Читать книгу: «Подарок ко дню рождения»

Глава 1. Алёнка

Алёнка проснулась от настойчивого писка будильника. Часы показывали шесть утра. Все домашние еще крепко спали, будильник в их семье существовал лишь для нее, у остальных была суперспособность его не слышать. За окном осенний мелкий дождь стучал по стеклу, в квартире было по-утреннему зябко и неуютно. Укутавшись в давно отживший свой век, но безумно любимый махровый халат с Винни-Пухом, Алёнка поплелась на кухню. Главное, не смотреть в зеркало, главное, не смотреть в зеркало – иначе весь день будет испорчен.

Она привыкла начинать свой день с крепкого чая со смородиновым листом, выкуривая при этом первую, самую вкусную сигарету. Эти десять минут тишины в спящей квартире, пока еще не закрутил водоворот срочных дел, были только ее, и беда тому, кто посмел в этот момент ее отвлечь.

Вот и сегодня она стояла на балконе, пусть и ставшей за все эти годы практически родной, но тем не менее съемной двушки, и думала. А подумать было о чём. На носу день рождения. И угораздило же ее родиться в ноябре. После двадцати лет и так сложно радоваться очередному году жизни, а когда тебе слегка так за двадцать, это кажется практически невозможным. А уж если на улице еще и конец октября с его вечными дождями, тучами и пронизывающим ветром, о какой радости может идти речь?!

Алёнка курила и пыталась подвести итоги очередного прожитого года. Итак, самый главный и волнующий ее вопрос: своего жилья в Москве как не было, так и нет, да и что уж душой кривить, каких-то перспектив приобрести его в ближайшее время тоже. Люди, которые умудрились к тридцати годам покупать себе огромные дома в ближайшем Подмосковье или квартиры в домах бизнес-класса, кто вы? Ау? Живым укором для нее служили огромные сверкающие огнями высотки напротив ее окна. Вот где жизнь, вот где уровень, о котором она всегда мечтала, но так и не смогла к своим тридцати семи годам приблизиться к нему ни на миллиметр, да и вряд ли уже когда-нибудь приблизится.

И где она не туда свернула? Подавала же большие надежды. С самого первого класса была круглой отличницей. Учеба давалась не то чтобы очень легко, но Алёнка умела и любила учиться. Всевозможные олимпиады и конкурсы, староста класса, всегда и во всём первая. Огромное количество грамот и наград. После школы сумела одна из немногих вырваться из своего маленького городка и поступить в престижный московский вуз. Никто в городе и не сомневался, что она поступит, никто, кроме нее. Но поступила с первой попытки и на бюджет. И лишь она знала, каких нечеловеческих усилий ей это стоило.

Правда она всегда мечтала о карьере актрисы. С самого раннего детства ее манила сцена. Все возможные театральные и танцевальные студии… Всё это ей давалось легко и без каких-либо видимых усилий. Она была словно рождена для сцены. Но жизнь распорядилась иначе. Родители и слышать не хотели ни о какой карьере актрисы. А она была слишком послушной девочкой, чтобы перечить старшим. Поэтому, когда родители сказали: «Поступаем на экономиста!», Алёнка безропотно согласилась.

Может она всё-таки вузом ошиблась, или вечная ее невезучесть сработала, а может быть, просто на роду у нее не было написано стать успешной и богатой, но после окончания института все мечты об успешном будущем понемногу стали улетучиваться. Все попытки устроиться на работу своей мечты заканчивались фразой «извините, вы нам не подходите». То опыта мало, то московская прописка отсутствует, то начальники попадались излишне любвеобильные, и Алёнке ничего не оставалось, как убегать сверкая пятками. Но она не отчаивалась, работы и трудностей она не боялась, и после долгих скитаний и поисков судьба прибила ее к порогу небольшого банка.

Она с азартом взялась за работу. Всего за какой-то год смогла неплохо подняться по карьерной лестнице, впереди маячили радужные перспективы. На личном фронте тоже всё складывалось удачно. Она по большой любви вышла замуж за своего ровесника.

