Читать книгу: «Я служил на флоте»
В Нижнем Новгороде
В Нижнем Новгороде, в Сормовском районе, на улице Двадцать второго партсъезда, бывшей Сталина, на втором этаже двухэтажного дома идет закрытое совещание. Закрытое не только из- за того, что входная дверь заперта на ключ, а потому, что присутствующие обсуждают общий интерес, не касающийся других.
Семь слушателей военно- медицинского факультета при Горьковском медицинском институте диспутировали о предстоящих выпускных – государственных экзаменах. Все семеро столкнулись с одной и той же проблемой, все как один получили "неудовлетворительно" по научному коммунизму, – был такой предмет в советский период. Зачеты ни один из них не сдал, следовательно, и к экзаменам они допущены не будут. Не сдал экзамены – исключение из факультета. Тут было, о чем призадуматься. Перебрали десятки вариантов. Но все было не то. В ходе дебатов один из присутствующих вдруг спросил:
– А она замужем?
– Кто именно? – поинтересовался Асланов, хозяин квартиры.
– Лардюкова – ответил Тулпаров.
Лардюкова Людмила Георгиевна – заведующая кафедрой научного коммунизма и философии, причина и источник всех их бед, красивая молодая женщина тридцати пяти лет. Тамик пояснил:
– У нас другого выхода не осталось, как переспать с ней. Иначе полетим мы домой, в Осетию, как фанера над Парижем.
– А ведь Тамик прав, – поддержал Тулпарова Асланов, – куда ей после этого деться, она же не дура, будет огласки бояться, и проблему нашу решим малой кровью и на чужой территории.
Все оживились, вариант понравился, возражений не было.
– Ну а кто исполнителем будет? – Спросил Мартюшов. – С моим фейсом мне явно не потянуть.
Все весело переглянулись, действительно, по внешности он мало чем отличался от примата, но вот голова Мартюшова на редкость светлая и всегда полна умных идей. Все молча уставились на Асланова.
– А кому, если не тебе, Руслан, – начал Алботов,– у тебя рост, и женщинам ты нравиться умеешь, а мы поможем, чем можем. Деньгами я имею в виду. Времени у нас неделя осталась. Ну что, сможешь?
– Попробовать можно, – согласился Асланов, – терять нам нечего, а так хоть шанс какой- то есть. Я согласен в принципе, завтра и начну подход к ней искать.
На следующий день после занятий Асланов вошел в здание кафедры с твердым намерением добиться успеха, помнил – осталась неделя. На втором этаже обнаружил дверь с табличкой "Заведующая кафедрой научного коммунизма и марксистско- ленинской философии, доцент Лардюкова Людмила Георгиевна". Постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел в кабинет. У противоположной стены за письменным столом сидела молодая женщина в парике пепельного цвета. Людмила Георгиевна подняла голову, умные пытливые глаза оценивающе рассмотрели его. Асланов не торопился, спешить было некуда, задача стояла уже известная, и надо было начинать с беспроигрышного и верного хода. Это как в шахматы играть, белыми первым начинал Асланов:
– Здравствуйте, Людмила Георгиевна, слушатель шестого курса Асланов Руслан Георгиевич, – представился Асланов. – Разрешите с Вами поговорить, я у Вас много времени не займу.
Людмила Георгиевна, откинувшись на кресле, молча разрешила. Асланов продолжил:
– Для меня нет сложнее Вашего предмета, а мне хотелось бы хорошо сдать его, ибо он мне очень нравится. Нельзя ли получить от Вас консультативную помощь индивидуального характера? Я прилежный ученик и постараюсь вникнуть во все то, что Вы мне дадите, меня устраивает любое время, которое Вы назовете. Людмила Георгиевна, я весь в Вашем распоряжении.
"Куда еще откровеннее, – подумал Асланов, – вроде начало неплохое".
– Времени у меня нет заниматься с Вами индивидуально, – ответила Людмила Георгиевна, смутившись, – группа факультативная набрана, приходите вместе с ней. Вот горло болит, говорить трудно…
– А покажите- ка мне свое горло, Людмила Георгиевна, – Руслан, не спрашивая разрешения, берет Лардюкову двумя руками за голову. – Откройте рот!
