Читать книгу: «Вариации на тему бессмертия»
Корректор Елизавета Александровна Петровнина
© Светлана Никонова, 2020
ISBN 978-5-4498-8815-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступительное слово
Мысли о потустороннем мире и о смерти наводят тоску и ужас. Они лишают надежды.
Чаяния божественного мира, мира идеального, где царит вечное райское блаженство, рождают веру и погружают в мистический экстаз. Они даруют надежду.
Столкновение с прекрасным произведением искусства вызывает эстетический восторг.
Мир божественный реален и плотен в своем бытии, но так же и смерть неотвратимо реальна.
Искусство создает вымысел, уносящий нас в сферу воображения. Оно сладостно, как улетающий сон.
Все эти миры так различны! И все же не стоит ли задуматься о том, что все это – одно и то же?
Трансцендентное божество находится по ту сторону здешнего мира, метафизическая сфера идей взывает, словами Платона, к «упражнению в умирании», обещая блаженство за пределами жизни, в то время, как смерть окутывает ужасом и кажется полной хтонических чудищ. Однако сами чудища тоже находятся по ту сторону здешнего мира, только в них воплощается неким мифическим образом страх, а идеей светлого божества – надежда.
Критическое и рациональное мышление кричит нам: это все иллюзия! И миф превращает в искусство, в подобие сна. Искусство же возводит на пьедестал, утверждая, что здесь именно – корень совершенства, и в его творческом порыве – глубочайшее проявление человеческого и надежда на бессмертие.
Творческий порыв утверждает жизнь против всё сметающего вихря небытия, но только на фоне этого вихря жизнь оказывается чего-либо стоящей.
Круг замыкается, вымысел и реальность сливаются. Ужас смерти и чаяние бессмертия оказываются одним и тем же стремлением. И оно же влечет нас, словно Алису в кроличью нору, в мир фантазии. А фантазия увлекает от бренной жизни в жизнь вечную. Только смертное может быть бессмертным и только конечное может быть бесконечным.
Смерть, божество и искусство; потусторонний мир, фантастические духи и художественный вымысел; хтонические чудища, совершенный идеал и глубинная человеческая страсть к творчеству – вот три главные темы представленных здесь рассказов, три стороны одной и той же надежды, три вариации на тему бессмертия.
Ладья Вечности
Ладья Вечности
(этюд из анти-кафкианского мира)
Мир не зависит от моей воли.
Даже если бы все, чего мы желаем, произошло,
все же это было бы только, так сказать, милостью судьбы,
так как нет никакой логической связи между волей и миром,
которая гарантировала бы это…
Л. Витгенштейн
Однажды К. умер. Он долго был болен, кругом ходили какие-то люди, они шумели, скрипели половицами, громыхали на улице, кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то настаивал на чем-то важном, кто-то за что-то кого-то корил. Женщина с изможденным лицом поправляла подушку. За окном моросило. В горле першило, и нестерпимо хотелось пить. Наконец, он не выдержал и умер.
Солнце робко проглянуло утром, позолотило старый паркет и заставило полыхнуть белизною накрахмаленную простыню. На столике у изголовья стоял стакан с водой, а в нем, как в большой линзе, играл лучик.
К. сел на постели и осмотрелся. Было тихо. Одежда лежала на тумбе, сложенная аккуратно. На дверце шкафа висел потертый, но тщательно вычищенный сюртук. Окно было запыленным: за его болезнью никому недосуг было вымыть. Но, что ли, свет падал так удачно: оно казалось гораздо прозрачнее. За его прямоугольником рыжел край крыши соседнего дома и был виден кусочек неба.
Ничего не болело. «Может, я умер?» – подумал К. Он оделся, обошел комнату, потом соседнюю, выглянул в окно и вышел. Крутая лестница была пуста и мягко поскрипывала от шага. Мостовая еще блестела от давешнего дождя. Дом напротив выглядел как-то незнакомо, должно быть, его успели перекрасить. Пустота и тишь начинали угнетать, но издали чуть слышно замурлыкала мелодия. Видимо, где-то включили граммофон. Он повернул за угол, сверху хлопнуло окно, за стеной кто-то рассмеялся, вдали пробежала, поджав хвост, собака. За оградой высокого дома чуть дальше шевелила листьями пара деревьев, на скамейке у входа спиной к К. сидел старик, из-за его шляпы кольцами вылетал голубоватый дым.