Еще в детстве родители вложили в голову, что всего в жизни надо добиваться вместе, рука об руку, чтобы потом никто не посмел тебя попрекнуть и назвать приживалкой. Может быть, именно поэтому она никогда и не мечтала найти себе принца голубых кровей, родившегося с золотой ложкой во рту, и отметала таких ухажеров без сожаления, а может быть, просто принцы не те попадались.

Встретив Васю, обычного парня, доброго и заботливого, подающего большие надежды и, как она, мечтающего покорить Москву, она не задумываясь сказала ему «да». Ну и что, что поначалу придется пожить в съемной квартире. Руки-ноги есть, головы светлые, муж вон свое дело открыл, она тоже на хорошем счету, значит заработаем. Знала бы она…

Жизнь текла своим чередом: работа-дом-работа, иногда посиделки с друзьями, которых у Алёнки было огромное количество, поездки на море заграницу, всё как у всех.

И вот однажды она попала на прием к докторше, импозантной мадам бальзаковского возраста, которая посмотрев на Алёнку, процедила сквозь зубы:

– Деточка, в вашем возрасте пора бы уже о детях подумать, если вы, вообще, их планируете, а то может стать и поздно. Вот молодежь пошла, одна карьера на уме, а рожать кто за вас должен?

Детей Алёнка ну очень хотела, но всё как-то откладывала на потом, а сейчас после слов врача словно вынырнула из рабочей гонки и посмотрела на свою жизнь со стороны. Пришла домой тихая и задумчивая, как на духу рассказала всё Ваське, который сказал как отрезал:

– Рожаем!

А что, двадцать восемь, часики тикают, наверное, пора. Так на свет появились двойняшки Маруська и Данечка.

«Ничего, – рассуждала Алёнка, – подумаешь два, да даже три года, вернусь, и карьера моя никуда не денется». Но спустя два года на свет появился Сашка. Алёнка с мужем всегда мечтали о большой семье, и когда двойняшки подросли, Василий предложил обзавестись еще одним карапузом. Алёнка недолго думая согласилась, она и сама втянулась в материнство. Тем более дела у Василия пошли в гору, и они уже присмотрели домик в очень уютном строящемся коттеджном поселке в ближайшем Подмосковье и даже внесли большую часть его стоимости. Но тут неожиданно для всех грянул кризис. Строители обанкротились, стройку заморозили, и каких-либо надежд на ее возобновление не было. Контора Василия с большим трудом удержалась на плаву, но дела пошли значительно хуже.

Детей своих Алёнка любила безумно и даже представить себе не могла, что в ее жизни кого-то из них не было бы. Тем временем муж понемногу восстанавливал свою фирму, миллионов она не приносила, но на жизнь хватало, а когда не хватало, приходилось затягивать пояса потуже и ждать, что в следующем месяце всё окупится сторицей.

Алёнка с головой ушла в материнство, продолжая возлагать надежды на мужа. Она искренне верила, что вот еще чуть-чуть и ее Васенька снова поднимется и сможет обеспечить им всем ту жизнь, о которой они мечтали. Надо лишь немного потерпеть и еще немного… и еще.

Но время шло, и всё чаще и чаще Алёнку посещали мысли, что хватит, насиделась, пора бы и к карьере вернуться. Муж был категорически против, но Алёнка понимала, что тяжело ему одному тянуть столько нахлебников. Дети росли не по дням, а по часам, как и их потребности.

После затянувшегося декрета возвращение на работу уже не казалось Алёнке таким простым и безоблачным, но, тем не менее, когда Сашке исполнилось три года, она, ослушавшись мужа, вернулась в стены родного банка. О головокружительной карьере уже речи не шло, спустя год она еще вяло отправляла свое резюме на вакансии в банки своей мечты, ни на что особо при этом не рассчитывая. Работодатели, читая о ее достижениях, откликались с огромным удовольствием, но как только узнавали о трех, да еще и недостаточно взрослых детях, все, как один, куда-то испарялись. Оно и понятно, кому нужна многодетная мать после пятилетнего перерыва да с частыми больничными? Но Алёнка продолжала верить в чудо, она твердо знала – не сегодня, так завтра работа ее найдет.

