Читать книгу: «Неполное превращение. Роман»
© Ольга Климова, 2021
ISBN 978-5-0053-2366-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Чем полезны насекомые
Полоса расставленных ноутбуков приглашала к покупке. Ноутбук не самый дорогой, но в нем точно есть функция набора текста. Дополнением к нему, по старой доброй памяти, Виктор приобрёл толстый коричневый блокнот для записей, модную ручку. Ещё несколько простых ручек, так как модная всегда терялась. Теперь можно писать, уж точно. Аккуратно сложив приобретения, поехал в парк, где его ожидают жена и сын.
Гуляющих в парке окружают деревья, серо-коричневые стволы, окрашены снизу белым, защита от насекомых. Листья на яблонях – дичках крупные и мелкие, извиваются и колышутся. Гладкие и прохладные листья. Папа, мама и сын приятно утомившись ходьбой присели на скамейку. Вдалеке небрежно рассыпаны деревенские домики. Уютные игрушечные коробочки.
– Мне нравится жить в доме, приходишь и ты сразу на природе, бегаешь, гуляешь босиком по траве, – заговорил папа.
– Да хорошо, – она выделила последнее о, скруглила розовые губы. Очертание верхней губы сложилось симпатичным треугольником. – Ты знаешь, у меня аллергия на траву. На траву, на черёмуху, и сильнее всего на сирень. У меня голова болит, давление подымается.
– Да как это, у такой молодой красавицы и давление!
– Да вот так.
– А давай квартиру на дом поменяем.
– Давай, если у меня голова не разболится. Я не могу цветущие кустарники переносить, цвет мне на голову влияет.
– А я там книгу напишу.
– Напишешь.
– Конечно, напишу.
– Сядешь среди сосен и дело пойдет, гусиным пером напишешь.
– Не надо среди сосен, мне надо где яблоки растут, среди зелени. У нас будет дивный сад.
На краешке серой скамейки устроились жук мужик и муха девушка, чуть подальше маленький мушонок. Маленький без умолку жужжит, много болтает, это подросток, сын.
Настоящий человечий сын расправил розовые ладошки, оттопырив в стороны мизинцы, направил к солнцу.
Светлое небо светит белым круглым абажуром. Обстановка по – весеннему нежная, тёплая, прохожие довольны и раскованы.
– Какие хорошие люди гуляют, мамы с сыночками, папы с дочками.
– Мне туда в школу далеко ездить будет, – прервал сын впечатление от добрых прохожих.
– Но ты же не знаешь, откуда ездить.
– Я знаю тот район, сын носом указал на противоположный берег. Я представляю, как вы меня в школу оттуда отправите.
– Мы тебя возить будем.
– А маму?
– А маму в театр.
– О да, меня в театр. Я сейчас костюм для Огнива шью.
– Вера, для огнИва, – поправил ударение папа.
– Витя, ну ты зануда, ОгнИва.
– Просто я писатель, и прежде всего преподаватель.
– Ты уж второй день так говоришь, я в воскресенье отдыхаю, про работу немного забываю, и сколько можно про литературу, твоя литература, надоело слушать.
– Ты сама начала про театр.
– Витя, ты напиши про инопланетян.
– Мама, и про школу.
– Я могу про школу инопланетян написать.
– Пиши.
Мать перевела взгляд серьёзных глаз и густых ресниц на сына. Они помолчали, повозились на лавочке, сильнее всех ерзал сын. Дружно выросли вверх, и семейная прогулка продолжалась уже вдоль реки.
Необычайные просторы вдоль глубокой реки. На высоком противоположном берегу реки сидели редкие кустики, рядом сидели люди на скамейках, смотрели в недосягаемую глубину.
Семья не договариваясь закончила прогулку: первый, второй, третий, неспешным ходом шагали к машине. По воскресному вяло переставляли ноги, когда надоело медлить, ускорились.
Левой, правой шагали четыре штанины. Маме чеканить шаг мешала узкая юбка. Она оказалась третьей, заторопилась.
– Поторопись, – кричал из открытого окна на переднем сиденье юный сын, высунув в окно голову на крепкой шее.
– Поберегись, – кричала та же русая голова, когда папа решил сдать назад.
Мама заметила на запястье божью коровку с желтыми пятнышками, она тихо приземлилась к ней на руку.
