Читать книгу: «Проклятие Зверя: 3 дочь, 13 невеста», страница 3

Глава 4

Рагнар

На следующий день лапы сами несли к селу. Я гнал от себя мысль, что меня сюда тянуло. Уверял себя: беспокоюсь лишь за вверенную территорию, как и за шкуру жалкой человечки. И ежели недосмотрю, Альфа мне башку снесёт!

Законы волколаков суровы, но просты: быть сильным, слушать Альфу, найти своё место в стае и жить!.. И конечно, оставить после себя сильное потомство. Оно обязано быть! Это необходимо для выживания стаи!

Я хоть и не желал ввязываться в игры брата и стаи, тем более тратить время на человечишку, которая ежели не от холода и голода, так от слабости людского нутра под своими же сгинет, но меня против воли тащило к селению.

Тем паче, другого мелкой не дано. Либо учиться выживать в одиночку, а она слабая для того, либо жить в стае. Но с волками жить, по– волчьи выть! Это знаю не понаслышке.

Я сам выбрал стаю отца, хотя мог податься к волколакам по материнской крови. Особой любви или почтения, кои перепадали брату, к себе не ощущал, но и сильно старшие меня не шпыняли.

Брат, ясное дело, вечно старался показать место помеску, как и его свора, не гнушающаяся загонять одного… Так что да, СТАЯ СУПРОТИВ ОДНОГО! – вот была наиглавнейшая причина, почему я вернулся на ту поляну уже следующим утром.

Не надеялся, даже убеждал себя, что трусливая человечишка носа больше не сунет в лес, но с трусцы сбился, когда ощутил запах Славки, задолго до…

Притормозил за елью раскидистой, что ветвями пышными до земли стелилась, и в зазоры между игольчатыми сучьями пристально смотрел на девочку, сидящую на том же камне.

Постоял немного и всё же вышел к ней.

Завидев меня, мелкая затаилась. Испуганно воздух втянула, чуть было с камня не соскользнув, но в этот раз удержалась.

Зверь остро чувствовал её опасения и вместе с тем… надежду.

– Жить не хочешь? – рыком повторил вчерашний вопрос.

Девчонка сморгнула:

– А ты научишь, как выжить?

Я остолбенел. Где это видано, чтобы Зверь учил человека? И чему его учить? ЗВЕРЬ – ЧЕЛОВЕКА! Это даже смехотворно звучит.

– Ты слаба…

– Я буду делать всё, что скажешь, – торопливо заверила, кивая в такт словам и продолжая меня топить надеждой синих глаз.

– Уйди! – тотчас велел. Хотел отвернуться, да мелкая с камня за собой взяла небольшой тряпичный свёрток:

– А я тебе принёсла кое-что, – развернула впопыхах, пока я всё ещё пребывал в оцепенении.

Запах… его учуял, но не предполагал, что мелкая мне кусок мяса притащит.

– Украла? – свирепо зыркнул.

Славушка покраснела, руки дрогнули.

– Думала ты…

– Мне не нужны от тебя подачки, – рыкнул злобно. – Ежели б я был голоден – поймал дичь, а не потрошил закорма других, – упрекнул мелкую. – Ну или на худой конец тобой закусил, – ощерился зверем.

Славка труханула, опять чуть с камня не ухнула. Успела скатиться за валун по другую сторону, чтобы между нами была преграда, но кусок оставила наверху да на меня испуганно поглядела.

– Ты не можешь меня убить! – промямлила неуверенно, хотя заявление было наглым.

– Ты так думаешь? – деланно злобно усмехнулся я.

– Да, – энергично кивнула, но сомнение мелькнуло и в голосе, и в глазах.

– Проверим? – нагонял страху, дожимая жертву.

– Я… – заблеяла мелкая, – я… хотела подружиться, – блеснули слёзы на худеньком лице.

– А я не желаю дружить! – сделал выпад к Славке.

