Читать книгу: «Стекло»

Шрифт:

ISBN 978-5-4483-2541-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стекло

Я говорил тебе, моя душа кричать не умеет,
умеет реветь. Протяжно и бесновато.
Прыгая на стенки тела, разбивая о них свою голову.
И вот когда ее рев затихнет – я умру.
«Скажите, мы приходим в этот мир, чтобы быть мясом для бешеных псов?
Нам обещали встречу с Богом, но где он?..
Нет, я не доплыву до них. Все больше и больше, погружаясь в гниющую воду, я счастлив только тем, что знаю об их существовании…»
Александр Бурганов

Глава 1

«Мое поколение молчит по углам
Мое поколение не смеет петь…»
К. Кинчев

День начинался, как обычно, хмуро. Дин шлепал по лужам, беспрестанно чиркая спичками о замусоленный коробок. Спички подходили к концу, а сигарета так и продолжала торчать в зубах. Он остановился и огляделся по сторонам. Стояла поздняя осень, озверевший, казалось, от тоски ветер срывал последние листья с деревьев и завывал в подворотнях, дождь шел не переставая, а тяжелые тучи царапали брюхом крыши многоэтажек.

– Время горячего глинтвейна и теплых компаний… – послышался сзади знакомый голос. Дин обернулся, прямо перед его носом взметнулось пламя зажигалки.

– Пицца, придурок! Убери свой огнемет! – отшатнувшись, заорал он, – прикурить давать – это тебе не котлеты жарить!

Тот отряхнулся по-собачьи и спрятал зажигалку. Он явно был доволен своей выходкой, но теперь он радовался чему-то другому. Поглядывал на него, ухмылялся и все время подмигивал.

Дин не выдержал.

– Пицца, у тебя нервный тик, что ли, че ты все глазами хлопаешь?

– Дятел ты, – обиделся Пицца, – я косуху себе купил новую!

Он действительно был одет в болтавшуюся на нем косуху, явно для него великоватую. Все прекрасно знали Пиццыну тягу к большим вещам. Его вид порой вызывал улыбки у всей, уже переставшей чему-либо удивляться, компании. Футболки его свисали чуть ли не ниже колен, ботинки были просто огромны, а заправленные в них штаны вечно развевались по ветру, как паруса, делая его похожим на надувную куклу. Иногда кто-нибудь подтрунивал над Пиццей по этому поводу, тогда он сопел, оправдывался, но ничего с собой поделать не мог. То ли с глазомером, то ли с терпением у Пиццы было что-то не в порядке.

– Вижу, вижу, – сказал Дин сквозь смех, – правда, она у тебя больше на плащ похожа, а еще ее можно на грузовик надеть, и все будут думать, что это слон из зоопарка убежал, опять размера, что ли, не было?

– Так вот именно, – начал объяснять Пицца, стараясь не замечать насмешек товарища, – говорят, одна осталась, а привезут только в следующем месяце. Я же столько ждать не могу, правильно? У меня бы и деньги уже кончились… А потом подумал – так даже лучше, вдруг на улице спать, или, скажем, в подъезде. Завернулся – и не холодно!

– Ты бы ее лучше тогда сразу в палатку перешил!

– Да ну тебя на фиг! – буркнул Пицца. Он отвернулся, порылся в своих неисчислимых карманах, закурил и тут же закашлялся.

Этим летом Пиццу сильно избили, когда тот возвращался вечером домой. Он получил сотрясение мозга, перелом двух ребер, да и вообще был похож на отбивную. Но больше всего его расстроило то, что эти, как он сам выражался, «чайники» обрезали его любимую футболку где-то по пояс и сбрили ему ирокез. Впоследствии выяснилось, что «чайники» – это местная дворовая шпана, другими словами, обычные гопники, которые, наутро протрезвев, вспомнили, что Пицца прекрасно знает, где они все живут, и даже стали догадываться, чем это все может для них обернуться. Два дня подряд они ходили к нему в больницу, извинялись и умоляли не писать на них заявление. Но Пицца и не собирался это делать, справедливо рассуждая: «Чем глупее, тем вернее». И действительно, гопники в его районе их больше не трогали, а с Пиццей вообще здоровались за руку. Через две недели сияющий Пицца вышел на волю, напился и тут же попал под машину, обошлось это ему переломом ноги, а через два дня у него обнаружили рак. Но Пицце все было нипочем. Курить он продолжал как паровоз, а на все жалостливые взгляды пожимал плечами, улыбался и говорил, что, мол, больше вас всех проживу, вместе взятых. Пицца был законченным оптимистом; ни горевать, ни злиться, ни обижаться он просто не умел.

