Читать книгу: «На склоне пологой тьмы»

Шрифт:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Под шум ветров

«На склоне тьмы пологой – тишина…»

На склоне тьмы пологой – тишина.
Она лежит раскидиста и хладна.
Её не выпить никому до дна,
Она сама коварно-плотоядна.
Меня она обманом завлекла
Под своды чужестранной этой сени
И, словно клейстер, в сердце затекла
И кровоток замедлила. Растений
Вокруг взрастила, – остры их шипы.
Втыкая их в ступни мне и в ладони,
Она моей не выстлала тропы
Целительными травами. И клонит
Меня свернуть с обрыва в пустоту,
Но что-то держит цепко и незримо.
И чую, ни одну пройду версту,
Сбивая душу вкровь неумолимо.
Мне теплохладность не даётся вновь,
А святость не даётся мне тем боле.
За склоном тьмы, как свет, горит любовь
И ждёт меня, таясь от смертной боли.

«Мир рушился, как замок из песка…»

Мир рушился, как замок из песка,
Соприкасаясь с тишиной звенящей…
Вползала в грудь знакомая тоска —
Мой проводник в непрочном настоящем.
Небрежный жест прощального «прости»
И губ любимых горьковатый привкус…
И знала я, что мира не спасти,
Но я спасала. Стародавний искус…

«Сквозь тусклое стекло мы видим мир…»

Сквозь тусклое стекло мы видим мир,
Наполненный материей и звуком.
Над миром – неба радужный сапфир,
Под ним – людские ненависть и скука.

В рассветах – рая видятся мазки,
Пылают кознью адовой закаты…
А люди так от рая далеки,
Рождая лжи благие постулаты!

О, если бы не вечная печаль
Тугих ветров над умершей любовью!
Давно заржавлен старенький Грааль,
А музы все, увы, болеют корью.

Как много тех, кто рабством искажён
До первобытной удали пещерной…
Сквозь тусклое стекло я вижу сон —
Моей души обрывок многомерный.

Объять себя – такой великий труд!
Объять других – совсем труда не стоит.
Ты слышишь, – в небе ангелы поют?
Они нас всех когда-то упокоят…

«Коротких сумерек свеченье…»

Коротких сумерек свеченье,
Туманный лунный ореол,
И гор в молчании священном
Высокий каменный престол.

Палитра красок скуповата,
Дыханье ветра стиснул хлад,
И словно горлом пережатым
Он что-то шепчет невпопад.

От прели листьев прошлогодних
Моя кружится голова,
И вновь таинственный угодник —
Вечерний сумрак – мне слова

Диктует медленно и внятно,
Даёт понять без суеты,
Как он усилит многократно
Все тайны эха пустоты,

Как он войдёт в меня без боли,
Разнежив чёткий мыслеряд,
И мой сердечный Капитолий,
Сломав, воздвигнет наугад.

«Тону в подушках. За окном февраль…»

Тону в подушках. За окном февраль
Молчит полнощно, кутаясь в туманы.
Дрожит звезды обколотый хрусталь,
И лунный свет сквозь занавесь обманно

Скользит ко мне согреться в зеркалах.
Потрескивают в печке сокровенно
Поленья, рассыпаясь в серый прах,
И тени разбегаются по стенам.

Мой старый дом баюкает в тиши
Своих воспоминаний мириады,
Таинственными звуками грешит
Под сенью зачарованного сада.

Лежу без сна, пространства колыбель
Несёт меня в неведомые веси,
Мой кокон одиночества – постель —
Объял меня, но мне совсем не тесен.

Легко бежит мой разум из тенет
Его любви, заворожённой снами,
Уютно пахнет шерстью новый плед,
И кот моими занят волосами…

«Чеканен профиль февраля…»

Чеканен профиль февраля.
Его тяжёлый взор прохладно
Обвёл окрестные поля
И застил дымкой непроглядно.

На розы выпал колкий снег,
И побелели черепицы,
Как будто вспять стремится бег
Седого времени, и птицы,

Из жарких вырвавшись краёв,
Цветенью радовались зряшно.
Умолк весенний птичий зов,
Вчера звучавший бесшабашно.

Обман, коварство, мгла и хлад.
Печальна зябнущая завязь.
Поник под ветром виноград,
А на гнездовье замер аист…

Зима вернулась посреди
Надежд на новые рожденья
И на земной лежит груди
Последним смертным наважденьем.

Весенней лошади

Минуты листают пространство размеренно-скупо,
Бежит из-под ног прямо в прошлое занятость дня…
Вздыхает соседская лошадь с коричневым крупом
И белым лицом своим смотрит как раз на меня.