Мелкая с визгом бросилась прочь. Я для пущей грозности чуть проводил человечишку лапами, а, возвращаясь, остановился подле камня. Покосился на кусок с крупной мосалыгой.

И где только достала?!

Ишь, кормить меня вздумала. Дичь сама, а всё же хищника прикормить решила.

Фыркнул недовольно и к своим помчался…

На следующий день прибежал, чтобы убедиться, что дуры нет на поляне.

Девчонки не было, но на месте кости лежал кусок хлеба. Пах свежей выпечкой. Ещё тёплой…

Да она издевается?!

Оборотни не любители хлеба, но мелкая зараза решила меня подкармливать всем, что могла раздобыть.

И так было несколько дней.

Я прибегал, а на камне лежало угощение.

Я начинал беситься, и потому в следующую ночь караулил человечку, но так поутру заохотился, что отдыхая потом, незаметно для себя вздремнул под елью.

Проснулся от хруста ветки и испуганного хлопанья крыльев улетающих птиц.

Распахнул глаза, поймав на прицел Славку, топтавшуюся возле камня.

Меня не видела. Из-за пазухи новую тряпицу выудила. С досадой вздохнула, убирая то, что вчера клала на камень, оставшееся так так и не тронутым… а я за этим строго следил!

Уже было положила другой свёрток, как я выступил из укрытия:

– Хватит носить эту дрянь! – получилось грозно. Девчонка в ужасе отпрянула от камня, а когда я клацнул зубами для устрашения, дала дёру.

Инстинкт сработал быстрее мозга. Уже несколькими прыжками погодя, я завалил жертву, мечтая вонзить клыки в мягкую плоть. Но вместо укуса, к собственному удивлению, носом вычертил на мелкой дорожку. От виска по лицу, впитывая трепет, по губам, воруя испуганное дыхание, по подбородку, травясь дрожью её испуга, шее… где жилка пульсировала, такая лакомая, аппетитная… На ней и стопорнул.

Лизнул кожу. Мелкая всхлипнула, а я, не ожидая такого от себя, чуть прикусил её, из последних сил сражаясь со Зверем, требующим немедленно поставить метку на человеческой самке, ещё не вступившей в пору зрелости. От её сладости глотку сушило, язык чесался, зубы зудели.

Нельзя!

Она не мне обещана…

– Завтра, – противореча здравомыслию, обронил глухо, мощным прыжком сбегая от Славки и от странных чувств, что она во мне пробуждала.

Перед возвращением в лагерь, пришлось заглянуть в ничейные земли: мудрости набраться и совета спросить. Позже в реке заплыв сделать, дабы запах с себя смыть.

Отец и без того замечать стал мои уходы. Ничего не говорил, но его молчание громко звучало. Не сейчас, так потом придётся ответ держать.

Но лучше поздно, когда будет, что поведать более веского и дельного.

В эту ночь я впервые вышел на большую охоту со стаей. А следом на гон брачный, но не человеческую самку загнал… а волколачку.

Иррэ, дочь нашего врачевателя. Она только вошла в пору и уже отказала нескольким самцам, но меня давно пасла. Знал это, видел, чувствовал. Она мне тоже нравилась, но я не был самым важным волколаком и потому сомневался, нужен ли ей.

А в пылу охоты, когда кровь кипела, Зов Луны был нестерпимо манящим… Зверь взял вверх над рассудком. Я подмял самку под себя, прикусил загривок и овладел Иррэ. Брал её всю ночь, пока Луна была в силе, а самка покорно принимала. Так и остались на полянке, где нас мягко окутывал свет Луны. Наутро уходить не хотелось, но я заставил обессиленное, удовлетворённое тело двигаться.

Я велел Славке явиться…

Лизнул благодарно морду Иррэ и посеменил к другой – человеческой и совсем доходяжной самке. Сомнение ещё бултыхались в душе, но зря: девочка на месте оказалась. Ждала, коленочки к подбородку подтянув и с тоской глядя в никуда.

