Читать книгу: «Два рубля за небо»

Время текло медленной рекой.

Лето. Одиннадцать утра. Прохладно. Пасмурно. Ветер, пролетая мимо приоткрытых окон, тихо насвистывает нудную мелодию. Почему-то неслышно обычно шумно играющей во дворе малышни. Сонная муха, вяло полетав над столом, приземляется на подоконник и замирает.

Катя, смахнув слезу, откладывает ручку. На листке бумаги лишь одна фраза: «Мне плохо».

Иван Петрович Капустин почти бежал.

В парке «Локомотив» давно никто не занимался благоустройством. Некогда красиво, ровно подстриженные кусты превратились в разлапистые, а в темноте даже пугающие, заросли. Парочка чудом уцелевших скамеек полустояли-полулежали под темными старыми кленами. Вокруг них кучками валялись пустые бутылки, обертки от шоколадных батончиков, использованные презервативы и мятые пачки из-под сигарет.

Иван Петрович очень торопился. Только что прошедший дождь размыл и без того плохие дорожки. Ноги постоянно скользили по расквашенной глине, а сердце больно срывалось с ритма.

«Только бы успеть, только бы успеть. Не дай Бог здесь упасть. И никого рядом! Надо успеть пристроить в надежные руки. Иначе – пиши-пропало. Как не справедливо и как обидно, но теперь уж ничего не поделать. Гадкое предательство, глупость несусветная. Ох, успеть бы. Сейчас, минуточку отдохну, отдышусь».

Иван Петрович тяжело привалился к одному из кленов и медленно сполз на скамейку. Сердце стучало невпопад, словно стараясь выпрыгнуть наружу из ставшей вдруг тесной грудной клетки. Дрожащими руками нашарил в нагрудном кармане поношенного пиджака таблетки и судорожно, едва не промахнувшись, положил их под язык. Подождать, потерпеть, сейчас пройдет.

Скамейка стояла неровно. Иван Петрович невольно соскальзывал с сиденья. Неловко, жарко, слишком мало воздуха. Больше всего хотелось прилечь на свою кровать и, слушая мерный ход часов с боем, постепенно успокоиться.

Тик-так-так-так. Уговаривал себя мужчина. Сейчас пройдет. Еще пару минут и подействуют таблетки. Поморщившись от боли, медленно пересел на другую скамейку. Немногим лучше.

Сердце забилось чуть медленнее. Отпустило?

Иван Петрович мокрый от приступа, вздрагивая всем телом, робко оглянулся по сторонам. Пустой, молчаливый заброшенный сквер, медленно покачивающие листвой темные клены, напитанная дождем топорщащаяся трава. Никого.

Глупо и до слез обидно. Помочь некому, передать некому, попросить некого.

Закрыв глаза, Иван Петрович Капустин стал ждать. Тик-так-тик-так. Истекало отпущенное время. Старый клен то и дело ронял на лицо мужчине еще не высохшие капли дождя. Дерево оплакивало неожиданного путника, зная чуть больше о его дальнейшей судьбе.

Неожиданно облака, закрывающие часть неба, расступились, и солнце брызгами прорвалось сквозь густую листву. Парк мгновенно преобразился, задышал летней негой.

Тик-так-тик-так. Иван Петрович, не решаясь открыть глаза, повернул лицо к выглянувшему солнцу. Сердце не унималось, боль разливалась по всему телу. Отчаянье, тоска, предчувствие неизбежности скорого конца овладели Иваном Петровичем. Даже выглянувшее солнце, настырно щекочущее закрытые веки, не могло вывести его из нахлынувшего состояния.

«Мама, мамочка. Возьми меня, грешного, к себе. Я так устал, запутался и отчаялся. Ничего больше не надо. Хочу к тебе, мамочка!» – взмолился мужчина.

Образ матери, уже давно умершей, появился перед глазами, и Иван Петрович облегченно выдохнул.

– Ванечка, сыночек! – мамин силуэт, чуть подрагивая в белесом полупрозрачном тумане, протянул руки навстречу. Голос звучал нежно, напевно. – Пойдем со мной, маленький. Я очень соскучилась. Все плохое закончилось. Ты только доделай оставшееся и пойдем.»

