Читать книгу: «Жизнь полна чудес. Романтическая сказка для девочек любого возраста»

Шрифт:

ISBN 978-5-4490-8114-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

– Ну вот, слушай, только не перебивай, мне и так сложно решиться на то, чтобы все рассказать…

Все началось с буфета. Со старого буфета, конец 19 века, массовое немецкое производство, резные головы мифических зверей, много ящичков и потайных отделений.

Вообще-то буфетов было два. Один из детства. Родители, когда им хотелось оттянуться, «подкидывали» меня к бабушке с дедушкой в старую коммунальную квартиру на Васильевском. Там были пироги и варенье, тяжелые плюшевые шторы, «дореволюционные», как моя бабушка говорила, кресла и столики. Там были игры с дедом, и, конечно, там был буфет. В его недрах таились такие богатства, как:

слоники один другого меньше, кузнецовские фарфоровые чашечки с мой указательный (тогда) палец, большие и маленькие шкатулки, набитые всякой всячиной и многое другое.

Буфет тянул меня к себе, как магнит. Засыпая, я часто смотрела в его толстые стекла, странно преломляющие реальность, и детские фантазии плавно переходили в сновидения.

С тех пор все мои представления о волшебстве прочно связаны с игрой света на радужных гранях старого бабушкиного буфета. А еще со смесью запахов ванили, корицы, нафталина и старого дерева, которыми было пропитано все, что там хранилось.

Наверное, если бы не было в моей жизни буфета номер один, то и встреча со вторым прошла бы обыденно и незаметно. Я не подошла бы к нему с замиранием сердца, не стала бы трогать его и ощупывать ящички и фигурки. Значит, я никогда не нашла бы тот тайник, который, похоже, навсегда изменил мою жизнь. Ну ладно, все по порядку, тем более что я собиралась рассказать эту историю с самого начала.

Думаю, стоит начать с того, что моя подруга Рита купила дом за городом. Это был довольно старый деревянный дом, сначала, видно, чья-то дача, а потом и жилой дом для нескольких поколений. Ритка купила его у своей дальней родственницы, которая боялась, в силу преклонного возраста, жить за городом. Поэтому дом достался моей подруге на особых условиях и довольно дешево. И даже с какой-то мебелью, если, конечно, эта наполовину развалившаяся, скрипучая и шаткая коллекция могла кого – то устроить (меня бы могла).

Для Риты нет ничего невозможного. Звучит избито, но не знаю, как еще можно описать эту ее особенность.

Мы познакомились в институте, на втором курсе. Рита приехала из маленького городка, затерянного на просторах Сибири, и сама, без всякой протекции и денег, поступила в такое учебное заведение, к которому и после питерской элитной школы просто так не подойдешь. На третьем курсе она увлеклась японской литературой (все мы тогда ей увлекались) и решила, что должна пожить в Японии. Это было не ново и не оригинально, так как в то время многие мои друзья мечтали примерно о том же самом. Ново было то, что, бросив после третьего курса престижный экономический ВУЗ, Рита из Петербурга уехала во Владивосток, поступать на японское отделение Университета (уровень преподавания в других местах ее не устроил). Спустя четыре года она уже писала мне из Японии.

На некоторое время наши пути разошлись. Потом Рита объявилась. Она вернулась на родину с тихой, наполовину японской дочкой, прекрасным знанием японского языка и литературы, и без гроша в кармане. Помню, как мы сидели с Ритой на кухне однокомнатной хрущевки, которую она снимала за копейки. Стены были покрашены в тот мертвенный оттенок зеленого, который сегодня редко увидишь даже в присутственных местах. Почти такого же цвета были и мы с ней, и ее маленькая дочка, так как на улице еще вяло тянулась сырая питерская зима, а отопление уже отключили. Разливая чай, Рита сказала тоном, не допускающим возражений: « Когда мы с Тусей переедем в загородный дом, у нас всегда будет очень тепло, потому что я буду топить камин даже летом». К тому моменту я уже слишком хорошо ее знала, поэтому приняла ее фразу всерьез.

