Читать книгу: «Смерть на курорте. Расследование кровавых преступлений в одном мистическом городе, которого нет на карте»
© Бурмистров Т. Ю., 2020
© Издательский дом «Кислород», 2020
© Дизайн обложки – Георгий Макаров-Якубовский, 2020
Об авторе
Тарас Юрьевич Бурмистров (род. 1970, Ленинград) – русский писатель, философ, поэт, переводчик, журналист, политолог, автор и исполнитель органной музыки. Живёт в Санкт-Петербурге. Окончил физический факультет СПбГУ. Автор книги «Философия сознания» (2010), номинант «Длинного списка» второго сезона Литературной Премии имени Александра Пятигорского за лучшее философское произведение.
Рецензия на книгу Евгения Рахимкулова
Философского склада ума писатель Лунин приезжает в городок у моря, чтобы в тишине и одиночестве поработать над романом. Но его литературные планы рушатся – Лунин оказывается вовлеченным в цепь страшных и загадочных событий. Ему приходится сделаться сыщиком и начать расследовать череду мистических убийств, а заодно разбираться в политических интригах небольшого, но амбициозного молодого государства.
Начнем с Курорта. С заглавной буквы, потому что так называется в романе приморская железнодорожная станция, с прибытия на которую Лунина и начинает разворачиваться действие. Он приезжает сюда пасмурным декабрьским днем и проводит здесь всю зиму. Холодный дождь, туманы, метели, клубящиеся тучи, обрушивающиеся с неба настоящей лавиной снежные хлопья и ветер, который гнет верхушки могучих деревьев с такой легкостью, словно это колосья на пшеничном поле.
Существует ли этот некурортный Курорт на карте? На самом деле, это и неважно. Потому что действие как бы и привязано к постсоветской топографии, но в действительности происходит в вымышленной реальности, которую сложно увязать не только с конкретным местом, но даже и со временем. Формально географически исторический ход авторской мысли таков.
Городок Систербек, нынешний Сестрорецк, входящий в состав Курортного района Санкт-Петербурга, отсоединяется от развалившейся России и после почти бескровной революции объявляет себя Брудербургом – столицей нового карликового государства. В качестве основной характеристики описанной в романе эпохи можно отметить постоянные высказывания героев о том, что Россия ввергнута в хаос, почти окончательно распалась и погибла.
Теперь о детективе. Бурмистров ломает почти все каноны этого жанра. Не надо быть фанатом детективной литературы, чтобы заметить множество нелогичных и даже абсурдных действий в поведении Лунина как следователя. Абсурд начинается еще до того, как ему поручают найти загадочного убийцу.
Меланхоличный писатель приехал в небольшой городок поработать в тиши и уединении. И вдруг вместо них находит здесь бурно развивающиеся революционные действия. Более того, получив от высшего руководства молодой республики приглашение на прием, он через некоторое время обнаруживает у себя в номере гостиницы аккуратно завернутый в ковер труп с размозженным черепом. Какой может быть реакция человека в подобной ситуации? Вариантов, конечно, много.
Лунин не занимается расследованием, к которому у него нет способностей и которого от него на самом деле никто и не ждет. Он занимается познанием окружающего мира. Мир этот, хотя и находится в железнодорожной (и даже почти шаговой) доступности от его собственного дома, сложен, непонятен и в чем-то даже враждебен.
Он живет и развивается по неизвестным Лунину законам. Здесь каждый ведет какую-то свою политическую игру, почти все обманывают друг друга и в первую очередь – его, Лунина, как самое наивное и неопытное существо в этом мире. Сам он – чужак, гость здесь и тыкается носом из стороны в сторону, как слепой котенок. А игра в сыщика и пародия на детектив нужны лишь для того, чтобы закрепить Лунина в этой чуждой ему среде и дать пропуск во все ее закоулки. И лишь изучив законы, по которым устроен этот мир, Лунин вместе с читателем может проникнуть в тайну кровавых преступлений.
Если рассматривать «Смерть на курорте» в сопоставлении с дантовским «Адом», то многое, казавшееся изначально не совсем ясным и даже абсурдным, органично встает на свои места. Понятным, например, становится призрачный образ Моники, столь же недостижимый для Лунина, как Беатриче для Данте. Объяснимы в таком случае и всегда так кстати «случайные» появления Кириллова – давнего друга Лунина, который вводит его во дворцы политической элиты новой республики, знакомит с обитателями этого странного мира, помогает разобраться в нем. Ясно, что ему автор отвел роль Вергилия.