«Да, да. Надо доделать. Последнее усилие и я буду с мамой».

Иван Петрович с трудом разлепил глаза. Сквозь бьющие в лицо острые лучики солнца разглядел молодую женщину в ярко голубом сарафане. Она стояла напротив и что-то встревожено говорила. Бледно-рыжие волнистые до плеч волосы отсвечивали, словно нимб над головой, а протянутые перед собой руки очень напоминали мамин жест.

– Ангел прилетел за мной. Спасибо, мама, – чуть слышно прошептал Иван Петрович Капустин. – Сейчас, сейчас. Я должен отдать. Вот, ангел, возьми. Так полагается. Это плата за небо. Возьми, сделай милость!

Мужчина, постанывая, пошарил в кармане пиджака и вытащил монетку.

– Возьми, – Иван Петрович протянул вперед дрожащую руку.

Женщина – ангел с недоумением взяла монетку, но даже не успела разглядеть. Иван Петрович Капустин громко охнул и, резко побледнев, начал валиться на бок. Сунув денежку в карман сарафана, молодая женщина кинулась к умирающему мужчине.

Капитал Олег Домостроев ехал на происшествие злой и недовольный. Пятилетние близнецы, играя, разбили домашний телефон, старшая дочка Иришка отказывалась ехать в оздоровительный лагерь, жена Людка в очередной раз закатила сцену ревности. Дурдом! Хорошо, хоть выспаться удалось. Вчера в восемь вечера грозно объявил семейству отбой и запретил даже шепотом разговаривать. Потому то и проспал спокойно десять часов к ряду. Встал почти счастливый, плотно позавтракал и тут началось… Счастливая семейная жизнь.

Не успел пообедать, как поступил вызов. Смерть пожилого мужчины в городском парке «Локомотив». Местечко неуютное, криминальное, где каждую неделю то пьяные разборки, то кражи кошельков и сумок. Неужели людям ходить больше негде? Сам бы он туда ни в жизнь не сунулся. Хоть днем, хоть ночью – в парке погано и опасно.

«И куда только милиция смотрит?» – задал себе риторический вопрос капитан Домостроев и вышел из машины.

Еще утром веяло приятной прохладой, а сейчас выглянувшее светило начало работать на полную мощность. После прошедшего дождя парило, и липкая знойная сырость назойливой мошкой проникала под рубаху.

В обычно пустом сквере собралась небольшая кучка соглядатаев. Некоторые с любопытством смотрели, другие – снимая происшествие щелкали телефонами.

– Посторонних быстро с площадки, – рявкнул капитан Домостроев. – Свидетелям остаться.

Люди, как пуганые тараканы, разбежались по сторонам. Никто добровольно не хотел связываться с полицией.

– Уф, – недовольно фыркнул капитан. К нему сразу подбежал местный участковый Филипович. – Чего тут у вас? Докладывай.

– Так, труп тут у нас, товарищ капитан, – Филипович понуро развел руками. – Жили себе спокойно и вот!

Участковый Филипович, маленький, худенький, словно подросток, никак не походил на блюстителя порядка. Скорее его хотелось защитить и утешить.

– И вот! – хмыкнул Олег Домостроев – Дали ему год! Докладчик из тебя никудышный. Показывай!

– Пройдемте, – угодливо отодвинулся участковый и жестом показал вперед. – Вон тело на одной скамеечке, а на другой сидит свидетельница. Она вызвала «Скорую помощь» и полицию. Плачет сердечная. Оно и понятно – такой стресс пережить!

Олег Домостроев мельком глянул на лавочку с телом мужчины, около которого работали криминалисты, потом повернулся к свидетельнице и замер.

– Екатерина? Гордеева? Снова? Вы? – то ли ошарашено, то ли возмущенно повысил голос капитан Домостроев. – Филипович, да что у вас тут происходит?

– Не могу знать! – испуганно пискнул участковый и добавил. – У нас тут труп.

Но Олег Домостроев не слушал. Не осматривая труп, быстро подошел к сидящей на второй скамейке молодой женщине и встал прямо перед ней.

– Это уже не смешно! Это уже настолько не смешно, что я готов вас арестовать!

