Читать книгу: «Окна, зеркала и крылья бабочки. Сборник эссе о художниках»

Как в зеркале вижу себя

Апеллес влюбился в подругу Александра Великого, 1772 г., Луи Жан-Франсуа Лагрене

– Потрясающее сходство! – воскликнул Александр Македонский, взглянув на свой портрет. – Я словно в зеркале себя вижу! Как это тебе удается, Апеллес?

– «Ни дня без линии!» – таково мое правило! – скромно ответил художник.

– Тебе заплатят столько золота, сколько весит сама картина. И напиши-ка мне красавицу Кампаспу в образе Афродиты.

Апеллес с воодушевлением принялся писать портрет возлюбленной молодого царя. Чтобы девушка не скучала во время сеансов, пригласил музыкантов, которые услаждали слух ее музыкой и пением. Однако писал картину так долго, что Александр, потеряв терпение, сам пришел в мастерскую.

– Да ведь она как живая, отчего же ты говоришь, что портрет не окончен? – удивился он.

Апеллес лишь вздохнул в ответ.

– Э, да ты сам влюбился в нее! – догадался полководец и повелел слугам насыпать золота в два раза больше, чем обычно. – Это мой подарок к вашей свадьбе! – пояснил он.

– Но чем я заслужил его? – изумился мастер.

– Ты исполнил мое желание, а я готов исполнить твое, – ответил Александр.

В тот день летописец записал:

 
«Дара достоин был царь,
Дар был достоин царя».
 

После смерти Александра Македонского на трон воссел его бывший телохранитель – Птолемей. Главным придворным художником назначил он ученика Апеллеса – Антифила. Самого же мастера ко двору не допускали.

– Кто-то оклеветал тебя, – предположила Кампаспа.

– Но кто? – удивился Апеллес. – Я никому не желал зла.

– Антифил всегда завидовал твоему таланту и трудолюбию.

– Но я научил его всему.

– О, – воскликнула Кампаспа, – я жила при дворе и знаю, что зависть порождает клевету, коварство и ложь! Птолемей не так умен, как Александр, он слушает все, что ему нашептывают приближенные.

– Отличный сюжет для новой аллегории! – воскликнул Апеллес, он схватил кисть, обмакнул ее в краску и стал рисовать на деревянной дощечке, поясняя, – новый царь – это глупец с ослиными ушами. Подозрительность и Невежество – его советники! Клевета тащит за волосы невинного юношу и обвиняет его перед царем.

– Вот за это я и полюбила тебя, мой дорогой, – улыбнулась Кампаспа, – ты способен сотворить шедевр из самого заурядного события.

– А ты способна вдохновить меня на это, – отозвался художник и нежно поцеловал супругу.

Когда работа над новой картиной близилась к завершению, в мастерскую пришел Антифил.

– А ведь это я оболгал тебя перед Птолемеем, – неожиданно признался он.

– Но почему? – удивился художник.

– Потому что ты скрыл от меня главный секрет притягательности твоих картин.

– Нет никакого секрета, – пожал плечами Апеллес.

– Есть, есть! – закричал юноша.

В ту же минуту в комнату вошла Кампаспа с маленькой дочкой на руках.

– Здравствуй, дядя Антифил, – пролепетала девочка и протянула клеветнику пухлые маленькие ручки.

– Вот тебе и разгадка, – улыбнулся мастер, – мой секрет в открытом сердце и чистоте помыслов.

– О, горе мне! – воскликнул Антифил и выбежал из мастерской.

– Ты должен простить его, дорогой, он так жалок! – промолвила Кампаспа.

– Простить? – удивился художник, – да мне следует благодарить его: до его появления в картине не хватало двух очень важных фигур: Раскаяния и Правды.

Раскаяние я покажу в образе злобной старухи, которая стоит в углу и от отчаяния рвет на себе волосы.

– Потому что в глаза ей смотрит красивая девочка, по имени Правда, – догадалась Кампаспа.

Так родилась «Аллегория Клеветы». И, хотя деревянная картина Апеллеса погибла, подробное описание ее сохранилось, благодаря трудам античных историков.

По этим описаниям флорентийский художник Сандро Боттичелли воссоздал ее в 1495 году.