Я ей говорю – не грусти, всё осилится ладом,
Ты вспашешь надел, я колючки спалю и листву…
А вечером будем с тобой, как побитые градом,
Стоять ошалело и молча смотреть в синеву.

Твой год наступил, говорят, он счастливый для многих,
Кто ходит в упряжке из дел и не ропщет на жизнь.
И нас с тобой, лошадь, хромых и немного убогих,
До счастья тупого совсем измотал альтруизм.

Красавица лошадь, я тоже сегодня красива,
Хоть время моё не девичье стремится к концу…
Седая моя на ветру развивается грива,
И глаз неуёмная зелень подходит к лицу.

А что нам терять, мы свои обскакали надежды,
От вечности можно ли большего в мире желать?
Смотри-ка, весна гомонит на дворе, как и прежде,
Когда ты сосала свою лошадиную мать…

«Немного дождя и ветра…»

Немного дождя и ветра,
Немного туманной мглы,
В окно постучала ветка,
Чернеют дерев стволы.
В гнездо возвратился аист
С отметиной на крыле.
В пенаты свои вселяясь,
Он клювом кивает мне,
Мол, видишь, я здесь, я рядом,
Весна осенила мир,
Какое столетье кряду
Я – здешних краёв эмир.
Мои эти реки, кряжи,
Рассветы мои, земля,
Закаты мои и даже
Ты тоже теперь моя…
Не спорю с ним, он – мужчина,
Ему с высоты видней.
Весна серебрит долину
И нас красотой своей…

2. Небесная звонница

«Со звонницы небесной соловей…»

Со звонницы небесной соловей
Рулады рассыпает дивным горлом.
Над свежей нежной зеленью полей
Пространство полог мартовский простёрло.
Бежит, звенит, трепещет первый звук
Бессонницы земли, любовной песни.
Окончен путь печалей и разлук,
Пичуга свищет: «Оживи, воскресни,
Раскрой свои объятья новизне,
Пусти в себя тепло, зачни цветенье…»
И так спокойно, сладко стало мне,
И так легко до головокруженья!
А солнца луч разрезал облака
И ровным светом опоясал горы,
И заискрилась вечности река,
Заполонив весенние просторы…

Романс под шум дождя

Бесчувственно луна глядит не спящим оком.
Ей нечего сказать, она полна собой.
А в сердце снова лёд, а в сердце одиноком
Звучат слова любви не в лад и вразнобой.

Нам не понять себя и, как понять друг друга,
Когда вся наша жизнь – сиюминутность сна?
Ведь я тебе никто, – не лада, не подруга,
А без любви, увы, мне эта даль тесна.

Мне без любви луна – пустое наважденье,
Знакомый белый круг и больше ничего…
А сердце рвёт печаль, в нём смертное томленье,
Рассудочность судьбы – не будущность его.

Припал к груди твой зов, пустая бездна ночи,
Стеклянный звон проник в мой воспалённый ум…
Воспринимаю явь сегодня я не очень,
И все её слова – лишь отдалённый шум.

Но, где искать молву, наполненную смыслом?
Лишь смерть всегда права, она одна права…
А Млечная дуга искристым коромыслом
Раскинулась в тиши, как над бездоньем рва.

И здесь, на дне веков, в колодце невозврата,
Где на исход любви молитвы не прочтут,
Я, одичав от чувств, что для тебя не святы,
Освобожусь сама от этих страшных пут.

И буду чуть жива, но выстою, я знаю.
Мы не равны с тобой, и в этом вся беда.
Но я тебя своей судьбой благословляю,
Хоть не постичь её мужчине никогда!

«Сомкнулось веко прожитого дня…»

Сомкнулось веко прожитого дня,
Глухая ночь беззвёздна и безлунна.
Поёт в печи голодный бог огня,
Трещат поленья жарко и бездумно.

Витают сны в избе под потолком,
Прозрачных крыльев их прохладны взмахи.
И каждый сон подвязан узелком
К моей старинной вышитой рубахе.

А главный сон, от мыслей распалясь,
Горячечных идей бредово-полон,
Как тьмы бездонной первобытный князь,
Стоит в дверях в хламиде долгополой…

Одни и те же сны из года в год
По заведённой памятью шарманке…
Но ночь кладёт очельем тонкий лёд
На лоб, врачуя бед моих проранки,

И гаснут сны в предутренней тиши,
Как наважденье прожитого века.
Моя душа на новый круг спешит,
И день грядущий отворяет веко.

Мартовская песенка

Закончена история, финита.
Не знаю, день на улице, иль ночь.
Сказать банально, – сердце вновь разбито,
Сказать по чести – выдержать невмочь.

И что с того, не рухнуло же небо,
И солнце долу не пустилось вскачь…
Ты никому не будешь на потребу?
Так что же, сердце, выдюжи, не плачь!