– Почему? – Катя Гордеева, откинув с лица рыжие волосы, посмотрела на капитана большими темно-зелеными глазами. В них совсем не было испуга. Лишь изумление и печаль. – Здравствуйте, уважаемый полицейский. Снова я. И мне тоже не смешно. И, кажется, совсем скоро начнется настоящая истерика. Здесь рассказать о происшествии? Или сразу поедем в отделение? Могу завтра сама подойти. Дорогу знаю.

Катя Гордеева, ожидая указаний от капитана, замолчала. Посмотрев еще раз на полицейского пронзительным взглядом, вздохнула и сникла.

Капитан Домостроев неловко присел рядом на криво стоящую скамейку. Вот вроде и девчонка симпатичная, интересная такая, но как потухшее солнце. Смотришь на нее, и одолевает «безнадега». Нельзя же быть такой несчастливой! Причем везде!

Но вслух свои размышления капитан озвучивать не стал. Он здесь труп обследует, а остальное пока к делу никакого отношения не имеет. Пока.

– Завтра, само собой, подъедите в отделение, оформим показания официально. А сейчас кратенько расскажите, что произошло.

Катя Гордеева, готовая заплакать в любой момент, собиралась с мыслями. Она почти смирилась с бесконечным, как Вселенная, одиночеством, с невозможностью жить полной, веселой жизнью, с отсутствием друзей и хорошей работы. С тем, что мир, еще пару лет назад казавшийся волшебным и уютным, навсегда разрушился на острые, ранящие душу осколки. Хотелось крикнуть: «Хватит!». Но кому кричать? Кому предъявлять счета? Оплеухи от судьбы сыпались снова и снова. Сейчас – очередная.

Катюша собралась с мыслями и начала рассказ.

– Я шла через парк в багетную мастерскую. Зачем шла? Случайно в кладовке наткнулась на последний папин набросок. Ну вы понимаете? – Катюша доверчиво посмотрела на капитана Домостроева. – Наконец-то решилась прибраться, набралась смелости и нашла.

– Понял вас, – кивнул капитан. – Дальше, пожалуйста.

– Проходила мимо скамеек и заметила мужчину.

– Вы его знали раньше?

– Нет, никогда не видела. Он сидел отрешенный, бледный, прижав руку к груди. Смотрю, на пьяницу не похож. Одежда поношенная, но чистая и лицо такое, как бы сказать, интеллигентное, – Катюша, вспоминая, призадумалась. – Сразу поняла – он скоро умрет.

– Кто бы сомневался, – поморщился капитан Олег Домостроев.

– Понимаю ваш скептицизм, – Катюша грустно улыбнулась. – Так вот, мужчина сидел и что-то невнятно бормотал. Я подошла ближе и стала спрашивать нужна ли моя помощь? Протянула руки, чтобы посадить удобнее, а он вдруг открыл глаза.

– Записал «открыл глаза». Дальше.

– Дальше мужчина назвал меня ангелом, протянул два рубля, кажется, и сказал – это плата за небо.

– Два рубля за небо. Однако, – капитан Домостроев быстро записывал. – И?

– Позвал мамочку и стал валиться на бок. Я кинулась к мужчине, уложила на скамейку, но он сразу умер. Тихо так умер, лицо стало спокойным-спокойным. Будто, правда, на небо улетел, к маме.

– И больше ничего?

– Понимаете, мое знакомство с умершим заняло минуты две. Очень быстро. Я увидела мужчину, он засобирался на небо, позвал мамочку и умер. Мне нечего добавить. – Катюша пожала плечами.

– Каждый раз у вас все гладко получается! – Съязвил капитал Олег Домостроев и сразу пожалел о сказанном.

Катюша Гордеева вмиг подобралась, зажалась и, чтобы не расплакаться, на несколько секунд крепко зажмурила глаза.

– Если надо, то подойду в отделение. Скажите во сколько, – сухо сказала Катюша.

– Потом позвоню и назначу время, – так же сухо ответил капитан и встал с неудобной лавочки.

– Можно я пойду домой?

– Идите уже, – Олег Домостроев махнул рукой.

Катюша Гордеева медленно встала и неуверенной походкой, вцепившись в яркий пластиковый пакет с торчащим из него эскизом, пошла по краю грязной дорожки. Испаряющаяся влага душила, воздуха не хватало, ветра не было совсем. Тяжелая атмосфера давила на плечи.