Фламандское окно

Свадебный танец, 1566 г., Питер Брейгель Старший, Институт искусств, Детройт

В мастерской Питера Брейгеля, по прозвищу Мужицкий, работал его ученик и помощник Ян. Юноша покрывал лаком новую картину мастера – «Крестьянская свадьба». Завершив работу, отошел подальше, чтобы лучше рассмотреть изображение. И чем дольше он вглядывался, тем сильнее ему начинало казаться, что он сейчас на зеленой лужайке, где весело играет волынка, и готов сам пуститься в пляс.

– Вот что значит, настоящее мастерство, – размышлял Ян, – можно научиться писать красками любые предметы, фигуры людей, при помощи света и тени создавать объем, иллюзию глубины пространства, но как научиться передавать живую жизнь, свет и радость ее на плоскости доски?

Неожиданно скрипнула дверь, и в мастерскую вошел незнакомый господин.

– Послушай, братец, где твой мастер? – спросил он.

– Видите ли, господин…

– Банкир Николас Ионгелик.

– А мастера нет.

– Где же он?

– Всю неделю ходит по окрестным деревням, делает зарисовки.

– Эту свадьбу с натуры написал?

– Да.

– Тоже мне невидаль: хмельное мужичье под деревьями пляшет. Не лучше ли сидеть в мастерской и писать картины благородные для состоятельных людей!

– Да Вы не огорчайтесь, мастер сегодня вернется.

– Дело у меня важное очень, так что придется подождать!

Юноша вернулся к работе, а банкир стал прохаживаться по мастерской и внимательно рассматривать картины. У одной из них он остановился в недоумении:

– Никак в толк не возьму, что тут изображено: народу тьма, и каждый чем-то занят.

– Ее лучше рассматривать при помощи рамки. – Ян протянул гостю небольшую прямоугольную рамку, – начните слева направо.

– Один бьется головой о стену, другой вот закапывает колодец, те двое канат перетягивают, а эти норовят вдвоем усесться на один стул! Так ведь это наши пословицы! Сколько же их тут?!

– Больше сотни, – услышал он неожиданно и оглянулся. В дверях стоял рослый крестьянин.

– Откуда ты взялся, братец? – удивился банкир. – И откуда ты знаешь, что здесь изображено?

– Так ведь я сам ее писал! – крестьянин, снял шапку и весело расхохотался. Он смеялся так заразительно, что вслед за ним рассмеялся Ян, а потом и растерявшийся поначалу банкир. Смех волнами расплывался по мастерской, все трое хохотали до слез!

– Так это Вы, Питер?

– Собственной персоной!

– А я к Вам с выгодным предложением: хочу заказать серию «Времена года».

– Вы купили новый дом и хотите украсить его моими пейзажами?

– Нет, не совсем так. Под залог Ваших картин я смогу взять крупную сумму в банке и построить склады в Антверпене: дело очень выгодное, оно сулит мне большие барыши, да и Вы в накладе не останетесь.

– В каком духе Вы хотите, чтобы я их написал?

– В итальянской манере. Я видел в лавке своего кузена пейзажи, которые Вы привезли из путешествия, они мне по душе!

– Да, их охотно покупают в Антверпене.

– Это потому, что в них много итальянского солнца!

– Дорогой мой, Николас, не пора ли нам подкрепиться: ведь мы оба с дороги? Пообедаем и обсудим наши дела!

– Не откажусь!

– Послушай, Ян, – обратился Брейгель к ученику, – здесь в сумке всякая снедь, накрой на стол и принеси умыться.

Через несколько минут на столе оказались самые простые блюда, бутылка вина, сыр, хлеб, фрукты и овощи.

– Когда проголодаешься с дороги, нет ничего вкуснее свежеиспеченного крестьянского хлеба, никакие заморские кушанья не заменят их.

– Действительно, очень вкусно! – согласился банкир.

– Примерно так обстоит дело и с живописью, Николас. Итальянская манера достойна восхищения. И я сделал множество открытий, изучая ее. Пейзажи тамошних мастеров подобны распахнутым окнам, а портреты – зеркалам. Однако самое великое открытие сделал я, вернувшись домой после долгих странствий. Я спросил себя: почему Тициан так прославлен в Италии, почему его работы так дорого ценятся?