Пока же плыла по течению, а что, в коллективе ее любят и ценят за исполнительность, надежность, ответственность, а еще за отличное чувство юмора и за то, что пекла безумно вкусные торты. Она была душой компании и всегда могла выслушать, посочувствовать, а то и ценный совет дать, если просили, конечно. Что-что, а с людьми она сходилась легко и непринужденно.

Дни проходили за днями, и в размеренной жизни Алёнки ничего не менялось.

Все эти мысли проносились вихрем у нее в голове, пока она докуривала. Алёнка подняла глаза в тёмное мрачное небо: «Нет? Совсем никаких вариантов? Ну, хотя бы небольшой шанс на маленькую однушечку в Бутово. Ну, может быть, в качестве подарка на день рождения? Пусть хоть премию выпишут, я, честное слово, ее отложу на первоначальный взнос, вот увидишь! Нет так нет, принято».

Алёнка не очень отчетливо представляла себе – с кем она так общалась. Нельзя было назвать ее неверующей, она и в церковь ходила, и молитвы некоторые знала, но с каждым годом верила почему-то всё меньше и меньше. Во что она верила твёрдо, это в чудеса, вот верила и всё тут. Никакие рациональные доводы не работали, и даже тот факт, что чудес с ней в жизни никогда не случалось, ни капли ее не смущал, поэтому она по инерции продолжала вести диалоги с небом, смутно представляя, с кем на самом деле она общается.

Всё, десять минут тишины закончились, в бой! Она пошла умываться и чистить зубы. После чая с сигаретой уже не так страшно на себя смотреть в зеркало. Ну, что оно нам сегодня покажет? Вдруг за ночь я стала двадцатипятилетней платиновой блондинкой с белоснежными зубами и кожей младенца? Конечно, никакого чуда не случилось. Из зеркала на нее всё также смотрела слегка помятая после ночи Алёнка. Ее нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова. Но что-то в ней было. По молодости Алёнка вскружила голову не одному парню, да и сейчас, если она выходила куда-то «при параде», нет-нет да ловила на себе заинтересованные мужские взгляды.

Алёнка была невысокого роста, всего-то метр шестьдесят два сантиметра. Она никогда не обладала пышной грудью и ногами от ушей. Ее гордостью всегда была осиная талия, которая после рождения детей слегка расплылась, но если сбросить пару-тройку килограммов, всё еще могла называться пусть и не осиной, но талией точно. Она прекрасно знала все свои недостатки: где надо похудеть, где подкачать, знала и… жила с этим дальше, обещая себе каждое воскресенье, что в понедельник точно пойдет в спортзал. Обещала и искренне верила.

Волосы – это еще один предмет ее гордости. Когда-то это была золотая копна до пояса, но со временем от копны остался пучок, приличный такой пучок натурального русого цвета. Спасибо за это любимому парикмахеру, а по совместительству соседу, который не жалея сил бился над ее непослушной и рано поседевшей гривой, придавая ей натуральный цвет и природный блеск. Но вот придать им покорность не смог даже он, поэтому просто зажмуривался, когда видел ее с ежедневным хвостиком.

На этом можно и закончить, больше ничего примечательного в ней и не было, глаза карие, две штуки, посажены немного глубже, чем стоило бы, с сеточкой морщинок под ними. Ох уж эти морщинки… Но куда без них? Тем более что Алёнка очень любила смеяться громко и заливисто, да и вообще была очень эмоциональной особой, никогда не умела скрывать то, что думает, всё было на лице написано. Ну и как, скажите, при таком темпераменте дожить до тридцати семи без морщин? Нос одна штука – слегка крупноват для ее лица, но ровный обычный нос. Губы тоже имелись – обычные среднестатистические, не накаченные. Алёнка вообще была за натуральность во всех ее проявлениях.