Знобило и кружилась голова. Снова полились слезы. Сколько можно? Видимо жизнь решила ее добить. В голову закралась мысль о самоубийстве. И уже не в первый раз. Гадкая, холодная и скользкая, словно змея, мысль. А что мешает? А почему бы нет?

Девушка медленно плелась, опустив голову, ссутулившись, чуть вздрогнув плечами. Капитан Олег Домостроев смотрел ей вслед и размышлял:

«Что не так с этой Гордеевой? Просто мисс Вселенская печаль! Проверена вдоль и поперек – ничего. Чиста и невинна как ангел. Но не бывает таких совпадений! Не бывает! Мистика с фантастикой. С одной стороны жалко ее до ужаса, с другой – хоть сейчас арестовывай. Тьфу, напасть! Надо снова проверять. Два рубля за небо. Такое не придумаешь».

– Товарищ, капитан! Труп увозить? – донеслось сбоку.

– Увозите, чего уж теперь, – устало отмахнулся Олег Домостроев. – Я в отделение поехал. Заканчивайте. Дело ясное – что дело темное.

Дело ясное сегодня, тщательно подготовленное, но он почти опаздывает на встречу. Максим наскоро поправил волосы, оглядел себя в зеркало. Нет, не то. Надо бы подстричься. Костюм и обувь без претензий, но рубаха не подходит по тону. Менять уже поздно. Прокатит. Он сегодня не главный переговорщик, а лишь один из советников.

Глянул на часы, марки «Ракета», подаренные дедом в десять лет на День Рождения. Несмотря на многолетнюю службу, шли они секунда в секунду. Не единого ремонта, чуть покарябано от времени стекло и несколько раз менялся ремешок. Умели раньше делать.

Семнадцать тридцать пять. Бегом из дома. Если поехать по окружной дороге, а затем через дворы, то успеет. Пару пшиков легкого чуть пряного с древесным шлейфом одеколона, восемь пролетов лестницы, машина, езда с максимально допустимой скоростью, чужие дворы и он на месте. Вышел, выдохнул и, взяв портфель с документами, вошел в красивое новое здание.

В малом конференц-зале семь человек. Прохладно, зной и духота остались за огромными панорамными окнами офиса. Деловые костюмы, фальшивые улыбки, пристальные недоверчивые взгляды. Сделка крупная и почти честная.

Максим сел на свое место. Начальник, приветствуя, сухо кивнул. Переговоры начались.

Постепенно обсуждение контракта вошло в спокойное и привычное русло. Кто и кому сколько уступит, какой банк будет сопровождать сделку, какие активы выводить на поверхность, а какие пока придержать и прочее.

Максим, поначалу несколько беспокоившийся о делах, расслабился. Уверенно отвечал на вопросы, сам их задавал и вдумчиво читал условия контракта.

В середине совещания в кармане пиджака настойчиво завибрировал телефон. Один раз, второй, затем третий. Максим мысленно отмахнулся и не стал смотреть – кому надо, тот перезвонит. Слишком большие деньги стоят на кону.

Почти через час переговоры закончились. Стороны подписали договор, и начальник пригласил всех на фуршет. Большое дело сделали! Обмыть надобно для удачного и гладкого продолжения проекта, так сказать. Возражений не имелось.

Пока мужчины с довольным видом укладывали в папки подписанные на многие миллионы бумаги, Максим вышел в коридор и достал телефон.

«При первой возможности приезжай ко мне. Срочно».

Понятно. Фуршет ему сегодня не светит. Да и не очень-то и хотелось. Есть дела куда интереснее.

Максим подошел к начальнику.

– Андрей Ильич. Мне нужно ехать домой.

– Что-то случилось? – начальник пребывал в радужном настроении и быстро согласился. – Конечно, езжай. Ресторан знаешь. Если успеешь – ждем, рано не разойдемся. И спасибо за помощь. Документы подготовил блестяще!

Начальник крепко пожал Максиму руку и тут же переключился на гостей.

Уже через минуту Максим сидел в машине. Снял галстук, расстегнул пару пуговиц на рубашке и выдохнул. Завел машину и сразу включил кондиционер. Что ж, теперь займемся настоящими делами.

