Читать книгу: «На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов», страница 3

Венский зоопарк

3. Э. Вейнгер
22 августа – 11 сентября 1975 года

Вена, 22 августа,

хотель цум Тюркен

Эстер, ты что, на 12 килограмм головы похудела? Я тут сижу, схожу с ума, Сюзанна примчалась из Америки проведать, Миша из Парижа, звоню тебе, не отвечают, думаю – на каникулах, а она – «писать разучилась». И добро б стихи. А то – письма. А я тут антисемитские демонстрации закатываю, что евреи мои рукописи замылили⁵⁷, сижу как дурак (дурак и есть), без материалов, двух слов без них связать не могу, даю интервью по памяти – а Эстер и не чешется. Что с тобой случилось? Ну, понимаю, Запад. Ну, растлевающее влияние. Сам как в подушку бьюсь – и никакого эффекта. Ну, там не получил писем, так мне не поздравительные открытки нужны. Пятьдесят человек доверили мне свои рукописи и работы, я уже собрался продать Мишкины гравюры, которые он мне здесь подарил, и идти в Сохнут в ногах валяться, чтоб на недельку в землю обетованную пустили, а как потом обратно? Насильно обрежут, а потом доказывай. И ты, оказывается, всё это время была в Иерушалайме! Ну знаешь, Эстер, на тебя это не похоже. Я там пою ей дифирамбы, можно сказать, единственной женщине, а она… Месяц назад я был в еврейском посольстве, жалел, что у меня нету гранат и автоматов, палестинским террористам после меня делать было бы нечего, я им про русско-еврейскую культуру говорю, людей, говорю, спасать надо, а мне учебник идиша предлагают, или там, чем побери, иврита. Бродский им не еврей, и Шагал тоже, им Каплана подавай, да чтоб конец обрезанный. Тыкался как дурак, рукописи, говорю, там у меня. Да-да, напишите подробный список и кому доверяете найти и получить. Я говорю, 10 килограмм ру-ко-пи-сей – стихов (моих, Кривулина, Ханана, Красовицкого, и т. д., и т. п.), прозы, единственный человек в мире, кроме меня, ленинградских поэтов знает, Эстер Вейнгер, ей и доверяю. И еще микрофильмы, магнитофонные записи. А сколько их, я что, считал? Мне в Москву их пришлось отправлять с человеком, а потом у голландского посольства с ними топтаться, когда не пускали (это вам не Голанские высоты, там семечки), когда у меня 12 кг криминала, и причем не своего, ведь и других повяжут, чорт бы побрал, свои рукописи я в голове вывез, а работу? Да-да, мы пошлем этот список и доверенность в Израиль, там всё найдут. Чорта с два. Неделю назад Коля⁵⁸ был в посольстве, ему сказали: передайте Кузьминскому, что его рукописи прибыли, но перемешались с другими, и в них не разобраться, а тебя, как я понимаю, и вообще не искали, хотя адрес на доверенности я дал, и даже, по-моему, телефон. Я в понедельник пойду в эту лавочку, дам доверенность на Юру, на чорта, на дьявола, но всё равно без тебя не разобраться, а там еще микрофильмы и мумие, и малахитики в коробочке (точнее, в кассете). Это здесь ничего не стоит (цацки), но не пропадать же добру.

Но виновата в основном ведь ты, Эстер. Доверенность, надо полагать, на тебя там уже лежит. А как там всё это, процедура эта, делается, я же понятия не имею. Я имею понятие, как стоять перед голландским посольством с чемоданом рукописей и как их собирать, это я умею. А как их добывать у друзей-евреев, это уже другой вопрос. Все эти еврейские вопросы у меня уже поперек горла стоят. Кажется, Израиль пожалеет, что вытащил меня. Я к ним со всей душой, как в России, а они поворачиваются своим тохесом. А я ведь роман пишу. И, должен отметить, неплохой. Нестандартный. А ведь и переведут, а что я напишу – от меня зависит. Смотри, возьму тебя в героини. Там у меня одну героиню бульдог трахнул, другую в канадском посольстве попользовали. А герои – один омерзительнее другого. Написал уже три печатных листа и еще буду.

