Читать книгу: «Не ангел больше я»

Шрифт:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Татьяна Репина – мало известная широкой публике автор стихов и рассказов из Томска. Впрочем, это не делает её произведения недостойными внимания читателя, любящего вдумчивые и одновременно лёгкие для восприятия тексты. Автору свойственны и мягкий лиризм, и ироничный взгляд на мир, и тонкий юмор, и обострённое чувство несправедливости, и вполне осязаемая гражданская позиция. Её лирические герои стремятся стать для читателя задушевными собеседниками. Им это удаётся легко, а значит, получится и у вас.

Беременная женщина

Беременная женщина,
Как яблоко живот,
Сама с собою венчана,
Богаче всех живёт!

Утиная походочка
И руки – два крыла
Сплелись упругой лодочкой
Чтоб жизнь не уплыла.

В неведомое, дальнее
В безбрежные края,
Где мир всего реальнее:
«Там только ты да я,

Мой миленький, мой маленький,
На ветке тонкой почка,
Ты – мой цветочек аленький,
Сыночек мой иль дочка!

Я всё смогу, всё выдержу,
И ты покинешь лоно
Моё, когда тебя рожу
Под радостные стоны.

Услышу крик отчаянный:
«Вот я! Уже родился
(Иль родилась)!«Не чаю я
Чтоб этот миг случился…

Мой миленький, мой маленький,
На ветке тонкой почка,
Ещё чуть-чуть побудь во мне,
Сыночек мой иль дочка!»

Беременная женщина,
Пред будущим чиста,
Когда-нибудь в надежду нам
Вновь явишь в мир Христа…

Пахнет палой листвою…

Пахнет палой листвою, как на погребенье,
Упокой душу лето, златом вышит покров,
Обнаженных берез бесконечно томленье,
На рябинах – застывшая каплями кровь.

Ни медовый, ни яблочный спас будто не был,
Не услышишь в ночи серенад соловья,
Свечи голых берез скорбно тянутся к небу,
Луч последний прощальный ветвями ловя.

Слезы льют небеса по ушедшему лету,
Никнут травы к земле, журавлей косяки
Крик последний отчаянный носят по свету
Молчаливости скорбных берез вопреки.

Вопреки небесам, рвущим тучи уныло,
Приближающим осени стылый исход,
Я с улыбкой подумаю: лето ведь было…
Значит, стоит надеяться – снова придет!

Солнечное утро

Занавеска беременна утром,
На сносях осторожно ступает
За порог, где под солнышком мудрым
Сумрак ночи торжественно тает.

Разродившись волшебными снами
В золотую под солнцем прохладу,
Опадёт кружевными волнами
И замрёт, утру раннему рада.

Вздрогнет, крик услыхав петушиный,
Складкой мягкою улыбнётся
И, расправив узор старинный,
Белым парусом вдруг обернётся.

Нет, не парусом, а лебединым
С белым взмахом крылом упругим.
Или облаком… Всё едино!
Ночь минУла, поёт утро гимн

Дню грядущему, дальним далям,
Кораблям облаков в поднебесье,
Новым радостям и печалям,
Тем, которые встретим вместе.

Голгофа

На Голгофу вели Христа,
В лицах, душах – испуг и смятенье…
Только совесть Иуды чиста,
Он в толпе стоит скорбной тенью.

Из двенадцати он один
Знал, что делал и видел дальше
Своей совести: «Господин
Мой! Ты верил фальши

Тех, кто истово лез в глаза,
Славословил Тебя и Бога!
Не спасет их Твоя слеза,
Не научит Твоя дорога!»

Сын пред казнью о чаше молил.
Смерть манила вечною славой.
Никого ни о чем не просил
Взявший грех на себя кровавый.

Он стоял в толпе бесноватой
От апостолов в стороне
Перед миром всем виноватый
И великий в своей вине.

Презираемый и гонимый
он пройдет еще сквозь толпу,
Ненавидимый, нелюбимый,
Не к кресту пригвожденный, к столбу!

В мир Святое придет Воскресенье,
День Великих Страстей пережив!
Лишь Иуде не будет прощенья,
Но, как прежде, он в каждом жив!