Поэтому ей было особенно приятно видеть искреннее удивление собеседника, когда она говорила, что ей тридцать семь. Мало кто мог дать ей ее возраст, даже иногда паспорт спрашивали в магазине. И контрольным выстрелом в голову нового знакомого было, когда она говорила – сколько у нее детей, что уж греха таить, нравилась такая реакция Алёнке, всё это ей льстило. Но при этом она умела объективно себя оценивать.

– Ну что, – подмигнула она своему отражению, – ты, мать, пусть и помятая, но еще ого-го! Итак, что у нас на повестке дня?

Первое – идем будить Маруську, она дольше всех копается. Потом бежим на кухню печь блины, мальчишки вчера заказали на завтрак. Не забыть проверить рюкзаки старших, а то знаю я их, напихали кучу ненужных учебников и игрушек, а тетради и дневники забыли, а я вчера так громко и долго кричала, добиваясь ровных букв и правильно решенных примеров, будет жалко потраченного впустую голоса.

Потом заплетаем Маруську: «Что опять не та прическа? А какая? Уф… я так не умею, ну да ладно. Давай, тащи резинки, нет? Банты? Хорошо, пусть будут банты. Даня, ты вчера порвал очередные брюки? А почему не сказал, а повесил на вешалку? Забыл? Отлично! Им три дня всего, хорошо, идешь в джинсах, не налезают? Так правильно, это Сашкины».

Упс, кажется, блин горит…

Почему-то опять начал дергаться правый глаз… наверное, к дождю.

На кухню вышел заспанный муж, сонно чмокнул в щёку, погладил чуть ниже спины и игриво попросил сегодня сильно не уставать, так как у него вечером на меня планы. Алёнке хотелось треснуть его лопаточкой, которой она переворачивала блины, и закричать прямо в ухо, чтобы точно услышал: «Ага, посмотрела бы я на тебя, если бы ты сначала всех разбудил, собрал, накормил, отвел Сашку в сад, сбегал в магазин, приготовил обед, ужин, забрал детей из школы, накормил, напоил, выучил уроки, убрал, постирал… какой бы ты был игривый к вечеру! И восьмичасовой рабочий день при этом никто не отменял, между прочим, и неважно, что я на удаленке, неизвестно, что сложнее!» Но посмотрев на его по-детски наивную, улыбающуюся физиономию и сияющие глаза, и как он только умудрился до сих пор сохранить их сияющими, она выдавила свою самую, как ей казалось, соблазнительную улыбку, и томно прикрыла глаза. Со стороны это выглядело, как будто она пытается в уме перемножить трехзначные цифры, и система дала сбой в виде нервного тика, но муж не оценил ее старания и уже сбежал в ванну.

«Чёрт, придется ноги брить и голову помыть не помешало бы… а я гладить вечером планировала, даже бутылку шампанского в холодильник поставила». Алёнка терпеть не могла гладить и соглашалась на этот подвиг лишь при наличии шампанского и очередного захватывающего сериала, где бравый детектив ищет коварного преступника, сезона так три-четыре, параллельно влюбляя в себя всех особей женского пола, попадающих в кадр. Ну или про медицину, про медицину Алёнка тоже страсть как любила. В детстве она мечтала стать врачом, но когда выяснилось, что врачи, падающие в обморок при виде крови, нашей медицине не очень нужны, пришлось мечтать о другой профессии, а лечить лишь домашних или животных. Благо и тех и других у нее было в избытке.

Отправив мужа со старшими в школу, Алёнка с Сашкой начали собираться в садик. С момента изоляции из-за страшного и неизведанного вируса, Алёнка работала из дома. И теперь вместо сумасшедшей утренней гонки до сада, а потом бодрой пробежки рысцой на каблуках до метро, чтобы не дай бог не опоздать на работу, добираться до которой ей надо было на другой конец Москвы, она могла себе позволить неспешные прогулки за ручку с Сашкой до сада и по-детски серьезные беседы. За эти пять-семь минут она узнавала кучу важной и полезной информации, что Юля умеет ходить на цыпочках, но никто лучше него не ходит по бордюрам, что кепку надо носить только на бок и никак иначе, и вообще, будь тут рядом цветы, он бы обязательно их нарвал и подарил бы маме.