Напротив красовалась лаковыми буквами вывеска книжной лавки. Прежде ее здесь не было. Открыли за время его болезни?.. В большом окне толпились нарядные тома. Он заглянул сквозь стекло. Молоденькая девушка со светлой челкой сидела в углу, склонившись. Заметив фигуру в окне, она подняла взгляд и улыбнулась. Он зашел внутрь.
– Вас что-то интересует?
– Да. Всё…
Девушка улыбнулась снова. Он оглянулся, посмотрел на полки, задержался взглядом на нескольких знакомых, но неожиданных названиях.
– Что нового? – спросил он зачем-то.
– Нового? – она наклонила голову, отложила книгу, которую читала, и вышла к нему. – Вот это только вчера появилось, – она указала вперед. – Новая книга господина А., сборник стихов господина Б., рассказы господина В… И еще один роман господина К.
Он вздрогнул.
– Господина К.?
– Да, да! – девушка подала ему книжку.
Он взял, взглянул и сразу отдал обратно.
– И что же? – спросил он тихо.
Она приподняла бровки.
– Хороший роман? – пояснил он.
– О, очень! А вы его знаете, да?
– Знаю кого?
– Господина К.: вы читали у него что-нибудь?
Он покачал головою.
– Нет, нет… не знаю.
– Ах, ну конечно… Вы, наверное, недавно здесь?
– Где?
– Здесь… – она присела на край стола рядом с ним. – Ну, в смысле, вы недавно умерли? – спросила она просто.
Он медленно повернулся, посмотрел на нее, потом сквозь стекло витрины, потом снова на полки и снова на нее.
– Пожалуй, – промолвил он наконец. – А вы – давно?
– Года два уже, – девушка беспечно откинула назад непослушную челку.
Он оглядел ее внимательно. Тонкие девичьи ноготки играли о край стола.
– Надо же. А выглядите, как живая.
Она рассмеялась. Потом нахмурила бровки и указала на книжку.
– Очень хороший роман. Рекомендую.
Он как-то виновато сунул руку в карман, ничего не выудил, отступил на шаг.
– Я не знаю… Как у вас тут принято?
– А… Вот что! Кстати, вы можете покупать в кредит. Но так вам нужно пойти в муниципалитет: всем вновь прибывшим там положена вот такая большая сумма! – она широко развела руками. – Но эту книжку я вам подарю, хотите?
– О, нет, нет, спасибо! – проговорил он и скорее выбежал прочь на улицу.
Он выбежал, остановился, взглянул прямо вверх и метнулся куда-то в сторону. И бежал, пока не выбился из сил и не обнаружил себя на большой улице, по которой ползли, переваливаясь и постукивая, коляски и автомобили. Он сел на край тротуара и обхватил руками голову. «Если я умер, то могу делать все, что угодно», – мелькнула мысль. Однако несколько прохожих с другой стороны уже бросали на него не столько удивленные, сколько понимающие взгляды.
– Любезнейший! – мягко проговорил кто-то сзади.
К. обернулся, вскочил и опрометью бросился дальше.
«Нет, вы хотите сказать, что все эти люди – мертвы?» – думал он, все еще нервно шагая по ставшему вдруг незнакомым городу. Ему уже представлялось, что он видит разряженные скелеты, степенно и безмятежно продвигающиеся мимо него. Но прохожие поглядывали тепло и незлобиво, и он с трудом спасался от этих приветливых глаз. Народу вокруг стало явно больше, машины оживленно гудели, пугая осторожных лошадей. Клерки спешили на работу, дамы приподнимали воланы юбок, обходя поблескивающие лужи. Когда он вышел, было, должно быть, просто слишком рано. Теперь же улицы были усеяны разнообразными витринами, кафе, ресторанами, афишами, лавками и всем, чем могут жить улицы цветущего города. Справа махала оторванными краем размалеванная афиша цирка, слева зазывал к себе в широкие двери огромный кинотеатр.