От неожиданности Людмила Георгиевна послушно запрокидывает голову и приоткрывает рот.
– Мда…, сказать, что у Вас ангина, не соглашусь, но небольшое покраснение имеется. Надо пополоскать горло содой или фурацилином.
Стиснув ее голову руками, Асланов целует открытый рот, в течение нескольких минут его язык изучает ротовую полость доцентши. Лардюкова густо краснеет, но вырваться не пытается. Через три минуты наступает передышка, постучали в дверь. Губы Асланов успел убрать, но голова Людмилы Георгиевны в его руках осталась, не успел их отнять. Вошел заместитель. Он остолбенел, увидев, что голова заведующей кафедры в руках у незнакомого слушателя в морской форме, к тому же пол- лица его размазано помадой.
– Виктор Петрович, – нашлась Людмила Георгиевна, – я ангиной приболела, и Руслан Георгиевич меня консультирует.
– Да, да, конечно, я попозже зайду, – Виктор Петрович исчезает за дверью.
– Ну что Вы меня компрометируете, Руслан Георгиевич, перед коллегами, – начала сурово Лардюкова, затем рассмеялась, – ну ты даешь, хорошо, будем индивидуально заниматься. А сейчас уходи, а то всех подчиненных распугаешь. Нет, подожди. Достает из сумочки платочек и тщательно вытирает губы, щеки и подбородок Руслана.
– Зайдешь за мной вечером в пять часов? Сможешь или нет времени?
– Смогу, – утвердительно отвечает Асланов, не отводя своих нахальных глаз.
В общежитии факультета он разыскал земляков. Подробно рассказал о первой встрече с Лардюковой, выслушал массу советов о дальнейшей рекогносцировке и предполагаемых действиях.
– Побеждает тот, у кого крепче нервы, – изрек назидательно Алботов, понимая, что свою кожаную куртку он в ближайшие дни не увидит, как и Тулпаров – свои позолоченные наручные часы. Все оживились, появилась надежда допуска на государственные экзамены.
"Главное – не спугнуть раньше времени", – думал Асланов, полагаясь все же больше на свою интуицию, чем на советы друзей. В коридоре кафедры присел на стул, как раз напротив ее кабинета, намеренно не ставя ее в известность о своем приходе. В шестом часу в дверях появилась недовольная Людмила Георгиевна, на ее лице – выражение досады. В зеленом элегантном пальто, плотно облегающем фигуру. Увидев Асланова, зло усмехнулась:
– Что же ты не зашел? Сижу и жду тебя как дура!
– Скромен я в быту, – пошутил Асланов, прижав ее руку к себе.
– Отпусти, кто- нибудь увидит, – прошептала примирительно, а сама прижалась к нему телом. Руку Руслан уже не отпускал всю дорогу до стоянки такси, непрерывно смешил ее анекдотами. Такси на стоянке не было, зато была очередь во главе с двумя молодыми подвыпившими мужчинами. Подруга Асланова явно расстроилась из- за внушительного хвоста очереди. Подъехало такси. Асланов решительно направился к машине, подталкивая слегка упирающуюся Людмилу Георгиевну. К такси подошли и двое мужчин:
– Куда лезешь без очереди, не видишь, мы первые?!
В голове Асланова мгновенно возник план. Зыркнув глазами вокруг себя и убедившись, что милиционеров поблизости нет, нанес поочередно два мощных удара в челюсть одному и другому. Распахнул дверь и втиснул на заднее сидение спутницу. Сам присел рядом и вежливо попросил водителя отвезти их по адресу. Людмила Георгиевна, восхищенная увиденным, молчала, прижавшись к нему.
Минут через пятнадцать оказались у ее дома, Руслан расплатился. Лардюкова проживала в частном доме с матерью. Вошли в дом. Асланов был представлен как друг Людмилы Георгиевны, что, кстати, никого не удивило. Видимо, мужчины были частыми гостями у молодой разведенной женщины.