Но все разговоры Сашки всегда сводились к его основной и самой заветной мечте – «Гелендвагену». Почему именно эта машина, а не какая-то другая, науке доподлинно неизвестно. Но при виде автомобиля Сашка даже дышать забывал. Вот и сейчас очередной сосед на шикарной Сашкиной мечте серого цвета промчался мимо, окатив их с Алёнкой водой из лужи.

– Мама, когда я куплю себе такую машину, я никогда не буду брызгаться и обязательно буду тебя на ней возить, например, на рынок за картошкой, – степенно изрек Сашка.

– Да, милый, именно на рынок за картошкой на таких машинах и катаются, – засмеялась Алёнка.

– Мам, ну ты же будешь уже старенькая, куда ж еще тебя возить? – искренне удивился малыш.

«Чёрт-чёрт-чёрт, и ты туда же!» – ругнулась про себя Алёнка, но увидев удивленную детскую мордашку, не сдержалась, заливисто захохотала и чмокнула Сашку в щеку.

Глава 2. Вера Георгиевна

Отведя младшего в сад и забежав в магазин за хлебом, Алёнка возвращалась домой с тремя огромными пакетами. В подъезде она с ужасом обнаружила, что лифт не работает. Проклиная про себя местный ЖЭК, а также свою хозяйственность, она поплелась на лестницу.

Вот кто просил покупать муку про запас? Старая еще не совсем кончилась. Но ей в магазине пришла в голову гениальная идея, а почему бы не испечь пирогов? Дома лежит полкочана капусты и из него срочно надо сделать пироги, иначе пропадет. А еще яблоки красные, они так вкусно пахли и так аппетитно выглядели, что она набрала целых два килограмма, и это еще не считая яиц, молока и прочего, чего вдруг срочно захотелось в магазине. А что делать? Семья большая и поесть любят все без исключения. Вот теперь и мучайся, и тащи всё это на семнадцатый этаж по лестнице.

Ну и ладно, она давно хотела заняться спортом.

Этаже на девятом Алёнка уже твердо решила бросить курить, а на двенадцатом решила выкурить последнюю перед смертью сигарету, заодно проверить телефон, что там ей за утро написали.

В школьном чате мамочки с шести утра обсуждали выбор канцелярских принадлежностей и за два часа уже дошли до выбора пластилина. Оказывается, ни в коем случае нельзя брать обычный пластилин за сто двадцать рублей, он не экологически-чистый, да и не той твердости, а это плохо сказывается на мелкой моторике и здоровье детей, поэтому выбирать надо тот, который за девятьсот, а те, кто экономят на развитии детей, беспросветные дуры.

У Алёнки опять задергался глаз. Ей хотелось написать им всем: «Бабы, откуда у вас столько времени?!», но она сдержалась и с надеждой открыла чат Сашкиной группы, но там тоже всё было непросто. Мамочки ругались из-за несправедливого распределения ролей на утренник, посвященный дню осени. У тыквы было слишком мало слов, а роль рассказчика отдали почему-то тихой и забитой Арине, против которой никто ничего не имеет, но вот Варвара бы справилась лучше. А еще обсуждали поделки, выкладывая шедевры, которые сделали их пятилетки.

– Твою мать, про поделку-то я забыла, – присвистнула Алёнка.

Ну вот, бритье ног отменяется, и глажка с шампанским подождут, буду до ночи делать осеннюю шляпу. Надо мужу сказать, чтобы набрал каких-нибудь листьев и желудей по дороге. Знать не знаю, где он их нароет, кто, в конце концов, добытчик, вот пусть и добывает, а завтра выставлю в общий чат, и подпишу: «Сашенька всё сам сделал! От и до! Моя гордость!».

