Читать книгу: «Хроники Финского спецпереселенца», страница 14

Еврей (Jude)

Среди нас на перестановке транспортеров работал Володя Филатов. По документам он числился немцем, но не выговаривал букву Р. Немцы ребята говорили это не наш, он Jude. Он каждый день ходил по столовой и собирал объедки по столам, что люди сливали со своих супов. Водичкой набьёт себе живот полный, так что во время работы, как только нагнется вниз головой, так вода через рот сама выливается назад. Пользы с его работы не было никакой, он только мешал остальным. Каждый старался поиграть с ним, шепнуть или чего-нибудь. Штаны у него всегда были порваны между ног, кошелёк всё время болтался на виду. Для потехи кто-нибудь схватит грязными рукавицами за них и сильно сожмет, он орёт дурным голосом – опять вся бригада не работает, разрядка для всех. Когда немцы на него говорят (du biff dymmer okc) дурной бык? И чего только не делали над ним. Однажды он шёл на работу по штольной №4 и на ходу спал, вдруг как врежется лбом об стойку, и сам не заметил, как в сонном виде повернулся на 180 градусов и в дальнейшем пошагал по направлению домой. Один из ребят наших идет ему навстречу и спрашивает: «Ты куда, Володя, идёшь?» – «На работу» – «Ты ведь идёшь на-гора» – «Пошёл ты …» Он никому не верил, потому что все над ним насмехались.

В последствии он до того слаб, что был уже близко в кандидаты на тот свет. Работать уже не мог, тогда его определили караулить запасной рулон прорезиновой транспортерной ленты. Всё, теперь ленту не возьмёшь, – переживали ребята. Володю трудно уговорить на такое дело, он человек нелюдимый. Некоторые говорили – сам виноваты, довели его сами до того, что он нас всех ненавидит. Обувь всем надо было, как теперь быть? Решили разведать это дело. Он как спиной облокотился к этому рулону, так и уснул. Потушили ребята аккумуляторы, и с другой стороны рулона подошли, отрезали по куску, а Володя как спал, так и не шевельнулся. Пришёл в шахту Иван Ефимович, разбудил его: «Почему спишь?» – «Я не спал, задумался и зажмурил глаза» – «Допустим, что это так. Тогда ответь мне вот на такой вопрос, почему отрезал ленту?» – «Я не трогал», – сказал Володя, заикаясь и, не выговаривая букву Р, – «Я тебе покажу не трогал, будешь долго помнить меня». Теперь каждый день на наряде на него кричали, он уже совсем сделался заикой. Тебе дали работу по силе возможности, а ты и на этой работе не хочешь работать. Теперь появилась свежая тема для юмора над Володей. Скалить зубы над ним, как он несёт своё дежурство по охране доверенного ему объекта. Те ребята, которые сами отрезали по куску ленты с этого рулона, больше всех смеялись над ним, подливая керосина в огонь. Что Вы хотите, Иван Ефимович, он же Jude, они не привыкли работать. Раз Иисуса Христа предали, а Вас тем более. Доверили козлу капусту караулить. Этого было достаточно, чтобы вывести начальника из равновесия, глаза Ивана Ефимовича залились кровью, его трясло, как будто он сидел на электрическом стуле. Наконец он немного стал соображать, что от него хотят. После минутной паузы он вымолвил: «Я научу тебя, жидовская морда, как на белом свете живут». Тут хоть в петлю залезь от такой жизни. Однако, ему теперь было всё безразлично, это очевидно и спасло его. У него в голове теперь извилины были все выпрямлены. Думать он не имел права, за него это делали другие. У него отняли самостоятельность, за него думал на работе начальник, а в зоне проявили особую заботу, даже сон охраняли. «Отдам под трибунал, будут судить как врага народа. Ишь, что он надумал – сорвать выполнение Госплана и тем самым помочь врачу. Уголь в настоящий момент нужен стране как воздух, а он транспортерные ленты режет. Донбасс под немцами, Кузбасс должен удвоить добычу, а ты чем занимаешься?» Теперь все ребята, которые подтрунивали Володю, притихли, все подняли, что шутки глупые получились. Здесь ничего хитрого не составляло, только оформи материалы и отдай соответствующим товарищам из КГБ, они сразу дадут делу ход. Многим стало жалко Володю, стали они говорить: «Иван Ефимович, может быть он не виноват, человек ослаб, надо простить ему на этот раз». Иван Ефимович словно проснулся после глубокого сна. Его ещё била нервная лихорадка, и после этого он ни единого слова не сказал до конца наряда. И вряд ли он был бы в состоянии здраво анализировать до мелочей весь объем работ, которой предстояло выполнить, этим занимался механик участка. Каждому в отдельности, конкретно и понятно, в сжатой форме давал наряд. Как говорится, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. В спокойной обстановке, как у порядочных людей, где человеческой личность не унижалась. Забегая вперёд, хочу сказать, что все, подобные Володе, ушли на тот свет. Кто подбирал объедки по столовой и рылся на помойках, а он остался жив. Спустя много лет я его встретил на демонстрации 1 Мая.