Не, Эстер, это не серьезно. Ты там своего Гершензона на еврейский переводишь, а чтобы написать, что здесь опубликовано по-русски, не можешь. Где-то издан Веничка Ерофеев, «Москва – Петушки», а где?⁵⁹

Кто еще издан, что там Гробманы⁶⁰ чирикают, о какой книжке (издать) ты там говоришь? Ежели о моей, то обойдется. Подождет. Я говорил о еврейской антологии, но ее еще предстоит делать. Часть материалов не готова, в Ленинграде. Кроме того, нужна билингва, с переводом на иврит, возможно ли это? То, что у тебя магазин, уже хорошо. Через годик завалю тебя изданиями, готовь рекламу. И это притом что с русской литературой здесь всё невероятно сложно, никому она не нужна. Надо группироваться вокруг «Континента»: Марамзин будет говорить с Максимовым. Впрочем, будет ли? Надо всё самому. Сам бы и в Израиль поехал, но очень сложно с визами, а в середине сентября надо в Штаты. Там ждут лекции и доклады, пригласили в Йель, а с чем их читать? Знал бы я, что ты там и просто не отвечаешь, начал бы чесаться сам и уже съездил бы. А сейчас уже поздно. Документы не успеть оформить. Второй мой друг тоже постарался: записную книжку послал диппочтой в Рим, на «до востребования» вместо Виньковецкого⁶¹. И теперь не получить. Виньковецкий, впрочем, тоже на письмо не ответил. Ладно, буду надеяться на себя, но бумаги из этого Богом оставленного Израиля получить нужно. Здесь же это никого не колеблет. Да, послали, но мы ничем помочь не можем… Ну, я это им припомню. Драться придется на четыре фронта – ну, что ж! Всегда готов.

Сейчас посылаю тебе список, в понедельник доверенность на Юрия. Но всё равно нужно в посольство, посмотреть в их израильские глаза, плевать пока погожу. Далее, пришли мне каталог своего магазина, посмотрю, что купить. Деньги у меня уже есть, и еще будут. Миллионером я не стану, но издавать придется за свой счет. Продавать придется тебе. Сейчас меня переводят на немецкий, предложили ряд статей, эссе и передач, а писать приходится вслепую и цитировать по памяти. Переводит меня венская кандидатша, переводчик Крученыха, Мамлеева и Хлебникова. Но повторяю: мне важнее говорить о других. Они ждут. Им это нужнее. И говорить надобно серьезно. А от тебя, Эстер, я просто не ожидал. На кого же мне было еще надеяться? На тему вызовов: посылаю тебе самые важные. В основном это русские. С ними в израильское посольство не сунешься. Если нужно будет, свяжись с Сашей Воронелем⁶², Марамзин ему меня рекомендовал. Вызовы должны быть железные, и надо продублировать. Необходимые поправки сделают в голландском посольстве. Если можно, вызовы продублировать через то же посольство. И с телеграммой. Нужно будет, сообщи, сколько стоит. Заплачу.

1. Арефьев Александр Дмитриевич, 1931, ул. О. Кошевого 17, кв. 42.

2. Яценко Жанна Дмитриевна, 1932, ул. Ленсовета 62, кв. 65. (Они супруги, но вызовы надо порознь, может, разведутся.)

3. Петров Владимир Александрович, 1942, 197022, Кировский пр. 65, кв. 17.

4. Лавров Вениамин Петрович, 1932; Леонова Светлана Кузьминична, 1939; Леонова Анастасия Вениаминовна, 1968, пр. Космонавтов 21, к. 1, кв. 34, тел.: 643453.

5. Макаренко Владимир Николаевич, 1943; М<акаренк>о Виктория Ивановна, 1951; Таллин, Кийре 8, общежитие. Телеграмму: Таллин, Паэ 52, кв. 4.

6. Захаров Игорь Михайлович, 1945, Л-д, Петродворец, ул. Бр. Горкушенко 7, кв. 79.

Это всё братья-художники, которые уже созрели как огурцы и пора падать. 1, 4, и 5 вызовы не доходят. Всё это мои друзья. Кроме того, им, вероятно, придется подыскивать серьезных еврейских родственников, потому что фамилии зело не еврейские. С остальными я сам разберусь в посольстве.