Вот и сейчас Пицца тут же просиял, выудил из кармана пятисотрублевую купюру, помахал ею у Дина перед носом:

– Ну как?! Двигаем ко мне, отметим покупку, – сказал он весело и, не дожидаясь ответа, зашагал к остановке. Дин пожал плечами. Домой не хотелось, а стоять под дождем тем более.

– Пицца, погоди! – крикнул он исчезающему в дымке дождя товарищу.

Уже вечерело, и они торопились добраться домой без приключений. Кругом загорались яркие огни реклам, бросая длинные блики на мокрый асфальт, ветер немного утих, и капли больше не били в лицо. Они на ходу запрыгнули в автобус и растворились в шуме большого города.

***

– Анна, садись есть! – донесся из кухни голос матери.

– Иду, иду, мамочка! – крикнула она в ответ и снова погрузилась в свои грезы.

Как он сегодня посмотрел на нее! Евгений! Мечта любой девчонки в их школе. Не то что бы она была от него без ума, просто хотелось насолить одноклассницам, пройдясь с ним под ручку у всех на виду.

Она покосилась на компьютер, стоящий на столе в углу. Реферат сдавать в понедельник, а у нее еще ничего не готово.

– Аня, долго тебя ждать?!

Скорчив недовольную гримаску, она поднялась с кровати, помыла руки и, сев за стол, улыбнулась матери.

– Как дела в школе? Реферат написала? – с наигранной строгостью спросила мать.

– Завтра после танцев напишу, – ответила Аня, принимаясь за еду, – Ирина Михайловна сказала, что завтра мы пораньше закончим.

– Не разговаривай с набитым ртом. – Мать погладила ее по голове и вышла из кухни.

На прошлых занятиях в танцевальной студии Аня не была, простудилась и просидела дома, Танька, ее лучшая подруга, рассказывала, что было довольно весело, хотя Таньке везде было весело, такой она была человек.

Надо же ей срочно позвонить, пока та не легла спать, вспомнила Аня, и стала быстро набирать номер.

Долгое время в трубке раздавались гудки, потом сонный Танькин голос промямлил что-то несуразное.

– Тань, привет! Таня, проснись! Зайдешь за мной завтра?

– А, Энни, это ты, привет! Я уже спала.

– Так ты зайдешь?

– Нет, не получится, меня завтра отец на машине отвезет. Кстати, он мне видеокамеру купил, я возьму, поснимаем! А что там у тебя с Женькой?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Аня.

– Ну, я же твоя подруга, – важно сказала Танька, – я просто обязана все о тебе знать!

– Да ничего пока, Женя, конечно, милашка, но мне надо подумать.

– Не упусти его, дурочка, такой парень! Девчонки рассказывали, что как-то видели его…

– Тань!

– У него такой…

– Таня!

– Я бы, на твоем месте, с ним…

– Да замолчи ты наконец! Любовь не измеряется длинной! И я не знаю, куда катится мир, если все думают только об этом!

Танька замолчала.

– Ладно, извини, – тихо сказала Аня, – я не хотела тебя обидеть.

– Да нет, ты права, – она немного помолчала, – а не пора ли нам спать, подруга? -зевнув добавила она- Вставать рано придется.

– Наверно, пора… до завтра!

– Пока!

Аня повесила трубку, взяла со стола кружку уже остывшего чая и выглянула в окно. Тени деревьев метались по двору, в их танце было что-то мистическое, вдруг все показалось таким маленьким и незначительным, да и сама она всего лишь маленький огонек спички в этой безграничной и безмолвной ночи, и сможет ли она за свою жизнь хоть кому-нибудь осветить путь… Аня вздрогнула, отвела глаза, допив чай, чуть не уронила кружку.

– Все, хватит! – Она помотала головой, – в душ и спать!