Перемены, которые давно должны были произойти, всё же осуществились. Вооруженную воинскую часть внутренних войск сняли с охраны зоны, теперь охранниками стали свои люди, дисциплина стала слабее, на сторожевых вышках охраны совсем не стало, контроль за выходом на работу и выезд контролировались в проходной будке зоны, где висели наши рабочие номера. За разные провинности по-прежнему наказывали, карцер всё время был переполнен. Вместе с вооруженной охраной сменили начальника зоны, эту должность теперь занимал Мюллер. Откуда он появился, достоверно сказать не могу, но он имел своё личное оружие – пистолет. Многие утверждали, что он ранее служил в органах КГБ.

Теперь, в осеннее время, часто делали ночные вылазки за пределы зоны. В одном месте забор вокруг зоны плохо освещали прожекторами, в этом месте сделали подкоп под оградой и вылазили за пределы зоны, а дыру снова заделывали. Одна сторона ограды находилась не более 5м он железнодорожного полотна, по которому день и ночь ходили люди местные. Стоило выйти на железную дорогу, можешь свободно идти, тебя никто не остановит ночное время. За пределы зоны заставлял нас лазить нас голод. Кругом отменная картошка росла по горам, а мы были голодные, поэтому приходилось совершать эти ночные налеты на подсобное хозяйство. Удачно совершил вылазку – полмесяца сыт. Однажды мы вчетвером уже заканчивали свой рейд, несли на себе мешки с картошкой, осталось до ограды не более 200м. Вдруг в ночной тишине отчётливо стали слышны шаги, человек шёл быстрой походкой вслед за нами. Что делать? Мы остановились, поравнявшись с нами, мы его узнали – это был наш новый начальник зоны Мюллер. «Все, братцы, попались!» Он пристально смотрел на нас и вымолвил: «Ну что, хорошо, хотя и здесь!», это он имел в виду про наши мешки с картошкой. Пройдя мимо нас, он зашёл в проходную будку к охраннику. Ну, влипли, – подумали мы. Отправились напрямую через проходную со своими мешками. Прежний план наш, как затащить мешки внутрь ограды лопнул, как мыльный пузырь. Чем быстрее всё кончится, тем лучше. Двум смертям не бывать. Очевидно дает указания охраннику, чтобы прямо в карцер посадил нас. Мы особенно не волновались, сама жизнь нас такими сделала за все эти годы. Мы потеряли веру самое святое, в которое верили с детских лет. Мы слышали одно, а на деле видели другое, эта болезнь называется ухо-глаз, этим болело наше общество. Прошли через проходную и ждали команды – Остановись! Её не последовало! Нас пропустили через проходную, охранник даже ни единого слова не вымолвил. Вот так чудеса! Как мало простому человеку надо. Обидеть, ранить обидой очень просто, быть человеком – трудно. Мы еще не знали – что из себя представляет наш новый хозяин. Сегодня он по отношению к нам поступил гуманно. Была ли это жалость или человечность? – одним словом молодец, не ожидали этого мы. На крыльях прилетели по своим комнатам, вставай, начинаем картошку варить, поднялась братва. «Что с вами?» – спросили они. Когда мы рассказали, что произошло несколько минут тому назад, многие не поверили, нам самим казалось, что это был сон. Нас уже не сопровождала охрана до работы и после работы лишь проходная вела учет – во сколько ушел из зоны и когда вернулся. Теперь каждый человек, который не имел нарушений по работе и по режиму в зоне, имел право ходатайствовать перед начальником зоны, через начальника колонны, себе увольнительную на выходной день. Часы, указанные в увольнительной, мы могли использовать по своему усмотрению. Если у тебя имелись деньги незначительные, то имел право сходить на базар и на барахолке с рук купить какую-нибудь необходимую вещь. Заодно протолкаться там, хоть на белый свет посмотреть, узнать, чем люди живут, какими заботами они заняты. Однажды в воскресенье многие из ребят собрались идти на базар. В нашей комнате