Читать книгу: «С дедушками не спорят», страница 4

Крапива крапивой, но наследник могикан и семинолов умел проигрывать с честью: держась за грудь, чалмик проковылял до сосны и, признавая поражение, пал на спину.

Вообще Чанга-Чук не индеец, а алеут. Настоящий. С Аляски. В далёкой древности, ещё когда воевали по-настоящему, а не только в сети, дедушка Чанга-Чука, было дело, сражался против дедушек Пинни и Гавроша. Дела давние, но не всеми забытые… Когда чалмики были совсем маленькими, дедушка Пинни-Вуха, после очередного спора на исторические темы, даже вызвал дедушку Чанга-Чука на поединок. На дворовом ринге натянули новые канаты, пригласили рефери из федерации и девять раундов дедушки молотили друг друга руками и ногами. Зрители собрались со всего района. А к началу десятого раунда вернулась с работы бабушка Чанга-Чука и турнир немедля завершился боевой ничьёй. По причине обстоятельств непреодолимого характера. С рассерженными бабушками тоже особо не поспоришь. Даже дедушки не рискуют.

Внуки, в отличие от дедушек, дружили всегда, и даже ни разу не ссорились.

Пинни подошёл к поверженному противнику и протянул руку:

– Чук, вставай, муравьи в штаны понаползут.

Чанга-Чук не заставил себя упрашивать, вскочил и хлопнул друга по пятерне:

– Привет, Пинни. Не побежал со своими или как?

– Проспал, – вздохнул чалмик. – А ты что тут?

– За дедом приглядываю. Мама сказала.

– Да ну, гонишь, деды они сами за всеми приглядывают, ещё попробуй спрятаться, – засомневался Пинни-Вух.

– Это кто гонит? Зуб даю, – Чанга-Чук щёлкнул ногтем по верхнему резцу, – вторую неделю каждое утро за дедом слежу. Он на поляне йогой занимается.

– И что?

– И то! Зимой дед раскопал в сети старый фильм, про каратистов. Там один крутой чёрный пояс приходит к другому, тоже крутому, а тот сидит в «лотосе». Сидит, сидит, а потом взлетает и висит в воздухе. Ну и первый тоже в лотос садится, и тоже взлетает. Так вот дед с папой заспорил, что такое на самом деле бывает, не только в кино.

– Так при чём тут йога, если каратисты?

– Я и сам сперва недопонял, фильм на японском, с финскими субтитрами. Дед сказал, что типа все крутые каратисты обязательно занимались и йогой. И ваще, в додзё медитируют в позе дзадзен, а тут, я же сказал, в «лотосе». В сидхасане¹ то есть, – Чанга-Чук не удержался щегольнуть «непонятными словечками», чем, естественно, спровоцировал друга на ироничную интонацию.

– Ну и?

– Ну и ну, баранки гну. Так вот дед рассердился и пообещал всем доказать. С февраля каждое утро асанит, пранайамит и типа медитирует.

– И как, взлетел?

– Пинни, кончай, это не смешно. Понятно, что сказки. Но ты представь, что это твой дед зарёкся ужинать вместе со всеми, пока не взлетит?

Пинни-Вуху, обладателю двух прабабушек, а также целого выводка бабушек и дедушек, тема разнообразных капризов, сумасбродств и взаимообижаний была куда как близка. Чалмик понимающе вздохнул и дружелюбно хлопнул друга по плечу:

– Это… Прости, больше не буду. Так а зачем ты утром за дедом следишь?

– Так вот, на прошлой неделе мы с мамой на поляне, где занимается дед, закопали антиграв с дистанционным управлением. Короче, мама деда приподнимала во время этой его медитации. Каждое утро на сантиметр выше. Тайком от него, чтобы взлетел и перестал на всех обижаться. А вчера у неё с папой годовщина свадьбы, так они улетели в Крым до понедельника. Ну и сказала мне приглядывать за дедом. Во, видал? – Чанга-Чук вытащил из кармана дистанционку от антиграва. – Короче, как он свои заклинания затянет, я антиграв включу. Пошли со мной, сам посмотришь. Только никому не рассказывай!

– Никому! Зуб даю, – теперь уже Пинни исполнил древний чалмиковый ритуал зубозакладывания.

Чангачуков дед занимался на пригорке, где вековые сосны приютили небольшую поляну, укрытую от невнимательного взгляда смородиной и орешником.