Что- то мягкое стукнулось в ее ногу. Аня посмотрела вниз, щенок сенбернара, по кличке Мишка, неуклюже тыкался в нее мордой. Аня взяла его на руки. Маленький и косолапый щенок, очевидно смутно догадываясь о том, что вскоре поднять его будет не под силу с благодарностью принимал то, что вся семья таскает его на руках.

– Ну, Медвежонок, что ты обо всем этом думаешь?

Песик виновато завилял хвостом, не понимая, чего, собственно, от него хотят, и на всякий случай лизнул хозяйку в нос.

***

Жил Пицца один в двухкомнатной квартире, больше напоминающей пещеру, чем жилище человека. Из мебели там были лишь два стула, столик со сломанной ножкой, две колонки, усилитель и кресло-качалка. Остальное Пицца выкинул, как он сам говорил, за ненадобностью. В углах слежалась пыль и по всюду катались, напоминая икру золотой рыбки, пули от пневматической винтовки.

Надо сказать, что многочисленные Пиццины гости любили развлекаться тем, что время от времени обстреливали местную дворовую шпану из окон квартиры, предварительно погасив в окнах свет. Дело в том, что Пиццин двор, как и многие дворы в округе не страдал излишней илюменацией. Проще говоря, было темно, хоть глаз выколи. Снизу, из темноты, периодически, доносились возгласы и брань. Самих говоривших видно не было, до тех пор пока они не начинали курить. Вот тут то и появлялись гаденькие улыбки на лицах застывших у раскрытого окна с винтовкой пацанов. Шпана сыпала угрозы в темноту, но понять откуда стреляют она, соответственно, не могла. Так что винтовка, старый, потрепанный «Ижак», всегда покоилась на подоконнике. От куда она вообще появилась, как не старались, ни кто вспомнить так и не смог.

Была еще маленькая тумбочка на замке, где Пицца хранил фотографии детства, разные безделушки и замусоленного плюшевого мишку. Все это было его сокровищем, его памятью о погибших, три года назад, родителях. Младшую сестренку Пиццы забрали дальние родственники, а сам он остался не у дел. Поначалу, конечно, они ему помогали, но, когда Пицце исполнилось восемнадцать, совершенно о нем забыли. Так он и жил, среди валявшихся повсюду пустых бутылок, среди ободранных плакатов «Гроба» и томиков Достоевского. На его двери была корявая надпись «ПАНК НЕ СТУХ!!!», убеждающая всех проходящих мимо, что хозяин все еще жив.

А сейчас под этой самой надписью, на позаимствованных, видимо, из- под соседних дверей ковриках мирно посапывал их старый знакомый, скин, по прозвищу Тимон.

– Встать, солдат, война идет!!! – что было мочи заорал Пицца ему в ухо.

Вытаращив глаза, Тимон подскочил, ударившись своей лысой головой о дверную ручку.

– А, это вы, со своими шуточками, – пробурчал он, почесывая ушибленный затылок, – а у вас, товарищ Пицца, между прочим, эти самые шуточки представляют серьезную угрозу для общества!

– Плевать я хотел на общество! Я всегда против него, даже если оно во всем со мной согласно! – радостно воскликнул тот и стал открывать замок.

– Да и общество на тебя не прочь, – возразил Тимон, поглядывая на заплеванную соседской ребятней Пиццину дверь.

– Тогда мне вдвойне на них плевать!

– Не советую, парень, – вступил в разговор Дин, – их больше, утонешь!

– Ну вы меня еще поучите, – отмахнулся Пицца и наконец-то открыл дверь, – я же профи в таких делах, а что касается игры с пресловутым обществом в «кто кого переплюнет», то сражаться буду до последней капли влаги в организме!

Они ввалились в прихожую. Тимон, запнувшись о порог, кубарем вкатился первым. С хохотом он принялся расшнуровывать свои сапоги, напевая какую-то идиотскую песенку. Через мгновение уже все, пыхтя и отдуваясь, занялись этим непростым делом.

– А что это ты, Тимоша, под дверью спал? – спросил Пицца у Тимона, прервав его немудреную песнь, – проблемы, что ли, какие-нибудь?

– Да, есть немного, – ответил тот. – Я опять из дома ушел, предки достали – фашист, фашист. И так и сяк им хоть что-нибудь объяснить пытался, бесполезно! Орут только и ничего не понимают. Да и не надо им ничего понимать… Я собрался и вышел, а они и не заметили, до сих пор, наверное, там скандалят.