– Боже мой, какая милота!
Продолжая бережно нести запястье с жуком, мать плюхнулась на сиденье, робко хлопнув дверцей.
– Милота. Они нас с пацанами один раз так покусали, божьи коровки ваши. Когда летят их множество в небе, так красиво, а потом мы все в волдырях. Больно.
– Да, вот так в незнакомой обстановке насекомые агрессивны, это бывает, да, в таких случаях они кусаются, – объяснял лобовому окну внимательно рулящий отец, – а вообще жуки полезны, они уничтожают тлю, спасают растения.
– Ой-ой, любитель насекомых.
– А ты? Вера, я в детстве мечтал стать энтомологом.
– Никак не знала. И, гляжу, не стал. Но бабочек содержишь.
– И не стал. Бабочек люблю.
– Я знаю, что не стал.
– У каждого в детстве есть мечта. Современным детям ваше старое уже совсем не интересно, – резонно вставил сын.
– Ты знаешь как про жуков интересно кино смотреть, знаешь сынок?
– Вообще-то они страшненькие, но весёлые и злые, – заметил сын.
– Про них ещё не всё известно, мамуль, Верунчик, что молчишь интереснее про жуков, чем инопланетян.
– Э-э, нет, не скажи. Вот я костюм к спектаклю делала по Кафке «Превращение». И там…
– Спасибо, сынок, мысль мне подсказал, вот это идея.
– Какую мысль, пап, я ничего не подсказывал.
– Да подсказал сынок, спасибо, и маме спасибо, мне с вами повезло.
– А я всегда хорошие мысли выдаю, – мама томно сплыла по сиденью, сутуля плечи потянулась.
– Вы всегда мне помогаете в делах!
Покупка дома состоялась той же компанией, при той же погоде, в свете белого солнца, гладко скользящего ветра.
Облюбованный для покупки дом возвышался на пригорке. Деревянный, небольшой, как теремок, украшенный ажурно резными ставнями.
Виктор отказался покупать кирпичный, и подешевле, и лучше из дерева, русский, натуральный. У окон обильно цвела сирень. Сиреневый аромат долетал к ним с мягким ветром.
– А я никак не пойму, почему художники сирень пишут. Она такая простенькая, однообразная.
– Наши местные больше черемуху пишут.
– Ага, период от свидания.
– Отцветания. Цветы это красиво, вот и пишут.
Сиреневый аромат влетел в нос вместе вздохом и остался там благоухать, прорастая образами майских свиданий.
– Мам, я помню, духи такие раньше были. Да, были похожие, мам, на твои похожи. Помнишь, в голубом флакончике, с крышкой такой, как ручка дверцы, – делился сын, тыча пальцем в дверцу машины.
– Сынок, от духов в синем флакончике у меня голова болит.
В ответ сын чихнул.
– Солнце, но прохладно, – она томно прикрыла веки, пряча от слепящего солнца, но вдруг открыла глаза:
– Когда глядишь на солнце с закрытыми глазами и откроешь резко, потом всё белёсое. Ха!
– Вот это наблюдение!
Белый жар солнца разгонял в стороны многоцветные тучи, местами серые, а где и сиреневые.
– Жаль, что на сирень аллергия. Я хотел бы тебе сирень подарить.
– Пап, йогурт мне подари.
– Не надо мне ваш аллергический букет.
– Мама тебе не надо, ты заболеешь, кашлять будешь. Мам!
– Я словами тебе нарисую сирень, – папа уже оторвался от семьи и был довольно далеко, хотя прошла секунда, – и ладно, правильно, никакой сирени, но дом мне нужен.
Отец вновь возник рядом со своими, наклонился вперёд, скрестил руки.
– Как хочешь, скоро каждый день будем любоваться цветами.
– Папа, ты переехать решил, ты не пошутил! Это не дача!
– Ну папа, но.
– Мы уедем в свой дом. Живой писатель должен жить в живом доме. Настоящем, русском, деревянном. Осталось вещи перевезти.
Ночь, здравствуй дом
Переезд решили организовать ночью, для того поставили будильник, сели на диване, продолжая визуальный пересчёт собранных вещей. Тихая городская ночь.