Но чалмики опоздали.

Дед успел допеть все мантры и, завязав мускулистые ноги в узел падмасаны, висел в воздухе, в метре над землёй. Безо всякого антиграва.

Старый алеут довольно улыбался, а на левом его плече чистил пёрышки нахальный молоденький воробьишка.

4. Р-7 8К71ПС

Гроза собиралась весь день, да так и не разразилась. Успокоилась, разнежилась, разленилась на солнцепёке, разлеглась где-то невдалеке, за лесом. Её детишки, проказливые мелкие облачка, за день устали шалить и попрятались под крылышко мамы-тучи, как цыплята. Даже неугомонный ветерок обленился, лишь чуть-чуть пошевеливал тополиный пух на асфальте и ластился к прохожим. Солнце выглядывало из-за горизонта не закатным багрянцем, но алой половинкой молодой клубничины, ломтем неспелого арбуза, так, что немудрено и спутать с рассветом…

В такой вечер особенно остро ощущается нестерпимая потребность осчастливить всех, всех, всех: от гиганта левиафана до мельчайшего ночного мотылька.

А вот Пинни-Вух затаился в непролазных зарослях акации возле мостика через канал и боялся шевельнуться. Дедушка, самый главный дедушка во Вселенной стоял по стойке «смирно». А рядом с дедушкой Пинни переминались с ноги на ногу и дедушка Гавроша, и дедушка Чанга-Чука. И краснели. Как нашкодившие школьники перед завучем, как бандерлоги перед питоном Каа, как…

–…та-ак, картина маслом: Пинчук, Гаврилов и Чангаев. Кто бы мог сомневаться! Не навоевались? Не наигрались? Пинчук, глазки-то не прячь, нечего. Тут стушевался институточкой, а как теперь внуку в глаза посмотришь? – Бабушка Эля, рослая и громогласная, славилась умением перемежать пренеудобнейшие риторические вопросы лексиконом из книг и старинных кинофильмов. Молчаливая бабушка Аля по обыкновению не произносила ни слова, но и сурово поджатыми губами, и негодующим взглядом глубоко посаженных карих глаз выражала поддержку разносу дедушек. Бабушки Гавроша и Чанга-Чука в бабушкинской табели о рангах числились младшими, и потому также помалкивали.

Наконец Пинни-Вух не выдержал: тягостное напряжение ситуации стало непереносимым и превозмогло любопытство. Чалмик по-пластунски, осторожнейше, не потревожив ни веточки, ни травинки, просочился между колючих кустов, прошмыгнул на мост и улизнул домой. Только годы спустя, уже взрослым, он разобрался в том, что тогда произошло. Как оказалось, истоки этой истории находились в незапамятной древности, когда и сам Пинни, и Гаврош, и Чанга-Чук были ещё совсем-совсем маленькими, даже не совсем чалмиками, а почти ляльками…

Так вот, начнём.

А ну-ка, отвечайте: сколько на свете дворов? Не счесть! Солнечные и тенистые, зелёные и пустынные, малюсенькие и огромные – дворики, дворы, дворищи. В большинстве дворовых с раннего утра до самого вечера бурлить жизнь, но случаются и такие, в которых никто не живёт. В любом случае, в каждом дворе свои загадки, свои чудеса, свои истории…

Двор Пинни-Вуха и его друзей просто великолепен. Настоящий замок! Четыре стареньких высотных «столбика» по углам – как четыре сторожевых башни. Крепостными стенами их соединяют разноэтажные цветные террасы современного кондоминиума, а внутри этой крепости – огромный двор.

И какой двор! Зелёное кружево живых изгородей сплетается с разноцветной вышивкой клумб, узором детских площадок, орнаментом спортивных комплексов. А посреди этого великолепия – горка, а на горке – полукругом пятиподъездная девятиэтажка, в которой и жил Пинни-Вух со своими лучшими друзьями. А с крыши девятиэтажки открывается вид на окрестности двора-замка: на хрустальное ожерелье оранжерей, на магистраль для колёсных тяжелогрузов, на скверик, ведущий к школе, на саму школу, на канал, на джунгли за каналом, на ангары за джунглями и дальше, дальше, дальше, на города, страны, океаны, острова и континенты… Замечательный двор!

Но как в самых чистых озёрах случаются пиявки, так идиллию лучшего во Вселенной двора несколько нарушала троица записных хулиганов.