постоянным писарем по разным мелочам был я. Седьмой класс я окончил в ту пору, когда все школы были переведены на республиканский язык, то есть русский, а большинство из ребят учили в школах на родном язык. Чуть управились утром, ребята стали поторопить меня – начинай писать увольнительные. Один за другим подходили ребята, скоро все свободные от работы держали в руках этот единственный документ, который мог подтвердить твою личность, в случае каких-нибудь неприятностей. Заодно и себе написал и оформил. Сперва должен был подписать начальника колонны, а затем утверждает начальник зоны и заверить. Осталось только идти через проходную и отметиться. Тут один из наших ребят подходит и говорит – пиши и мне, а другой из парней рассказывает: «При оформлении увольнительной, начальник колонны Кривельков шутя сказал – все на базар просятся, никто не пишет, что увольняюсь по бабам». Я решил этой шуткой воспользоваться и пишу этому парню: Увольняюсь по бабам и указал время от 16:00 до 6:00 утра. Кривельков эту бумажку подписал не глядя, и тот отправился к Мюллеру. «Кто это тебе написал?» – спросил он. Тот назвал мою фамилию, сразу последовала команда по телефону – на проходной задержать такого-то и посадить в карцер. Я как раз в этот момент предъявил свою увольнительную охраннику, который делал запись в специальный журнал. Мою увольнительную сразу отобрали, а меня посадили в карцер. С наружной стороны забрякали железные запоры, на которые повесили увесистый замок. Пропал выходной, так тебе и надо, доигрался со своими глупыми шутками. Была летняя жара, в карцере особенно было душно, я лёг спать на голом полу. Лежу и думаю: ребята все ходят по базару, наслаждаются свободой по-человечески, а ты изволь, отдыхай на этой перине, другой раз будешь поумнее. Я пролежал около часа и стал засыпать, ведь сон самый лучший лекарь. Только заснул, как клопы напали на меня, всё тело жгло огнём, решили выгнать меня со своих владений. Учуяли запах человека, решили отведать свежего клиента. Так как за прошедшие сутки здесь ни единой души под арестом не было, они ведь тоже живые существа, на святом духе не проживут. Я снял рубашку, и во всю воюю с клопами, в этот момент открывают замок и забрякали засовы, двери открываются и на пороге карцера стоит сам Мюллер, охранник и начальник колонны. Увидев меня полуголого, удивились. «Ты чем тут занимаешься? Почему разделся?» – «Гражданин начальник, клопы живьем заели меня, нету никакого спасения от них, вот я и вытряхивал их с рубашки» – «Говоришь, что удобства для тебя создали здесь неважные? Допустим, что это так. Но за какие проделки ты сюда попал? Это ты понял или нет? Наверное, нас обвиняешь?» – «Нет, никакого я не обвиняю, только самого себя, что совершил такую глупую шутку». Мюллер был в хорошем настроении, это сразу заметно было. «Допустим я не заметил бы, а механически подписал бы эту бумажку, тогда что? Если бы у него стали бы проверять документы на базе, какое глупое положение мы попали бы. Теперь понял свою вину?» – «Понял», – промолвил я, – «Ещё будешь таким вещами заниматься?» – «Нет, никогда» – «Тогда выходи отсюда и забери в проходной свою увольнительную, и запомни раз и навсегда» – «Благодарю вас», – сказал я, и не чувствуя ног под собой, прошел через проходную, а через 15 минут уже был на базаре. Встретил своих ребят, с которые с большим удивлением смотрели на меня. «Ты или не ты? Как очутился здесь? Ведь тебя посадили в карцер?» – «Надо уметь!» – шутя сказал я. Чего там только не продавали на барахолке в руках. Были некоторые вещи подходящие, но много было барахла, которое давно надо было в утиль сырье сдать. Цены были очень высокие: стакан махорки стоил 50руб., картошка 300руб за ведро и т.д. Протолкались там, купили курева и семечек и вернулись в указанные часы в свой родной клоповник.