Поднимаясь дальше по лестнице с пакетами в одной руке и с телефоном в другой, изучая варианты поделок, Алёнка не сразу обратила внимание, что уже два этажа поднимается в полной темноте. В их доме лестницей пользовались крайне редко, она предназначалась исключительно для экстренных случаев, таких как пожар, видимо, поэтому окна тут были не предусмотрены, а освещением служили лишь тусклые светильники, по одному на лестничную клетку, которые к тому же систематически перегорали. Алёнка включила на телефоне фонарик и осветила стену, пытаясь понять, на каком этаже она сейчас находится.

Отлично! Почти дошла, всего один пролёт и она дома. И тут краем глаза она отметила какое-то движение, сверху навстречу ей спускалась огромная фигура в чём-то бесформенном и с капюшоном на голове. Алёнка навела на нее фонарик, фигура от неожиданности на мгновенье остановилась, инстинктивно прикрыв лицо рукой, а затем с неожиданной для таких размеров прытью бросилась вниз, по пути задев Алёнку и едва, не опрокинув ее с лестницы. «Сумасшедший какой-то», – подумала Алёнка, переводя дух от испуга. Еще и пакет чем-то зацепил, вон все яблоки мои рассыпались.

К глазам предательски начали подступать слёзы, а в носу противно защипало. Она была не из неженок, которые плачут по любому поводу, но не перед днем рождения, только не сейчас. В это время она превращалась в легкоранимую кисейную барышню, которую до слёз могло довести всё что угодно, особенно незаслуженные грубость и хамство. Отставив в сторону уцелевшие пакеты с продуктами, она начала ползать по всему лестничному пролёту шестнадцатого этажа, подсвечивая себе фонариком, и собирать уже не казавшиеся ей такими аппетитными яблоки. При этом она ругалась такими словами, которые уважаемой всеми многодетной матери и знать-то не положено, не то что произносить вслух.

Когда со злополучными яблоками было покончено, Алёнка подумала, что что-то в фигуре мужчины ее насторожило, была в ней какая-то неправильность. И собственно говоря, с чего вдруг она решила, что это был мужчина? Ни лица, ни фигуры как следует она не разглядела, но тут от размышлений ее отвлекло сообщение еще одной мамочки, написавшей очередную несусветную глупость, на которую заведенная Алёнка не могла не ответить уничтожающей остротой.

Поднявшись наконец к себе на семнадцатый этаж, Алёнка уже предвкушала, как слопает запретную конфету, дабы поднять себе настроение, как вдруг в ноги ей с заливистым лаем бросился белоснежный шарик. От испуга она чуть снова не рассыпала уже ставшие ненавистными яблоки, но вовремя сообразила, что это Тимоха, соседский шпиц. Несмотря на свою впечатляющую родословную и заслуженных родителей, хозяйка собаки Вера Георгиевна – Алёнкина соседка дала ему абсолютно приземленное и какое-то простецкое имя, которое ему безумно шло.

– Тимоша, ну чего ты ругаешься? Может, вкусненького чего хочешь? А где же твоя хозяйка? – пыталась успокоить Алёнка заходившегося лаем шпица.

Странно, Вера Георгиевна никогда не выпускала его одного.

– Сейчас-сейчас, я только сумки домой занесу и отведу тебя к хозяйке.

Алёнка подошла к своей двери и заметила, что соседская дверь приоткрыта, поэтому на темную лестничную клетку пробивается узкая полоска света. Странно, очень не похоже на соседку.

Вера Георгиевна была очаровательной старушкой восьмидесяти семи лет, этакий божий одуванчик. Даже прическа у нее была под стать, белое облако редких, тщательно уложенных волос. Она была маленькой и хрупкой с ясными, несмотря на возраст, пронзительно-голубыми глазами, греческим профилем и идеальной осанкой. Разговаривала она всегда полушепотом, Алёнка никогда не слышала, чтобы она повышала голос, даже тогда, когда ее банда приходила к ней в гости, что случалось очень часто, дети безумно любили Веру Георгиевну. В ее присутствии, Алёнкины вечно спорящие, кричащие и дерущиеся чертята превращались в кротких овечек, которые того и гляди начали бы говорить по-французски и расшаркиваться в реверансах.