Дела, дела, делишки. Надоели, утомили. Прочь из пропахшего бензином и раскаленным асфальтом города. Жара и влажность в кольце бетонных домов.

Каждый раз, выезжая за город, Максим любовался дорогой, ведущей в коттеджный поселок. Ровная, отлично укатанная, лениво петляющая между смешанного леса, она создавала свое настроение. Поток времени растворялся меж деревьев и события, казалось, приобретали иные очертания. Спокойствие, неспешный анализ происходящего, попутный ветер делали дорогу приятной и необременительной. Максим сразу отключался от городских забот, никчемной суеты и фальши офисного дня.

Попутные и встречные машины встречались редко. Поселок «Лесной» стоял обособленно, вдали от основной трассы, что делало его если не элитным, то тихим и изолированным.

В поселке жили очень состоятельные люди, не желающие делится с бестолковым дерганым миром своим уединением. Высокий забор, ограждающий пространство первоклассной деревеньки, многочисленные видеокамеры и охрана с собаками, незаметно контролирующие периметр.

Большие участки с раскидистыми старыми соснами и кустами дикой малины вместо заборов, опята, растущие на древних потрескавшихся пнях, лесная земляника и костяника в густой траве. Ничего не нарушало выверенной гармонии.

Двухэтажные дома, где из темного кирпича, а где деревянные, скромно прятались под деревьями. Уют, добротность и комфорт. Ссыпанные песком и мелким гравием дорожки, извивались желто-серыми ручейками. Увитые плющом беседки звали в прохладную тень, ладно сколоченные лавочки приглашали присесть и отдохнуть.

Максим, показав на пропускном пункте разрешение, подъехал к одному из деревянных домов. По привычке даже не закрыв машину, направился по дорожке к входу, с наслаждением вдыхая лесной воздух. Аж, голова кружится! На минуты задержался и зашел глубже в заросли деревьев. Земляники тьма тьмущая. Ягоды мелкие, красные, благоухающие. Быстро набрал горсть, закинул в рот и с наслаждением разжевал. Сладковатый, чуть с горчинкой вкус прокатился по небу. Вспомнил детство, походы с мамой и бабушкой за ягодами. За несколько часов набирали полные корзинки и, искусанные комарами и мошкой, радостные, уставшие возвращались домой. Потом варили ароматное варенье в большом медном тазу на летней кухне. Сразу разливали его по банкам. Бабушка всегда оставляла немного варенья в глубоком блюдце и пекла Максиму кислые оладьи с деревенской простокваши, чтобы потом есть их с земляничным объедением. Вкуснотища!

Максим сглотнул слюну и вспомнил о пропущенном ужине. Не мешало бы перекусить, но это уж как повезет.

Поднялся по красивому высокому деревянному крыльцу. Не стучась, вошел в двери. Миновал большой светлый холл, поднялся по резной лестнице наверх. Давно изученная привычная дорога от одной жизни к другой.

– Максимушка, наконец-то добрался! – раздался негромкий, чуть с хрипотцой старческий голос. – Заждался тебя. Проходи.

Максим зашел в одну из комнат второго этажа и улыбнулся.

– Добрый вечер, Лев Натанович.

– Добрый, добрый, – радостно поздоровался сидящий в уютном кресле Лев Натанович. Невысокий, сухонький, в смешных круглых очках, легкой льняной рубахе с грубыми пуговицами и простых широких холщовых штанах. Настоящий дачник из пятидесятых годов прошлого века. – Ты присядь пока, скажу важное, а потом уж и к ужину пойдем.

– Слушаю вас. – Сразу сосредоточился Максим.

– Тянуть не буду. Дело тебе деликатное предстоит.

– Деликатное?

– Надо бы с одной прекрасной девушкой познакомиться. Правда, с прекрасной рыжеволосой девушкой. – Лев Натанович достал телефон и показал фотографию

– Хорошенькая. А насколько близко и зачем? – удивился Максим.

– Ну, не настолько близко, как ты думаешь! – Улыбаясь, сказал Лев Натанович. – Хотя, тут никаких ограничений нет. А вот зачем?

Лев Натанович на секунду задумался и неспешно продолжил:

– Девушка, Катюша, необычная. Наша задача защитить и развить эти самые «необычности».

