дал бы ему промеж глаз!

– Кто он? – поинтересовался Барсов.

– Бывший футболист, – сказала Мария Ильинична, – фамилия Комаев. За «Спартак» играл.

Барсов заметил почти исчезнувший синяк на виске учительницы, стиснул зубы.

– Это он вас ударил?

– Бутылкой пива, – сморщилась Мария Ильинична. – Потом нож достал, махал перед лицом, обещал порезать, если я не уйду из школы.

– В полицию заявляли?

– Приехали два сержанта, поговорили с ним и с директором, и уехали, объявив, что это обычный школьный инцидент, пусть директор разбирается, а у этого Комаева депутатская неприкосновенность.

– Ясно, – кивнул Барсов. – Рука руку моет. Они все повязаны, депутаты такого пошиба и представители закона. Это система, с которой очень трудно бороться. Что собирались делать?

– Говорила с директором… – Мария Ильинична содрогнулась. – Но он почему-то считает, что я во всём виновата. А сегодня сказал, что я уволена.

Мария Ильинична снова залилась слезами.

– Погодите. – Барсов проследил за слезой, скатившейся по щеке женщины, и решение созрело окончательно. – Почему вопрос об увольнении встал сегодня, а не в мае?

– Не знаю… но мне кажется, что депутат был в школе…

– Отомстил, мля! – пробурчал Фрунзе.

– Не плачьте, я попробую разобраться, поговорю с директором, может, и в полицию загляну. Вечером пообщаемся спокойно, хорошо?

Учительница кивнула, и, хотя сомнение в её глазах не исчезло совсем, в них промелькнула искорка надежды.

– Как, говорите, его зовут? Обидчика вашего?

– Комаев… Денис Валерьевич… депутат нашего районного собрания…

– Найду, не волнуйтесь. – Барсов кивнул и вернулся в квартиру, размышляя, стоило ли вмешиваться в мелкие криминальные разборки и что делать, коль обещание уже дано. Решил посоветоваться, позвонил Николаю Алексееву, капитану «Рыси», своему заместителю, с которым был дружен, объяснил ему ситуацию, спросил:

– Что предложишь, Коля?

– Я бы на их месте заявил Собянину.

– Если полиция не стала связываться с депутатом, то мэрия вмешиваться в конфликт не будет. В крайнем случае спишет все грехи на учителей, как это было не раз.

– Ну-у… сейчас вроде времена не те, общественность бурно реагирует на такие дела, соцсети на дыбы встанут.

– Во-первых, толку от соцсетей, как от козла молока. Как всегда, повопят пару дней и утихнут. Во-вторых, это долгое дело, а учительница уже сейчас напугана, к тому же директор её уволил.

– Кого мы выбираем, а, командир? На кого ни посмотри в депутатах – одни упыри сидят! Ведь за него же кто-то голосовал, за этого футболиста? Кому-то он обещал работать на благо страны?

– Не философствуй.

– Твой-то в чём интерес? Она молодая, училка?

– Балбес ты, Коля! – рассердился Барсов. – При чём тут её возраст и мой интерес? Творится безобразие, не проходить же мимо?

Алексеев помолчал.

– Я бы начал со школы. Хочешь, пойдём вместе?

– Это было бы неплохо, – искренне обрадовался Барсов. – Подъезжай ко мне. Сходим в школу, к директору, потом в полицию, а потом и этого мерзавца-депутата, слугу народа, так сказать, разыщем.

– Еду.

Барсов переоделся, нашёл по компьютеру школу № 37 в Зябликове, узнал точный адрес и фамилию директора. Потом точно так же определил местонахождение отделения полиции № 11, которое обслуживало район, где стояла школа. Позвонил в отделение дежурному, представился просто: майор Барсов, – и выяснил, кто дежурил по району с утра двадцать второго мая. Повторил вслух:

– Сержанты Дяченко и Пёхов.

– Вы хотите с ними встретиться? – спросили у него; голос был женский. Теперь в полиции дежурили и женщины.

– Хотелось бы, – подтвердил Барсов. – Они работают или в отпусках?

– Работают, сегодня дежурят в парке Соловьиный. Могу их вызвать.