При всем обилии параллелей с первой частью «Божественной комедии» нельзя рассматривать «Смерть на курорте» как некую пародию на классику. В мире, куда попадает Лунин, все серьезно и даже пугающе. Аллегория ада использована скорее для пародии на мир окружающей автора действительности, то есть нашей условной современности. И хотя Бурмистров вряд ли ставил перед собой задачи сатирика, некоторые нелицеприятные моменты в сфере политики и социального устройства мира он все равно отразил именно в этом ключе.
Своим «Адом» Бурмистров словно предупреждает читателя о том, до чего может докатиться современное общество, если оно не одумается, если ничего не изменит в своем устройстве. У наших ближайших соседей такой ад стал явью. И это далеко не единственный, да и не самый страшный пример в новейшей истории человечества. И адом может стать весь мир.
1
Железнодорожная станция называлась «Курорт», но сейчас, в декабре, здесь ничего не напоминало о курорте. Не было никаких толп отдыхающих, шума, толкотни и скуки. Войдя в гостиничный номер, он с первого взгляда понял, какой удачной была эта идея – оставить на время утомительную петербургскую суету и поселиться тут, в маленьком приморском городке. На улицах было совсем пустынно, и даже гостиница выглядела так, как будто в ней никто не останавливался с самого момента постройки.
Он снял весь большой номер и с удовольствием занял бы целый этаж, как Набоков в Швейцарии, лишь бы его не отвлекали от работы. Но, пройдя по длинному пустому коридору и увидев свое новое пристанище, он понял, что здесь ему точно никто не помешает. Лунин поставил чемодан на пол и закрыл дверь.
С детства, оставаясь один в комнате или на природе, он всегда испытывал укол истинного наслаждения от внезапно подступавшего ощущения одиночества. С годами это чувство притупилось, но слабый след его все равно оставался. Сейчас оно охватило его с новой силой.
Вокруг никого не было. В гостинице было пусто, за исключением немногочисленного персонала. Пусто было и на улице, и в городе, и на всем песчаном морском побережье. Давно забытое чувство ясного и безмятежного покоя так нахлынуло на Лунина, что он замер посреди комнаты, глядя на обстановку своего нового рабочего кабинета: мягкий тусклый ковер, лампа с зеленым абажуром на столике, вытянутое овальное зеркало на стене.
Окно в номере было огромное, почти во всю стену. Сотни прозрачных капелек от дождевой мороси дрожали на внешней стороне стекла, между ними медленно пробирались ледяные струйки воды. Обстановка была самая творческая и вдохновительная.
Когда он еще только устраивался, подготавливая все для своей работы, то чувствовал, что воображение его оживляется, бьется как конь, застоявшийся в конюшне. Его литературная деятельность раньше строилась так, что выхода этому желанию не было, и только теперь он почувствовал, как измучило его это долгое воздержание. Лунин уже с трудом удерживался от искушения сесть за стол и начать что-то набрасывать, но очертя голову в работу бросаться не стоило: сперва надо было подыскать форму, в которую и следовало затем отлить свой замысел. К тому же и работа предстояла ему совершенно новая и непривычная.
Лунин занимался литературой больше десяти лет, но то, что он писал до сих пор, не имело никакого отношения к беллетристике. Это были серьезные труды, разыскания и исследования, философские, исторические, литературоведческие и культурологические, в которые он по мере сил и вдохновения подмешивал немного чистой художественности.
Эти работы снискали ему определенную известность в узком кругу, но дальше этого дело так и не пошло. Читательская публика ничего не знала о таком писателе, как Лунин, и постепенно, с годами это начало его тяготить. Наконец, после долгого и горького осмысления наступил момент, когда он понял, что если он и дальше будет писать книги, никому не понятные, темные, «герметические», как он их называл, – то всю его деятельность можно считать бессмысленной, а дело окончательно проигранным.
Иногда он пытался набрасывать что-то художественное и даже чисто сюжетное, но, потерпев с несколькими замыслами чувствительные неудачи, которые он переносил весьма болезненно, Лунин понял, что кавалерийским наскоком взять этот бастион не удастся. На этот раз, однако, отступать было некуда – на карту было поставлено все. Это надо было сделать сейчас или никогда.
Лунин давно уже применял маленькие, невинные ухищрения для того, чтобы подхлестнуть писательский пыл, который по временам засыпал и нуждался в поощрении. Отправляясь в свою литературную командировку, он захватил с собой некоторые из этих предметов, облегчавших ему высвобождение творческой энергии. Все они были подобраны с умыслом – это были вещи, напоминавшие о Востоке.