Алёнка очень полюбила соседку, которая жила совсем одна. Где-то там у нее были какие-то дальние родственники, но про них Вера Георгиевна практически никогда не рассказывала, лишь пару раз обмолвилась о сестре, но потом быстро сменила тему разговора, и Алёнка поняла, что обсуждать это не стоит. Она со всей своей кипучей энергией взяла над соседкой шефство. Угощала вкусными пирогами, бегала в магазин и аптеку, научилась ставить уколы.

Так они и жили, Алёнка старалась облегчить и как-то украсить жизнь своему одуванчику, как она за глаза называла Веру Георгиевну, а та помогала ей воспитывать ее «бандитов», прививала им любовь к чтению и живописи, помогала с уроками, когда у Алёнки был очередной цейтнот на работе, обучала хорошим манерам, насколько это вообще возможно обучить хорошим манерам трех маленьких монстриков.

Алёнка и сама часто, разложив детей по кроватям и оставив мужа за старшего, забегала к соседке на чай или на рюмочку коньяка, который очень уважала Вера Георгиевна, да или просто покурить. Соседка, несмотря на свой возраст, курила часто и много, причем исключительно вишневый табак и только через мундштук.

Мундштук у Веры Георгиевны был особенный. Длинная черная эбонитовая втулка с вкраплением мелких стразов заканчивалась наконечником из слоновой кости, на котором была вырезана фигурка сокола. Сокол был, как живой, будто готовый в любой момент взмахнуть своими могучими сильными крыльями и взлететь. Рука искусного мастера сумела проработать каждое перышко, каждую мелкую деталь, изобразить поворотом головы и взглядом достоинство и сильный характер гордой птицы.

Когда Алёнка увидела эту красоту впервые, в ней проснулась сорока, даже ладошки вспотели, страсть как захотелось себе такую же волшебную штуковину. Но сколько она ни выпытывала у Веры Георгиевны, где та раздобыла такую красоту, соседка лишь отшучивалась и не раскрывала тайну мундштука.

Соседка вообще очень мало рассказывала о себе, хотя нет, не так. Рассказывать рассказывала и о том, что была большой шишкой в Министерстве культуры, и про послевоенную юность, и про счастливое детство в деревне. Но никаких конкретных фактов никогда не упоминала. Алёнка знала лишь, что соседка была один раз замужем, но овдовела. Детей у них не было, и на память от мужа, тоже по тем временам известной личности в Министерстве культуры, ей досталась шикарная четырехкомнатная квартира, которую они поменяли на две двухкомнатные в этом доме, объединенные в одну, под завязку напичканную антиквариатом.

Но все эти секреты не мешали им дружить и тепло относиться друг к другу.

Однажды Маруська заявила, что хочет шпица. А раз Маруська чего-то хочет, она из всех душу вынет, но своего добьется. На протяжении месяца она ходила за родителями хвостом и рассказывала взахлеб, какие шпицы замечательные. Как она будет за ним ухаживать, и словом, пусть ее испытают на прочность, она готова на всё, только чтобы у нее была собака. Надо сказать, что таким способом она выклянчила себе бурундука.

Когда Маруське впервые приспичило завести себе зверушку, Алёнка поставила ей условие, что если она всё лето в деревне у бабушки будет ухаживать за кошкой, курами и дворовой собакой, то так и быть родители разрешат завести животинку. Маруська девочка упертая, поэтому всё лето она вставала в семь утра, чтобы покормить и выпустить кур, потом кормила и выгуливала собаку, наливала молока в миску домашней трусливой кошке, и даже горшок ей чистила, рвала траву курам, собирала яйца, одним словом, развила кипучую деятельность.

В конце лета, Алёнке ничего не оставалось, как смириться с поражением. А что, никто за язык не тянул, за свои слова отвечать надо.