Завидев меня, Славушка сморгнула задумчивость и встретила лучистой улыбкой:

– Думала уж не придёшь.

Лениво ползающая по жилам кровь вновь закипать начала при виде мелкой. Не ведал, как такое возможно, но девчонка творила со мной нечто, чему не было объяснения, и управы на то не находилось. Я разрывался между желанием приблизиться и облизать её, успокоив, и стремлением рвануть обратно к Иррэ и продолжить спаривание.

Дурость какая-то. Но коль взялся обучать ловкости и скорости – сделаю, покуда хватит моего терпения и её сил. Да и нет лучшего учителя для человека, чем волколак… ежели по совести! Кто ещё лучше поможет свыкнуться с его мощью и победить страх перед его клыками?..

Потому и погнал её. Только хрупка была девчонка. Ещё получаса не прошло, уже хрипела и ноги едва волочила. Хотел было стопорнуть, да она сама рухнула наземь, за корень извилистый зацепившись. С размаху, всем телом, и даже руками не попытавшись себя подстраховать.

В нос тотчас ударил запах свежей крови. Рана небольшая, но Славка взвыла, за коленку хватаясь.

Приблизился, недовольно скалясь. Славка тотчас захлюпала носом, глотая молча слёзы.

– Покажи, – строго велел.

Мелкая нехотя руки от коленки убрала, где тотчас рана кровью заполнилась.

Мда, и плоть у неё слаба, и кости… Не получится из неё воительницы, как из наших, ежели не сделаю то, от чего подохнуть может на месте. Ведь до сего дня ни одна человечка не выжила, принимая кровь Зверя.

Это был риск, но не выжить ей без того ни сейчас, ни потом!

Наша кровь – ключ для снятия проклятия. Это поняли давно, но как им пользоваться, так и не смекнули. Ещё Роден опыты проводил над самками человеческими. Опаивал их кровью нашей, да только не выдерживали слабые существа такой мощи: с ума сходили, плоть свою раздирая от боли. Зверь не приживался в них. А слишком маленькие дозы ничем не помогали, личины не меняли.

Потому и страшился я, задумав это дело.

Альфа сурово накажет, ежели ошибусь. Брат мне войну объявит. Сам себя не прощу…

Ещё пару дней назад, когда в ничейных землях совета спрашивал у одного знающего волколака, которого не то чтобы слушал и уважал, но к которому, оказавшись в передряге, интуитивно обратился. И он велел рискнуть.

Я сомневался несколько секунд:

– Жить хочешь?

– Да, – кивнула, не мешкая, Славка и таким на меня взглядом преданным посмотрела, что смела все преграды и страхи.

– А умереть боишься?

– Да!

– Мне веришь?

– Да… – сглотнула боязливо. Страшилась, но верила. Удивительное существо. А вот я никак не мог понять, с чего это она мне доверяет? Я рядом с ней себе не доверял, а она…

Лизнул размашисто ушибленную коленку, залечивая рану своей слюной, и то, что затянется быстрее, чем на псе, знал наверняка. Только глотку сдавило и кишки скрутило от того, как сладка была её кровь. Того не ожидал, Зверь вновь стал рваться наружу, требуя тотчас пометить свою самку. Чтобы не сорваться, зло рыкнул:

– Открой рот!

Побоялся много крови своей дать. Каплю… для начала, как мне и советовали. Так и дал – на пробу. Не ведал же, как она на это отреагирует. Может и ничего страшного с ней не станется, как с другими, кому такую дозу давали, а может…

Славка хоть и обещала, что будет слушаться безоговорочно, но когда велел проглотить, пришлось рыкнуть, а то вытаращилась, как рыба, и уже была готова выплюнуть… Но только когда пригрозил, что уйду, выполнила требование. Пока тошноту перетерпливала, прокашливалась, за шкварник вздёрнул её на ноги, и вновь погнал по лесу, не позволяя яду взять верх над телом человека.