Вовремя ужина Асланов обратил внимание, что сплошь и рядом на стенах висели фотографии и портреты Муслима Магомаева. Чувствовалось, что в этом доме любили "звезду" советской эстрады. Ярый фанат, Людмила Георгиевна могла бросить все: работу, мужа – выехать на его концерт в любое время года, дня и ночи. Ему стало известно от нее, что Магомаев – основная причина развода с мужем, доктором наук по ядерной физике.
"Нет, дорогая, врешь ты все, – думал Асланов, – это ж сколько у тебя этих Магомаевых было, что от тебя муж сбежал".
Мама Людмилы Георгиевны вдруг засобиралась, объявила:
– Пойду на улицу с соседями посижу.
Людмила Георгиевна только улыбнулась. "Да, у нее все отработано до мелочей. Но если она мать выпроводила, значит, мы на правильном пути," – сделал заключение Руслан. Лардюкова поставила медленную музыку, конечно, Магомаева. Руслан предложил потанцевать, через две минуты решил: "Пора!" Неуловимым движением хищника вскинул ее на руки. Куда? Из зала вели две двери. На мгновение застыл, но указующий перст Людмилы Георгиевны вовремя пришел на помощь. Толчком открыл дверь, шагнул в комнату. Огромная двуспальная кровать как будто этого и ждала – с размаху бросил на нее тело, ноги доцентши по инерции задрались до головы. Не дав им опуститься, он быстро просунул между ними руку и рывком сдернул с нее трусики и колготки…
Через два часа они приступили к обсуждению условий сдачи зачета и государственного экзамена по научному коммунизму. Лардюкова настаивала на тройках всем кроме Руслана, ему четверка. Асланов не соглашался. Его устраивало "хорошо" всем семерым. Пришлось вновь предложить Людмиле Георгиевне неотразимые аргументы в прежнем содержании, но в измененных аномальных формах.
Вечером следующего дня на своей квартире, находясь в окружении друзей, рассказал им в деталях о произошедшем в доме у Лардюковой, о гимнастических упражнениях и результатах торга. В конце Асланов, криво усмехнувшись, неожиданно добавил:
– Кажется, доцентша меня трихомонозом «наградила». Но лечиться я сейчас не смогу, надо же свой мужской долг до конца соблюсти, пока последний из нас не сдаст экзамен. Послушай, Тамик, – обратился Асланов к Тулпарову, – у тебя вроде схема лечения была? Потом поможешь мне избавиться от этой мерзости?
…Через два месяца после торжественного выпуска Асланова распределили в Севастополь в распоряжение командующего Черноморским флотом. Но это уже другая история.
Один день из флотской жизни
Вечером субботнего дня лейтенант флота Руслан Асланов после «суток» сошел с трапа. Отутюженные стрелки брюк зеркально отражались в начищенных до блеска форменных штиблетах. Баркас долго ждать не пришлось, через десять минут сходящая смена бригады надводных кораблей на «Северной», человек пятнадцать, загрузилась и двинулась по фарватеру бухты к Графской пристани. В баркасе стояли по ранжиру, младшие офицеры впереди, опустив руки по швам, держаться при ходе баркаса молодым офицерам запрещалось по этикету. За этим зорко наблюдали «морские волки», отслужившие более десяти лет. Если лейтенант при раскачке касался рукой ограждения, он становился предметом насмешек на все время хода.
Через двадцать минут дежурный баркас – по- флотски малый трамвай – причалил к Графской пристани. Первыми степенно и чинно выходили старшие офицеры, молодежь, весело галдя и толкаясь, нетерпеливо повыпрыгивала на причал неорганизованной массой. Лейтенант поднялся по ступенькам Графской пристани, прошел через колонны, осмотрелся и стал обдумывать план вечернего отдыха: куда идти молодому неженатому офицеру? В Севастополе один художественный музей, где почти все картины с морской тематикой. Театр имени Николаева, рынок и Андреевские бани. Музей он посетил три раза, и то из- за красавицы- еврейки Светы Симхович, в театре побывал один раз, и то ушел с первого акта… Заезжая труппа из Нижнего Новгорода показывала что- то из жизни русской глубинки, что ему, сыну гор, было совсем неинтересно.