Прокаженного гонят повсюду,
Услыхав колокольчика звон.
Не отмечен звоном Иуда:
Ты иль я, как узнать, кто он?

Пусть священники машут кадилом
У подножья Святого Креста,
Лишь Иуда будет мерилом
Всеобъемлющей сути Христа!

Воды иордана

Примите меня, воды Иордана,
В тени прохладной вековых олив!
Одежды белые крестильные не стану
Менять на мирные, слезами окропив!

Воздену руки к небу Назарета
И лягу на поверхность водной глади,
Проникнусь духом Ветхого Завета
И воспарю, на мир земной не глядя!

Подхватят ангелы меня и серафимы
и понесут над миром невесомо.
И я с небес увижу вас, любимых,
В краях далеких, некогда знакомых.

Дадут мне ощутить блаженство Рая
И вновь вернут на воды Иордана.
И я с небес вернусь совсем другая,
Почувствую: не кровоточат раны

И не болит душа, не ломит тело,
И жить хочу, других не отягщая…
На мир гляжу и ласково, и смело —
Я там была, перед вратами Рая!

А коль беда, рассудок помутив,
Придёт, я об одном молить лишь стану:
В тени прохладной вековых олив
Примите меня, воды Иордана!

Подорожник

Я – подорожник! Вдруг споткнешься ты,
Разбив колено, на пути тернистом,
Прохладной, гладкой, жилистой спиной
Я вытяну тебя из боли и страданий…

Пока же, не заметна для других,
Я прорастаю рядом вдоль дороги,
Тебя ведущей, словно поводырь
Слепого…
Я прорастаю с мыслью о тебе сквозь камни
Даже там,
где прорасти нет силы,
Не требуя ни платы, ни вниманья…
Я – недоразуменье на обочине —
Свое присутствие обозначаю стрелкой,
Как указателем, мол, здесь возможна помощь…

К душе…

Ты не покинь, душа моя,
Мое скудеющее тело!
Хочу, чтоб не было предела
Мне на изломах бытия!

Пусть бедер крутизна и плеч
Цвет белый, шелковистость кожи
Лишатся прелести, так что же,
Хочу, чтоб было больше встреч

С детьми, чтоб в сердце сохранить
Ту нить, что связь времен являет,
Что неизменно заставляет
Себя и этот мир ценить;

С друзьями в полуночном цуге
С хмельною чашей круговой,
Чтоб песни слушать, а не вой
Рыдающей над кем-то вьюги!

И чтобы хоть кого-нибудь
Мое дыхание согрело,
Ты не покинь, душа моя,
Мое скудеющее тело!

Оловянные солдатики

Вновь тихо плачет на экране чья-то мать,
Сквозь зала мрак горят неярко свечи,
И вздрагивают худенькие плечи —
Их больше некому теперь обнять!

Сменился кадр, уже другая мать
Льет слезы на другом конце планеты!
И мне, как ей, вдруг хочется кричать:
Мой сын, вернись! Мой мальчик, где ты?!

А мой четырехлетний генерал,
Увидев слезы, не поймет, в чем дело.
Солдат игрушечных в строю ровняет смело
И злится, если кто-то вдруг упал!

Я на вопросы отвечаю невпопад,
Я неумелые над ним пою молитвы…
Вся наша жизнь – сплошное поле битвы,
А мы – бойцы на грудах баррикад!

Безумие

Мы все сошли с ума!
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых.
И вот уж приготовлена сума
Для той, что мы когда-то звали: Родина.

Наш дом разрушен и тому виной
Наш рабский дух, живой с времен татарских,
Великорусской гордости запой
И смерд, провозгласивший смердов царство.

Наш хлеб насущный застит нам глаза
И взгляд наш не встречает взгляды ближних,
И дети наши как на образа
С недоумением глядят на нас, униженных.

Как объяснить им нашей жизни суть?!
Что есть добро, что зло, и в чем удача?
Куда нас выведет неверный зыбкий путь,
И отчего так часто дети плачут?

Мы все сошли с ума,
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых…
Быть может, дети наши прорастут
В иную Русь душой, признав ее как Родину?!