Читать книгу: «Выходные рассказы и стихи»

Хочу начать свой первый сольный сборник со стихотворения шестилетней меня, которая даже не мечтала о том, что его когда-нибудь напечатают:

Любовь бывает коротка, как игла,

А может быть длинна, как нить.

Любовь-любовь,

Ах, как же без нее жить.

2003

P.S. Мы это сделали! Представляешь?

© Стэйси Кюсти, 2021

ISBN 978-5-0053-2506-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рождение сноба

 
Нога пренебрежения ступает на песок,
Намоченная скепсисом, влечет к себе крупицы.
На заднем плане линия течет наискосок,
Изгибы дальних волн сменили луч ключицей.
 
 
Пейзаж морских изъянов остался незамеченным.
Песчинки разрастаются, скрывают узкий лоб
Нутро под слоем струпа все также искалечено
Хозяин камуфляжа – новорожденный сноб.
 

2021

Подарок судьбы

Пансионат для пожилых людей «Ан Кядо Дю Дестан»¹ кишел родственниками высшего общества Парижа. Отцы политиков, матери адвокатов и тетушки певцов проводили последние годы своих жизней, играя в сквош, гуляя по виноградникам и участвуя в творческих занятиях. За последним мы и застали семидесятилетнюю Сильви Гиро.

– Возьмите кисть в преобладающую руку и аккуратно окуните в воду, – тактично командовал старушками преподаватель рисунка и живописи Дамьен Башелье.

– В преобладающую руку. Ха! Слышала этого чертова коммунистишку, Сильви? В наше время не было никаких преобладающих рук. Если ты не писал правой, то тебя били по левой, пока она не опухнет, и выбора уже не оставалось.

– Мари, дряхлая ты старуха! Одной ногой уже в могиле, а все пытаешься изменить мир, в котором сама не живешь, а доживаешь.

– Мой внук… – начала было кичиться Мари, но подруга ткнула ее обратным концом кисти в левую ладонь.

– Мой внук, мой внук. Знаем мы, кто твой внук. Если б он почаще слушал твои бурчания, то не дослужился бы до главы банка. Думаешь, нас здесь от большой любви заперли?

– Не знаю, как тебя, Сильви, но меня… – снова не договорила она.

– Мадам, прошу! – остановил их юный учитель, – Давайте продолжим урок.

Представительницы престарелой элиты замолкли и безропотно повторяли все движения Дамьена. Художник рисовал одну линию за другой, цветные штрихи заполняли собой полотно и складывались в единый сюжет. Пейзаж рождался на глазах у старушек, а они, завороженные представлением, не поспевали с собственными работами.

– Месье Башелье, напомните, как рисовать солнце? – спросила скромница Адель, чье нахождение на уроке было обусловлено тягой к прекрасному, а не тем, что за окнами лил дождь, а в раздевалке для сквоша травили самых хорошо устроившихся клопов во Франции.

– Я предпочитаю не изображать солнце желтым пятном, а концентрироваться на свете, который оно дарует картине. Экспериментируйте с объемами, градиентами, не бойтесь полоснуть белым по голубому!

Страсть учителя к своему делу подбавляла жару той искорке жизни, которая догорала внутри Сильви. Она и сама уже не помнила, чувствовала ли похожую непреодолимую тягу к какому-либо процессу. Все, чем ей приходилось заниматься, доставляло по меньшей мере дискомфорт, а по большей – желание расстаться с жизнью. Ко второй категории относились: мытье посуды, работа с числами и выполнение супружеского долга. Мужа своего она не то, чтобы не любила, а просто терпеть не могла. Познакомились они еще до второй мировой, тогда же Сильви и забеременела сыном Анри. До войны в семье Гиро царила страсть, после нее – ненависть и абсолютное нежелание мириться с прихотями друг друга. Жан Гиро досрочно вернулся домой в самом разгаре борьбы с нацистами, получив пулевое ранение в двуглавую мышцу бедра, которое впоследствии ничуть не мешало ему ходить, но перевернуло его отношение к жизни с ног на голову. Сильви развелась с мужем спустя десять лет беспрестанной ругани и рукоприкладства. Через год после расставания бывший супруг умер, а Сильви пожалела, что не осталась вдовой, ведь все деньги отца Анри достались второй молодой и безмозглой жене. Мальчик рос, пока мать работала официанткой. Именно бедность и детство, проведенное на кухнях многочисленных кафе, породили его стремление к деньгам, а оно в свою очередь положило начало блистательной карьере ресторатора. В день президентских выборов, на которых победу одержал д’Эстен, тридцатипятилетний миллионер отправил нелюбимую мать подальше, но не поскупился, выбирая новое пристанище. Несмотря на отсутствие теплых чувств, которое досталось Анри по наследству от отца, чувство долга он все же испытывал.