– Не надо, я сам туда подъеду, – отказался Барсов, выключая телефон.

Алексеев приехал через сорок минут. Он жил практически на МКАД, в районе Химок, в трёхкомнатной квартире, был женат уже семь лет и имел двух детей: шестилетнюю Леонсию и четырёхлетнего Данилу. Говорил, что жена ждёт третьего ребёнка. Как и Барсов, капитан любил скоростные машины и ездил на «семёрке» БМВ. Подъёхав к дому майора, он позвонил:

– Я здесь.

– Поднимайся, кофейку сварганю, – предложил Барсов.

– Лучше потом, – отказался Алексеев. – Я уже утром чашку кофе выдул. Спускайся.

Выехали в начале двенадцатого. Пока ехали до школы, вспоминали операцию в особняке Лавецкого и погибших бойцов. Добраться к подземному бункеру генерала, оборудованному под станцию метро, не удалось, для этого нужно было очистить от обломков лифта весь ствол шахты, а для этого требовалось время. Но и без этого оба понимали, что в живых там внизу не осталось никого.

– Как думаешь, кто взорвал станцию? – спросил капитан.

– Это вопрос, – рассеянно проговорил Барсов, настраиваясь на тяжёлые переговоры с представителями власти. – Возможно, сработала система защиты бункера, не получив от хозяина инструкций. Но вероятна и команда извне. Поскольку Лавецкий был связан с исключительно серьёзной структурой, я имею в виду Бильдербергский клуб, обезопасивший себя мифами и легендами ради того, чтобы в неё никто не верил, она должна была подстраховаться, потому что метро в древних тоннелях, кстати, тоже замаскированных историями о древних цивилизациях, это уже не миф. А утечки информации способны сильно помешать господам из Клуба.

– Думаешь, они подсуетились?

– Уверен на сто процентов. У Клуба должна быть структура, устраняющая утечки и препятствия, вплоть до физической ликвидации противника.

Машина остановилась у трёхэтажного здания школы, окружённого берёзами и тополями за красивой резной решёткой. По причине летних каникул на территории школы не мелькали ученики, не слышались их голоса, было неестественно тихо, и лишь у главного входа трое старшеклассников копошились на клумбах под руководством женщины в летнем сарафане.

Барсов и Алексеев подошли.

– Извините, – сказал майор, – здравствуйте, не подскажете, директор школы на месте?

Женщина лет сорока, с короткой причёской и одутловатым сонным лицом, с любопытством посмотрела на мужчин.

– А вы по какому делу?

– По важному, – улыбнулся Алексеев. – Мы из инспекции по делам несовершеннолетних.

– А-а… Борис Аркадьевич должен быть к двенадцати.

К воротам слева от здания школы подъехал чёрный «Мерседес» Е-класса. Ворота автоматически открылись, машина прошуршала по гравию, остановилась у главного входа.

– Да вот он, – сказала женщина.

Из «Мерседеса» выбрался тучный здоровяк с выдающимся пузом, обтянутым голубой рубашкой. Талия у здоровяка отсутствовала, и ремень брюк стискивал тело намного ниже, чем у обычных людей, так что брюки висели мешком почти до земли. Голова у директора была редкой формы – грушевидная. Венчал её голый бугор плеши. Маленькие свиные глазки в обрамлении выгоревших белых ресниц и красные щёки довершали портрет. В руках он нёс портфель с металлическими полосками и с женщиной не поздоровался, хотя она чуть ли не с поклоном проговорила:

– Добрый день, Борис Аркадьевич.

Барсов и Алексеев, переглянувшись, подошли к нему.

– Господин директор, – сказал Барсов, доставая и на мгновение открывая офицерское удостоверение, – майор Барсов, служба внутренней безопасности УВД «Зябликово». У нас к вам несколько вопросов. Мы расследуем инцидент с вашей учительницей Марией Ильиничной Кудашевой и депутатом Комаевым в конце мая.

Поднимавшийся по ступенькам крыльца директор школы остановился, окинул спецназовцев взглядом из-под белых ресниц, буркнул:

– Кудашева уволена.

– Вот по этому поводу мы и хотим поговорить.