Гонял много, наплевав, что плохо ей было, рвало и штормило с непривычки. Сам едва не подыхал от ужаса, что падёт девчонка и, обращаясь в Зверя, сама себя убьёт прежде, чем оборот случится. Но ни первого, ни второго не случилось.

Славка боролась и под конец тренировки, хоть и бледная была точно полотно, но живая! И сердце её билось хоть и яростно, но чётко. Только человеческое – как и до сего.

День, второй, третий… Славушка безоговорочно выполняла мои указания. Не скулила, а ежели плакала, то молча, беззвучно, потому что я дал понять, хоть один звук, что мне не по нраву придётся, хоть одно какое-то неудовольствие или каприз – сделаю хвостом! Пусть подыхает под свояками!

Славка упрямо губы поджимала, с готовностью и упорством выполняла, что наказывал. А получая увечья и царапины, не жаловалась, хотя видел, как ей тяжко давались мои задания и сколько боли накопилось в немощном теле.

Но не жалел. Следил, а на грани её отчаяния и полнейшего изнеможения, уходил. И её домой отправлял. Никогда больше не звал на тренировку, но ждал. И мелкая приходила.

– Меня Славушкой зовут, – обронила через несколько дней, прежде чем в сторону дома пойти. Она так вымоталась, что не шла, а ноги еле волочила, дышала тяжело и шумно. – Но все зовут Славкой, – понурила сильней голову, хотя не имя её огорчало, а моё безмолвие.

А я молча следил за тем, как уходит.

Это было необходимо: у меня давно свои тренировки шли. И прощание с мелкой – одна из них.

– Рагнар, – бросил в спину несколькими седмицами позже, когда понял, что хочу услышать из её уст своё имя, а не просто «Волк», «Серый» или «Эй»!

Славка запнулась на ходу, уже почти скрывшись за пушистой елью. Выглянула робко, синющими глазами меня околдовывая:

– Раг… – запнулась и я помог:

– Рагнар, – вторил с рыком, ибо не любил дятлом быть. Одно и то же не желал повторять. – Звать меня так, – секундой позже смилостивился, когда личико Славки озадачилось. – Все зовут меня… Рагнар! – глупо прозвучало, и потому я деланно отвернулся, мол, уходить пора.

***

Месяц, второй, третий… полгода, год… Мы тренировались с редкими перерывами в несколько дней, когда я уже не мог Зверя своего в узде держать. Выплескивал животную суть на охоте, усмирял дикие порывы с Иррэ, а потом возвращался к Славушке, и мы продолжали обучение.

Кровь давал сначала по капле в седмицу, повторяя полный оборот Луны, увеличивал до нескольких капель с каждым новым витком, пока до глотка небольшого не дошли.

Каждый раз моё сердце съёживалось от ужаса, что вот-вот доза окажется фатальной, и я лишусь Славки, но она переживала яд достойно. Тошнило, мутило, слабость в теле… и при этом мелкая терпела изнурительные тренировки. Не упрекала, не молила – была рада, ежели приходил, и тосковала, ежели держался в стороне.

Это ощущал нестерпимым, до вырывающегося из пасти волчьего воя, щемлением в груди.

Но я даже не смел думать о том, чтобы показать слабость!

Просто душил в зародыше любые чувства, кроме обязательства, и с тихим удовольствием отмечал изменения в ней и в себе…

Она старалась быть спокойной и сдержанной, но была непредсказуема в своей чистоте и невинности: каждой встречи была так рада, что со временем стала затягивать в диковатые игры с обниманиями и поцелуями. А ещё у меня за ушками любила чесать, загривок ногтями вздыбливать, просто гладить, нежности и глупости шептать. Не страшилась меня, словно с любимой игрушкой играла.