Выйдя из общественного туалета, на противоположной стороне Большой морской рассмотрел девушку средней упитанности, крашеную блондинку, круглолицую, с голубыми глазами, хохлушку лет эдак тридцати. О "хохлушке" свидетельствовал осветленный перекисью пушок усов на верхней губе. Она смотрела на него в упор, как голодная самка, не мигая и не отводя своих откровенных нахальных глаз. Встретившись с ней взглядом, лейтенант спросил, по обыкновению, спокойно, но твердо.
Она ответила, не таясь:
«Да, хочу!»
По дороге к хохлушке поинтересовался, между прочим, не замужем ли.
– Нет.
– Хорошо. Меньше проблем.
И на всякий случай, уже по привычке:
– Какой этаж?
– Четвертый.
Что- то в ответе не понравилось и даже слегка насторожило. Настороженность несколько усилилась, когда, поднявшись на четвертый этаж, в проеме открытой двери увидел на вешалке форменную морскую фуражку старшего офицера. Сразу подметил, фуражка 59 размера, мгновенно рассчитал рост и вес хозяина. Надя успокоила:
– Знакомый мой оставил!
На кухне пили вино, закусывая яичницей с жареной колбасой. Затем, недолго думая, Руслан затащил Наденьку на заранее разложенный ею диван, для виду она немного посопротивлялась. Оголодавший и озверевший от шестимесячного плавания, он в течение трех часов показывал ей все свои затаенные животные инстинкты, освободив при этом от шестимесячного плена глубоко спрятанные низменные чувства. Затем мгновенно отключился. Одуревшая от избытка чувств и веса лейтенанта, а более всего – от предложенных ей вычурных и незнакомых ей ранее поз, блондинка через полчаса так же уснула, предварительно уложивши свою головку ему на грудь.
Где- то под утро лейтенант вдруг четко услышал металлический звук поворачивавшегося в замке английского ключа. Автоматом сработал инстинкт самосохранения. В следующие доли секунды, вскочив с дивана, влетел в трусы, другой рукой схватил с полки какую- то книжонку, рывком включил свет и наклонился над столом, будто внимательно читает. В прихожую вошли двое. Тот, что пониже, – капитан третьего ранга, второй – здоровяк мичман. Немая сцена. Надя тоже прыткая оказалась – уже в халатике. Офицер, что пониже ростом, лысый и со строгим взглядом, второй мордатый, по виду трезвые, – быстро оценил лейтенант. С тоской: «Четвертый этаж, без одежды, в трусах. Что дальше – то будет?»
Ошалевший лысый прервал тишину:
– А кто это?!
Надя, запинаясь, подбирая слова, быстро нашлась:
– Это мой знакомый, Руслан. Ему завтра в партию вступать, и он сейчас готовится.
"Что за чушь, в какую партию? Надо же, с двух метров увидела – в руках то у меня устав КПСС, оказывается."
Здоровяк мичман тяжело сопел, но молчал. Лысый делал промежутки между словами:
– А чего он голый?
Надя очнулась и вроде как бы начала приходить в себя:
– Коля, и ты мог подумать, что, между нами, что- то было?! Ты мне что, не веришь?!
Лысый:
– А почему две подушки на диване, и на чем он, в таком случае, спал?
Снова общее молчание. Лицо лысого наливается кровью. Лысина тоже начинает краснеть. Здоровяк мичман продолжает тяжело сопеть. Ждет команды лысого. Лейтенант, не отрывая глаз от устава партии, шевелит губами, и даже два раза перевернул страницу, дошел значит до демократического централизма и подчинения меньшинства большинству. Лицо Нади в красных пятнах, и не поймешь, на бледном лице красные или на красном лице белые разводы. Наконец лысый выдавил отчаянно и обреченно:
– Эх, Надя, а я тебе верил…
Поворачиваются с верзилой по команде, выходят из квартиры. Лейтенант шепотом:
– Муж?