– Стереотипы хреновы! – выругался Пицца. – Еще лет двадцать никто ничего не поймет!

– Да не расстраивайтесь вы, прорвемся, – сказал Дин, стараясь поддержать друзей, – пошли они все, давайте выпьем лучше!

Вышло как-то грустно.

– А есть что? – удивился Тимон, не замечая горечи в словах друга.

Пицца же криво ухмыльнулся, взглянул на Дина и иронично добавил:

– Вот за что я тебя люблю, парень, так за то, что ты всегда знаешь, что и когда говорить!

Дину на секунду показалось, что тот прочитал его мрачные мысли о том, что никуда они на самом деле не прорываются и выпить нужно просто от того, что все достало, обдумал это и рассудил, что сказанное им было все-таки лучше, чем оставшееся на душе «жизнь – дерьмо!»

Молчание прервал Тимон, незамеченным залезший в Пиццын рюкзак и с воплями «вот это да!» и «ни фига себе!», начавший доставать оттуда алкогольную продукцию.

Через две минуты они уже стояли на пороге Пицциной гостиной, если ее можно было так назвать. Эта была комната, весь пол которой был застелен матрасами, заменявшими кровати. «Практично и удобно», – говорил Пицца, и действительно, порой в ней запросто умещались двадцать человек. Самым удобным местом здесь было кресло-качалка, стоящее в противоположном, от двери, углу. Именно это и привело в оцепенение Пиццу и Тимона, которые замерли на пороге. Их замешательство было недолгим. Они переглянулись и вдруг с руганью ринулись к креслу, отталкивая друг друга локтями. Пицца добежал первым, плюхнувшись в него, он выставил вперед руки. Тимон, бежавший следом, прыгнул, надеясь опередить друга, и с размаху налетел на Пиццу. Раздался жалобный скрип кресла, Тимон, сделав сальто, полетел дальше, пока путь ему не преградила стена; успешно в нее врезавшись, он с хохотом сполз на матрасы. Пицца, схватившись за живот, смеялся до слез.

– Вот ведь, чертовы придурки…

«Ну вот настроение боевое поднялось», – подумал Дин, подходя к друзьям и садясь на прямо пол.

– Уже на частную собственность посягают!!! – хохотал Пицца, открывая портвейн. – Что за люди?..

Отсмеявшись, Тимон пошел за кружками, а Дин подумал: хорошо, что все так получилось, что сегодня у них есть деньги и крыша над головой. Он вспомнил слова песни «Наутилуса»: «Я буду жить еще один день и будет еще одна пьяная ночь…». Вернулся Тимоша, они разлили портвейн в кружки, у Пиццы в руках появилась гитара.

Так незаметно и пролетел вечер. Напиток горячей рекой тек по венам, они до хрипоты орали любимые песни.

– А правильно ли мы живем? – вдруг спросил Тимон.

– Не знаю… – с трудом ответил Дин, – но мне нравится…

Язык заплетался, но ему уже было все равно.

– Я просто… не хочу… чтобы это кончалось. Я…

Он забыл, что хотел сказать, все мысли перепутались, Дин замолчал.

– А я как-то нашел смысл жизни, напился и забыл, – обрадовался Пицца новой теме разговора, – а что, Тимоша, это тебя взволновало?

Тимон выпил, прикурил сигарету и уставился на Пиццу.

– Вот ты умный вроде, но поражаться я тебе не перестаю. Тебе все по барабану! И неужели ты никогда об этом не задумывался? Мы же бесцельно живем!

– Во-первых, много думать вредно, – важно сказал Пицца, погладив ирокез, помолчал и добавил: – С ума можно сойти. Во-вторых, ты что, хочешь поставить перед собой какие-то призрачные цели, вроде дома, семьи, работы, выдуманные для тебя человечеством?

– Нет… Не знаю… Это же лучше, чем ничего.

– Ну почему же? Да тебе скажут, что ты слабак, лентяй, живешь только для себя потому, что у тебя нет этих выдуманных ценностей. А пусть тогда они сами попробуют от них отказаться. Отказаться от цели. Тогда все, край! Они и дня не проживут! Так же и с самоубийством. Все кричат: «суицид выход для слабых!», но не у каждого найдутся силы это сделать! Понял теперь? Орать всегда проще.