В августе Рита устроилась синхронистом в известную японскую компанию и сняла квартиру получше. А как – то раз, еще через несколько месяцев, в разгар моего рабочего дня, Ритка радостно заверещала в телефонную трубку: «Ура-а-а!!! Поздравь меня! Мы скоро переезжаем!». Без лишних вопросов мне было понятно куда, хотя и непонятно, как ей это удалось.

Первый раз мы отправились смотреть новое жилище вместе. Пока мы выезжали из города, Рита, не умолкая ни на минуту, описывала мне преимущества жизни на лоне природы. С таким же энтузиазмом, много лет назад, она рассказывала мне о Японии. Я слушала и одновременно думала о том, что моей подруге поразительно хорошо удается материализовывать свои мечты. Похоже, секрет заключается в силе и в направленности ее желания. У меня никогда так не получалось. То ли я не концентрировалась ни на чем определенном, то ли желания по-настоящему сильного ни разу не возникало.

Доехали до поселка мы довольно быстро. Потом свернули на тихую улочку с высоченными липами. То ли туман, то ли мелкая дождевая взвесь поглощала все звуки и превращала пейзаж в монохромную акварель. Нашли Риткин дом, окруженный высоким забором из разросшейся малины. «Зачарованное место», – подумала я. Мы поднялись на деревянное крыльцо, с трудом открыли ржавый замок на веранде, потом дверь в дом. Вошли. Большой, пахнущий запустением холл вел в кухню и гостиную, спальни были наверху.

Дом мне понравился сразу. В кухне стоял деревянный, круглый стол, мебельный гарнитур пятидесятых годов, несколько ободранных венских стульев. Окна были мутные от пыли, исчерченные паутиной, но удивительно большие для наших северных широт. Мне захотелось здесь остаться, желательно надолго. Сварить чашку кофе, найти какую-нибудь книжку, сесть за круглый стол, еще хранящий память о воскресных обедах с парадной скатертью, и смотреть, как будет темнеть за окном. Но Рите, конечно, было не до меланхоличного созерцания, она потащила меня наверх, чтобы вместе обследовать спальни (три, все очень светлые и столь же обветшалые).

А потом мы спустились вниз, в гостиную. И тут я увидела буфет. Этот буфет номер два почти ничем не отличался от буфета номер один, вместилища чудес моего детства. Было довольно темно, темней, чем в остальных комнатах, окна скрывали тяжелые плюшевые шторы. В полутьме блестели радужными гранями толстые буфетные стекла.

Сквозь запах сырых полов и нежилого дома, Риткиной сигареты и свежего воздуха из решительно открытой форточки, я уловила еле заметный, но все же вполне реальный аромат ванили, корицы, нафталина и старого дерева. Сердце забилось сильнее, слегка закружилась голова. Потому что это был он, вернувшийся запах детства и близкого волшебства.

2

И все же в тот раз ничего особенного не произошло. Мы внимательно осмотрели весь дом, проверили старую, но вполне пригодную ванную, обшарили напоследок все углы – и вернулись в город. Денег на ремонт, который дому, безусловно, требовался, у Риты пока не было, поэтому она решила переехать сразу же, а уж потом заняться облагораживанием интерьера и освоением пространства (был еще и садик, и что-то вроде огорода). Мебель она тоже купила только самую необходимую, поэтому от ее руки не пострадали ни гарнитур пятидесятых годов, ни скрипучие стулья, ни буфет.

На некоторое время Ритка с головой ушла в обустройство дома, а я вернулась к своей довольно скучной и размеренной жизни. Работала я в большой американской компании руководителем отдела по работе с клиентами. Типичный менеджер среднего звена. Это занятие, которое 5 лет назад мне нравилось и даже приносило какое-то удовлетворение, в настоящий момент превратилось в тоскливую рутину. Я буксовала на месте, испытывая смутное беспокойство, смешанное с безразличием. Работа была не противной, да и оплачивалась неплохо – именно этим я, если бы захотела, могла бы объяснить пассивное отношение к поиску чего-то нового. Но в то время я не хотела себе ничего объяснять, просто плыла по течению.