– От кого защитить?

– Для начала от нее самой, а уже потом от тех, кто может ей навредить. Пока ничего конкретного, но кое-какие опасения имеются. – не стал вдаваться в подробности Лев Натанович. – Адрес Катюши вышлю на телефон.

– Понял. – спокойно ответил Максим. – Надо – значит надо.

– Вот и ладненько. – Лев Натанович встал с кресла. – Пойдем поужинаем, заодно и детали обсудим. Григорий картошку жаренную сообразил с грибочками. Он тебя в гости ждал, поздороваться хочет.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – капитан Домостроев уверенно вошел в кабинет начальника. В мире идут войны, меняются режимы, власти, происходит обвал валютного рынка, а здесь все одно и то же – огромный, длинный, темно-коричневый офисный стол, вечно настежь открытое окно, старомодный графин с водой и портрет президента. – Вызывали?

– Приветствую. Вызывал, – подполковник Савинов, с виду грозный, большой, с окладистой седой бородкой и густой, коротко стриженой шевелюрой, указал на близлежащий стул. – Расскажи, что там с трупом в парке «Локомотив».

– Труп имеется. Иван Петрович Капустин. Шестидесяти четырех лет от роду. После смерти матери проживал один. Не женат, имеется внебрачный ребенок. Сын, двадцатилетний весьма успешный музыкант, проживает в Израиле с матерью.

– Чем занимался товарищ Капустин?

– О! Личность широко известная в определенных кругах. Официально работал заведующим архивом в историческом музее. А неофициально – уникальный специалист по всяким редким редкостям. Отличался энциклопедическими знаниями, и многие ученые обращались к нему за консультациями. Утверждают, что, по крайней мере, с десяток кандидатских и докторских диссертаций по истории написаны именно им, а не соискателями на научное звание.

– Жил богато? Антиквариатом занимался?

– Какое там, богато, – ответил Олег Домострое и пояснил. – Очень скромно. Дома никакого антиквариата не обнаружили. Чистенько, скромненько, главная ценность – хороший компьютер.

– Значит, не воровал из музея, – подытожил подполковник Савинов. – Хотя не факт.

– Будем дальше проверять. Половицы, конечно, не простукивали, но кто знает.

– Что патологоанатомы говорят?

– Вскрытие только завтра. Предварительный диагноз – инфаркт миокарда, – отчего-то грустно вздохнул капитан. – Тут еще один интересный факт нарисовался. Свидетель у нас, то есть свидетельница…

– Ну, хорошо, что есть свидетель. Повезло даже, – подполковник непонимающе уставился на подчиненного. – В чем проблема?

– Понимаете, свидетельница наша хорошо вам знакомая, Екатерина Семеновна Гордеева.

– Гордеева. Так. И что? – подполковник на секунду призадумался и воскликнул. – Что? Гордеева? Опять? Та самая Гордеева?

– Так точно, – поддакнул Олег Домостроев. – Чуть не рухнул, увидев ее.

– Бред какой-то! Какой раз она свидетельница?

– За девять месяцев – четвертый. И, вроде, ничего подозрительного. Первый раз у нее на руках женщина на улице от разрыва аневризмы аорты умерла, потом в магазине мужчина с тромбом, третий – инсульт случился у знакомого дедули в подъезде, а «Скорая помощь» поздно приехала. А теперь, вот, инфаркт. Сам не знаю, что и думать.

– Она специально по району нашему за трупами гоняется? Но, – не торопясь рассуждал подполковник Савинов. – Получается, предварительно, все обозначенные смерти не носили насильственный характер.

– Так точно.

– И никак не связаны между собой?

– Да вдоль и поперек проверил – ничего никого ни с кем не связывает! – воскликнул капитан Олег Домостроев. – Теперь придется заново проверять. Гордеева утверждает, будто не знала Капустина. Никогда его не видела.

– Как и тех троих. Умершие между собой никак не пересекались, вместе не работали, дел общих не имели, в секте одной не состояли и прочее? – Подполковник Савинов нахмурился и нервно постукивая пальцами по столу, посмотрел в окно. – Но где-то же собака порылась! Должно быть связующее звено! А, получается, Гордеева и есть связующее звено. Черти чё и с боку бантик! Ходит себе тетенька по городу, гуляет, прохлаждается, но раз в квартал натыкается на будущие трупы. Вот никто не натыкается, а ей особо везет.