И, не дожидаясь ответа, быстро, еще быстрее, начинает стремительно одеваться. Надя в растерянности бегает по комнате, затем решительно рвет из записной книжки листочек и что- то пишет.
Лейтенант, одеваясь, одним глазом и ухом наблюдая за входной дверью, целует Надю в губы и нарочито медленно со словами: «Ну, мне пора» направляется к двери.
– Подожди! – умоляюще зовет Надя.
– Тебя можно попросить?
Сует лейтенанту бумажку. Заискивающе и жалостливо снизу заглядывая ему в глаза:
– Это воинская часть мужа. Ты зайди к нему сейчас и скажи, что, между нами, ничего не было.
«Идиотка. И как это она представляет себе?!»
Радостным голосом:
– Конечно, сразу вот сейчас и пойду к нему. Ты не волнуйся.
Скатывается вниз с четвертого этажа. Еще темно. Осматривается настороженно. Нет, не ждут. Слава те господи. Бросает скомканный лист со знакомой войсковой частью 25154, непроизвольно замечает:
«Надо же, а корабли- то наши рядом стоят, на одном причале» и растворяется в предутренней темноте…
Через четыре месяца на Большой Морской они случайно встретились. Из двухминутного разговора он узнал, что муж с ней развелся. Говорить более было не о чем, по крайней мере Асланову. На том они и расстались. А еще через четыре месяца Асланова перевели врачом- хирургом на крейсер «Жданов» в сто пятидесятую бригаду в Корабельную бухту.
Возмездие
– Товарищ старший лейтенант, Вас старший помощник вызывает.
Две головы одновременно поворачиваются в сторону говорящего. Вестовой старпома с торчащими ушами из- под бескозырки стоит по "струнке" – руки по швам, одет по форме три – синяя суконная форменка, суконные брюки и парадные ботинки. Не придерешься. Вестовому хорошо известно, в каюте живут два старших "страшных" лейтенанта, которые не преминут поучить жизни или просто поиздеваться над молодыми матросами. Вестовыми стоят обычно "караси" до года службы. Офицеры играли в "шахматы", т.е. в карты. По уставу на корабле игра в карты запрещена. Запрещено и употребление спиртных напитков, бутылка "Столичной" на столе; немудреная закуска преимущественно из консервантов.
– Саша, я сейчас…, старпом вызывает.
Из- за стола встает широкоплечий черноволосый стройный Асланов. Профиль выдает кавказца, Асланов родом из Северной Осетии, однако русский его практически безупречен. Стремительно направляется к двери, на ходу поправляет кокарду на пилотке, взлетает по трапу… Гапонов Саша с поскучневшим лицом вилкой ковыряется в курином паштете. Терпеливо ждет друга. Морские офицеры в одиночку не пьют. Саша по должности помощник командира по снабжению – третье лицо на корабле. С Аслановым они второй год вместе, давно спелись, два раза ходили на боевую службу в Средиземное море. Саша два месяца как женился. Руслан холост.
Асланов возвратился через десять минут, хмуро сел за стол. Буркнул:
– Переводят вроде, – протянул бумажку, – в кадры вызывают завтра.
– Пить- то будем?
– А то, как же.
Предписание забыто, говорят только о хорошем, женатость Саши не обсуждают, закрытая тема. Не принято обсуждать на корабле семейную жизнь.
Каждые два- три года младших офицеров флота перемещают по службе, вызывают и предлагают очередную должность на новом корабле, связано это с получением очередного воинского звания или же, например, с экстренным выходом корабля на боевую службу, причин много и все разные.
Утром следующего дня старший лейтенант Асланов без признаков употребления спиртного накануне, выбритый и отутюженный, стоял навытяжку перед письменным столом начальника отдела кадров Андреева. Полковник медицинской службы без перехода сразу предложил:
– Руслан, освободилось место на крейсере "Ж…в", Геворкян в МОСН перешел. Пойдешь хирургом?
Не принято на флоте отказываться. Асланов коротко и кротко:
– Николай Николаевич, я согласен.