Эх, Эстер, Эстер!! Неужели ты не понимаешь, что не просто Витины⁶³ стихи лежат в еврейском МИДе? За последние полтора года у меня капли во рту не было. Занимался только книгами. Одного Глеба⁶⁴ мне пришлось прочитать около 3000 стихов, чтобы выбрать 300, а из них – 30. Весь архив Бори Тайгина, архив Дара, а таких, как Глеб, у меня около 50-ти имен. Волохонский, Соснора, Бобышев, Найман, Еремин, Красовицкий… Кое-что упоместилось в книги, остальное – так. Мне пришлось оставить в Советском Союзе всё «молоко», чтобы вывезти «сливки», оставить что-то тысяч 20 страниц. Оставить 500 листов графики (50 художников), 25 работ маслом и вместо этого вывести каталоги, фотографии, данные. Больше 10 кг дипломаты у меня не соглашались брать. Переснять всё не было никакой возможности, переснята только часть. 4 недоделанных книги пришлось бросить: антологию «Юг (Провинциальные стихи)» – Алейников, Драго-мощенко, Лимонов, Ожиганов, Фальк, потому что Борис Фальк сжег свои тексты и восстанавливает по памяти. А это поэт крученых-туфановской школы. Антологию 14 еврейских поэтов Ленинграда (доделывает Эдик Шнейдерман, а он, ты же знаешь, тряпка). Я не говорю за «Образ Кузьминского», тоже пришлось оставить, не первостепенное, хотя меня рисовали 23 первостепенных художника (масло, литографии, графика), работали 3 скульптора (в бронзе, дереве и глине), снимали 7 фотографов, и каких (!), посвящали стихи 11 поэтов, прозу – 3 прозаика, словом, 200 страниц (100 иллюстраций и столько же текста). Так, по мелочам, накопилось за 15-то лет.

Ты должна понять, ЧТО у меня в архиве (израильском), если такие книги я оставил. Не считая архива в Штатах, но то в основном в микрофильмах, и пока мне полезен быть не может.

В Израиле же лежат:

Книга «Лепрозорий-23» (23 прозаика Ленинграда – 350 стр.).

Каталог выставки «53» – свыше 100 фотографий.

Каталог выставки «23» —100 стр. с фотографиями.

Сборники стихов (титульные листы пришлось выкинуть, на случай повяза), проза, стихи, моя книжка, просто рукописи всех сортов, наметки романа, детские считалки, документы переписки с Союзом писателей и Союзом художников, в общем, напечатано всё это, как ты сама понимаешь, на разных машинках, так что по шрифту не очень-то опознаешь. Один из них – этот, я ее, голубушку, вывез – «Ундервуд» 1903 года, заново отлаженная. Бумага тоже разная. Сверх рукописей, фотографий (и, по-моему, там была еще графика, ну Левитина⁶⁵ узнаешь) еще около 20–30 магнитофонных кассет (портативных и не) и коробка с микрофильмами (которые в кассетах, которые в бумаге, там же баночка с мумие и алюминиевый цилиндрик с цацками). Вот, по-моему, и всё. Разобраться можешь только ты, или мне самому придется ехать, а как, не знаю. Австрийцы очень боятся давать какие-либо документы, чтобы, упаси Бог, часом не задержался в этой ебаной Австрии. А мне она и на фиг не нужна. Мне в Штаты нужно в середине сентября, но без архива я не поеду. Если ты не можешь, то позвони хоть по коллекту⁶⁶, я заплачу. Мне звонить нет никакой возможности: телефон в отеле на замке, отсюда никак, а ехать надо или на главпочтамт, или на вокзал. Там я просидел во вторник до часу ночи, твой израильский номер так и не отвечал. И Ленинград не дали. Правильный ли у меня твой номер: 225608?

Эстер, пойми ты, мне пришлось оставить всё, чтобы вывезти что-то немногое, и это немногое я теперь не могу получить. Это же чорт знает что. Поневоле озвереешь. И так сладенько улыбаются, когда им говоришь о еврейско-русских проблемах, и все поглядывают: а обрезан ли конец? Это их больше волнует. И еще арабы. В посольство не войти, забаррикадировались.