«Они едят, пьют, работают и развлекаются», – думал К. Но самому ему ничего из перечисленного вовсе не хотелось. Ему хотелось лечь и умереть.
Однако он пробродил в недоумении по этим улицам так долго, что, когда вышел, наконец, почти случайно, на центральную площадь, часы на башенке впереди как раз грозились пробить шесть. Примыкая к этой башенке вплотную и венчая площадь своей старинной отделкой, сбоку возвышалось здание муниципальной конторы. Видимо, только это неуклонное движение стрелки к закрытию ее дверей заставило его решиться и зайти. По крайней мере он был уверен, что там уже некому его принять.
Внутри оказалось пусто, тихо и как-то слишком чисто, а лестница была словно слишком широкой. За дверью в углу ворковали голоса, но она была плотно закрыта. Он проскользнул мимо и поднялся этажом выше, прошел по коридору, слушая, как гулко поскрипывает пол, и осторожно потянул за ручку двери с золоченой витиеватой надписью. Она не поддалась, он вздохнул облегченно и отпустил.
– Войдите! – раздался изнутри чей-то голос.
Он подумал, что можно незаметно сбежать, но, в конце концов, он должен был понять… Он открыл дверь.
Напротив окна стояла перегородка, за перегородкой – стол, за столом сидел человек, на его носу иронически кривились круглые очки.
– Простите, – начал К. – Простите, я только хотел спросить…
– А, господин К.? – чиновник посмотрел поверх стекол.
– Да… Откуда…
– Я всех знаю, – пояснил чиновник, не слушая.
К. замолк.
– Так, сейчас посмотрим. Здесь только финансовые дела, – добавил он. – Надеюсь, вы получили причитающееся пособие?
– Н-нет… Какое?..
– Понятно. Вы рано ушли из дома?
К. молчал.
– Когда вы ушли? – казалось, полноватые губы чиновника заморщинились снисходительной улыбкой.
– Не знаю… Рано, правда.
– Курьеры работают с девяти. Получите завтра утром, а если документы с собой, то сейчас в бухгалтерии. Сейчас посмотрим, что у вас есть еще.
– Но…
– Так-так… Так с собой у вас документы?
К. ощупал карман.
– Да.
Чиновник протянул руку, не глядя.
– Давайте. Итак… Господин К… Адрес… Каков ваш род занятий?
– В смысле?
– Чем вы занимаетесь? – он посмотрел укоризненно.
«Интересно, если всех знать – зачем спрашивать?» – подумал К.
– Пишу.
Чиновник снова смерил его ироничным взглядом с ног до головы.
– Ага. Вижу-вижу. Итак, – он шуршал бумагами. – Двадцать тысяч гонорара за сборник рассказов, тридцать тысяч за первые два издание дебютного романа, еще… да… десять тысяч…
К. смотрел на окно. На подоконнике цвела герань. На раме сидел мотылек. К. зажмурил глаза. «Если я досчитаю до десяти, все исчезнет», – подумал он и стал считать. Вечернее солнце светило в небрежно вымытое стекло. Чиновник протянул бумагу.
– Если бухгалтерия открыта, вам откроют счет прямо там.
«Господи, зачем? Где я? Зачем они все это издали?» – бормотал К., спускаясь по лестнице. Внизу звякнул ключ, застучали каблучки. «Закрылась». Он остановился и помедлил, пока все не затихло, потом спустился. Женщина с высокой прической ниже пролетом копалась в сумочке. Услышав шаги, она обернулась.
– А-а-а! Вы, наверное, ко мне? – затараторила она вдруг. – А я-то уже собралась уходить! – снова достала ключ и заспешила к двери. – Проходите, проходите!
Она все оформила. Без вопросов, сама и быстро. Потом посмотрела на него внимательно и заговорила торопливо, словно давала секретный совет:
– Как вам тут, у нас? Чуть-чуть все по-другому, да? Да, да… Вот прически такие сейчас уже не в моде. Если не знаете, отсюда направо через одну улицу великолепная парикмахерская…
У него в ушах звенело. Совершенно уничтоженный, он с трудом добрался до своего переулка. Книжная лавка за углом была еще открыта, из-за ее застекленной двери вышел, почти столкнувшись с ним на ступеньках и вежливо раскланявшись, аккуратный старичок и направился, чуть шаркая, вдаль по улице. Когда К. вошел, молодая хозяйка лавки стояла, закинув вольно за голову руки, спиной к входу, и смотрела в окно с другой стороны. Но обернувшись, радостно заулыбалась ему.