И вот она, Сильви Гиро, сидит перед мольбертом, и по-детски умиляется первому в своей жизни мягкому и нежному мужчине.

– Месье Башелье, – обратилась к учителю она, еще не придумав, зачем, – Можете ответить на личный вопрос?

– Конечно, мадам Гиро. Надо только дождаться конца занятия, – сказал он, доставая из кармана часы, чтобы свериться, – Ох, как быстро пролетело время! Вы свободны. Встретимся в следующую субботу.

Сильви второпях собиралась с мыслями, чтобы продлить пребывание в компании юноши. Все художницы покинули зал, кроме Сильви, Дамьена и надоедливой Мари.

– Ты идешь? – спросила Мари с надеждой дойти до своей комнаты с Сильви, живущей неподалеку.

– Напряги свои артритные суставы, справишься в одиночку, – выдала привыкшая к колкостям Сильви и помахала отдаляющемуся силуэту подруги.

– Жестоко Вы с ней, – подметил Дамьен.

– На восьмом десятке чувство юмора становится чернее черного.

– Соглашусь через пятьдесят лет, – произнес он, закончив фразу улыбкой.

– Вы так очаровательны, – без прелюдий призналась Сильви.

– Как и Вы, мадам Гиро! Какой вопрос Вы хотели задать?

Сильви стояла перед юным учителем и не могла придумать ни слова. Его талант и красота на протяжении всего урока беспощадно поглощали ее внимание. Восхищенная пожилая дама не могла поверить, что когда-нибудь в жизни ей еще посчастливится ощутить этот девичий трепет. И вот он перед ней. Пробудил все то женское, что годами пребывало в спячке. Вопрос родился сам собой.

– Почему Вы здесь?

– Пардон?

– Вы горите своим делом, месье Башелье. Что Вы забыли в этом Богом забытом месте? – искренне недоумевала Сильви, – Понимаю, здесь собрались не пьянчуги и бездомные, наверняка, в частных заведениях такого масштаба платят довольно хорошо… Но в Вашем возрасте… Разве Вы не хотите чего-то большего?

– Что Вы подразумеваете под «большим»?

– Конечно, не деньги. В этом и суть вопроса. Как же Вам объяснить… Вы слышали ту безвкусную музыку, что пишут американцы? Даже отсутствие стиля не мешает им собирать полные стадионы дурных забывшихся девчонок. Так почему же Вы, не обремененный службой в армии и семейным положением, мужчина не пойдете и не повесите свою картину в Лувре?

Повисло молчание.

– В Лувр не так-то просто попасть, мадам.

– Я, по-вашему, вчера родилась? Вопрос звучал иначе. Что мешает? – бесцеремонно копала она.

– Меня никто не знает, я молод, мастерство не отточено до совершенства и нет уникального стиля.

– Вы правы, непросто.

Дамьен вернулся к мольберту, обернул кисти крупным платком, украшенным розами, и положил в кожаный портфель, ремень которого перекинул через свое изящное, не видевшее тяжелого труда плечо. Учитель взял шляпу в левую руку, подошел к Сильви и изменился в лице. Оно мгновенно повзрослело, стало чуть более серьезным, но все также источало нежность и спокойствие.

– Вообще-то главное препятствие заключается в другом. Я не хочу славы или признания. Кто-то свыше или же мы сами, вбили во все свои людские головы, что всякий художник хочет стать Караваджо, всякий музыкант – Бетховеном, всякий политик – президентом, а всякий ученый – Кюри. Но это не так. Есть те, кто чистосердечно довольствуются достигнутым, не прекращая расти, но и не стремясь к заоблачным высотам. Ставя недосягаемый потолок, неизбежно разочарование. Поэтому я немного перефразирую свой ответ. Если я и попаду в Лувр, то, скорее, как восхищенный зритель, а не, как обретший славу.