Но в этот раз такой номер не пройдет. Алёнка и сама всегда мечтала о собаке, но она даже боялась заикнуться об этом хозяину квартиры. Он и так был очень терпеливым арендодателем, терпел трех ее детей, кошку Плюху и бурундука Лимона. Если бы Алёнка завела собаку, доброе сердце хозяина точно не выдержало такого непочтительного отношения к его собственности, и скорее всего, им всем семейством пришлось в срочном порядке ретироваться куда-нибудь, желательно, подальше.

В одно воскресное зимнее утро на пороге их квартиры появилась Вера Георгиевна со шпицем на руках. Она рассказала что, оказывается, очень давно хотела собаку, а тут ее знакомая совершенно неожиданно подарила ей на Новый год щенка. Но она очень надеется, что Маруська будет ей помогать ухаживать за ним, так как одной ей не справиться. Стоит ли говорить, что в этот же день, Маруська практически переехала к соседке.

И вот вдруг ни с того ни с сего Тимоха бегал по лестничной клетке, а дверь к соседке оказалась не запертой. Алёнка точно помнила, что когда уходила с Сашкой в сад, на лестничной клетке царили мир и покой, она еще подумала забежать к ней и узнать, не надо ли чего в магазине. Но в последний момент передумала. Не хотелось будить старушку, Вера Георгиевна никогда не вставала так рано, она, как и Алёнка, была совой, и утром предпочитала поспать часиков до десяти-то точно. Правда вчера утром соседка просила ее забежать на чай, как сможет, она хотела о чём-то поговорить. Но Алёнка закончила работать лишь ближе к десяти вечера. Она постучала к соседке, но та не открыла, и Алёнка подумала, что Вера Георгиевна уже легла спать, и не стала ее беспокоить.

У Алёнки противно засосало под ложечкой, предчувствие чего-то страшного закопошилось где-то глубоко внутри. Бросив пакеты около своей двери, и подхватив шпица под мышку, она почему-то на цыпочках начала красться к соседской двери.

– Вера Георгиевна, я тут нашего Тимоху нашла! – осипшим голосом позвала Алёнка.

Ответа не было.

«Может быть, она в ванной или спит? – успокаивала себя Алёнка – Ну да наверняка просто вчера забыла дверь запереть, а Тимоха утром проснулся и выбежал, она спит и не подозревает даже, что он диверсию такую учинил. Вот сейчас посмеемся, обязательно подшучу над ней, что в ее юном возрасте до склероза еще далеко».

Алёнка вошла в просторный коридор. В нос ударил непривычно-резкий запах чего-то чужеродного, того, чему здесь не место. В квартире соседки всегда пахло вишневым табаком и любимыми Верой Георгиевной духами Climat, но сегодня к уже такому знакомому и родному запаху примешался какой-то посторонний, то ли бензина, то ли солярки, который Алёнка никак не могла вспомнить.

Справа от входной двери располагалась ванная с туалетом. Алёнка постучалась, и, не дождавшись ответа заглянула. Соседки там не было. В конце прихожей находилась кухня, объединенная с гостиной. Там царил присущий хозяйке квартиры идеальный порядок. На большом круглом столе, накрытом кружевной белоснежной скатертью, стояла пустая хрустальная пепельница в форме черепахи на больших толстых лапах.

«Значит, старушка еще не просыпалась, иначе бы в пепельнице уже были окурки», – мимоходом подумала Алёнка. На стене мерно тикали бронзовые часы, цвели орхидеи на подоконнике, всё было, как всегда, вот только не было Веры Георгиевны.

Слева от кухни был еще один небольшой коридор, по стенам которого друг напротив друга располагались двери в остальные комнаты. Самая первая дверь вела в спальню хозяйки, туда-то Алёнка и направилась, поглаживая притихшего подмышкой Тимоху.

– Верочка Георг… – договорить она не успела.

Заглянув в спальню, Алёнка от страха закрыла рот рукой, пытаясь не завизжать, а потом в глазах у нее всё потемнело, закружились белые мушки, и она без чувств сползла по стене, а может быть, и шлепнулась с размаху на пол, этого она уже не помнила.