А каково в России у голландского посольства с полными штанами стоять, имея в чемодане 10 лет, это их не волнует. Не хотят русско-еврейской интеллигенции, пусть им культуру бердичевские парикмахеры делают, а я возьму и умою руки. Не хотят союзника – будут иметь противника. Ибо большего равнодушия с улыбочкой я нигде не встречал, разве что в Советском Союзе, но уже без улыбочки.

В общем, вот такие дела, Эстер. За год я сделал около 20 книг, где они? Сейчас пишу по пять страниц прозы в день. Проза получается крутая и с душком. На два дня сделал передышку, сегодня твое письмо меня из колеи выбило, кроме того, нужно в библиотеку, описание холеры прочитать, решил героев заразить, красиво. Кривулин тут, только что сообщили, месяц лежал в больнице – цынга, еле выкарабкался. Естественно, не работает, а на пенсию не проживешь, хорошо хоть не вяжут. И другим не лучше. Меня-то уже под конец вязали, пришлось играть в дипломатические приемы, давать интервью в «Крисчиен Сайнс Монитор»⁶⁷и ставить властям выбор – Биробиджан⁶⁸ или Израиль. Ты спрашиваешь, как Рита? Да ничего, бывала у меня каждую неделю последние полгода, так и не соблазнил – всё было некогда: когда с Натаном, когда без, усталая большей частию. Друзья у нее – кто сидит, кто на высылку, а которых ждет. Досиденты и посиденты. Была у меня с Ревалдом, со священниками и без, но всё молчала⁶⁹.

Был у Часова, по своим делам⁷⁰. Жалуется: никто марок не шлет, ужо найду красивых и пошлю. Мил, как всегда. В магазине бардак. После твоего ухода Толик и Женя заняли руководящие посты, даже Кошке стало невмоготу. Девушка Ли в отделе успела неделю поработать, украла сумочку в «Сайгоне», выгнали. В июне прихожу, Часов, как Фигаро – ив отделе, и на приемке, всех баб на пленэр отпустил, один крутится. И вообще, магазин похерился. Денег занять не у кого, одни Толики сидят, английскую книжку, сука, с четырех сторон обнюхивал: не крамольная ли? Да детектив, говорю, Аль-Капоне. Так и не взял, гад. Валентина с Натальюшкой такие же, но в магазине неуютно. Пчелинцев, выродок, всё женится, и как ни встретишь – работу ищет. Это у него хобби такое. И говорить-то с ним не о чем.

Страшно в Петербурге. Поэты все пьют. Чайник⁷¹ в сумасшедший дом угодил: порезал вены и поджег мебель. Выпустили, на следующий же день кошелек украл. Но стихи прекрасные. У всех. Созрели, выродки, на мою голову. А теперь и стихи не получить…

Вена. 11 сентября

Пансион мадам Кортус

Вдарившись мордой об широкую грудь прародины, я не устоял. Неделю пил, потом влюбился. Влюбившая меня метиска свалила в Рим со своими сомнительными кровями, а я обратно сел за роман.

А вышло вот что. Долго сомневался, писать ли тебе вообще, поскольку, как я поимел случай убедиться, ГБ не одиноко в своей любознательности, но потом плюнул. Объяснить-то надо, а переписывать первую часть письма согласно требованиям военной цензуры я не в состоянии. Ты за мои высказывания не отвечаешь, а за себя я отвечу. Так отвечу, что одним государством меньше будет.

Как явствует из заявления, они перерыли всё до строчки, и помимо текстов, которые, ежу ясно, принадлежат не одному автору, я лишь редактировал сборники, но как ты понимаешь, никого за… не тянул, они надыбали переписку с Союзом писателей по поводу издания коллективного сборника⁷². Охапкин (говорил ли я тебе?) входил в редколлегию, но по зрелом размышлении «вовремя» вышел. Я пообещал набить ему морду, остались мы с Кривулиным, Пазухиным, Борей Ивановым и Ю. Вознесенской расхлебывать эту кашу. Олег же пошел на поклон к Холопову⁷³ и написал мне весьма идиотское письмо с требованием ничего его на Западе не публиковать (а антология там уже полтора года лежит). Натурально, я взял это письмо вместе с архивом, дабы показать Олеговым западным благодетелям, Сюзанне в частности, что он за человек.