– Мне некогда. И я уже имел дело с полицией.

– Это другой уровень, уважаемый, – усмехнулся Барсов. – Не хотите разговаривать сейчас, мы вызовем вас в Управление. Пришлём машину, с охраной.

Директор мигнул.

– Проходите.

Поднялись на второй этаж, директор открыл дверь кабинета, и Барсов увидел, в каких условиях работают нынче некоторые директора обычных средних школ.

Кабинет Бориса Аркадьевича был велик, как два класса, вместе взятых. И он был весь заставлен стеклянными шкафами и стеклянной на вид мебелью в стиле «хайтек», геометрия которой вызывала головокружение. По-видимому, хозяин кабинета являлся поклонником авангардного искусства, так как все стены его владений были увешаны картинами-инсталляциями современных художников, разобраться в смысловом содержании которых было невероятно сложно. Во всяком случае Барсов не смог уловить художественные тонкости ни одной из них, а картина за столом директора вообще погрузила его в транс. Это была буро-фиолетовая мазня размерами полтора на три метра, из которой вырастали красные загогулины, похожие не то на гигантскую колбасу, не то на кишки апокалиптического левиафана. Что хотел изобразить художник на этом полотне, осталось загадкой.

– Нравится? – несколько оживился директор, заметив остановившийся взгляд Барсова. – Моя работа. Называется «Сквозь тернии».

– Мм-м… – промычал Алексеев.

– Да! – очнулся Барсов.

– Присаживайтесь. – Борис Аркадьевич уселся в мутного стекла кресло за мутного стекла столом, ухитрившись их не разбить. – Чем могу быть полезен?

Ещё раз показать гостей документы он не попросил.

– По какой причине вы уволили учительницу?

Борис Аркадьевич потускнел, мигнул, побарабанил толстыми пальцами по столешнице.

– Почему это заинтересовало службу безопасности полиции?

– По той простой, что у вас должны быть веские причины для увольнения. По нашим данным, её послужной список безупречен. Мы знаем, что вы встречались с Комаевым, и подозреваем, что он уговорил вас уволить Кудашеву, пригрозив своими связями. Я прав?

По лицу директора проползла тень.

– Я не обязан…

– Секунду, – остановил его Барсов, – давайте я обрисую ваше положение и ситуацию с депутатом, прежде чем вы начнёте качать права. Этот товарищ футболист абсолютно зарвался, полагая, что неуязвим. Но он ошибается. Грешков за ним тянется немало. В ближайшее время он вполне может сложить полномочия депутата и выйдет из состояния неприкосновенности. А там и сесть может… на несколько лет. Зачем вам нужен такой друг? Это первое. Второе: когда мы размотаем это дело, окажется, что вы были в сговоре с преступником. Как вы думаете, вы останетесь директором?

Красные щёки Бориса Аркадьевича стали лиловыми. Он тяжело задышал, с минуту молчал, барабаня пальцами по столу и не отрывая от столешницы взгляда, поднял глаза.

– Чего вы хотите?

– Умные слова, – усмехнулся Алексеев.

– Первое: немедленно отозвать свой приказ об увольнении учительницы Кудашевой! Второе: немедленно позвонить ей, извиниться, пригласить в школу, признаться в ошибке и поговорить о воспитательном моменте для её учеников. И третье: если вы вдруг начнёте искать поддержку своим решениям в среде полиции или иных учреждений, мы займёмся вами всерьёз. Компромат на фигур вашего уровня нынче добыть очень просто. Договорились?

Свиные глазки директора недобро сверкнули, но раздумывал он недолго. Смысл слова «компромат» он понимал хорошо.

– Договорились. Я могу быть уверен…

– Можете, – кивнул Барсов, вставая. – Работайте спокойно, но мой вам совет: соблюдайте законы и не идите на поводу у таких, как господин Комаев. До свидания.

Алексеев, вставая за ним, достал айфон, сказал в экранчик будничным голосом:

– Шестой, снимите с объекта наблюдение.

Барсов заметил, как дрогнули брови Бориса Аркадьевича, но добавлять к словам Николая ничего не стал. У машины спросил:

– Надеюсь, шестой снимет наблюдение?

Алексеев смутился.