Безмолвие сохранялось недолго. Орала музыка, глуша микрорайон автомобильными колонками, на разный тон повторяющими бэц, бэц, бэц.
Возле бухающий машины стояли хозяева, четыре парня, они как и их музыка, вскрикивали, орали, дергались. Один из четверых держал в руке бит у, постукивал ею по ладони.
Виктор рассмотрел ночное безобразие из окна квартиры на шестом этаже. Парни тоже поглядывали в окно на шестом этаже и были настороже. Недоверие вверху и внизу, в доме и на улице. Молчаливое противостояние.
Насмотревшись и уяснив ситуацию, Виктор хотел было набрать 02 по привычке и сообщить про хулиганов, но «ай, да всё равно не сплю», позвонил всегда трезвым грузчикам, заказанным на 0.30. Грузчики быстро отозвались стуком в дверь.
Очертания предметов волновались мелкими тоненькими волнами, маленькими закорючками под вид иероглифов значками в общем напоминавшим японский рисунок тушью. Площадку у дачного домика осветили телефонным фонариком, смотрели на тюки с вещами, вещи прибывали.
Во время переезда в темноте светились человеческие фигуры, но ничего не видно, невозможно угадать выражение глаз. В темноте бывает обман зрения, может показаться то, чего нет. Темный мрак сознания.
Вера посмотрела на мужа. В нём есть непонятное, известное не всем, поступки непредсказуемы. Она подозревала его в чём-то плохом, но понять это плохое она не могла. Прошлый раз, когда он ходил по больнице и искал жену по фамилии имени и отчеству, нашёл совсем другую молодую.
Виктор представлял энтомологический дождь, смотрел, откуда дует ветер, прогнозируя вспышки вредителей, и думал про перелеты жуков через океан, как мелкие организмы жуки переезжают с грузами в самолётах, как жук сидит в самолёте, листает журналы, спит. Ведь у жуков несколько форм покоя, летом сон, много лет зимой он может спать. Пища колорадского жука семейства пасленовых, да, питаются в основном картошкой с помидорами в наших краях. Перелетая, жуки нередко гибнут в водах Балтийского моря. Насекомые обитают повсюду, но это летом. Это дикие насекомые. У меня свои, домашние. Есть ещё такие вредители – яйцееды, они откладывают яйца в яйца колорадского жука. Уничтожать жуков могут клопы.
– Вера, как бабочки переедут?
– Ты их в террариумы загрузил.
– Я про то, как поездку перенесут.
– Отлично перенесут.
– У меня голова болит, а тебе ничего страшного.
– Верунчик… Сейчас таблетку принесу.
Он налил воду в стакан, выскреб таблетку из стандарта, осмотрел осиротелую, разрушенную отсутствием привычных вещей обстановку кухни, заметил старенький, от старости модели неказистый ноутбук.
«Ага, его на коленях перевезу. Две страницы написал. Пишу по две в день A4. Завтра дальше. Звуки, тараканы – благодатная тема, про людей сложнее, только о них одно подумаешь, они другое вытворяют. Особенно про красивых женщин сложно. Вот не зря Толстой не любил красавиц, может их боялся. Красавица она, как ей жить?»
Размышляя, он складывал в сумку ноутбук.
«По – толстому, прыгни-ка, красавица, под поезд, и рассчитай хорошо, куда прыгнуть, в середину, между вагонами, чтобы надежно, умри сама. По Пушкину Татьяна романтичная мечтательница, творение Толстого – это Наташа. И пошло-поехало. Девушки то образ Татьяны пытаются скопировать, то Наташу обезьянничают. Она вся такая живая, настоящая, Наташа, не то, что холодная красивая Элен.
Красиво это значит холодно у него. Попрыгунья с придурью это тепло, настоящая женщина. Ведь таких не бывает, он придумал, они придумали, сочинили свой женский идеал. Но как модно придумали. Ведь сколько лет женщины подражают!»
У подъезда стояла Вера, он протянул крупную белую таблетку.
– Возьми Верунчик, да, и запей.
– Я позвонила, бабочек повезут в отдельной легковой машине, с большим багажником.
Он улыбнулся ей, как простой обычный человек, радуясь воскрешению погибших друзей.
– Мои бабочки живы. Вера, а я про Толстого все думаю.