Примерно также все было и в моей личной жизни. То есть никак. Год назад закончился один длинный, вялотекущий роман. Тогда казалось, что стоит только завершить безрадостные отношения, как начнется что-то новое и необыкновенное. Не началось.

Но ни в коем случае я не хочу сказать, что я страдала. В принципе, все было хорошо. Были друзья, прекрасные любящие родители и нормальная работа. Но за всем этим во мне росло недовольство собой и тем, как бездарно я распоряжаюсь своим временем. Не было драйва, было неинтересно просыпаться по утрам, и все чаще с наступлением сумерек хотелось забраться в уютную нору с тем, чтобы никуда не вылезать. Возможно, просто наступала зима, которую я не выношу, а с ней и желание впасть в анабиоз. Или начался пресловутый кризис среднего возраста.

3

В тот памятный день утро не задалось. Ничего удивительного, понедельник. Будильник не прозвонил, а, может, и прозвонил, но безрезультатно. Когда я вынырнула из очередного невнятного сна, часы показывали 8.45. Это означало, что я уже опоздала на работу, по крайней мере, на час. Через 15 минут наш американский директор встанет с часами в руках около входных дверей. Так он надеется победить русскую неорганизованность. Следовательно, не заметить мое опоздание он не сможет. Вылезая из-под теплого и мягкого одеяла и плетясь на кухню, я пыталась сообразить, можно ли срочно назначить деловую встречу, оправдывающую мой страшный грех. Так ничего и не придумав, я включила кофемолку, забыв закрыть крышку. Мелкая, ароматно пахнущая коричневая пыль равномерно покрыла стены кухни.

Почему-то я не умею торопиться. Нельзя сказать, что я сохраняю полное спокойствие, нет. Внутри у меня все мечется и паникует, но, вместо того, чтобы быстро собраться и выскочить из дома, я начинаю тормозить на некоторых этапах. В то утро я, как, впрочем, и всегда, зависла перед гардеробом. Обозревая вешалки и полки, я очередной раз пришла к выводу, что вещей много, а носить нечего. Потом надела серый костюм. Потом его сняла – мое отражение в зеркале показалось мне излишне эмансипированным. Хотелось чего – то женственного. Наконец я нашла в самом углу шкафа то, что меня устроило – бабушкино платье. Оно, конечно, не в прямом смысле бабушкино. Так его моя мама называет, потому что знакомая портниха сшила его по выкройке начала пятидесятых.

Села в машину, опаздывая уже на 1, 5 часа. Оказывается, вчера у меня почти кончился бензин. А я и забыла. Это означает еще 15 минут на заправку. И пробки уже везде. Значит, часа 2, не меньше. Надо что-то срочно придумать.

И тут зазвонил мобильник. В трубке захрюкало и заурчало – и я сразу поняла, что звонит Ритка. Она жила всего в 20 километрах от города, и связь в ее поселке была отличная. Но, почему-то, в самом доме сигнала почти никогда не было. А если и удавалось его поймать (для этого надо было подняться в Ритину спальню и забиться практически в шкаф), то все разговоры сопровождались какими-то потусторонними звуками.

– Хррр – заболела пррр – чай – тррр, – сказала Рита.

– Ты заболела? Не слышу ничего, повтори, – прокричала я. – Алло?

– Тррр – пррр – звяк, – повторила она, – хррруйста, приезжай, трррлят!

Ситуация прояснялась медленно, но, наконец, я кое-что поняла. Ритина дочка Туся простудилась и ее нельзя вести в детский сад, а у Риты сегодня приезд японской делегации, и, если она не сможет появиться на официальной встрече, то… Короче говоря, Рита умоляла меня отпроситься с работы, так как больше некому было посидеть с Тусей. С соседями она еще не успела познакомиться, а мама живет на другом конце города, и пока она на электричке доедет до Риты, с работой можно будет распроститься навсегда. А для меня взять отгул несложно, я же давно работаю и редко прошу о чем-нибудь начальство.