Я, сам того не замечая, привык к её рукам, хотя всячески избегал сближения: не просил нежности и прикосновений. Я – Зверь. Хищник. Волколак! Негоже мне урчать от оглаживаний аки псу ручному в руках хозяина, но в глубине души… ждал этого тепла. И даже глаза закрывал, отравленный теплотой ощущений.

Меня это и злило, и бесило, и озадачивало.

Первую ошибку сделал в тот день, когда на неё глянул во младенчестве. Повторил, когда согласился её обучать. А теперь по накатанной шло, но по моему плану, хоть и с некоторыми деталями, коих не мог просчитать.

И всё чаще себя уверял: ещё раз, и я проучу мелкую, но вместо порки, показательного наказания, вновь позволял себя в объятия загребать, вернее виснуть на моей шее.

Бывало, как натренируемся вдоволь, завалится Славушка, руки раскинув над головой, уставится в небо, а я точно зачарованный слушаю счастливый грохот её сердца.

Вот тогда и на меня блажь находила. К ней ложился рядом и чувствами её травился, покуда они меня не переполняли настолько, что срывался прочь к своим, где спасение было…

А в лагере отцу Иррэ, Арому, говорил свои наблюдения по поводу самок человеческих и нашей крови. Он ведь знахарь, авось, что надумает и Альфе передаст.

Мы не были дружны с Аромом, особенно после того, как я с его дочерью стал жить. Но волколак мудрый, личное и дела стаи не смешивал. Пусть не благодарил в открытую, не допытывался, откуда мне то или иное известно. И с каждый моим изысканием, его интерес возрастал.

Пока в один прекрасный день на очередном гоне он Альфу не уговорил дать невестам зелья. Дагр не рискнул всеми. Одной – самой крепкой и не третьей по роду. Ещё до начала…

Я сам не ведал о том, что за питье там было, но самка не загнулась в муках боли, не сдирала с себя шкуру, а на гоне была самой выносливой и быстрой. И даже первый натиск Зверя пережила…

Так что да, зелье пришлось по нраву Альфе.

Аром заслужил от него скупое «отлично».

Я не желал перетягивать лавры и даже не ждал благодарности от отца Иррэ, но он обронил, торопясь мимо, когда Имар, – ту самую девицу, – на руках в лагерь принёс, требуя помощи:

– Ты достойный сын отца.

На миг меня охватило чувство, что лучшей похвалы не существовало. Но усмирил бой сердца после первых глупых эмоций. Меня осенило: куда важнее знать, что у стаи появилась первая зацепка на пути к выживанию!

Глава 5

Рагнар

Несколько несколько лет спустя…

Годов пятнадцать Славке грянуло, когда заметил, что девочка уже была не мелкой и трусливой. Молодая самка: крепкая, ловкая, задорная и даже дерзкая. До такой степени привыкла ко мне и моим клыкам, что уж не страшилась игр наших. Вызов бросала и бежала, подол задрав да коленками голыми сверкая. А ещё смеялась… смеялась так заразительно, что глох я от этого, слеп от чистоты её…

Однажды гонясь за сорванцом – Славкой, забылся в пылу охоты. Нагнал жертву да повалил её наземь… Кровушка в башке от долгого бега аж грохотала. Сердце как очумелое колотилось. От дурмана сходя с ума и не в силах оторваться от манящего запаха, жадно носом по ней вёл от шеи… по груди, заметно подросшей, сейчас жадно вздымающейся и упругими бугорками теснящей узкий верх рубахи под сарафаном. Скользил, обнюхивая, вниз, пока в развилку между ног не упёрся… Меня точно молнией прошибло первобытным голодом. Так ослепило…

Славушка

– Прочь пошла! – грозно рыкнул. Я обмерла, хотя и без того застыла на земле, пошевелиться страшась. Уже на раз отличала, когда он правда злился, когда его голос наигранно звучал. А сейчас он был не в себе…

– И седмицу не приходи, – добавил, люто глазами сверкнув, – иначе задеру… – и мощным прыжком в кусты сиганул, протаранил ветки и был таков.