– Может она их носом чует? – хохотнул капитан. – Я про английский госпиталь читал. Там кошка жила и если она ложилась в ноги к пациенту поспать, то вскорости тот больной умирал. Бедную кошку даже в палаты боялись пускать. А, оказалась, перед смертью у людей температура падает, замедляется работа организма, общий фон угасает. А животные это чуют.

– Гордеева – не кошка! – Полковник не оценил историю подчиненного. – А вполне конкретная живая тетка, которая постоянно возникает рядом с готовящимися внезапно, повторяю, внезапно умереть людьми. Никто не может знать, когда у него оторвется тромб или сразит инфаркт. Так?

– Так.

– У тебя хоть раз на руках умирал человек?

– Нет.

– Тебе уже тридцать пять лет! А Гордеевой сколько?

– Двадцать четыре или двадцать пять, – чуть подумав, ответил капитан Домостроев.

– Вот! – Подполковник Савинов поднял указательный палец. – Не многовато трупов для молодой женщины?

– Я вам больше скажу – это не все покойники.

– Как? Я чего-то не знаю? – искренне удивился начальник и замолчал, ожидая пояснений.

– Из семьи у нее никого не осталось, – капитан тяжело вздохнул. – Подробности пугают. Гордеева круглая сирота. Мама умерла при родах. Отец, довольно известный художник, растил девочку вместе с сестрой и бабушкой. Год назад прямо на глазах Катерины он попал в смертельную автокатастрофу. В машину врезался доверху груженый щебнем «КАМАЗ». Водитель грузовика был сильно пьян. Катерина успела вытащить отца из машины, но до приезда медиков он не дожил.

– А бабка с сестрой?

– Нелепейшая смерть. За два года до гибели отца Катерина приехала на дачу и обнаружила тетку с бабкой умирающими. Наелись ядовитых жареных грибов с картошкой. И снова ничего нельзя было сделать.

– Жуть, – подполковник Савинов тряхнул головой, словно отгоняя страшные мысли. – Не жизнь, а сплошной хоррор! И она до си пор не в сумасшедшем доме. Я бы спятил. Видать, крепкая психика у девчонки.

– Не уверен. Скорее стала относиться к событиям более философски. Сегодня уже почти не билась в истерике. Если честно, даже беспокоюсь за нее.

Подполковник Савинов перестал отстукивать пальцами по столу. Медленно встал и задумчиво прошелся по кабинету.

– Пусть кто-нибудь из твоих стажеров в ближайшие пару дней зайдет к Гордеевой домой. Поговорит, посмотрит на состояние, порасспросит о происшествии. Может она вспомнит подробности. А то свихнется, не ровен час, и потеряем ценного свидетеля, – начальник остановился. – И проверь Гордееву еще раз!

– Дак, чего проверять-то? – Взмолился капитан Домостроев.

– Того и проверять! – посуровел подполковник. – Делай, как полагается. По схеме. Связи между трупами, связи Гордеевой с покойными и прочее. Не мне тебя учить! Через два месяца звание новое получаешь, значит, уже должен соображать механику процесса! Задача ясна?

– Ясно, – поморщился Олег Домостроев. Нехотя встал и вышел из кабинета.

Подполковник Савинов подошел к открытому окну и тихо пробурчал:

– Черти чё и с боку бантик!

«Какие у меня смешные бантики! Большие, белые, в красный горошек. Это праздник осени в садике, – Катерина с любовью и трепетом провела рукой по очередной фотографии в детском альбоме. – А вот мы с папой на рыбалке. Как меня тогда искусали комары! Место живого не было, зато я поймала самого большого ерша. Потом папа сварил в котелке уху, и мы ели ее из погнутых алюминиевых тарелок деревянными ложками. Вкусно. Так, бабуля с тётей. С праздника какого-то фотография. Но почему у меня в альбоме?»