– Ну как, освоились здесь? – спросила она весело.
Он пожал плечами.
– Простите, опять зашел к вам… Я просто живу на соседней улице… и ни с кем кроме вас сегодня… то есть, здесь… еще не говорил.
Она улыбалась по-прежнему.
– Живете рядом? Ах, замечательно, тогда заходите почаще, может, что-нибудь вас заинтересует, у нас много хорошего! Как, кстати, дошли до муниципалитета?
– Да, дошел… – он усмехнулся. – Знаете, оказался почти миллионером.
– Поздравляю! Это здесь бывает.
– Как-то странно: у меня никогда не было слишком много денег…
Девушка уже вытянула губки, желая что-то спросить, в этот момент дверь с шумом распахнулась, и в лавку вбежал на всех парах полноватый подросток, сразу, не обращая внимания на уже присутствующего посетителя, начавший быстро и не мигая круглыми глазами сообщать что-то снисходительно улыбающейся ему продавщице. К. отошел в сторону, присел на мягкую тумбу у столика, и стал разглядывать разбросанные по нему журналы.
Мальчуган выбежал так же стремительно и шумно, как и появился. Как только дверь захлопнулась за ним, тихо зазвенели часы на стене.
– Надо же, уже семь… – вздохнула девушка.
– Вы так долго работаете! – сказал К., вставая. – И совсем рано были открыты утром…
– Ах, это случайность: я просто оставалась здесь ночевать. Знаете, иногда остаюсь… Дома шумно, здесь можно посидеть, почитать в тишине…
– Скажите, вы называли сегодня несколько книг… кроме последней: я знал только двух авторов и ни одного названия. Скажите, здесь – тоже пишут?
– О да, конечно!
– Было бы интересно…
– Я могу посоветовать вам лучшее из того, что здесь написано, хотите?! – она забегала между полками. – Ну вот… Ну вот… Ах, всегда так трудно выбрать, но это – точно! – она остановилась, глядя на него своими ясными глазками, и положила перед ним несколько книг.
На этот раз он не стал медлить с покупкой.
– А господин К. вас все-таки не заинтересовал? Он пишет там, но там его, говорят, все еще мало кто знает.
– Нет, нет… – он запнулся на секунду. – Нет, я обманул вас… почему-то. На самом деле, так вышло, что я его читал.
Она снова приподняла бровки, но он уже заторопился к выходу, прижимая к себе только что купленную стопку завернутых в плотную бумагу книг. Однако в дверях помедлил и обернулся.
– Скажите еще… – произнес он. – Я вижу: здесь работают, развлекаются, едят, пьют, читают… пишут… Скажите: а умирают здесь?
Девушка наклонила головку и задумалась, моргнув немного удивленно.
– Не знаю… Как-то… Да… Наверное… – сказала она. – Да: ведь не живут же вечно?..
Он вернулся к себе, с некоторым трудом одной рукой открыл дверь и сгрузил, наконец, книги на стол. Теперь вся квартира казалась ему странной. Он еще раз обошел комнаты, открыл шкафы и выдвинул ящики. Там почти все было как будто на месте: какие-то бумажки, листочки, его черновики. Книги, разнообразные безделушки, даже несколько писем. Одежда, трость, новая шляпа, которую он купил как раз перед тем, как заболеть окончательно, и ни разу не успел надеть. Только какой-то ненужный хлам исчез. И все это – все это словно приведено было в какой-то порядок. Векселей не было и не было чеков, но они хранились, должно быть, у сестры, а она осталась там. На всякий случай он постучался в ее комнаты напротив, потом в комнату служанки, но никого не было и двери были плотно закрыты.