Открыв чемодан, он достал их оттуда. После того как на столике оказался маленький толстобрюхий Будда, коробочка для чая с иероглифом, всегда напоминавшим Лунину о распятии, фарфоровый заварочный чайник, привезенный им из Кореи, комната сразу же преобразилась, приобретя явно выраженный восточный колорит. Не хватало только бамбуковой ширмы, без которой трудно было совершить настоящее чаепитие, и японской гравюры на стене. Последнюю, впрочем, с успехом заменяло окно, за которым смутно обрисовывалось гигантское серое клубящееся облако, из которого скоро, похоже, должен был обрушиться на сосны на берегу снежный поток или дождевой ливень.
Одна из оконных створок была приоткрыта, и через нее просачивался в комнату сырой и холодный воздух. Лунин подошел к окну и плотно закрыл его.
2
Пока не начался дождь, надо было прогуляться и собраться с мыслями. Дело могло сегодня закончиться и штормом, судя по сильному ветру и тучам, сгущавшимся над водой.
Гостиница стояла у самой песчаной кромки, почти в камышовых зарослях, в двух шагах от Залива – или, как Лунин называл его, моря – и был велик соблазн пройтись вдоль него по берегу, по хорошо знакомому маршруту. Шумные бушующие волны, возможно, способствовали бы появлению новых идей и откровений. Но это сильное средство можно было оставить и на потом, а пока выбраться в город и запастись самым необходимым, прежде всего чаем, без которого невозможно было никакое творчество. Красивой буддийской коробочки не хватило бы и на одну ночь.
Лунин давно не был в городе, и увиденное снова произвело на него впечатление. Для полноты ощущений он даже сделал большой крюк, чтобы выйти на главную улицу. Посмотреть на это стоило.
Систербек, как его опять начали называть на шведский манер, выглядел как картинка из книжки – нечто вроде иллюстрации к главе «Руины русской государственности» из будущего учебника истории (увы, уже не для русских школьников). Неподалеку сквозь мутный клочковатый туман, насыщенный дождевой влагой, виднелся лежащий на боку танк. Некоторые здания были промяты до основания, как будто по ним стукнули сверху по крыше огромным кулаком. Но в общем городок выглядел мило и уютно. Разруха и запустение ему даже как-то шли.
В целом было понятно, как надо писать текст. Воображение само должно было работать, мощно выбрасывая образы, события, тонкие детали, неожиданные наблюдения и глубокое знание жизни. Сюжет должен быть глубоко продуман, а повороты событий – тщательно выверены. Но всего этого было недостаточно, чтобы читателю – и прежде всего самому Лунину – стало интересно этим заниматься. Во все это надо было добавить еще каплю страха.
Город отлично подходил для этого. Лунин огляделся: не было лучших декораций для чего-то мрачного, для убийства, потоков крови, какого-то жуткого насилия… Сама оторванность от России, почти уже окончательно распавшейся и, можно сказать, погибшей, только добавляла тут очарования. Обстановка выглядела совершенно домашней – а что могло быть лучше и уместнее для кровавого убийства, чем старомодный семейный уют?
В домиках, уцелевших от последней бойни, начали загораться огни в окнах, ветер с моря шумел и раскачивал деревья, на улице зажглись фонари. Невысокие холмы на окраине города уходили цепью куда-то к горизонту. В небе сквозь просветы в тучах светила луна. И над всем этим, над почерневшими тучами, восседал Господь Бог, опираясь на покосившийся небосвод и озирая подвластный ему мир с безумной улыбкой. Все было хорошо.
В магазине на центральной улице Лунин купил большую жестяную банку чая, коробку печенья с корицей, бутылку коньяка для разогрева воображения (добавлять по капельке в чай, а если работа пойдет совсем хорошо, то и просто так), хлеба, масла, ветчины и сыра на завтрак – восстановить силы после творческого истощения. Подумав, он взял еще кофе для чередования с чаем. Никаких препятствий для полета воображения больше не оставалось.
Выйдя на улицу, он вдруг ощутил такой приступ чистого и беспримесного счастья, что едва не остановился на месте, засмеявшись от нахлынувшей на него радости. Все мечты сбывались. Все это надо было сделать очень давно. Но времени впереди еще было много.