Молчи, с тобой бывало и похуже, —
Забудь, не стоит, это не любовь.
Давай затянем узелок потуже,
Запястье стерпит, пропуская кровь.

Сердца поэтов одиноки всюду.
Какая новость! Это ли конфуз?
Давай-ка сердце, сбавим амплитуду,
И бросим в воду чувств ненужных груз.

Ничто не вечно, ты не виновато,
Что вдруг забилось, годам вопреки…
Сердца бывают из камней, из ваты,
А ты – живое, из твоей строки

Опять закаплет боль… но не смертельно.
Переживёшь науку из наук.
А над тобой судья – твой крест нательный,
Как символ веры, боли и разлук.

Пусть плачет тот, кому ты не досталось,
Седое время всех возьмёт в полон!
Оно вполне уместно отыгралось
Над той, что жизни ринулась вдогон.

Прощальный романс

Тайный знак невозвратной любви,
Исступление, как искупление.
Ты порви мои письма, порви,
Всё на свете подвержено тлению.
Даже чувств умирает восторг,
А погост на душе только ширится…
Все слова – лишь мучительный вздор.
Я же вижу, пусть я – не провидица.

Колебаний твоих маета
Непонятна, но разве безделица,
Что в душе у тебя пустота,
А любовь моя – надвое делится?
Нежность горло сдавила кольцом,
Разум сердце наполнил отчаяньем…
Нет, ты не был со мной подлецом, —
Ты сгубил мою душу молчанием.

Уходи, мне не надо тепла,
Что похоже на милость нездешнюю.
Я тебя не звала, не ждала,
Хоть сама я – земная и грешная.
Уходи. Не терзай, не тревожь,
Ни к чему тебе совестью мучиться.
Только в теле досадная дрожь…
Кто за разум безумный поручится?

Припев:
Зачем мне этот дар – гореть и не сгорать,
Зачем твои глаза – два омута пощады?
Наверное, тебе совсем не надо знать,
Что в сердце у меня, и жалости не надо.

Никополис ад Иструм

На древних камнях только ветры рисуют, да время.
Над ними веков исполинские птицы кружат.
Стирает, подошвами шаркая, надписи племя,
Вдогонку бредущее прошлому, камень кроша.

Истории плен, словно плавный изгиб горизонта,
Лишь Бог заступает за круг, но не смертная плоть…
Есть высшее знание – сила особого сорта,
Над тайной завесу не всем открывает Господь.

Цветение вёсен кончается зрелостью смысла, —
Всему есть начало, всему наступает конец…
Беспечно читаем названия, буквы и числа
Сплетая в один бесконечно пространный венец,

Как будто не нас среди этих мертвящих покоев
Куда-то влекли волей рока рожденье и смерть.
Но сами в беспамятстве жизни мы много ли стоим,
Пытаясь в сознании утлом все вехи стереть?

По кругу, по кругу, по кругу в колодце тюремном
Невежества тащимся, тщась просиять сквозь века…
Но каждый здесь лишь экскурсант и на уровне генном
Правителей роли не светят простым мужикам.

А зеркало мира смеётся вовсю кривизною.
Чем дальше истоки, тем гуще из грязи поток…
Пусть небо весеннее блещет своей новизною,
Пусть голос развалин старинных, как эхо, далёк,

Разгадка близка, как кудлатое пламя заката:
Мы вновь отреклись от погасших своих очагов!
Спираль нанизала просторы Вселенной, а даты —
Всего лишь земные условности в пепле веков.

«Ни радости, ни горя, – сердце умерло, —…»

Ни радости, ни горя, – сердце умерло, —
Переизбыток чувств и бытия.
Черты смягчились, и бесценным Уреем
Прозренья стала мудрости змея.
Не тяготят ни годы, ни чудачества,
И страх по коже больше не следит.
Любовь в груди живёт иного качества,
А совесть с честью слиты в монолит.
Речей пустопорожних всё досаднее
Восприниматься стала воркотня,
И только взору вольному отраднее
Глядеть, как с жиру бесится родня.
И только ночью разуму свободному
Всё проще возноситься к небесам,
Поскольку к телу, для утех негодному,
Не возвратится прежняя краса.
Но красота – сокровище не внешнее,
Что изредка с достоинством дружна.
Её обрящут кротко души грешные,
Которым правда Божия слышна.
И, расставаясь с этим миром радостно,
Отдав земле пустую скорлупу,
Замрёт душа восторженно и благостно,
Покинув ненавистную толпу,
Где в тесноте и давке, и бессмыслице
Она влачила тяжесть многих лет,
И не смогла над суетой возвысится
В условном мире, где пощады нет.