Он спустился на улицу и вновь пошел вперед в медленно нисходящих на город сумерках. Через два поворота наткнулся на приветливо зазывающее огоньками в окошках кафе. Внутри было довольно людно, но, на удивление, не слишком шумно. Голубоватый дымок сигар здесь и там змеился в неярком освещении. Таких кафе были тысячи и везде, но сейчас он оглядывал его с любопытством. Миновал столики, подошел к стойке бара. Чернобровый бармен с пухлыми, но проворными пальцами тут же обратился к нему, посверкивая маслянистыми глазами.
– Что желаете?
К. вспомнил, что за весь день не сделал даже глотка воды, и ощутил наконец мучительную жажду.
– Содовую воду.
– С виски? – бармен взглянул лукаво.
– О нет, нет, спасибо.
– А зря!
Он выпалил это так искренне, что К. пояснил немного ошарашено и неловко:
– Я не пью…
– Жаль. Вам бы, наверное, не помешало сейчас, – лицо бармена заморщинилось улыбкой.
– Почему же?
– Ну вы ведь недавно здесь, верно? Новизна нервы треплет, – он подал воду.
Выпив ее с наслаждением, К. занял столик и заказал себе ужин. После чернобровый бармен сам вышел к нему со счетом и с дымящейся чашкой на серебряном подносе.
– Раз не пьете – наш фирменный шоколад – за счет заведения! – возвестил он.
К. смотрел на него снизу вверх напряженно. Он попробовал отказаться, что-то пробормотал благодарность и, наконец, спросил:
– Скажите, как это видно, что я здесь недавно?
Бармен вновь расплылся в лукавой улыбке.
– У вас растерянный взгляд… и старомодная прическа. Но это дело легко поправимое, уверяю вас!
Уже стемнело, когда К. вышел на набережную пересекавшей город небольшой, но живописной речки. Здесь было самое широкое место, справа чуть светился рыжими фонарями каменный мост, на другой стороне – огоньки окон; чуть отсвечивающие островерхие крыши и башенки поднимались по холму вверх и ровно вторились в блестящей полоске воды внизу. К. долго смотрел, пытаясь угадать сквозь ночную тьму, насколько отличается этот вид от того, какой он много раз видел здесь раньше.
Наконец, он заметил чей-то пытливый взгляд, направленный на него сбоку.
– Господин К.? – спросил темноволосый молодой человек в потертой куртке, снимая с головы примятую шляпу.
– Да… – К. обернулся в недоумении. – С кем имею честь?..
Незнакомец улыбнулся радостно своими короткими реденькими усами.
– Я сразу вас узнал, сразу узнал!
Его звали Петер, он был художник. Пылкий взгляд его пробегал вдоль темного силуэта реки и вновь останавливался на удивленном лице перед ним.
– Любуетесь видом? – спросил он.
– Здесь все не так… Пытаюсь понять, что в нем изменилось, – ответил К.
– Ах, о да, здесь все не так – здесь лучше! Идемте, я покажу вам город! – воскликнул художник и увлек его за собой.
На следующий день К. проснулся поздно и немного успокоенный. Вдохновенный рассказ художника, свежие и опрятные корешки книг на столе, крепкий сон и добрая давешняя усталость делали одинокую комнату почти уютной и почти мирили его с неожиданностью мира, в котором он себя обнаружил.
На улице было не людно, но живо. Бодрый ветерок выхватил из раскрытого окна какого-то под старину выстроенного домика легкую салатного цвета занавеску. К. внимательно оглядывал те достопримечательности, которые предоставляли ближайшие улицы. Шляпная лавка, модный салон, банк, вокзал… Он зашел в парикмахерскую.
Высокий востроглазый человек долго мудрил над ним, потом, наконец, отпустил. «Почему они называют это прической?» – пробормотал, глядя на себя в зеркало, К. Парикмахер услышал, но улыбнулся самодовольно.
– У вас прекрасные волосы, сударь, у вас прекрасные волосы! Отпустите их немного – они будут лежать идеально. Будете выглядеть, как романтический герой! – щеки его сморщились и растянулись еще шире.
Выйдя чуть позже на набережную, К. увидел своего вчерашнего знакомца. Художник мелко чертил на бумаге, прислонив широкий планшет к парапету. Через плечо его за спину был закинут и смотрел вниз своим прикрытым глазом громоздкий фотоаппарат. К. подошел тихо и незаметно взглянул на рисунок. Внизу листа темнели закругленные отражениями пролеты, по бокам едва ютились полупризрачные крыши, и почти все пространство занимали огромные крутобокие кучевые облака, в изобилии влекущиеся сегодня по небу над городом.