– Идиоты! Ведь тогда мы живем не бесцельно! – встрепенулся Дин, все это время он обдумывал слова Пиццы, и вдруг понял, как все просто. – Цель нашей жизни и есть ее бесцельность! И если мы слабаки, то, в слабости нашей, мы сильнее их силы! Цель отрицать саму цель! Так же как традиции и моральные устои. Не обращать внимания на ненужные преграды и стремиться к чистоте собственной души, а не вкладывать души кирпичами в пирамиду безумного общества! Не приносить себя в жертву тем, кому на тебя чихать! Въехали, в чем дело? Смысл нашей жизни – это протест против их смысла, – Дин отхлебнул из кружки. – Пусть лучше жизнь моя будет бесцельной, чем я приму их муравьиные ценности! Одинаковые и пустые, как они сами…

– Пьяный бред! Тимон внимательно посмотрел на него, покачал головой – и вдруг рухнул навзничь, тут же захрапев.

Дин и Пицца переглянулись.

– Хороший пример, – рассмеялся Пицца, – у Тимошки биологические часы с точностью до секунды работают! Он вырубился, значит, и нам пора. А завтра я вас в одно место свожу, клевое.

– Что есть, то есть. Не отберете! – согласился с ним Дин.

И действительно, он вдруг почувствовал, что смертельно устал, лег на бок и закрыл глаза. Уже сквозь сон он услышал Пиццыно бормотание:

– Разумничались тут, у вас и выбора-то нет. Какая цель, если будущего нету? «No future!», «NO FUTURE!!!»

Глава 2

«Они говорят, им нельзя рисковать,
Потому что у них есть дом,
в доме горит свет,
И я не знаю точно, кто из нас прав.
Меня ждет на улице дождь,
их ждет дома обед…»
В. Цой

Ветер пронизывал насквозь, застегнутые наглухо, тяжелые косухи ничуть его не смущали. Несмотря на воскресное утро и собачью погоду, на улицах было довольно оживленно. Старушки спешили на рынки за картошкой и огурцами, кто-то возвращался с ночной смены или просто гулял. В общем, люди, стремясь успеть сделать все свои дела в этот единственный свободный день, с озабоченным видом растекались по городу. Вся эта картина напомнила друзьям их вчерашний разговор.

Добро пожаловать в муравейник, про себя ухмыльнулся Дин, а вслух сказал:

– Хотел бы я тоже так куда-нибудь спешить. Интересно, что для этого надо сделать?

– Родиться человеком, – мрачно пошутил вышагивающий впереди Пицца. Тимон только шмыгнул носом.

***

Вчера Пицца как-то умудрился поставить будильник, но сам от его дребезжания не проснулся. Зато встал Тимоша, видимо, утолить жажду; еще находясь в состоянии сна, ничего не разбирая на своем пути, он отправился на кухню, долго там гремел, копошился, чем и разбудил Дина.

Разыскав пару сигарет, поставив чайник, они уселись на подоконник, заменяющий одновременно и стулья, и стол.

– Жрать, блин, охота… – протянул Дин.

– Да уж, – согласился с ним Тимон, но даже не пошевелился.

Холодильника у Пиццы не было, в связи с этим он покупал только не портящиеся продукты. Они валялись здесь же, в углу. Это была куча всякого рода макарон, круп и специй, но это одновременно было и жилище удравшего из клетки хомяка по имени Сталин. Кто-то подарил его Пицце, вроде бы на день рожденья, а во время гулянки этот монстр удрал, забился в кучу провизии – и мало того что грыз продукты, так еще и нещадно кусал всех, кто на них посягал. Именно из-за Сталина лезть в продуктовый угол было опасно.

– Может, палкой попробуем там покопаться?

– Этот дьявольский зверь меня доконает, – разозлился Дин, – такой маленький, а такой жадный, можно подумать, он один все это съест! Пойдем лучше Пиццу будить, только он с ним может сладить.

Разбудить Пиццу оказалось тоже непросто, он брыкался, ворчал, придумывал различные причины, чтобы не просыпаться. Наконец встав, он протопал, шатаясь, на кухню, запустил руку в гору еды и стал там ковыряться, бросая злобные взгляды в сторону друзей.

Тимон озабочено посмотрел на Дина.