Я ещё несколько секунд лежала, боясь дышать, да в небо пасмурное глядела. Сердечко гулко-гулко стучало, кровь горяча.

С землицы поднялась, воздуха хватанув полной грудью, да бегом до села бросилась, подол удерживая, чтобы не шибко кусты цеплял.

В животе странное чувство было: не то томило, не то тянуло… И уже который день меня оно не покидало.

Домой пробралась крадучись. Покуда никто за мной не следил, хотя теперь приходилось удирать из села окольными путями. Иржич со своими друзьями караулил, и ежели б не быстрота бега, не видать бы мне тренировок с волколаком. А он единственный, кто меня не ненавидел, пусть и не любил шибко, но и не отказывал в помощи.

А вот Иржич, поганец, всё равно находил, как достать. Когда возвращалась из лесу, несколько раз залавливал у щели в частоколе, а пару раз – уже на подходе к хоромине в крыло невест.

Он сын смотрящего, потому вёл себя так, словно законы ему не писаны…

Вот и сейчас поджидал, но я осторожней была, чем раньше, потому только его завидела, тотчас обратно шмыгнула вдоль внутреннего забора, что хоромины невест от общих домов отделяли. А потом рискнула через ограждение полезть близохонько крыла, где комнаты для сна были.

Юбкой зацепилась за острие забора, а, услыхав: «Славка, стой, разговор есть!» – голос Иржича, с испугу поспешила да вниз полетела, с треском ткань порвав.

– Блин, – чертыхнулась в сердцах, уже приземлившись на стороне резервации невест.

Вот теперь прилетит от бабы Ганны. Уж она серчала, когда кто-то из девчонок одёжу портил. Серчала так, что и руку поднять могла. А я у неё была на особом счету. Понимала то, что никто, окромя меня, в лес тайком не бегал, что не занимался помимо основных занятий ещё. А то, что заставлял делать волколак, было куда сложнее тех упражнений, что Вонич и Шпышко, наши наставники, обучающие выживанию, давали. Потому моя одёжа всегда выделялась и загрязнённостью, и порванностью.

Ниток заштопать одёжу по-тихому и быстро не было. Хотя этому я сама научилась, подглядывая за Ганной, когда она очередной мой наряд чинила, грозя в следующий раз, коль я такая рукожопая, оставить в том, что есть.

И ежели иглу я у неё стащила, то нитки быстро заканчивались.

Покуда обдумывала, как теперь быть, схоронилась на сеновале. Живот сильно прихватило. Страшно стало, куда податься – не ведала, ведь за столько лет попривыкла, что никого мои болячки и жалобы не волнуют. Забилась вглубь и корчилась от боли, кусая губы… Долго мучилась, а потом забылась сном и даже на ужин не пошла… Когда очнулась, к своему ужасу кровь увидала на сарафане, на рубахе и исподнем.

– Убьёт! – поняла сразу и бросилась в комнату. И плевать, что девчонки увидят, всё равно. Мне бы быстро сменить вещи, а эти застирать. Да только не успела из комнатки выскочить с тряпьём.

– Кровить начала? – сухо кивнула надсмотрщица, заловив подле двери, когда я уже за порогом одной ногой была. – Стало быть, скоро, – и без того морщинистое лицо скривила. – И хватит в лес бегать! Тепереча особливо, – глаза в глаза. Впервые дала понять, что в курсе, где бываю. – И себя угробишь, и нас под клык… Не красней, – опять поморщилась. – Пошли, покажу, что делать надобно, – смилостивилась. И покуда я с гурьбой девиц, кто сегодня стиркой занимался, свои одёжи полоскала, по другую сторону реки, глубоко из леса вой раздавался голодный, протяжный. Он душу студил и сердце.