Наконец пришла долгожданная радость для всего народа – кончилась война! Все облегчённо вздохнули. Кто плакал, ожидая радостных встреч со своими близкими, а кто наоборот плакал от горя, что больше никогда не придётся встретиться с любимым человеком. Ведь этот гигантский механизм войны по своим масштабам пожирал ежедневно миллионы рублей, которые теперь будут использованы в мирных целях. Освободятся миллионы рабочих рук, которым пришлось взять в руки оружие и превратиться в профессиональных убийц, чтобы отстоять независимость и свободу Родины.

Последнее время появились слухи, что скоро нас выпустят из зоны. Этого мы ждали долгие годы, находясь за колючей проволокой. Опасения вождя о создании «пятой колонны» ради чего мы оказались здесь миновали. Победителей не судят, они всегда правы. Не прошло и двух месяцев после войны, нас выпустили на свободу. Распределили по общежитиям №2, № 25 и №28, недалеко от шахты. Эта свобода, доставшаяся нам огромной ценой, была мнимой свободой. Теперь мы имели право передвигаться внутри города, а за его пределами нет, так как у нас никаких документов и их не собирались в скором будущем нам выдавать. Нас поставили на учёт в спец комендатуру, владения которой находились на Заречной улице по соседству с нами. На каждого человека была заведена специальная карточка, и мы обязаны были в месяц один раз отчитаться в комендатуре, чтобы комендант знал, что ты не покинул самовольно пределы города, а покорно продолжал жить там, куда тебе определили. Нас возможно ещё бы не выпустили из зоны, но в срочном порядке нужно было освободить лагерь для военнопленных. Это были кавказские нации, которые попали англичанам, когда освобождали Германию. Все они были одеты в английскую военную форму зелёного цвета из чистого тонкого сукна: френч, брюки, шинели, на ногах ботинки с подковами. Одеты они были с иголочками, всё на них было особенно добротно! Про то, как родина встречала своих сыновей, которые попали в плен или сражались в отрядах сопротивления в разных странах Европы – во Франции, в Италии, в Бельгии и т.д. Поэт Евтушенков в своих стихах выражает такую мысль: «Мы приближались к родным берегам, нас встретили в Баку с собаками, только собаки теперь были на родных поводках.

Теперь местные жители окружили зону, их труда как туда кинула как магнитом. Пока мы были в зоне, они даже близко не подходили, так как у нас кроме блох и клопов ничего не было. А эти парни приехали с запада, многие имели по несколько ручных или карманных часов. Многим местным жителям удалось за кусок черствого хлеба, обменять какую-нибудь добротную вещи или часы. Голодный всё отдаст, лишь бы наполнить себе желудок в данный момент. Стоило одной из местных произвести удачную обмен, операцию, как это мгновенно распространилась по всей Заречной улице. «Кума Вера вчера за котелок варёной картошки обменяла новый пуловер. Ай, да кума, сегодня надо и нам попытать счастья», – сказала Саморокова Нюра.

Нас определили в общежитие №25, в том числе и нашего дядю Петю. В зоне он был незаменимая личность, без него ни единого дня не могла обходиться администрация. Хотя основная его должность была дежурный по бараку, а за этими словами столько неотложных дел приходилось ему решать. Умер человек, он должен был себе помощников набрать, отвезти его на кладбище и похоронить. Заболел кто-нибудь, идти на конный двор, пригнать коня и отвезти человека в больницу. Делать подъём ребятам, чтобы не проспали на работу. Объявлять, когда строиться на обед или на ужин и т.д. Теперь все эти заботы от него отпали, он словно заведенная пружина, находился в напряженном положении – вдруг всё остановилось. Многие, после такой резкой перемены обстоятельств, покидают грешный мир. Сердце выбивается от нормального ритма работы. Подобно этому случилось и с нашим любимцем дядей Петей. Сколько раз в трудную минуту он нам давал заряд бодрости и оптимизма, жил для других, а сам износился преждевременно. Он стал неразговорчивым, замкнулся в одиночестве, часами сидел где-нибудь, понурив голову. Словно грудной ребёнок, которого отнимают от материнской груди, переживал он своё положение. В зоне он считал себя административным лицом, хотя небольшого ранга, теперь он стал никому ненужным человеком. День за днем он стал себя чувствовать хуже, пришлось обратиться к врачам. Пролежав в больнице продолжительное время, получил инвалидность и отпустили домой. Причем, никому в эти годы из здоровых ребят расчёт не давали. Исключением были только для те, от кого уже не было никакого навара. Провожали дядю Петю все, пожелали ему доброго пути, и скорее доехать до Питера. Набили телеграмму его родственникам, что Петр Афанасьевич поехал домой такого числа и месяца. Прошло месяца полтора и, на удивление всем, пришло письмо от его родственников, что он до сих пор не появился в родных краях. Затем, спустя много месяцев, пришло несколько писем, что дядя Петя пропал без вести где-то дорогой.