Пока я выуживала из телефона обрывки фраз, в моей голове сложился план, при котором я не только помогаю Рите, но и ухожу от возмездия директора. Перспектива поехать загород в рабочий день вдохновляла.

– Я выезжаю к тебе, собирайся! – прокричала я в трубку. Теперь надо было звонить в офис.

– Компания «П…н», добрый день, чем я могу вам помочь? – сладко пропела в трубку Лена, наш секретарь.

– Лена, привет! Меня кто-нибудь искал?

– Привет, тебя искал Билл, – ответила Лена, меняя медовую интонацию на хмурую, утреннюю. Билл – это наш финансовый директор.

– И что ты ему сказала? – спросила я, уже заранее зная ответ. Дело в том, что Лена очень хотела «дорасти» до сотрудницы моего отдела. Я ее не взяла, так как по моим представлениям, для работы с клиентами у Лены нет никаких данных, и теперь она мне потихоньку мстит.

– Сказала, что ты собиралась быть в офисе вовремя, и что у тебя на сегодня не назначены встречи в городе, – в голосе опять появилась сладость.

Принято считать, что наша компания особенно сильна своей корпоративной культурой. Мы открыты, дружелюбны, честны и позитивны. На самом деле, мы замкнуты, недружелюбны в лучшем случае, а в крайних вариантах и подлы. Подсидеть сослуживца, напакостить исподтишка – такое поведение сотрудников нашего сплоченного офиса не удивляет никого, даже новичков.

Помню, у нас работали два менеджера, которые ненавидели друг друга настолько, что, сидя в одном кабинете за соседними столами, все текущие вопросы решали между собой по электронной почте, причем на английском языке, с копиями непосредственному начальству. А на общих митингах улыбались и болтали, словно бывшие одноклассники.

Когда работаешь в террариуме столько лет, вырабатывается неплохой иммунитет.

– Спасибо, Лена, – сказала я бодро, – все правильно, а теперь соедини меня, пожалуйста, с Андреем.

Андрей – мой непосредственный начальник, и, кстати, вполне порядочный человек. Я стараюсь ему не врать (насколько это возможно, конечно). Поэтому, когда он взял трубку, я рассказала ему о Ритке и Тусе, за что и была вознаграждена отгулом.

За время телефонных переговоров я успела не только заправиться, но и почти выехать из города. Навстречу мне двигался плотный поток машин, моя же сторона дороги была почти пустой. За окном, как всегда внезапно, закончился город. Потянулась унылая нейтральная полоса – грязь, помойки, обшарпанные пятиэтажки. А потом наступил кайф. Город отпускал, с каждым километром внутри становилось все теплее, настроение улучшалось. К Ритиному поселку я подъезжала, благостно урча какую-то мелодию.

4

Ритка, в полной боевой готовности, уже нетерпеливо подпрыгивала на крыльце. Ее тоненькая подростковая фигурка в длинном черном пальто, на фоне деревянной стены с облупившейся серой краской, так и просилась в объектив. Рита торопливо клюнула меня в щеку, сообщила своим детским голоском, что еда в холодильнике (горячий морс для Туси в кухне на столе – температура невысокая, но лучше еще потом проверить – будь как дома – вернусь около шести – если что звони – и спасибо тебе огромное), запрыгнула в свою старенькую восьмерку и исчезла.

Я вошла в дом. Туся сидела на диване в гостиной и рассматривала картинки в «Сказках Братьев Гримм». Увидев меня, она радостно помахала рукой, улыбнулась и снова уставилась в книжку.