Странное томительное чувство – опасение, что что-то прервет его работу – охватило Лунина на обратном пути. К упоению одиночеством примешалось новое чувство, в котором он не сразу отдал себе отчет. Только пройдя два или три квартала, он разобрался в этом ощущении – ему показалось, что за ним кто-то следит. Это была чистая мнительность, никто не знал, что он в городе – и все же Лунин как будто чувствовал на себе чей-то взгляд. Потом, еще через несколько перекрестков, это наваждение пропало.
Ночной город опустел, и теперь уже Лунин чувствовал себя в полном одиночестве. Погасли даже фонари на улицах. Пройдя главную улицу до конца, он увидел единственный источник света – чье-то запоздалое окно, светившееся в полумраке. В пятне желтого света, лившегося оттуда, Лунин увидел стенд с газетой и остановился узнать городские новости. Они всегда были так колоритны и могли бы придать его работе особое местное очарование.
Первое, что бросилось ему в глаза, было большое объявление на второй полосе:
ГОРОД СИСТЕРБЕК ПЕРЕИМЕНОВЫВАЕТСЯ В БРУДЕРБУРГ
Решением Революционного Комитета принято отметить боевые заслуги нашей героической столицы и чтобы разорвать связь с прошлым, ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ городу дать новое название – БРУДЕРБУРГ. Старое имя не рекомендуется отныне к употреблению. Больше мужественности, братья, и вместе мы перевернем мир. Да здравствует Революция!..
Ошарашенный новостью, Лунин перевел взгляд на первую страницу так быстро, как будто рядом с ним в темноте взорвали заряд фейерверка. Там было не менее увлекательно:
К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН РЕСПУБЛИКИ
Настоящим ОБЪЯВЛЯЕТСЯ, что настала пора взять нашу судьбу в собственные руки. По воле народа и стремления его к независимости МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ себя носителями высшей государственной власти. Республика становится суверенной и отдельной от всех народов.
Дальше шел объемистый документ на всю газетную полосу, в котором мелькали слова: «Национальная и мировая миссия… вековая мечта о свободе… право определять свое будущее… надеемся на понимание и благоразумие народа России и его хорошо всем известную выдержку…» Заканчивался он абзацем:
«Мы обращаемся ко всем гражданам республики и призываем их честно исполнить свой патриотический долг и встать на защиту страны от возможных посягательств. Каждый должен сделать все от него зависящее для сохранения твердого порядка. Наш народ стоит перед историческим выбором, это последний и решающий момент в его жизни. Да поможет нам Бог!»
Подпись гласила: глава Революционного Комитета, председатель и член исполкома партии – и еще с полдесятка должностей перед фамилией. Длиной и изобретательностью этого списка стоило восхититься отдельно.
Холодный ветер трепал намокший край газеты, дождь сыпал мелкой водяной пылью. С фотографии под текстом на Лунина глядело очень знакомое лицо.
3
В легком умственном оцепенении он добрался до гостиницы, обернулся еще раз на мрачное море и волны, поднимавшие гребни с пеной все выше, и перевел взгляд на свой литературный кабинет, который он так полюбил и хотел им насладиться еще и с внешней стороны. Найти его было нетрудно – это был угловой номер на третьем этаже.
Окна мягко светились. Это было странно: он не мог оставить включенным свет в комнате, потому что не зажигал его, входя. Может быть, его забыла погасить горничная после уборки, но это тоже было непонятно – убирать там пока еще было нечего.
Поднявшись по лестнице, он прошел по коридору, чувствуя беспокойство и нетерпение. Дверь в номер была приоткрыта. Возможно, открывать ее не следовало – интуиция подсказывала ему, что его замкнутое существование на этом могло закончиться, а «открыть тексты» можно было, только если полностью «закроешь жизнь», эта мысль давно ему нравилась. Скорее, стоило удалиться оттуда потихоньку и подыскать какую-нибудь другую гостиницу, а лучше новый город, и начать все заново.
Потянув на себя ручку и помедлив еще мгновение, Лунин глубоко вдохнул и открыл дверь. И тут же с облегчением выдохнул: в комнате, в глубоком кожаном кресле у окна, сидел еще один давний знакомый. Увидев Лунина, он приветственно помахал ему рукой.
– Привет, Мишель! Долго же тебя не было.
– Кириллов! Максим, как ты тут оказался? – спросил изумленный Лунин. – Ты давно в Систербеке?
– Мы больше не называем его Систербеком, – ответил Кириллов с благодушным видом, – теперь его имя…
– Знаю, я уже видел, – перебил его Лунин. – Но что ты тут делаешь вообще? Как ты попал в номер?