От первого привоза ребят, остались считанные единицы, которые попали сюда в сорок втором году – кто сбежал навстречу своей судьбе, кто ушёл на тот свет по болезни или был смертельно травмирован в шахте. Польские евреи и казахи тоже испарились незаметно. Ко дню победы их здесь остались единицы. Но были люди в высшем эшелоне страны, которые проявляли большую заботу, чтобы Кузбасс не ощущал недостатка в людских кадрах. Сюда везли людей виновных и безвинных, целые нации переселили на необжитые края. Несметные богатства этого края положительно служили для поднятия экономики страны, этому способствовал война, так как партия за партией поступали всё эшелоны людей. Вслед за кавказскими нациями, привезли Курских и Калининских девчат, они некоторое время проживали на оккупированной территории. И в чём их вина, не нам судить. Слухи были – якобы они имели амуры с оккупантами, но в достоверности их не могу ручаться. Их поместили в общежитие №142. Песня не умолкала внутри этих стен ни днем, ни ночью. Их прозвали здесь Курские соловьи. Петь они были великие мастерицы, не унывали и в Сибири – молодость брала верх. Работали в шахте машинистами шахтных машин, взрывниками и т.д. Некоторые работали на поверхности, на углеобогатительной фабрике. Против общежития №142, по другую сторону улицы Ленина, было три общежития подряд, где проживали ребята и девчата. Притом все попали сюда в годы войны по разным причинам. Вот здесь, возле общежития №115, стала молодежь собираться и до поздней ночи играли на гармони, танцы были до упада. Некоторые из них Курских соловьев были настолько красивые, хоть портрет от них пиши. Говорят: «Красивая и симпатичная женщина равносильно хорошей затрепанной книге»

Утром до того охота было спать, что еле-еле вставали. Не зря говорят: «Вечером хоть век живи, а утром – хоть расчёт бери» Каждый вечер делали запись в журнал у дежурного по общежитию – во сколько будить. Этому бедному дежурному приходилось мучиться с нами, чуть не за ноги стаскивать с койки. Только разбудит и уйдёт, мы на другой бок повернемся и опять спим. Когда идешь на работу, то думаешь – сегодня никуда не пойду, лишь бы отработать смену. Как только приходит вечер и заиграет гармонь, никакая сила не удержит дома, так всё время и продолжалось. Передышки были лишь тогда, когда работали во вторую смену.

Теперь кавказские нации ходили под охраной на работу и с работы, это были преимущественно Азербайджане. Местные, которые проживали по соседству с зоной и теперь его называли лагерь военнопленных, выходили на улицу и смотрели на них. Для них это была свежая тема для разговоров. Многих они уже знали на лицо, так как ежедневно старались что-нибудь у них выменять подходящее за продукты питания. Внутри лагеря была создана специальная комиссия, которая досконально разбиралась с каждым в отдельности. Нужно было выяснить – кто как оказался в плену у немцев, и чем там занимались. Эта комиссия, словно веялка, рассортировывала людей по степени виновности. После выводов комиссия, за кем нашли какие-нибудь грехи, увезли из лагеря и определили сроки наказания. Простые смертные, за которыми особой вины не оказалось, остались на прежнем месте. Им всем дали одинаковую меру наказания – 6 лет ссылки в Сибирь. Но из лагеря пока не выпускали. Поэт Е.Евтушенко своих стихах пишет: Братья по оружию итальянцы интересовались, как сложилась судьба у русского Ивана после возвращения на Родину, вместе с которыми они сражались в отрядах сопротивления против немцев. Как живёшь, Иван? Иван живет хорошо, -отвечали им, – жила бы Россия.