На флоте особенность: называть и обращаться по имени- отчеству к старшему по званию, а равные по званию обращаются друг к другу по имени.
– Ну и ладно. Завтра на новое место службы отправляйся. Катер на " Ж…В" с Графской пристани отходит в семь утра. Вопросы есть?
– Вопросов нет, – поворот через левое плечо и за дверь.
Весь вечер и часть ночи прощальный ужин на родном уже бывшем корабле, Асланова провожают все офицеры: и младшие, и старшие – и политработники, и даже особист, или КГБ- ист, ну и командир, конечно, во главе стола в кают- компании. По традиции каждый офицер дарит на память подарок уходящему, они разные, эти подарки, и весьма странные. Командир Асланову отлитую из бронзы пепельницу преподнес. А Саша Гапонов – мужской половой член невероятных размеров из того же цветного металла, с веселой надписью на коробке.
Хорошо на флоте, женщин нет на корабле, можно высказываться во всех интонациях и формах и пить в меру, или много, каждому – по возможностям и способностям. А утром все бритые и трезвые, это потому, что на корабле бреются ночью, традиция такая. Рано утром к Графской пристани подходят катера и баркасы, забирают офицеров и мичманов к утреннему построению и подъему Государственного и Военно- Морского флагов на кораблях флота. Баркас – большая лодка с высокими бортами, его многосильный дизельный двигатель развивает скорость до двадцати пяти узлов. На обоих бортах ближе к носу обозначены числа из трех цифр, эти же цифры – на бортах его корабля.
Баркас крейсера "Ж…в" отплыл от причала вместе со сходной сменой и Аслановым, выполнил правый галс и, медленно набирая скорость, двинулся в направлении корабля. Крейсер стоял в Севастопольской бухте на "бочках". "Бочки" – металлические герметически закрытые гигантские цилиндры, диаметром в окружности около пяти метров. Они уверенно держатся на плаву, погруженные на две трети под воду. В подводной части "бочки" на цепях прикреплены к полуторатонным якорям. На "бочки", их четыре, заведены концы с крейсера – металлические тросы диаметром десять сантиметров, они- то и удерживают корабль в заданной точке.
Через пятнадцать минут баркас подошел к правому борту крейсера, по опущенному широкому трапу офицеры быстро поднимаются на верхнюю палубу – идет подготовка к утреннему построению. Асланов предъявил предписание, спросил у дежурного по кораблю, где находится медицинский блок, прошел корму по диагонали, спустился на вторую палубу и по запаху лекарств и дезсредств быстро определил местонахождение медицинского блока. В восемь часов утра на всех военных кораблях флота Советского Союза по команде "Флаг и гюйс поднять" на носу и корме корабля поднимают на флагштоках государственный и военно- морской флаги. Весь личный состав корабля стоит в каре, по команде "смирно", одновременно с подъемом флага звучит государственный гимн. После построения и подъема флага все расходятся по своим заведованиям, начинается повседневная приборка, боевая и политическая подготовка.
После роспуска личного состава Асланов по внутреннему коридору вышел к каюте командира крейсера, попросил вестового доложить о своем прибытии и, получив разрешение, вошел в рабочий кабинет командира. Перед тем как войти, мельком взглянул на медную табличку на дверях "Капитан первого ранга Лагун Анатолий Михайлович".
В огромном кабинете, обитом красным деревом, за дубовым письменным столом сидел седовласый плотного телосложения мужчина с добродушным лицом в форме капитана первого ранга. Наклонив слегка голову, он что- то внимательно читал, делая пометки ручкой.
Асланов бесшумно сделал три шага по толстому китайскому ковру, занимавшему две трети пола. Прошло минуты три, когда, наконец, командир крейсера отложил ручку, внимательно посмотрел на вошедшего. Асланов начал:
– Товарищ капитан первого ранга, старший лейтенант Асланов прибыл для прохождения дальнейшей службы.
Добродушное лицо командира вдруг исказила злая гримаса.