– Просто заглянул на огонек. Дверь была открыта. Слушай, я у тебя в гостях, но может, ты сядешь?
– Как ты узнал, что я здесь? – спросил Лунин, проходя и вешая на вешалку мокрый плащ. – Я заварю чаю, если ты не против.
– Все в свое время, – ответил Кириллов, откидываясь на спинку кресла. – Чай давай. Это я о новостях, а не о чае.
Лунин пожал протянутую ему руку, сел в кресло напротив и включил электрический чайник на столике. Ветер за окном делался все сильнее, но вскоре шум от закипающей воды начал его заглушать.
– А что, есть какие-то новости? – спросил он, насыпая чай в фарфоровый чайник.
– Так, совсем небольшие, – ответил Максим с улыбкой. – Давай сначала хоть чаю выпьем.
– У меня есть и кое-что покрепче. Может, коньяку?
– Да нет, пока не стоит. К тому же у меня к тебе есть дело.
Лунин разлил чай по чашкам, и они отпили по глотку. Чай, хоть был и небрежно заварен, оказался превосходным.
– Я так и знал, что ты неспроста здесь появился, – сказал Лунин после короткого молчания. – Как ты все-таки узнал, что я остановился в этой гостинице?
– Нет ничего проще: все сведения о прибывших в город передаются в статистическое бюро и службу безопасности… и куда там еще…
– А ты-то какое имеешь к этому отношение?
– Самое прямое. Я участвую в нашей революции.
Лунин замер с чашкой в руке: эту новость надо было переварить.
– Э-э, – протянул он, – в роли кого?
– Ты знаешь, у нас пока все очень зыбко… и неопределенно. На самом деле все началось-то буквально вчера.
– И сразу пришло к полному успеху?
– Да, тебе легко смеяться, глядя со стороны. Но ты прав, все удивляются, как быстро все получилось. Никто этого не ожидал.
Лунин помолчал, отхлебывая чай.
– И что теперь? – спросил он наконец. – Как отреагирует на все это Россия?
– Понятия не имею. У нас много народу этим занимается, спроси у них.
– А как Карамышев-то попал в фюреры?
Кириллова слегка перекосило от этих слов.
– Плохая шутка, – сказал он. – В этом городе лучше так не говорить. И потом, мы уже редко называем его по фамилии. Обычно…
– Э, да вы тут все переименовали!.. – воскликнул Лунин, едва сдерживая сарказм. – Неужели интересно играть в эти игрушки?
– Поживешь немного с нами, тоже втянешься, – с ухмылкой сказал Кириллов. – Кстати, а ты-то что делаешь в городе?
– Зимний дворец брать я тут не собирался, – ответил Лунин. – Я приехал поработать.
– Над чем?
– А это важно? Видишь ли, у меня есть кое-какие литературные замыслы, которые давно лежат без движения. Когда-то надо было за все это взяться.
– Да, это самое подходящее место для спокойной работы. Учитывая последние события.
– Я думаю, ваша революция мне не помешает. Или у вас запланированы на ближайшее время уличные бои?
– Ты знаешь, возможно все. Ситуация далеко не такая спокойная, как кажется.
Лунин взял чайник, глянул на шторм, бушевавший за окном, и налил еще по чашке чаю. Осложнения были непредвиденные и, возможно, далеко идущие. Печально: вряд ли можно было подобрать лучший город для работы, чем Систербек. Ему всегда тут очень нравилось, в другом месте работалось бы хуже.
– Ну хорошо, – сказал он. – Ты упомянул о каком-то деле. Что имелось в виду?
Максим помедлил, как будто в нерешительности. Казалось, он не знает, с чего начать.
– М-м… – произнес он, явно подбирая слова. – Скоро в городе намечается праздник… На следующей неделе, в четверг. Э-э… торжество по случаю прихода к власти.
– И что?
– Будет большой прием, созвали множество гостей, всех, кого только можно.
– Да?
– Парады, манифестации, фейерверки… все как обычно.
– Ты думаешь, это отвлечет меня от работы?
– Нет. Дело в том, что ты тоже приглашен на прием.
Лунин посмотрел прямо на него.
– Но почему? – спросил он. – Какое я имею к этому отношение?
– Ничего этого я тебе сказать не могу. Потому что не знаю. Меня попросили просто передать приглашение.