– Как ты думаешь, почему тварь его не трогает? Может, сдохла?

– Если сдохла, то только от обжорства, а это вряд ли, диктаторы от обжорства не умирают. Видимо, логика у Сталина все-таки присутствует.

– Видимо, да.

Пицца тем временем выудил из кучи жратвы пакетик с печеньем, понюхал и кинул на подоконник.

– Немного засохли, но к употреблению вполне пригодны. Жрите, черти, а я посплю пойду еще.

– Чего?! Посплю?! А кто это нас в клевое место обещал сводить? – возмутился Дин. – Скажешь, не ты?

– Да к тому же вдруг хозяин продуктовой кучи решит расквитаться с нами за похищенное у него печенье, – поддержал друга Тимон.

– Так что когда помрешь, выспишься!

Пицца с ненавистью посмотрел на них.

– Садисты, – простонал он, закуривая, – кстати, чего-то я не припоминаю, чтобы я вас куда-то хотел вести.

– Напился, не помнит не хрена, – обратился Дин к Тимону.

– А мы ему ща по кумполу двинем, живо все вспомнит!

– Ладно, ладно, – занервничал Пицца, – знаю я одно местечко, про него, наверное, и говорил.

Вдруг в куче что-то зашевелилось, и на ее поверхность выбрался Сталин. Пицца протянул зверьку кусочек печенья. Сталин пошевелил усами, глянул на Пиццу и, взяв кусок с руки, начал старательно, вдумчиво грызть.

Дин и Тимон переглянулись.

– Смотри-ка, – развеселился Дин, – ничто человеческое диктаторам не чуждо!

– Мда… – согласился с ним Тимон.

***

Теперь они топали по улице, к хваленому Пиццыному месту, ежась и подрагивая на холодном ветру. Хуже всего приходилось Тимону. В своем тоненьком бомбере бедняга совсем замерз, но виду не подавал и не жаловался. Впереди шагал Пицца, напивая Цоевского «Бездельника» и совершенно не обращая внимания на останавливавшихся перед ним людей, изумленных его высоким красным ирокезом. Лишь две пожилые тетки, расхохотавшись ему в лицо, стали советовать, что пора Пицце в цирк идти работать.

– А вам к черту пора пойти давно! Заждались вас там уже! – огрызнулся тот, шаркнув гриндерсом по асфальту. Тетки отскочили в сторону обозвав его грубияном. Пицца, резко развернулся к ним лицом, от чего его подкованные сапоги вновь царапнули по асфальту, сделал дикий реверанс и, не дожидаясь реакции, зашагал дальше. Дин и Тимон, хохоча, пошли следом.

– Смотрите, смотрите, – вдруг закричал Тимон, – вон там, на лавочке!

– Свинья!!! – разом заорали все.

Свинья поднял голову.

– Вот так встреча! Здорово, перец! – Они наперебой стали жать ему руку. – Все валяешься?!

– Здорово, чуваки! Я это… Вчера фэст был, ну я там с металлерами заквасил… Не помню, короче, ни хрена. А вы тут какими судьбами?

– Это ты у Пиццы спроси, он нас ведет, – ответил Дин.

Свинья посмотрел на Пиццу.

– Да мы так, в ДК идем, – пожал тот плечами.

– А-а-а… А зачем?

– Дело есть.

– А-а-а…А я, смотрите, какую себе футболку раздобыл, – Свинья расстегнул косуху, – мэйденовскую!

На нем действительно была надета новенькая футболка Iron Мaiden.

– Мне девчонка одна подарила, с себя сняла! Поганенько ухмыльнулся он. Клево, да?

– А я косуху купил, вот! – Пицца встал в эффектную позу.

– Так это ты, Пицца, – усмехнулся Свинья, – а я-то думал, это Бэтмэн!

Все довольно заржали.

– Ну вот, – вздохнул Пицца, – опять вы за свое.

Дин хлопнул друга по плечу.

– Ладно, забей. Ты с нами? – спросил он, обращаясь уже к Свинье.

– У вас выпить нету? А то башка трещит, – поинтересовался тот. – Да и замерз, заболеть могу.

– На месте выпьем, – ответил Пицца.

– О-о-о… с вами, конечно, дайте сигарету.

Дин дал ему сигарету и прикурить, закурил сам. Дым и холодный воздух наполнили легкие.