Туся очень странный ребенок. Не знаю, может быть, у нее еще культурный шок не прошел, все-таки она родилась и выросла в Японии. Туся очень сдержанна, но не замкнута. И у нее часто бывает такой вид, как будто она не здесь, с тобой, а где-то далеко-далеко. Рита уверена, что у Туси литературный талант. По-японски ребенок говорит хокку (это поэтические трехстишья). Не каждый раз, но часто.

По-русски Туся разговаривает прозой, как все, только раз в десять меньше, чем любая знакомая мне девочка пяти с половиной лет. Читать она умеет только по-японски. Тем не менее, с большим удовольствием берет в руки русскую книжку. Картинки, что ли, у нас лучше?

– Морс будешь? – спросила я. Туся посмотрела на меня и кивнула. Ее темные глаза (папино наследство) слишком блестели. Видимо, температура все-таки была. Мы выпили морс и съели по паре блинчиков. Потом я стала читать Тусе вслух «Сказки Братьев Гримм». Лично меня эти сказки всегда приводили в ужас. Даже в адаптированном для детей варианте, в них слишком много убийств и крови. Кого-то постоянно варили живьем, расчленяли топором или бросали в темном лесу на съеденье разбойникам. Но Туся не боялась. Она просила меня читать еще и еще. После полутора часов, заканчивая очередную душераздирающую сказку, я решила, что попрошу перерыв. Но тут ребенок, устав от переживаний, заснул. Я укрыла Тусю клетчатым пледом и потрогала лоб. Температуры не было. Ну вот, теперь можно и расслабиться.

В доме стояла непривычная тишина. В городе, даже в моей тихой, с окнами во двор, квартире, постоянно стоит низкий гул. Этот звук, почти на пределе слышимости, живет в городе всегда, и днем, и ночью. Здесь же основой была тишина. Звуки были, но они не сливались в одну ноту. Каждый звук жил своей, отдельной жизнью на фоне тишины. Где-то наверху поскрипывал старый деревянный пол, слегка булькало в батареях парового отопления, капал кран в ванной комнате. Засвистела птичка, проехало несколько легковых машин и один грузовик с бренчащей тарой в кузове.

Была середина ноября, за окном уже почти стемнело, хотя часы показывали четыре часа дня. Я зажгла настольную лампу с выцветшим абажуром. Теплый оранжевый круг света лег на стол. В окне появилась еще одна, отраженная лампа. Прозрачный стакан с морсом малиново засветился. И неправдоподобно ярко вспыхнули всеми цветами радуги толстые граненые стекла буфета.

Следующие пол часа пролетели для меня, как одно мгновение. Я снова была маленькой девочкой, а буфет был огромным, волшебным миром. Меня одурманивал запах ванили.

Я выдвигала ящики и ящички, изучала полки, открывала дверцы и маленькие секретные отделения. Снаружи буфет не был точной копией того, первого, но внутреннее строение его было очень похожим. Поэтому я была удивлена, не обнаружив полок за левой нижней боковой дверцей. Вместо них была стенка. Но память подсказывала, что между этой и задней стенкой буфета должно быть еще пространство, примерно 20 сантиметров в глубину. Зачем понадобилось закрывать дополнительное отделение глухой перегородкой, мне было непонятно. Я аккуратно постучала по стенке. Похоже, это не дерево, а просто фанера. И там точно было еще одно отделение. Постучала посильней, оглядываясь на Тусю. Она повернулась носом к стенке и сладко засопела.

Усевшись на пол напротив буфета, я задумалась. С одной стороны, мне очень хотелось взломать перегородку и посмотреть, что за ней. С другой стороны, никто не давал мне права портить чужую, пусть даже и приготовленную в перспективе к выбросу, мебель. Единственное, что могло очистить совесть, это звонок Ритке. Но я представила себе, как она, сидя на официальном приеме японской делегации, поднимет трубку, увидит мой номер, услышит хрюканье и решит, что с Тусей что-то не так – и отказалась от этой идеи. Подождать, пока она приедет, в голову не пришло. Перегородку надо взломать немедленно. Честно говоря, для такого уравновешенного и ответственного человека, каким я тогда себе представлялась, желание было странным и даже диким.