– Нет, – ответил Лунин сразу. – Конечно, я не буду. Я сюда за другим приехал. И не хотел бы, чтобы меня что-то отвлекало.
Кириллов поглядел в окно, где воющий ветер сгибал уже верхушки деревьев, и сказал:
– Я так и знал, что ты откажешься. Но все-таки не торопись. Там может быть много для тебя интересного.
– Да? – с иронией спросил Лунин. – Может, мне тоже записаться в комиссары?
– Кстати, не такая уж плохая идея. Как это называется, социальная реальность… о чем-то таком у нас вчера говорили.
– У меня в голове такая глубокая социальная реальность, что все ваши парады и манифестации никак ее не заменят. Хотя, если надо, я могу нести транспарант. «Философию – в массы» или что-то еще в этом духе.
– Ну парады-то ладно… Карамышев хочет с тобой увидеться. На приеме был бы как раз удобный случай.
– Э, я вижу, вы уже решили меня к чему-то приспособить! Может, лучше сразу рассказать все начистоту?
– Не переоценивай свою роль в истории. Но на самом деле я и сам ничего не знаю. Как я уже говорил, я приехал просто передать приглашение. Твое дело – согласиться или нет.
– Конечно, я отказываюсь, как и сказал. Зачем мне туда идти? Что я там увижу?
Максим помолчал еще, отхлебывая чай. Лунин чувствовал, что он не все сказал, что хотел, и ждал продолжения.
– Моника тоже будет, – произнес вдруг Кириллов.
Лунин ожидал чего угодно, но не этого.
– А она-то как попала в эту историю? А, ну да…
– Вот-вот. Может быть, она тоже была бы рада тебя видеть.
– Ну, я в этом сильно сомневаюсь. Хотя увидеться бы я не против.
– Вот и приходи. Что ты напрягаешься-то так, это всего один вечер.
– Видишь ли, тут уж или все, или ничего… для хорошей работы нужна полная закупорка. От всего мира.
– И все-таки подумай, – сказал гость, вставая. – Спасибо за чай.
– Как, ты уже уходишь? У нас ведь разговор только начался. Ничего еще толком не обсудили.
– Ты же хотел полную закупорку, – с легкой насмешкой в голосе произнес Кириллов. – Но дело не в этом, я просто спешу. Куча дел еще сегодня на вечер. Или вернее, остаток ночи.
– Ладно, ты заглядывай, я буду тут долго. Приехал на всю зиму.
– Будущее покажет, – сказал Кириллов. – Сейчас все может быть очень необычно. Но надеюсь, что ты все же тут останешься. Желаю тебе хорошо поработать.
– Спасибо, я постараюсь. Как же ты в этот дождь?
– Ничего, меня ждет машина. Вот зима-то, а? Снега в этом году еще не было. Давай, до встречи. Если все же соберешься, это будет во дворце на главной улице, знаешь, где это? Мы как раз вчера туда въехали.
– Я подумаю, – сказал Лунин, чтобы его не расстраивать. – Но не обещаю.
Они попрощались, и Лунин вернулся в свое кресло. Чай еще оставался, и, допивая последнюю чашку, он в задумчивости смотрел в темное окно, где едва видны были силуэты деревьев, шатавшиеся на ветру. Работать уже не хотелось, воображение было слишком отвлечено.
Закончив с чаепитием, он убрал со стола, принял горячий душ и с наслаждением улегся на чистых простынях. Революционные времена это пока напоминало мало. «А что будет завтра – то будет завтра», – подумал он, закрывая глаза.
Сон не шел к нему, хотя сознание понемногу отключалось от дневных впечатлений, вызывая вместо них нелепые призраки. Бледный контур Кириллова явился снова, почему-то махая рукой в странном приветствии. Мелькнул и исчез штормовой Залив, как-то косо и под наклоном, взгляд выхватил пузырьки на гребне одной высоко поднявшейся волны. Море было необычно окрашено – мутным оранжевым светом, лившимся с неба из туч.
Наконец он провалился в тяжелый сон. Кошмар, охвативший его сознание, все углублялся и углублялся, на протяжении нескольких часов. Где-то в третьем часу ночи Лунин вскочил в постели, очнувшись от тяжелого беспамятства, открыв глаза, глядя в темноту и ничего не видя.
Сердце его сильно билось. Перед глазами стояла картинка, только что увиденная во сне: морозный иней на оконном стекле, тесная комната, угол грубого деревянного стола и черный ручей, текущий по полу. Со стоном опустился он на подушку и до утра уже спал без сновидений.