К. подошел ближе и встал рядом.
– Любуетесь видом? – спросил он.
Молодой человек просиял, обернувшись.
– Вышли на охоту, я вижу, – улыбнулся К., указывая на многочисленные принадлежности для запечатления пейзажей. – Замечательный рисунок: столько неба!..
Художник потупился скромно, но довольно.
– Петер, скажите… – продолжил К., глядя на штрихованные облака. – Скажите, здесь вам рисуется лучше?
– О, конечно, гораздо лучше! Никогда прежде мне так легко не рисовалось.
Он возвращался домой, нарочно плутая по узким переулкам старого города. Он вспоминал свое затихшее обиталище, и ему не хотелось видеть закрытые двери сестриных комнат. Однако, когда он подошел к углу своей улицы, еще даже не стемнело. В погасшие окна закрытой книжной лавки бросал свои лиловые искры закат. На другой стороне, у ограды, украшенной тяжеловесным завитками, старик в широкополой шляпе по-прежнему выпускал в воздух клубы дыма своей нескончаемой сигары. За оградой и мягкою вуалью веток нежились в последних лучах высокие стены солидного дома, выстроенного в каком-то новомодном стиле. Над головой старика на каменной тумбе колыхался от легких дуновений белый листок. Это было объявление. Там продавались квартиры. К. остановился на секунду, чтобы прочесть. Старик поймал его взгляд и вынул сигару изо рта. Глазки его весело поблескивали под седыми бровями на смуглом лице.
– Что, интересуетесь объявлением, молодой человек? – спросил он. – А вы лучше зайдите, зайдите: хозяин как раз дома!
– Нет, нет, ведь уже поздно… – заспешил К.
– Сейчас поздно, зато потом вы его не застанете. Посмотрите: дом – чудо, просто роскошный!
Старик проводил К. наверх. Он оказался привратником. Хотя, скорее, он просто сидел и курил у ворот, пока ему не решили платить за это жалованье. Квартира была просторна, светла и красива. Хозяин был крайне приятен и приветлив. Окна выходили на улицу, под ними на ветру покачивались ветки. За ветками в мягком полумраке разгорались фонари. За ними зажигались окна. Внизу были видны ступеньки книжной лавки. На ступеньках, как тень, сидела кошка. Она встала, выгнула спину, повертелась вокруг себя и вновь села на то же место.
Он был богатый человек, ведь он был богатый человек… Он мог позволить себе остаться здесь, если ему этого хотелось…
«Здесь лучше, определенно лучше», – думал К., вновь глядя в то же окно – то ли о квартире, в которой жил уже несколько недель, то ли о мире, в котором оказался. Он прижал лоб к стеклу. Из левого угла с гомоном вылетела стайка птиц, пересекла пространство над улицей и удалилась за кирпичную трубу справа. По улице брели двое прохожих. Ребенок деловито мчался на самокате. Девушка в зеленых широких юбках открывала лавку. Девушку звали Анни. Узнав его имя, она онемела от изумления, а потом рассмеялась звонко: «А я предлагала вам ваши книги!» Она была такой веселой! Она смотрела с восхищением и ждала, должно быть, когда сможет выставить на свои полки что-нибудь из его новых творений. Внизу хлопнула дверь. Ветер бодро пробежал по веткам, вместе с ним откуда-то с других этажей донесся оживленный шум. Дневной свет настойчиво наполнял просторную комнату. Девушка распахнула приветливые двери лавки.
Он задернул шторы. Сквозь серебро их бархата день мерцал задумчивей и бледнее. Но здесь было лучше, определенно лучше. Внизу, невидимая сквозь густую ткань, за широким стеклом уставленной томами витрины маячила фигурка девушки, временами нет-нет да бросающей робкий взгляд на окна соседнего дома.
Здесь было лучше. Настолько лучше, что он пригласил ее составить ему компанию в театр на другой стороне реки. Она застеснялась, но пошла с радостью. Пьеса была любопытна, а публика – благосклонна. Выйдя из театра, они зашли в маленький ресторанчик. Анни желала пить вино, он заказал себе лимонад.