28-го я сам явился в израильское посольство справиться насчет материалов. Меня вежливо продержали полтора часа в пустой приемной, после чего предъявили это письмо. Я взорвался, наговорил им массу приятных вещей, но они же дипломаты, бровью не повели, а вот я запил.

После чего я позвонил Мишке, пожаловался ему, он вычислил Володю Максимова, и тот известил Агурского. А я лег в прострации на диване и начал пространно объяснять, что и с кем я сделаю. Прибавилось и еще: меня выгнали из еврейского отеля и перевели в русский. Набезобразничали мои еврейские друзья, написали дурацкие стихи на кухне, редкостно безграмотные. Обвинили, натурально, в этом русского поэта. Скандал разгорелся из-за куриных костей для еврейского пинчера и русской борзой. Победили хозяева пинчера, поскольку я отродясь на кухне не был. Русско-еврейские проблемы обретают здесь обратную окраску. Достается на этот раз русским. А каким, неважно. В результате я ничего не сделал, лежу теперь у мадам Кортус, хорошо, тут кухни и вообще нет, четыре дня уже, но никого не видел, правда, и телефона нет, и мне теперь вся Европа и Америка не могут дозвониться. Телефон в комнате двух подруг, они никого не зовут. Пишу уже третью часть романа. Перевалило за 4 печатных листа, роман приобретает ярко анти… окраску.

С Россией меня блокировали наглухо. Ни одно письмо ни в одну сторону еще не дошло. Телефон они не глушат, поскольку сами слушают (правда, и письма ведь тоже читают), теперь <он> для меня недостижим. Документов никаких получить я не могу, поскольку вместе с архивом у меня зажали и всякие свидетельства о рождении (но их я отправлял отдельно – официально, и поэтому не вздрагиваю). А меня приглашают: в Швейцарию, в Боден (несколько лекций), в Париж, в Гренобль (по вопросам публикации), и мне еще надо в Рим, где моя любовь. Оплачивают дороги и прочее. То же и в Штатах. Приглашен для разовых лекций в Йель, Вашингтон, Мичиган, а пока сижу на 45 вшиллингов в день и еще швыряют меня из пансиона в пансион. Пансионизм мне претит во всех видах, это во мне испанская кровь говорит.

В общем, Эстер, впечатление такое, что они боятся моего архива (мало ли…) и пока не боятся меня. А зря. Следовало бы наоборот. Я ведь им ничем не обязан, поскольку приглашение у меня было во Францию, и через Израиль я ехал не по доброй воле. Можно, в конце концов, драться и на четыре фронта – мне не привыкать. Не люблю только разочаровываться в союзниках.

<…> Приезжающая из России интеллигенция задрочена еще у себя на Родине, и здесь никто не рискует вступиться (даже против выселения). Все эти лавочки, которые ими заведуют, – авторитет для них. Слава Богу, что я попал к толстовцам, а то одним учреждением в Вене стало бы меньше. Злой я как чорт. «Так, – я говорю в посольстве, – вы со своими?» – «Что вы, – говорят, – приезжайте в Израиль, у нас там аллея благородных гоев есть, деревья посажены». – «Ага, – говорю, – а на них вы дубинки выращиваете, и в Советский Союз поставляете!» – «Что вы, что вы», – говорят. Суки.

Вот такие дела, Эстерка.

Письмо пошлю тебе сверхпочтой, а дойдет ли? Я этому… уже ни на грош не доверяю.

Скушно, тошно, от романа обалдел. 1-я часть – политика, 2-я – секс, 3-я начинается с наговоров и потом идет черт-те что, а 4-ю напишу в Штатах на смеси беш-де-мера и пиджин инглиш, придется попрактиковаться. После Стерна таких романов еще не было. Работы, правда, еще невпроворот. Переписываю и пишу. Конфликтую с Розановым, Бердяевым, херю всю литературу 30-х.

Единственная радость.

А бабы здесь еще гнуснее, чем в Союзе. Отчего я и бросаюсь на всех приезжих. Это у меня ностальгия.

Письмо это включу в роман. Без купюр. Это у меня стиль такой в третьей части появился. Опять же, всё равно после смерти напечатают, так не оставлять же Толикам Найманам.

Пойду приму ванну.

Если письмо дойдет, не медля ни секунды отвечай. А то моя мизантропия дойдет до последних пределов.

