Цитата из книги «Люди остаются людьми. Исповедь бывшего узника»

Итак, 20 июля 1942 года. Первый лагерь на моем пути пленного, пути, длиной в 2 года 9 месяцев 14 дней, – лагерь Оленино. Когда, с головной болью, со звоном в ушах, под палящим солнцем, вошел я рядом с Ивановым и Герасимовым в колонне подобных нам «счастливцев» через открывшиеся проволочные ворота в лагерь, первое ощущение – жуть пополам с недоумением. На совершенно голой, потрескавшейся от зноя земле сидели и лежали люди в распущенных грязных и рваных гимнастерках, в стоптанных, скособоченных, покрытых белой пылью башмаках, а то и босые. Большинство были в пилотках с отогнутыми на уши краями, но многие в буденовках или в прожженных, донельзя выношенных и истрепанных ушанках. Откуда взялись такие? Ушанок бойцы в нашей дивизии не носили с апреля, как сошел снег, а буденовки я видел только в кино да на старых фотографиях. Все люди, казалось, были на одно лицо: давно не мытые, с запавшими глазами, с провалившимися щеками. И это общее лицо имело точное и беспощадное название – голод. Позднее я не раз думал, что в мирные тридцатые годы, а порой и на фронте, получая скромный продовольственный паек, мы нередко и привередничали. Голод настоящий – это здесь, вот эти люди в пилотках с натянутыми на уши краями, с утонувшими в подлобье глазами, – это голод. В окружении последнюю неделю мы питались одной кониной, сваренной или испеченной на костре; у нас уже не было ни сухарей, ни соли, и я думал – голодаем…