– Долбаная зима еще не наступила, а уже меня убивает! – пробормотал он, поеживаясь.

– Зима, зима… – протянул отрешенно Тимон. – Чего говоришь?

– Зима, говорю, скоро! Что делать будем, непонятно…

– Придет зима, тогда и поймем! А сейчас меня больше волнует, как на сейшн этот пройти! Денег, блин, нету… до зарплаты далеко! Ума просто не приложу!

Сейшн действительно приближался – и ни денег на билет, ни каких- либо соображений, как всегда, ни у кого не было. А концерт был стоящий, хорошие группы, неплохой звук, в, общем, сходить хотелось, и хотелось сильно.

– Ботинки еще купил – в долги влез! – продолжал бурчать Тимон. —Может, на работе займу до зарплаты…

– А может, поиграем?… – Оба глянули в темный проем перехода. – Как ты думаешь?

– Погода нелетная, пальцы замерзнут, хотя попробовать можно…

Свин и Пицца уже стояли у входа в переход, мечтательно разглядывая афишу предстоящего сейшна.

– А может, поиграем? – протянул Пицца подходящим друзьям. – Сказал что-то не так? – добавил он, заметив их ухмылки.

Они прошли через тоннель и оказались перед зданием ДК.

– Через забор! – скомандовал Пицца.

– Пицц, у твоей матери какая девичья фамилия была? – поинтересовался повеселевший за спиной у Пиццы Свинья.

– А че?

– Случайно не Сусанина?

– Нет, – мрачно пробормотал тот. – Вперед!

Свинья, сообразив, что сказал что-то не то, виновато пожав плечами, полез за ним следом. И тут же чуть было не свалился Тимону на голову.

– Аккуратно, свиньи летать не умеют!

– Зато падают метко! – парировал Свинья.

***

Аня сильно опаздывала, автобус долго не приходил, да еще застрял по дороге в пробке, так что когда дверцы открылись, она почти бегом направилась к ДК.

«Ну вот, прошлое занятие пропустила, на это опоздала, – злилась на себя Аня, – не могла раньше выйти!»

Подбегая к крыльцу Дома культуры, она заметила, как четверо хохочущих парней карабкаются на забор, огораживающий двор здания. Аня замедлила шаг. Один из ребят, с какой-то немыслимой прической, влез на самый верх ограды и картинно шлепнулся оттуда в кучу листьев с другой стороны, чем вызвал новый взрыв хохота у своих товарищей. Остальные, шутя, последовали его примеру. Аня улыбнулась. Парень, влезающий на забор последним, внезапно оглянулся, и их глаза встретились. Аня смутилась и отвела взгляд, ей стало неловко за свою улыбку: он, конечно, заметил, что она наблюдала за ними. Или… она снова взглянула на него, ну да, он еще продолжал смотреть, какой странный взгляд, он улыбнулся ей, бледное лицо, длинные темные волосы, от взгляда улыбка казалась горькой…

Его окликнули, Аня резко развернулась, подошла к двери и дернула ручку. На пороге она невольно обернулась еще раз, он уже спрыгнул и шагал в глубь сада. К их окнам…

***

Дин спустился с забора, в глубине сада Пицца отчаянно махал руками, подзывая остальных. Он стоял у торчащих из земли труб теплотрассы. Трубы выходили из-под земли во дворе сада где-то на метр и заворачивали за угол здания, огибая его. Покрытые жестью, широкие, они могли служить отличным сидением, тем более в такую погоду их теплота имела немаловажное значение.

Дин огляделся, прелесть «клевого места» была очевидна. Сад с одной стороны загораживала стена ДК, с двух других сторон – стена соседнего здания и какие-то гаражи. Место было тихое и спокойное, ветра здесь почти не было, деревья, хотя и облетели, но были довольно густы, надежно скрывая от посторонних глаз.

Пицца взгромоздился на трубы, Свинья и Тимон застыли рядом. Прямо напротив них находились большие, выходящие в сад окна. В них-то и таращились все трое.

Дин поспешил к ним; подходя, он взглянул в одно из окон. В окне виднелся средних размеров зал, с паркетным полом и большими зеркалами. По-видимому, класс танцев. Там шел урок.

Стоящий рядом Свинья сглотнул, не глядя, передал Дину бутылку портвейна.