Тем не менее, я вскочила и бросилась на поиски инструмента. Пронеслась, как вихрь, по кухне, схватила большой нож, какую-то штуку с треугольным железным наконечником и молоток для отбивания мяса. Когда я вернулась в гостиную (в руке нож, остальной арсенал прижат к груди), мне пришло в голову, что если Туся сейчас проснется и увидит меня, она решит, что персонаж из сказки Братьев Гримм материализовался прямо у нее в доме. Но, к счастью, девочка спала крепко.

Я опять села на пол, прямо напротив перегородки. Взяла в руки нож и попробовала аккуратно подцепить край фанеры. Бесполезно. Потом настала очередь неизвестного мне инструмента с острым концом. После долгой борьбы, мне удалось проделать в фанере несколько дырок. Попробовала заглянуть внутрь. Ничего не видно. Искать фонарь было слишком долго. Меня трясло от нетерпения.

В конце концов, у меня получилось. Помог молоток для отбивания мяса. Удивительно, что, несмотря на грохот, Туся не проснулась.

Отрывая обломки фанеры, я несколько раз оцарапала себе руки, но боли не почувствовала. И вот передо мной открылось спрятанное отделение. На какое – то мгновение мне показалось, что там ничего нет. От разочарования я чуть не расплакалась. Но, присмотревшись внимательно, увидела в глубине какой-то небольшой предмет, тщательно завернутый в пожелтевшую от времени газету.

Я вытащила его и подползла на коленках поближе к окну, из которого падал на пол тусклый ноябрьский свет. Руки у меня были исцарапаны и почему-то дрожали. Начала медленно разворачивать газету. Мне вспомнилось, что так мой дед разворачивал Новогодние елочные украшения. За неделю до праздника он доставал большую картонную коробку и бережно ставил ее на стол. Мы поднимали крышку, а там, в вате, перемешанной с остатками прошлогоднего золотого елочного дождя, лежали вот такие же, завернутые в старую газету, круглые и продолговатые предметы.

Странно. Взламывая буфет, пытаясь добраться до тайника, я, тем не менее, не строила совершенно никаких предположений о том, что спрятано за фанерой. Не думала, что найду драгоценности или деньги. Хотя ожидать этого было бы логично. Поэтому, когда, развернув последний желтоватый слой, я увидела у себя в руках чашку, я почти не удивилась.

Чашка была чайная, явно старинная, из бледно голубого, довольно толстого фарфора. Она была не круглая, а граненая. Восемь граней, по верхнему краю бледно синий узор из листьев и завитушек. Около основания – почти такой же узор, но с добавлением охры. По чашке шла небольшая трещина, начинаясь у самого верха, она заканчивалась примерно на уровне ручки, угловатой и тоже бледно – голубой. Я принюхалась. Из чашки доносился довольно сильный запах ванили и корицы. Нафталином не пахло.

Я сидела на полу и внимательно осматривала чашку, как вдруг почувствовала, что вокруг меня что-то изменилось. В комнате стало светло, все предметы вырисовывались четко и празднично ярко. За окном шел снег. Белые шарики мягко падали на ветки дерева. Земли мне видно не было, но, судя по сиянию в комнате, снег укрыл весь двор в считанные минуты. Не знаю, что именно было тому причиной – первый ли в этом году снег, добытая ли не очень праведным путем чашка в руках, – но на меня вдруг опустился нежданный покой. Несколько минут, сидя на полу перед порушенным буфетом, я испытывала чувство абсолютного единения с окружающим миром.

Через некоторое время я неторопливо встала, аккуратно поставила чашку на стол и принялась за уборку. К тому моменту, как Туся проснулась, все признаки разрушения были ликвидированы. Туся увидела снег за окном и очень обрадовалась. Что-то почти пропела по-японски, может быть хокку в честь первого снега? Я попросила перевести, но она сказала мне с важным видом, что это невозможно повторить по-русски.