– Поживей давай, – буркнула Ганна, метнув пугливый взгляд на другой берег, откуда вой, леденящий душу, летел, и кивнула на дом: – Давай же, живей! – сама заторопилась укрыться за стенами резервации.

Девки хоть и страшились воя волколака, но тряпки достирывали, полоскали и между собой шушукались, нет-нет, да и смехом заходясь. Я чуть в сторонке смывала остатки грязи и крови с платья, когда за спиной голос Иржича раздался:

– Славк, а Славк, ты чё такая смурная стала? – его наглый тон, мне точно лезвием по горлу. Но пытаться удрать, будучи прижатой…

Рагнар учил: не можешь удрать – дерись! И плевать, ежели проиграешь, но сопротивляйся, покуда есть силы. Правда толком не показывал, как это делать, уверяя, что меня пока могут спасти только быстрые ноги, а руки… в эти руки только с возрастом сила придёт, и тогда… когда-нибудь я дам отпор. Так и говаривал.

Спорить с ним было бессмысленно, да и лучше он ведал, что делать, потому его уроки не проходили даром. Быстроте и юркости научилась за это время. Чувствовала, что выносливей других невест: видала на тренировках. Но по наставлению Рагнара не выказывала своих способностей, чтобы вопросов лишних не было и раньше срока на загон не поставили.

С деланным спокойствием отжала рубаху, повернулась к парню. Даже подивилась: странно, он был один, а обычно со своей сворой подхалимов хаживал. Видать, Ганна прислала вместо себя за нами следить.

– Это, как его, – замялся Иржич, чем и меня смутил, – разговор у меня к тебе.

– Я сейчас не могу, – в груди смятение. Метнула затравленный взгляд на девчонок, уже собирающихся домой. На нас косились, шушукались пуще. Илада, самая красивая из невест, на Иржича с недоумением посмотрела, а потом меня таким лютым презрением окатила, льдом голубых глаз ошпарила, что сердце едва не застудила.

– Мне домой надобно ворочаться, – попыталась мимо вильнуть, да парень вновь дорогу собой преградил.

– Я не шучу, Слав, – и лицом был серьёзен. Глаза как-то непривычно отводил. Это ещё шибче пугало.

– Так и я вроде не улыбаюсь, – пробурчала, сделав очередную попытку избежать разговора и такой близости. Ступила в другую сторону, но Иржич вновь качнулся, перекрывая ход:

– Люба ты мне! – бабахнул оглушающей новостью. – Сам не свой уже который месяц. А ты… – тяжко выдохнул, точно от переизбытка чувств задыхался. – Выйди вечером, поговорим наедине.

– Ну уж нет, – категорично мотнула головой.

Едва не упала, так меня шарахнуло назад, а там берег скользкий. Да парень не дал упасть: ловко за плечи поймал, глазами светлыми молил не отталкивать, и моё сердечко растревоженное о том же просило.

– Обещаю не приставать, только поговорить, – очень тихо твердил парень.

Я рот было открыла, да вой жуткий так близко прозвучал, что теперь отпрянула от воды да впечаталась в Иржича. Девки с визгом бросились к селению, а я подняла глаза на Иржича, он тотчас меня приобнял, с надеждой улыбнувшись.

– Не боись, я тебя не дам в обиду.

– А я не волколака боюсь, – чуть лукавила.

– Меня? – нахмурился Иржич. – Не надо. Не вру я…

– Пусти! – торопливо высвободилась из плена его рук, обогнула резво и бросилась прочь.

В комнатке, где нас четверо жило, ровно по скамье вдоль стен было, на своё место села.

Так и не выходила больше, покуда не приспичило. И то, вдоль стеночки, в темени хоромин скрываясь – туда-обратно. И спать легла. А ночью вой Зверя пронизывал до кишок и кровь холодил от страха первобытного и томления. Вроде забывала дышать от ужаса, и в то же время тело рвалось на глас оборотня. А то, что волколак то был, нутром чуяла. Как себя его чуяла.

