Цитаты из книги «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», страница 6

Понимаете, со мной произошло следующее - на самом-то деле произошло с каждым из нас, - мы приступали к этой работе, исходя из самых благих побуждений, мы трудились, стараясь добиться результата, и это доставляло нам удовольствие, волновало. В подобных случаях человек перестает думать о чем-либо другом, просто перестает, и все. А Боб Уилсон был в то время единственным, кто думать продолжал.

Ты вовсе не обязан отвечать за мир, в котором живешь.

А что касается мистера Френкеля,который затеял всю эту деятельность,то он начал страдать от компьютерной болезни-о ней сегодня знает каждый,кто работал с компьютерами. Это очень серьезная болезнь,и работать при ней невозможно. Беда с компьютерами состоит в том,что тв с ними играешь. Они так прекрасны,столько возможностей-если четное числ,делаешь это,если нечетное,делаешь то,и очень скоро на одной-единственной машине можно делать все более и более изощренные вещи,если только ты достаточно умен. Через некоторое время вся система развалилась. Френкель не обращал на нее никакого внимания,он больше никем не руководил. Система действовала медленно-медленно,а он в это время сидел в комнате,прикидывая,как заставить один табуляторов автомически печатать арктангенс х. Потом табулятор включался,печатал колонки,потом-бац,бац,бац-вычислял арктангенс автоматически путем интегрирования и составлял всю таблицу за минуту.

Абсолютно бесполезное занятие.

Однажды учитель-японец объяснял мне слово "смотреть". "Итак, - сказал он. - Вы хотите сказать: "Можно мне посмотреть ваш сад?" Как Вы это скажите?"

Я составил предложение со словом, которое только что выучил.

- Нет, нет! - возразил он. - Когда Вы говорите кому-то: "Не желаете ли Вы посмотреть мой сад?", то Вы используете первое слово "смотреть". Но когда Вы хотите посмотреть сад другого человека, то Вы должны употребить другое слово для "смотреть", более вежливое.

"Не желаете ли взглянуть на мой садишко?" - вот что, по сути. Вы говорите в первом случае, но когда Вы хотите посмотреть сад другого человека, нужно сказать что-то вроде: "Могу ли я обозреть Ваш дивный сад?" Так что нужно использовать два разных слова.

Затем он дает мне еще одно предложение: "Вы идете в храм и хотите посмотреть на сады..."

Я составил предложение, на этот раз с вежливым словом "смотреть".

- Нет, нет! - сказал он. - В храме сады еще более изящные. Поэтому Вы должны сказать что-то вроде: "Могу ли я остановить свой взор на Ваших изысканнейших садах?".

Три или четыре разных слова для того, чтобы выразить одно желание, потому что, когда я делаю это, это жалко; но когда это делаете Вы, это верх изящности.

Он начинает разминать большой палец её ноги и говорит:

- По-моему, я что-то чувствую. Какие-то неполадки - это не гипофиз?

И тут я выпаливаю:

- Оттуда до гипофиза ещё топать и топать, дружок!

Там был еще лейтенант Цумвальт, который меня сопровождал. Он поведал мне, будто полковник заявил, что я не должен говорить, как действуют нейтроны и все прочие детали, потому что разные секреты должны храниться в разных местах. «Поэтому просто скажите им, что конкретно они должны делать для своей безопасности».Я сказал:– По-моему, невозможно подчиняться набору правил, совершенно не понимая их действия. Правила дадут эффект, только если я расскажу им, как все работает, – вот мое мнение. Лос-Аламос не может взять на себя ответственность за безопасность завода в Ок-Ридже, если люди здесь не будут полностью информированы о том, как все это устроено!Это было великолепно! Лейтенант отводит меня к полковнику и слово в слово повторяет мое высказывание. Полковник говорит:– Дайте мне пять минут, – отходит к окну и думает. Вот в чем они действительно хороши – в принятии решений! Мне кажется замечательным, что проблема, давать или не давать на завод в Ок-Ридже информацию об устройстве атомной бомбы, должна была решиться и могла быть решена в пять минут. Именно поэтому я все-таки сильно уважаю этих военных парней – сам я вообще никогда не могу принять никакого важного решения за любой промежуток времени. Через пять минут он сказал:– Ладно, мистер Фейнман, валяйте.

- И все же, может быть, психиатры в чем-то были правы.

Я решительно осведомился:

- А кто вы по профессии, сэр?

Вопрос был, конечно, дурацкий, поскольку мы находились на официальной встрече физиков. Меня просто удивило, что физик мог сказать такое.

он замялся:

-Ну, э-э, вообще-то я нахожусь здесь не по праву, как гость моего брата, физика. А сам я - психиатр.

Как я его разоблачил - в два счета!

Вся история научных исследований наводит на эту мысль. Поэтому стоит назвать ее сейчас со всей определенностью. Это научная честность, принцип научного мышления, соответствующий полнейшей честности, честности, доведенной до крайности. Например, если вы ставите эксперимент, вы должны сообщать обо всем, что, с вашей точки зрения, может сделать его несостоятельным. Сообщайте не только то, что подтверждает вашу правоту. Приведите все другие причины, которыми можно объяснить ваши результаты, все ваши сомнения, устраненные в ходе других экспериментов, и описания этих экспериментов, чтобы другие могли убедиться, что они действительно устранены.

Эта конференция была хуже, чем тест Роршаха: когда тебе показывают бессмысленное чернильное пятно и спрашивают, что, по-твоему ты видишь, и когда ты им говоришь, что, они начинают с тобой спорить!

<<Если вы не готовы ошибаться, вы никогда не придумаете ничего оригинального>>

<Для отличного образования необходимо отличное преподавание>>.