Эстерка, никто, кроме меня, не представляет, что я уже сделал и уже делаю. И ты не представляешь.

Целую тебя (если будет на то дозволение – подожди, посмотрю, как там у тебя в письме кончается? Ага, целуешь, значит, и мне можно).

Целую тебя и жду.

Конст.

4. Я. А. Виньковецкому
Август 1975 года

Вена,

хотель цум Тюркен

Яшенька,

спрашивается: ну зачем мне Италия? В Остии грязно, в Риме дорого. И едут всё в ту же Америку. Так не один ли Лувр? В Вене тихо, в Вене живут профессора, переводящие меня на немецкий, а зачем мне на итальянский? Немецкий – это Австрия, Германия, Швейцария. А потом на английский. И если эти коммунистические макаронники не будут знать о моем существовании – переживу. Бросать же собаку или платить за нее – да я скорее жену брошу, их здесь можно найти, а вот чистокровную русскую псовую борзую муруго-пегой окраски – фиг. Да она меня еще кормить будет! Ей же цены нет! Их всего было штук 150 в России, а сейчас осталось 149. И еще, к сведению. Получено письмо от князя Теймуразя Багратиона, эксклюзив-секретаря Толстовского фонда. Он прослышал, что в Вене есть борзая и почему-то Марамзина (нас еще долго будут путать). А у них ожидается слияние с Нью-Йоркским клубом борзых, в июне на землях фонда была выставка, очень интересовался. А ты – расстаться!

В Израиль я, упаси Бог, не собираюсь, разве что устроить там погром и отнять мои рукописи, которые они до сих пор не могут опознать. Просят список, а у меня их там ровно 10 кг, и еще магнитофонные пленки и микрофильмы. Эстер соизволила отозваться только вчера (как и ты, впрочем).

Еду я в Америку в середине сентября, там буду побираться по университетам. У них это называется турнэ, или выездные лекции, платят. Касаемо изданий всё понял. Тоже самиздат, только за свой счет, и бумагу не уворуешь. Машинистки здесь требуют денег, натурой не довольствуются – свои сложности. Секретаршу вывезти не удалось, нужен обрезанный муж, а они дороги и редки. Нет ли кого на примете? Секретаршу⁷⁴ люблю, ой как нужно вывезти! И еще кой-кого надо, но это я через Эстер: фамилии-то всё русские. Сегодня не пошел в израильское посольство, уж очень противно. Они так вместо союзников солидную оппозицию интеллигентов поимеют. Правда, имели они интеллигенцию, к тому же русско-еврейскую: им нужны парикмахеры и фарцовщики на приплод. Называется это «создавать нацию». Ну пусть попробуют. Все приличные люди ассимилируются, разве уж расовая проблема, а тут и тебя, и Осю за русских считают, со мной же вообще говорить не хотят. Я их понимаю, только вот они положение в России не секут. Тыкнулся туда, сюда, отовсюду послали, сижу дома, пишу антисемитский роман.

С Максимовым просил связаться Марамзина, передал ему список книг, исделанных мною, не знаю, говорили ли. Сам не суюсь: было неприятно оказаться и здесь «непечатающимся». Напечататься-то несложно, Миша поможет денюжкой и рисунками, а вот создавать всему этому имя и паблисити – это уже другой вопрос. Начинать, как я понял из разговора с профессурой, следует с себя. А на мне висит имен 50, не считая художников. Поэтому пишу статьи, прозу (пробую, учусь), займусь лекциями (если отдадут материалы), буду пробивать. Идеальный вариант был бы через «Континент», но Максимова не знаю, а Донатыч, к коему у меня рекомендация, на второе письмо не ответил, не знаю, и первое дошло ли, да и сам, слышал, выжат из «Континента»⁷⁵. Сам Максимову пока писать не рискую.

Всё у меня в порядке, Яшенька, Миша помог денежкой, Сюзанна тоже навестила, будет говорить в Америке, профессора все отозвались, предлагают отдельные лекции, народу там нашего много, предстоит серьезная работа. Будем искать деньги для изданий, иллюстрировать русскими же художниками (надо бы имена, кто и где тут есть?), может, пойдет. На восторги не рассчитываю, важнее возможность фиксации.

Целуем тебя и Дину и мелких, пиши о художниках.