– Вы не пьете? – весело осведомилась она.
– Нет… Нет.
– А отчего же?
– Не знаю… Кажется, вредно?
– Вредно? – она рассмеялась.
Он смотрел на нее в удивлении. Это было смешно: вредно – здесь…
– Пожалуй, вы правы, – и он заказал вина тоже.
Чтобы прогуляться, возвращаясь, они сделали еще небольшой крюк и вернулись к реке по каким-то окраинным местам. Здесь улица переливалась в деревянный мост, а низкорослые домики спускались вместе с кустарником к самой воде. Последний вечерний свет еще окрашивал мягко темнеющее небо. Сбоку пузатый автомобиль зыркнул подозрительной фарой и исчез за поворотом. Все стихло. Они остановились посередине моста. Анни облокотилась об облупившиеся перила и подняла голову.
– Хорошо!.. – сказала она, глядя в небо.
Внизу река несла зеленоватые разводы, из глубины ее бледными тенями вздымались длинные водоросли.
– Река похожа на утопленницу. Видите, она пускает к небу зеленые пузыри, – К. указал вниз.
Анни обернулась, склонила головку и смотрела с веселою укоризной.
– Она очень узкая… Вам не кажется, Анни? – пояснил он.
– Нет, нет, так уютнее. Я бы не хотела, чтоб она была шире. Я бы, наверное, испугалась большого пространства…
– А мне кажется, я бы хотел…
«Я могу идти туда и могу идти сюда. Если я заверну за угол – там будет шляпная лавка, а дальше – кафе, справа в витринах стоят бледнолицые манекены с поднятыми руками и в блестящих одеждах. Перед дверью швейцар, кланяясь, пропускает вовнутрь. Это дорогой магазин, но там можно купить новый пиджак – и пойти в кино или в ресторан. Налево – высокий пассаж, за ним вокзал и банк. В банке можно получить деньги, а на вокзале можно сесть на поезд. Если приехать в соседний городок, там будет много деревьев, но тоже можно зайти в кафе и посидеть у реки – она там даже красивее, – погулять по липовой аллее, вернуться и успеть еще на обратный рейс. Сойти с поезда, дойти до своей улицы, поздороваться с соседом, который по-прежнему сидит и курит у парадной, подняться к себе, дождаться, чтоб служанка принесла ужин и поворчать, если она запоздает… Мне это кажется совершенно необъяснимым. Как я все это делаю? Откуда я все это знаю? Почему я уверен, что вокзал слева, а не справа? Почему я уверен, что он вообще есть, и смело иду покупать билет, даже не сомневаясь, что смогу вернуться обратно? Или, если я этому удивляюсь, то как же я все-таки иду? Иногда создается такое впечатление, что мои ноги обладают каким-то своим разумом и делают все, совершенно не советуясь со мной. И мои глаза тоже, потому что они смотрят равнодушно. Я пытался обмануть их: например, сесть в трамвай, переехать через мост, зажмурившись, и выйти уже на той стороне. И что же? Они ведут себя как ни в чем не бывало, как будто твердо и хорошо знают все наперед. Как такое может быть?»
Выслушав эту тираду, художник задумчиво потер пальцем свои короткие усы.
– А почему же ты думаешь, что этот разум – не твой?
– Ну потому что я-то этого всего не знаю… То есть я предполагаю, но я не уверен, а они как будто не сомневаются.
– Может, именно оттого, что не могут подумать?
К. составил ноги носками вместе, посмотрел на них, потом за решетку набережной на серую воду и покачал головой печально.
– Ну хорошо, – согласился художник. – Но разве не надо радоваться, что они приводят тебя именно туда, куда нужно, и там находится именно то, чего ты ожидаешь? Если это чудо – то, по крайней мере, очень удачное. Что тебя печалит?
– Меня это беспокоит, Петри, меня это очень беспокоит, – сказал К., посмотрев вдоль реки.
Ветер разбрасывал по его лбу темные пряди волос.
– Петри, – тревожно добавил он вдруг. – Тебе не кажется, что у этого моста было раньше три, а не четыре пролета?