Досмотрев фотографии, Катя еще некоторое время сидела в задумчивости. Последний год воспоминания стали единственной радостью, помогающей держаться. Не осталось никого. Только память. Фотографии, видеозаписи, папины рисунки и картины, толстая, исписанная от руки бабушкина книга с рецептами, тётины вышитые бисером иконы. Казалось, за год удалось пересмотреть и разобрать всё, но постоянно находились новые вещицы. Бабушкин черепаховый гребень, папин набросок, тётино серебряное с рубином колечко. Ненавязчивые приветы от родных для успокоения души.

После смерти папы, Катя уволилась с работы. Наверное, в коллективе, среди людей было бы легче переносить боль, проще отвлекаться от тяжелых мыслей, но она не могла никого видеть и выбрала страдание в одиночестве. По характеру довольно замкнутая, осторожная, деликатная, верных подруг и друзей Катя не нажила. Садик, школа, институт прошли ровно, гладко без особых сердечных привязанностей, страстей. Даже вспыхнувшая между Катей и однокурсником Андреем недолгая любовь, особо не повлияла на её жизнь.

Было у Кати лишь одно увлечение, дающее дополнительную опору и дарящее настоящую радость – пение. Она занималась им с четырнадцати лет. Именно так папа решил спасать дочь, находящуюся в тяжёлом пубертатном возрасте. Метания, тихие протесты, нелюдимость и скрытность. Ни тётя, ни бабушка не могли с ней полноценно контактировать. Катя слушалась лишь отца.

– Рисовать ты, к сожалению, не умеешь, химии и физика не твоё, спорт тоже прошел мимо, как и игра на фортепиано. Единственное, что мы ещё не пробовали – вокал. Надеюсь, это поможет раскрепоститься. Есть у меня один знакомый педагог. Завтра пойдём на консультацию. Надо твою неистраченную энергию направить в нужно русло.

Катя, на удивление, не стала сопротивляться.

Раиса Петровна, маленькая, худенькая, с острым пронизывающим взглядом, раньше преподавала в музыкальном училище. В свои восемьдесят пять лет активная и легкая на подъём, она могла растормошить кого угодно.

Мельком оценивающе взглянула на будущую ученицу и сразу села к роялю.

– Начнем. С первой октавы. Пой звук «о». Да, и убери волосы в хвост. Люблю собранность во всём.

Через пятнадцать минут вынесла вердикт.

– Девочка, определенно, не безнадежна. Годика через два можем уверенно дотянуться до соль второй октавы. А пока не менее трех раз в неделю жду на занятия. И никаких, – Раиса Петровна чуть повысила голос, – никаких пропусков!

И Катя начала заниматься, с упоением, самозабвенно. Голос креп и рос вместе с ней. Раиса Петровна не могла нарадоваться на прилежную ученицу. Они подружились. Девушка часто делилась с педагогом своими тайнами, проблемами и радостями, пожалуй, впервые обретя близкого по духу человека.

Катя стала более общительной, уравновешенной, а в музыкальном плане вдумчивой и дотошной. Работала над каждой нотой, интонациями, внимательно читала либретто и очень много слушала оперных записей.

Три года труда не прошли мимо и однажды Раиса Петровна сказала:

– Через год ты заканчиваешь школу. Если хочешь, подготовлю тебя к поступлению в консерваторию.

– Я? В консерваторию? – удивленно воскликнула Катя. – Конечно, хочу! Думаете, у меня получится?

– Шанс есть, – скупо констатировала Раиса Петровна. – Но при условии такой же упорной работы. Голос только-только встает на место. Торопиться нельзя, но и замедляться не стоит.

Катя ощутила себя совершенно счастливой! Несколько месяцев она будто на крыльях летала. После школы, наспех перекусив под монотонные нотации бабушки, бежала к Раисе Петровне. Распевка, разбор вчерашних ошибок, новые фразы и музыка.

Несколько месяцев полного счастья.

За неделю до Нового Года Катюша пошла на последнее перед каникулами занятие. Раиса Петровна улетала в гости к сыну. Две недели отдыха.

Катюша несла подарок – тонкую пуховую шаль, которую связала сама, под руководством тети. Шаль получилось очень удачной, ажурной, легкой, теплой и девушка гордилась работой.

Дверь ей отвори не сразу. Раиса Петровна выглядела растерянной и уставшей. Сразу бросились в глаза глубокие морщины на лице и синяки под глазами.