– Как стоишь, подлец, ты офицер или портовая блядь? Заходят здесь всякие мудаки, а сами на флоте без году неделя…
В течение последующих десяти минут Анатолий Михайлович подробно посредствам ненормативной лексики объяснил Асланову, что он произошел не от обезьяны, как все люди, а от ослиного трипперного члена, и что его отец и мать были, наверно, пьяны, когда создавали такого гандона как Асланов.
– Я тебе, блядь силеросовая, твои осетинские рога обломаю, – закончил капитан первого ранга свой монолог.
Ошарашенный от такого приема, Асланов, попытался сказать что- то вроде:
– Мы с Вами впервые видим друг друга, и чем я заслужил такое отношение…
Однако командир крейсера оборвал его криком:
– Пшел вон отсюда!..
Очнулся Асланов в приемной. Вестовой с испугом и изумлением смотрел на бледное и оторопевшее лицо старшего лейтенанта. Два корабельных дежурных офицера поспешно покидали приемную командира, справедливо предполагая, что лучше с докладом к нему сейчас не соваться.
В течение последующих двух недель Асланов добросовестно изучал документацию, инструкции, задачи и обязанности врача- хирурга крейсера. Знакомился с офицерами, мичманами и матросами, проверял работу камбуза, наличие неприкосновенного запаса медикаментов, комплекты операционных наборов, вел истории болезней, лечил личный состав. Офицеру, назначенному на корабль, дается двухнедельный срок для сдачи зачета на допуск на обслуживание своего заведования. Зачет Асланов сдавал внутрикорабельной комиссии, затем его официально представили офицерам в кают- компании. А по вечерам он "представлялся" всем офицерам, кто заходил в его каюту, так происходит знакомство в замкнутом коллективе корабля, в этом различие флотской службы от службы в других родах Вооруженных Сил. С командиром Руслан предпочитал не встречаться, но корабль есть корабль, "радушная" встреча Асланова в каюте командира стала достоянием многих. В присутствии офицеров командир был предупредителен и вежлив. Обращался по имени- отчеству или по фамилии. Но наедине не скрывал своей ненависти и открытой неприязни, выражая ее в тех же нецензурных словах и прямых оскорблениях. Хамство Анатолия Михайловича не знало границ. Недоумение Асланова переросло в раздражение, но не в ненависть, он решил не давать хода этому чувству, хотел понять исключительное отношение к себе командира, самостоятельно разобраться в причине этого. Веселый и коммуникабельный, он не замкнулся в себе, терпеливо ждал, что все разрешится, само собой. Впрочем, даже особое отношение никак не отражалось на исполнении его обязанностей. Матросы с уважением относились к своему доктору, он платил им тем же.
В одну из суббот, после непрерывной двухмесячной отсидки на крейсере он собрался на сход, развеяться. Выходная смена на юте у трапа, ожидала командира, он должен первым пройти по трапу на командирский катер. Все остальные убывают на баркасах.
Командир окинул взглядом офицеров, хмыкнул, увидев Асланова, и неожиданно весело спросил: «А Вы куда собрались, товарищ старший лейтенант? Думаете, если сдали зачет на обслуживание своего заведования, это все, что ли? А корабль Вы изучили? Что подо мной?» Командир топнул ногой.
Асланов доложил:
– Тринадцатый кубрик.
Командир продолжил:
– Что под кубриком?
– Продовольственный склад с мукой и сыпучими крупами.
– Что ниже склада?
– Цистерна с питьевой водой номер семь.
– Дальше?
– Не знаю, товарищ командир.
Анатолий Михайлович удовлетворительно хмыкнул:
– Сход Вам не разрешаю. Изучайте корабль. Зачет будете сдавать лично мне.
С тем и убыл. Асланов чертыхнулся:
"Черт знает, что? Ну да ладно, выучу я тебе весь корабль".
В течение всего следующего месяца Асланов излазил помещения от носа до кормы, изучил все параметры корабля, калибры орудий, принципы работы минно- торпедного оружия и даже выучил теорию управления шлюпкой под парусом. Не удивился, когда командир вечером в пятницу пригласил его к себе в кабинет через вестового.