Художник посмотрел в сторону приземистого строения, по которому отчаянно громыхал перекатывающийся через приподнятый горб трамвай.
– Нет, что ты, их всегда было четыре. С чего ты взял?
– Ты ведь рисовал его?
– Рисовал, даже фотографировал, покажу, там их четыре. Сбоку дополнительный, несимметричная конструкция, ты просто не замечал.
Дни текли медленно, К. уже, должно быть, неделю не выходил из дому, он даже не одевался к выходу, сидел в своей комнате в длинном халате, читал и пил вино. Вечером он выглядывал в окно: Анни, закрывая лавку, махала ему рукой. Она полагала, что он болен, и даже зашла поинтересоваться и спросить, не нужны ли лекарства. Старая служанка, оставшаяся еще от прежних хозяев, но явно считавшая себя не столько его прислугой, сколько попечительницей, приветливо зазвала девушку на чай и заставила его к ним выйти. Он был смущен, но пришлось подчиниться. Две женщины над ним посмеивались. Анни принесла новые книги.
– А вы когда что-нибудь напишете? – спросила она весело и побежала вприпрыжку вниз по лестнице.
Теперь он снова сидел в том же кресле и смотрел на страницу, которую уже долго не мог перевернуть. Мысли разбегались и улетали куда-то. Старушка шуршала в прихожей. Наконец, она заглянула к нему.
– Все сидите, сударь? Вышли бы на улицу, что сидеть взаперти?
Он ответствовал печальным взглядом.
– Ну хоть окно открою. Смотрите, какое солнышко! Что вам на завтрак приготовить?
Он вздохнул напряженно, старушка махнула рукой и вышла.
За открытым окном удивительно ярко сияла на солнце черепичная крыша соседнего дома, а по ее скосу на ослепительно голубом фоне неба с натугой ползло вверх большое облако, семеня маленькими тающими ножками и поводя перед собою загнутыми усиками, вроде большого насекомого или какой-то раздувшейся мыши. «Пожалуй, это вошь. Интересно, бывают такие пушистые вши?» – подумал он. Отвел глаза и снова посмотрел на раскрытую книгу. Что-то болело в щеке, как будто кто-то скреб там кость. Он встал и повлекся в ванную комнату расследовать этот вопрос.
На щеке определенно ничего особенного не было. Правда, лицо показалось ему опухшим. «Это вино. Видно, все-таки вредно», – решил он. Но это было бы нелепо: он пил совсем мало. Зеркало чуть туманилось с краю. Он взял бежевый обмылок и нарисовал прямоугольник вокруг отражения своего лица. Отступил на шаг и покачал в образовавшемся пространстве головой. Потом подошел ближе, пока там не оказались только нос и глаза. Нахмурился и вышел прочь. Служанка шла по коридору.
– Скажите, у меня опухшее лицо – это правда?
Старушка всплеснула руками.
– Да нет, что вы, у вас чистенькое симпатичное личико! Но вам бы не мешало…
Он закивал и поспешил скрыться в комнате.
Однако через несколько минут в дверь позвонили. Он поднял глаза. «Принесли белье из прачечной. Или это столяр пришел чинить порог. Тогда он поднимет шум и выгонит меня отсюда. Придется идти гулять. Хорошо, что прислуга еще не ушла…»
Из коридора донеслись приглушенные голоса. Наконец, то ли хитрое, то ли удивленное лицо старушки показалось в дверях.
– Это к вам, сударь, – сказала она, протягивая ему карточку.
Он взял плотный листок, вздрогнул и вскочил.
– Что сказать? Примите?
– Да… Нет… Да… – проговорил он, судорожно оглядываясь.
Господин Г., великий старый писатель, поэт, знаменитость… Нет, невозможно!
Но в двери уже маячило светлое и опрятное лицо в обрамлении седых волос: старая служанка не стала дожидаться ответа, решив, видимо, что общество ее подопечному будет полезно. Взглянув лукаво, старушка почти подтолкнула гостя к комнате и исчезла за дверью.
К. беспомощно стоял посередине своего нарушенного убежища.
– О, простите, ради Бога… я… моя служанка…