Тактично обойдя ученицу, Дамьен удалился из класса.

– Мужчина без эго – тестостерон на ветер, – подумала Сильви и пришла к выводу, что бывший муж был не так уж и плох.

Черный список

– Почти пришли, еще пара кварталов и мы на месте.

– Почему мы не могли зайти в одну из сотен кофеен, мимо которых проходили? – жаловалась Кейт, разгневанная тем, что надела новую, еще не разношенную пару обуви.

– Это особенное место, лучшего кофе ты в жизни не пила!

– Надо было сказать об этом пару мозолей назад, но я не пью кофе.

– Не пьешь кофе?!

– Не пью кофе.

– Как это? Тебе же не семнадцать? Ха-ха-ха… То есть… Тебе же не семнадцать?!

– Мне двадцать восемь.

– Значит, ты старше меня на два года. Ну ничего, для меня это не проблема. Для тебя это не проблема?

– Не проблема, – выдавив последнюю каплю вежливости, произнесла она.

Если Кейт что-то и не нравилось в мужчинах, так это непреодолимое желание болтать и переспрашивать. Свидание еще не началось, а она заведомо знала, что это свайп влево.

На первом курсе колледжа у Кейт был первый опыт неудачного преждевременного отсеивания ухажера. Вдохновившись опытом Барни Стинсона из культового сериала «Как я встретил вашу маму», она воспользовалась «Правом на отказ». Оно заключалось в том, что в первые пять минут свидания, любой из партнеров может отказать другому, встретившись с каким-либо триггером, противоречащим приятному времяпрепровождению. Например, увидела грязные ботинки – прощаешься. Услышала надоедливое чавканье – аналогично. В теории – идеальная схема! Ключевое слово – «теория». На практике все было намного плачевнее. Встретившись в кампусе с Дэвидом Кинклом, она сразу поняла, что совершает ошибку. Этот парень за две минуты умудрился выпалить две расистские шутки и несколько раз дотронуться к тем местам Кейт, которые не успел потрогать никто за всю ее пуританскую жизнь. Внутренний Барни прошептал: «Пора!» – и сильная духом, девственно чистая Кейт распрощалась с обидчиком. Закончилось дело самыми грязными сплетнями в ее адрес, которым, конечно же, все поверили, ведь: «В тихом омуте…».

С тех пор она не сбегала со свиданий, а филигранно отправляла неподходящих мужчин в черный список.

– Вот мы и пришли, добро пожаловать в «Лист и боб», – произнес Лиам, открывая дверь.

От кофейни несло авангардом: красные стены и пол в шашечку играли злую шутку со зрением, вельветовые диваны отдавали стариной, стойка для заказов вместе с кофемашиной были вручную выкрашены в белый цвет. Создавалось ощущение, будто они открыли дверь в кофейню, а попали в Твин Пикс.

– Давай сядем у окна, – настояла не желающая смотреть все свидание на пестрые интерьеры Кэтрин.

– Хорошо, я возьму себе кофе, а тебе… Чай?

– Да, спасибо.

– Заказал, скоро принесут, а пока расскажи о себе. Чем ты занимаешься?

– Я комик.

– Комик? Звучит как-то несерьезно.

– Сказал детский аниматор…

– Я режиссер-постановщик! Это временная подработка. Знаешь, как трудно пробиться юному таланту в Нью-Йорке? Весь Бродвей кишит крысами, готовыми на все ради карьеры, я не могу так. Я творец.

– Чай, – сказал внезапно появившийся на горизонте официант, – Ваш капучино.

В голове Кейт проскользнула интереснейшая задумка. А что если сменить отработанную годами тактику? Прекратить тратить свое время на бессмысленные поддакивания и, возможно, собрать уникальный свежий материал для следующего открытого микрофона.

– Надо начать раздражать тех, кто раздражает меня. Выводить их из себя, чтобы они сбежали первыми, – про себя сформулировала Кейт, – Эдакая «маскировка сучкой». Над названием я еще поразмышляю…

– О чем задумалась? – прервал молчание Лиам.