Решительно открыв дверь, сделал три шага вперед и по уставу доложил:
– Старший лейтенант Асланов по Вашему приказанию прибыл.
– Ну что, готов? – спросил командир, не здороваясь.
– Так точно, товарищ командир!
– Перечислите мне все помещения от носа до кормы на всех трех палубах, а потом посмотрим. Начинайте! – командир откинулся на кресле, постукивая линейкой по столу.
В течение часа он внимательно слушал, ни разу не прервав Асланова. Не спрашивая разрешения командира, Асланов плавно перешел на вооружение крейсера и работу двигателей, когда он перешел к параметрам радиолокационной станции, шел третий час его монолога.
– Хватит, – хрипло прервал его голос командира, – зачет Вы сдали. Можете завтра идти на сход. Вы свободны.
Поворот через левое плечо, уже у двери, когда рука потянулась к ручке, сзади раздалось:
– Как называется верхняя оконечность мачты на шлюпке?
– Топ- мачты, товарищ командир, – развернувшись, громко отчеканил Асланов.
– Ладно, все. Идите.
В приемной он весело посмотрел на вестового и вдруг произнес несколько слов на незнакомом языке. Вестовой удивленно заметил, что при этом на мгновение недобро по- волчьи блеснули и погасли глаза у старшего лейтенанта.
В субботу утром с Угольной пристани Асланов медленно поднимался по Ушаковой балке. В голову лезли всякие дурные мысли. "Надо же, ходить по земле разучился, – думал он про себя, – немудрено после трехмесячного пребывания на этом куске железа. И что он ко мне привязался, может, кто- ни будь из наших местных осетин с его женой переспал, а он на мне отходит. Или морду ему какой- ни будь земляк набил. Поди догадайся. Кто- то с его женой спит, кто- то бьет ему морду, а все "комплименты" – мне. Ну а дальше, что будет? Наверняка же он не угомонится. Вчера в кают- компании, сволочь, как посмотрел… Что дальше будет? А будь что будет". Он вздохнул. Разговаривая сам с собой, не заметил, как оказался у женского общежития. Раздраженно подумал: "И еще эта шлюха на работе не окажется".
На первом этаже, подойдя к закрытой двери с надписью: "Комендант общежития", Руслан сердито ткнул ее кулаком, от удара она распахнулась. С пронзительным визгом сидящая за столом стриженная брюнетка бросилась к нему на шею, обхватив его руками и ногами, она намертво повисла на нем. От визга или веса девушки, но старший лейтенант потерял равновесие, и они вместе грохнулись на пол. Взгромоздясь на распростертую жертву, она, впившись зубами в его губы, руками быстро расстегнула ему ремень и пуговицы на брюках. Сопротивляться было бесполезно. Несомненно, это было изнасилование, но наоборот. В этом была суть Гульнары, или Гали, как она себя называла по- русский. Волжской татарке само слово "стесняться" было чуждо. Подчинялась она только своим животным инстинктам. Год назад они впервые встретились на какой- то холостяцкой вечеринке. Это существо само пригласило его на танец, хотя никакого впечатления на него не произвело, до тех пор, пока не открыло свой рот. Прижавшись к нему в танце, просто и откровенно выдала:
– Я уже не девушка, и тебе не надо пользоваться презервативами, врачи сказали, что у меня матка недоразвитая, и я никогда не забеременею, – и черными угольками больших чуть раскосых глаз, наивно посмотрев ему в глаза, добавила – ты такой красивый и мне очень нравишься.
Вечером следующего дня старший лейтенант, уже выбритый и одетый, готов был следовать к месту постоянного базирования, как вдруг Галя- Гульнара выдала:
– Руслан, я знаю, что Лагун тебя третировал и три месяца с корабля не отпускал.
Асланов вытаращил на нее глаза. Галя продолжила:
– Видишь ли, я познакомилась с ним два года назад. Я тогда тебя еще не знала. Жила я с ним около года, пока тебя не встретила. Потом, чтобы отвадить его от себя, я ему девочек с общежития подставила.