Теперь им приходилось осваивать новые профессии – как добывать чёрное золото, хлеб для промышленности. Они хоть находились в плену и видели западные страны, возможно это не их вина, что они оказались там, всё-таки они знали свой срок наказания и, после отбытия его, могли вернуться в родные края. А мы нигде не были, в никаких заговорах против «Отца всех народов» нашей страны не участвовали, так как были ещё желторотыми юнцами, безусыми деревенскими мальчишками. Нам Батя отвалил на всю катушку от 26 ноября 1948 года по указу Президиума Верховного Совета ССР сказано: немцы, калмыки, ингуши, чеченцы, латыши и другие переселенцы представленные районы навечно. И что выезд из места поселения без особого разрешения органов МВД, карается каторжными работами до 20 лет. Как же так? Когда везде и всюду нам говорили, что у нас самая гуманная Конституция в мире, а на деле получается наоборот. При жизни его никто толком не знал – кому какую часть участь он приготовил. Все эти «указы» лежали в сейфах у чиновников и были засекречены от постороннего глаза. Люди, попавшие сюда, должны были сами решить свою судьбу, как жить дальше. Прикидывали так и эдак, и скоро стали подбирать себе спутников жизни, вечно по общежитиям не будешь валяться.

Курских девчат брали в замуж нарасхват, на них женились местные ребята из спецпереселенцев тридцатых годов и приезжие разной национальности. Создавались новые семьи, которые осели здесь навечно и продолжали отмечаться у спецкоменданта.

Многих ребят комендант использовал для своих собственных благ. Однажды бедного коменданта замучили мухи, была летняя жара, он не знал, как от них избавиться. Мы пришли отмечаться к нему, а он: «Ну кто из вас поможет мне, чтобы этих паразитов здесь не было?» – «Я помогу Вам, товарищ комендант», – сказал один из парней по фамилии Реклин. Нас комендант отметил, а ему велел остаться. Через пару дней мы его встретили, интересно было узнать, чем у него кончилась с этими мухами? «Ну как, всех уничтожил или ещё остались?» – спрашивали мы, – «Не дай Господь и врагу, что со мной случилось!» – «Что такое?» – спросили мы. Он начал излагать ход событий: «Занавесил все окна тёмными одеялами, открыл дверь, откуда поступал дневной свет, взял в руки половик и стал размахивать им по всему кабинету. Лазил на стол, на стулья, прыгал всюду, старался как мог, как для родного брата и нечаянно опрокинул трехлитровую бутылку со спиртом, которая стояла рядом с сейфом. Бутыль разбился и спирт пропал. Я думал он меня живого не выпустит, так орал, что я еле оттуда вышел. Вот такие дела, теперь боюсь следующий раз показаться даже в комендатуре. Надо узнать, когда его заместитель будет дежурить, тогда лишь идти».

Нам было интересно слушать эту историю с мухами, а ему они запомнились на всю жизнь. Когда немного страсти прошли, мы частенько смеялись над ним, спрашивали: «Больше не приглашал тебя комендант мух гонять?» – «Нет». Они ему слишком дорого обошлись. Комендантом был Техов Николай Иванович, фронтовик, офицер. После войны он был в большом почете, так как имел правительственные награды. Еще довольно молод, энергичен. Приехал сюда, выполняя функции конвоя, сопровождал военнопленных. Так остался в Сибири, женился, здесь ему предложили должность спецкоменданта, на что он дал согласие. Через некоторое время семья прибавилась и оклад коменданта его не стал устраивать, перешёл работать на шахту. Оформили его на подготовительный участок проходчиком. Был очень активный товарищ, на каждом собрании использовал трибуну, произносил пламенные патриотические речи, призывал всех работать и как можно лучше, чтобы любимая Родина получала больше угля, так как нужно восстанавливать разрушенные войной народное хозяйство и улучшать благосостояние народа. Он был замечен и вскоре избран парторгом на участке. Теперь его речи еще звонче стали. Говорил: Мы призваны, чтобы помочь всеми силами и знаниями администрации, для выполнения поставленных задач. Администрация шахты следила за ним и пришла к выводу, что у него талант руководителя, надо подобрать ему соответствующую должность, простую черновую работу может выполнять каждый. Вскоре должность для Николая Ивановича была подобрана, освободилось место коменданта административно-бытового комбината шахты, бывший комендант взял расчёт по состоянию здоровья. Теперь у него в руках была были все строительные материалы: круглый лес, тес, плахи, краски, алиф, лак, гвозди, стекло, линолеум, облицовочная плитка и т.д. Дом он купил себе недалеко от шахты, через некоторое время он стал неузнаваем. Всё там блестело, внутри и снаружи, шахта не обеднеет, если я кое-что привёз себе домой. Так рассуждал Николай Иванович. За директора шахты по хозяйственным вопросам был Фриц Андрей Филиппович. К нему поступали сигналы, что новый комендант нечистый на руку. Мелкие махинации он пропускал мимо ушей. Однажды ему стало известно, что Николай Иванович увез себе домой 50 листов шифера большого размера 1.7м. Этого он не смог стерпеть, вызвал коменданта и сказал: «Или ты немедленно возьмёшь расчёт и уедешь, или я подам дело на тебя в прокуратуру». Он выбрал первый вариант, рассчитался, продал дом и уехал на родину жены за Байкал.

