Цитаты из книги «Пляска смерти»

Я профессиональный писатель, а это значит, что всё самое интересное со мной происходит в мечтах.

Я полагаю, что мы все душевно больны; те из нас, кто не попал в психлечебницу, только лучше маскируются — и, может быть, это еще хуже.

В обществе ужаса мы чувствуем себя относительно спокойно, лишь пока видим молнию на спине чудовища и понимаем, что все это понарошку.

У фантастических фильмов ужасов, как у "черных" шуток, работа грязная. Они сознательно обращаются к худшему в нас. Это освобожденная болезненность, спущенные с цепи примитивнейшие инстинкты, ожившие самые отвратительные фантазии... и всё это происходит, как и полагается в темноте. Поэтому хорошие либералы сторонятся фильмов ужасов. Что касается меня, то я рассматриваю самые агрессивные из них - "Рассвет мертвецов", например - таким образом: они поднимают крышку люка в цивилизованной лобной части мозга и бросают корзину сырого мяса голодным аллигаторам, которые плавают там в подземной реке.

А зачем это нужно? Чтобы они не вздумали вырваться, парень. Так они остаются там, внизу, а я здесь, наверху. Леннон и Маккартни сказали, что всё, что нам нужно, это любовь, и я с ними согласен. С одним уточнением: пока твои крокодилы сыты.

Что делать с кровососущей морковкой из космоса? Очень просто. Разрезать на куски, если она стоит, и подстрелить, если бежит.

Вместо мыслей, которые дают нам книги, фильмы снабжают человечество большими порциями инстинктивных эмоций.

Даже по Библии не снято столько фильмов, как по “Франкенштейну”.

Одна из особенностей нашей <американской> культуры состоит в том, что родители при первой же возможности стараются заставить детей не верить в красивые сказки; у мамы с папой может не найтись времени, чтобы помочь детям с уроками или почитать им вечером (пусть смотрят телевизор, телик – клёвая нянька, пусть глядят телевизор), зато они прилагают колоссальные усилия, чтобы вызвать у ребёнка недоверие к бедному старине Клаусу и чудесам вроде лозоискательства и водяного колдовства. На это время всегда находится. <…> Они не успокоятся, пока свет удивления не погаснет в глазах их детей. (Это не про меня, шепчете вы своему соседу. Нет, сэр и мадам, именно про вас.) Родители, как правило, осознают тот факт, что дети безумны – в классическом смысле этого слова. Но я не вполне уверен, что убийство Санта Клауса или феи – аналог «рациональности». Для детей рациональность безумия вполне эффективна. А главное, она держит страшилищ под строгим контролем.

Я часто думал, не объясняется ли привлекательность мифа о вампире для детей тем простым фактом, что вампиры спят днем, а бодрствуют ночью (вампирам никогда не приходится пропускать ночные фильмы о чудовищах из-за того, что завтра идти в школу).

“Когда ты раскрываешь рот, Стив, – однажды в отчаянии сказал мне дедушка, – у тебя вываливаются все внутренности”. Тогда у меня не нашлось ответа, но сегодня, если бы дедушка был жив, я сказал бы ему: “Это потому, что я хочу стать Теодором Драйзером, когда вырасту”.