Рагнар! И тосковал он жутко. Жажда его раздирала небывалая.

Соседки пищали от страха:

– С чего бы он тут ошивался?

– Видать одичалый бродит! – шушукались в темноте.

– Пусть наши его прогонят!..

– А то попадётся ему кто под клык, считай смерть…

***

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.

Встала и пошла!!!

Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.

На четвёртый день чистой проснулась, но в лес не торопилась: велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполняла.

И только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно – уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже: душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала на полянку, как только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.

Ахнула испуганно, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:

– Неужто так страшен, что решила сбежать?

Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро-быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза… удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала – Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь…

– Рагнар? – состорожничала.

Уголок его рта вверх пополз, прищур насмешливый по мне скользнул… И до того маетно стало, волнительно, что прочь бросилась. Не от страха, а от смущения и чувств непонятных, что душу растревожили.

– И куда это ты? – крикнул в спину мужчина, а я бежала, сломя голову.

От него! От себя… От буйства сердечного.

Ворвалась на ристалище, где парни учились мечами и топорами управляться, да чуть на Иржича не налетела. За косу меня поймал, по обычаю не думая, как больно мне. Дёрнул к себе, покуда воевода другими дружинными занят был, к себе спиной меня припечатал, перехватил рукой за горло, а другой меч деревянный поперёк живота приложил:

– Откуда бежишь? – шикнул насмешливо, жадно дыша.

– Пусти! – взбрыкнула я, но парень силён был, и чем старше становился, тем больше на меня свою силу и обрушивал. Руку ещё не подымал, но щипнуть, дёрнуть, встряхнуть, толкнуть, за косы потаскать…

И всё ему с рук сходило. Но теперь страшило больше не то, что он мог мне больно сделать, а то, что в чувствах признался. С того дня на речке ещё пару раз меня зажимал, шептал о любви и даже пригрозил, что выкрадет, увезёт прочь с этих земель. Найдёт уголок, где нас никто не достанет, тогда и любовь и семья у нас будут полные.

Дура аль нет, а сердце иной раз заходилось от счастья, что кто-то желал мне другой участи, нежели смерти под Зверем.

Да, этот кто-то – Иржич!

Да, веры ему нет, но ведь сердце ж оно… само по себе. Да и то, как обнимал, дышал, как шептал… Моя стена отчуждения потихоньку скрипела и трещала. Раньше он хуже себя вёл, а с недавних пор изменился шибко. И даже своих прихвостней стал одёргивать и шпынять, ежели на меня кто слово плохое говорил аль взор не тот кидал.

Но я себя стопорила: у него таких, как я, с десяток в любом ближайшем селе. О том мужики давно шутковали, и каждый раз после объезда территорий, куда с ними часто Иржич отправлялся, новые байки о похождениях его по селу пускали.

Так оно было аль нет, но обижать меня, как раньше, перестал. Сейчас ежели и делал больно, то от того, что меня заловить и остановить хотел, чтоб поговорить. Я-то ведь в руки не давалась и бегала быстро.

– Пусти! – локтем врезала по крепкому стану. Парень шумно выдохнул, но хват ослабил. Извернулась да зубы ему в руку вонзила. И пока бранился на все лады, коленкой ему про меж ног врезала.

Вот теперь он взвыл. И меч выронил, и меня выпустил.

Бросилась в дом, схоронилась в тёмном углу, как загнанный зверёк, и до самого вечера мысли не могла в порядок привести. Они метались от мужчины черноглазого, такого незнакомого, до Иржича злющего. А то, что свояк не простит за то, что при всех его опозорила, понимала. Теперича особливо быть осторожной надобно.

А что ж теперь с Рагнаром делать?

Волколак-Зверь – одно, а при хлопце могучем да красивом бегать и ногами сверкать – другое… И ни пообниматься уже с ним, ни чмокнуть в нос, ни потрепать ему шкуру больше не смогу…