Среди вековых сосен и лиственниц Восточно-Сибирской тайги был лагерь для заключённых. Это были отпетые люди, которые во время войны помогали немцам, их руки были замараны в крови и, теперь они искупали свою вину трудом, сроки у всех были солидные. Вот в этот лагерь и устроился Николай Иванович работать комендантом. Проработал всего несколько дней, как один из заключенных опознал его. Пришёл к начальнику лагеря и говорит: Кто этот новенький? Ему начальник лагеря объясняет, это наш новый комендант лагеря Техов Николай Иванович, а почему вас это интересует? Потому, что я его отлично знаю, он не Техов Николай Иванович и назвал его настоящее имя, отчество и фамилию. Это наш бывший обер-лейтенант полевой жандармерии, мы под его командой расстреливали мирных жителей и пленных, он там командовал над нами и сюда приехал командовать. Мы отбываем сроки, а он наслаждается на свободе, как это понимать, что вы на это скажете? Вы можете подтвердить это? – спросил начальник лагеря. Конечно! Через некоторое время пришёл ответ на запрос, относительно его и вскоре он получил солидный срок. Он удалился подальше на восток, думал здесь будет ещё безопаснее, но получилось наоборот. Не сунься он в этот лагерь на работу, так, наверное, прожил бы до глубокой старости. Ведь ещё в настоящее время множество людей живут по чужим документам.

Прилепин проработал до пенсии на подготовительном участке на шахте Капитальная. Кого не спроси из его товарищей по работе, то все в один голос заявляли, что лучшего человека трудно найти на свете. В последствии, будучи на пенсии, его зять погиб в автомобильной катастрофе и дочь осталась в положении. Когда она заикнулась, что будет делать аборт, он и слушать не хотел. Что вы, разве можно маленькое существо живое погубить, вы подумали об этом? Все женщины слушали и вытирали платком слезы, ведь есть люди на Земле, которых хоть завтра можно отправить в рай. При том это мнение коллективное, которые знали его на протяжении многих десятков лет подряд. Или работали с ним вместе или жили по соседству. Последнее время он подрабатывал себе сверх пенсии, работал рабочим в магазине №19 по улице 2аяСеверная. Подошло дело к отпуску и захотелось ему съездить к себе домой на родину в Белоруссию, а попал он в Сибирь, вместе военнопленными власовцами.

Приехал на родину и начал наслаждаться запахами родного края и радовался с теми вместе, кто остался в живых после тяжёлой войны. Вдруг случилось ЧП, один из молодых мужчин опознал его. Он работал у немцев в полевой жандармерии и участвовал в массовых расстрелах мирных жителей. В тот раз, когда они уничтожали всех поголовно, чтобы не осталось в живых никого. Случилось непредвиденное, во время расстрела, мать своим телом прикрыла несовершеннолетнего сына и, падая, смертельно раненая, уложила его под себя. Прилепин и его друзья, проверив свою работу после расстрела, убедились, что всё сработано чисто, ушли. Глубокой ночью парнишка вылез из этого рва, где он находился под укрытием мертвой матери и скрылся. Теперь, спустя столько времени, он своими глазами увидел одного из этих убийц. Верховный суд приговорил Прилепина к исключительной мере наказания. Этот процесс был напечатан в газете «Правда» Таких случаях ещё немало, многие так и остались нераскрытыми до смерти предателей. Не разрешая делать аборт своей родной дочери, люди расценили это как благородный поступок, а это, наверное, наоборот. За годы войны ему приходилось видеть столько смертей, что его нервы просто не выдерживали уже подобное.