Все молчали, зал отсюда отлично просматривался, было видно все, что в нем происходит. У противоположной стены преподавательница средних лет, улыбаясь, объясняла что-то ученицам, собравшимся в кружок возле нее. Кое-кто из девочек их уже заметил и, хихикая, поглядывал в окно.

Свинья зашевелился, медленно повернул голову и взглянул на Дина, потом поднял ладонь на уровень глаз и некоторое время разглядывал ее. Заклепанная кожаная перчатка с обрезанными пальцами, на самих пальцах краска и ржавчина от забора, грязь под ногтями. Он перевел взгляд на окно, потер руку о штаны и потянулся за портвейном.

– Неловко? – Дин отхлебнул еще раз и отдал бутылку.

Свинья утвердительно кивнул и сделал пару больших глотков.

– Как ты думаешь, они настоящие?

Вопрос был вполне серьезен. Сегодня ночью Свинья спал на лавочке, и это для всех было обычным делом. Тимон и Пицца постоянно горбатились на каких-то второсортных работах за мизерную зарплату, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Каждый привык рвать глотку в сырых переходах. Каждому приходилось очищать лицо и одежду от засыхающей крови. Каждый помнил, как корчился от боли на полу, на асфальте, на земле от ударов каких-нибудь ублюдков, многие – от передозировки или же от отравления дешевым алкоголем. Все это было нормой, каждый сталкивался с этим каждый день. Каждый знал, что такое боль, каждый знал, что такое смерть – и до этого момента каждый думал, что знает, что такое жизнь. Но там, за стеклом, жизнь была другая. Нет, конечно, они прекрасно знали, что где-то есть и такая, знали, что бывает и хуже, но как-то никто не обращал на это особого внимания. Может, это их просто не касалось или же за бесконечными рядами людей, у которых «на рубль больше», этого просто не было видно.

Однако сейчас разница была очевидна, все вдруг остро почувствовали это, даже Пицца, который, по-видимому, околачивался здесь в прошлое воскресенье, и руководствуясь своей природной наглостью, притащил их просто поглазеть на симпатичных девчонок. Там, за стеклом, были юные беззаботные лица, тепло и радость. Дин внезапно поежился, почему-то вспомнилось детство и… воздушные шарики! Он попытался вспомнить, как он держал их в ладошках. Руки невольно сжались в карманах, пытаясь поймать это воспоминание, показалось, что пальцы вот-вот скрипнут по тонкой резине. Он вздрогнул, тряхнул головой: какие, к черту, шарики!

В этот момент в класс вбежала еще одна девочка. Стройная, с высоко поднятой головой, золотистые, вьющиеся волосы, это ее он видел у входа в ДК. Она направилась к учительнице, та улыбнулась ей, они недолго о чем-то разговаривали, затем она подошла к зеркалу и стала собирать волосы в хвост. Вдруг она резко обернулась, отчего ее волосы снова рассыпались по плечам, взгляд ясных голубых глаз скользнул по лицу Дина. Он тут же уставился в землю.

– Не уверен, – пробормотал он и протянул Свинье сигарету.

Тот закурил и понимающе кивнул.

Разминка началась. Стоя лицом к зеркалу, Аня в нем могла легко рассмотреть сидящих во дворе ребят. Они изредка, не глядя друга на друга, переговаривались, но все больше молчали, передавая из рук в руки какую-то бутылку. Иногда кто-нибудь копался в карманах, доставал сигарету, медленно курил. Они не были похожи на знакомых Ане мальчиков, ни на одноклассников, ни на ребят со двора, хотя были с ними примерно одного возраста. Дело было даже не в их странном виде, не в прическах, не в их одежде. Скорее, что-то чужое, непонятное было в них самих. Что-то холодное, что-то, отчего они вдруг показались ей какой-то неотъемлемой частью этой осени. Это и отталкивало, и привлекало ее. Аня вглядывалась в лица, обычные мальчишеские лица, ничего особенного, задумчивые, слегка забавные от появляющейся в них иногда мечтательности. Но было в них и что-то другое, как будто какая-то тень лежала на этих лицах, закрывая их, искажая улыбки, оставляя только глаза. И глаза эти были полны чего-то, что никогда не попадалось ей в глазах окружавших ее людей.