– Как ты относишься к фиктивным бракам? – не успев ничего придумать, сказала она то, что когда-то ей говорил один из старейшин черного списка.

– Не знаю, зачем ты спрашиваешь? – пробормотал обескураженный ухажер.

– Вообще-то я из Австралии, – тут она поняла, что бруклинский акцент ее выдает и неумело перешла на тот, что слышала лишь в кино, – Мнье ваабще-то льехко дается амьериканское произношьение, поэтому я снова перейду на знакомый тебе английский.

– Вау, круто! У меня еще никогда не было австралийки…

– Ты так и не ответил. Женишься на мне? Мне нужна грин-карта, учебная виза давно закончилась, я здесь… Как бы сказать… Нелегально.

– Мне нравятся плохие девочки, – во второй раз ловко обошел он основной вопрос.

– Ответь, – потребовала забывшая о манерах и увлеченная своим спектаклем одного актера Кейт.

– Знаешь, я обычно не рассказываю об этом на первом свидании, но моя семья очень состоятельна по американским меркам. У нас есть две квартиры в Бруклине и дом в Хэмптонс. С таким имуществом я завидный жених не только среди иммигранток.

Кейт безудержно смеялась про себя, ведь у ее семьи были: две квартиры в Бруклине, три на Манхэттене, дом и конюшня в Ист-Хэмптон. Смех сменился жутким презрением и это прослеживалось в ее надменном взгляде.

Самопровозглашенный завидный жених, похоже, не поддавался на провокации, приведшие саму Кейт в ужас, когда она услышала их впервые несколько лет назад.

Его звали Джошуа О’Коннел. Сам факт того, как он каждый раз произносил свое имя, говорил о неусмиримом эго, но юная и падкая на внешность Кэтрин не сложила два плюс два. На первом и последнем свидании они гуляли по ботаническому саду, каждый раз, когда спутник забегал вперед, возвращался он с бутоном какого-то находящегося на грани попадания в Красную Книгу цветка. Это злило, но в то же время прельщало Кейт. Незаконно сорвав очередное растение, он встал на одно колено и предложил руку и сердце. Будущая звезда комедии рассказывала эту историю на своем первом открытом микрофоне и описала произошедшее после именно так:

– Я вылетела из ботанического сада, как пробка из бутылки Шардоне при виде недотраханных подружек средних лет, готовых перемыть кости мужьям и помериться сроками воздержания. Сукин сын догнал меня и прошептал три заветных слова. Есть идеи? – в этот момент гости зала выкрикивали свои варианты, – Нет-нет. Тоже нет. Сукин сын сказал: «Мне нужна грин-карта».

На этом моменте все вопили, умоляя о продолжении.

– Я сказала: «Знаешь, Джошуа, есть же другие способы получить ее. Ты слышал о лотерее?». Он ответил: «Слышал, но не совсем понимаю, что нужно делать». Я пояснила: «Тебе нужно вернуться на родину». Джошуа переспросил: «И тогда я выиграю в лотерею?». После этого вопроса желание пошутить съедало меня изнутри, я уже не могла оставить эту затею и выдала: «Возвращайся сюда вечером и посмотри наверх». Он ушел, а я начала воплощать свой план в реальность. Эта идея пришла ко мне, стоя рядом с кинотеатром, я подошла к кассиру, заплатила ему двадцать баксов и попросила поменять местами названия фильмов на вывеске. Когда Джошуа вернулся, я стояла в стороне, натянув капюшон на лицо. Он растерянно взглянул вверх, а черные буквы на белых строчках лаконично гласили: «Проваливай», «Смывайся», «Мусорщик».²

Еще с минуту Кейт упивалась воспоминаниями, но их прервал завидный ухажер из реального времени:

– Ты ведь сказала, что ты комик? Расскажи шутку! – попросил он, закончив реплику довольной ухмылкой.

– Тук-тук…

– О, люблю такое! Кто там?

– Лауреат премии «Оскар» за лучший фильм в 1945 году

– Кто?

– «Потерянный уикэнд», Лиам. Очередной потерянный уикэнд…