– Толстому ты не конкурент, – отметила жена.
– Согласен. Не конкурент. Я живой ещё пока.
Звенело дрожание тонких травин, он положил в рот тонкими пластиками нарезанную резинку, в глотке прохладно.
– Жвачку будешь?
– Давай, пожуём.
Вскоре их довезли до места. Светом фонарей некоторые деревья освещались сильнее. Ствол яблони в бледную крапинку, по цвету напоминал берёзку, раскрашенный природным живописцем.
На ощупь ствол оказался очень шершавым, неприятным, как неизвестный заморский фрукт.
Выгружали всё до последнего, включая мебель и тяжеленную чугунную ванну. Всегда трезвые громко переругивались.
Вера в очках на сонном лице подносила к воротам бесконечные тюки с вещами и домашней утварью. Грузчики сбрасывали пожитки на землю. Гора росла. На лицах грузчиков проглядывали пережитки былой трезвости. Поменяв жизнь на трезвую, сохранили прежнюю внешность.
– Эт самое, в дом несите, – суетилась под ногами у грузчиков уставшая хозяйка, указания давала своим.
Виктор вытянул ровной палочкой жилистое сильное тело, нагрузился тюками, носил к дому тяжёлое. Вера бросила у порога тряпку. Все дружно тёрли ноги.
В уличном воздухе висела черная ночная теплота. Сынок хватал в грубую бумагу упакованные, обвязанные верёвками книги, хватал, сгибая руки в локтях, как культурист, бегал с книгами в дом, превращая серую тряпку у порога в скрученный изогнутый ком.
В руках Виктора возникли деньги. Денежный веер, хорошо различимый в темноте, он протянул грузчикам.
– Спасибо, – поблагодарил он вероятно за то, что деньги из его рук честный трудовой народ принял.
– Прогулка перед сном! – Радостно вскрикнул отец семье.
– Сил нет!
– Пошли!
Между сыном и мужем в ночном воздухе спешила мама, подтанцовывая под музыку, игравшую вдали.
«Это ты, это я», – чередуя с одышкой, подпевала она.
Отец шагами осторожно мерил тёмную тропинку, скованный внезапным литературным оцепенением. Натужно радостная мать наглядно веселилась. Сын взирал то на одного родителя, то на второго, и не знал к которому примкнуть.
По слегка освещённой площадке у соседнего дома в темноте носились дети. Девочка лет пяти, второй – малыш коротенький и борзый.
Мальчик задирался со старшей, они совершали пробежки туда – обратно, из темноты в свет. Поймать детей пытался молодой мужчина с подкачанными руками ростом ниже среднего, как бы подрубленный.
Прибежавшая соседская мать кричала, что они потеряют детей в темноте. Соседский парень тоже высказывал волнение. Дети никого не слушали.
Сбросив скорость ходьбы, Вера подняла и опустила очки, они означали у неё знак бесконечности:
– Маленькие дети могут пропасть, раствориться в чёрной бесконечности ночи.
Живое превратилось в ночь. Ночь жила повсюду и не заканчивалась на расстоянии видимости. Это был земной космос. Вера перевела взгляд на скрытого сумраком сына Матвея. «Никакой он не Матвей! Её сын Дионис по внешности и русский богатырь по натуре. Два в одном!»
Писательским взором Виктор обнял жену и сына. Перенёс объятья взгляда на соседскую семью, затем глянул в ночь, в ней ютились, дребезжали сотни мелких жужжащих тел. Объятья раскрылись шире, он понял, что за основу сюжета рассказа возьмёт энтомологический дождь, как всё падает с неба: и насекомые, капли, идеи и смыслы. Вернулись к новокупленному дому.
– Та-да-та-там! – Торжественно пропел Виктор, придвигая жену к двери.
– Обычно первой в дом запускают кошку, но за неимением.
– Бабочку! – Нагло пошутил Матвей.
– Ребёнок, помолчи!
Вера переступила через невидимый порожек, тронула дверь, в ответ прозвучал липкий скрип. Вера влетела в темноту без посторонних сил. Матвей догадался включить фонарик. Свет в доме был, стоит только нажать на выключатель.
– Настоящие хоромы. Снаружи не скажешь, какой большой дом, – певуче вещала Вера.
Она затеяла поздний ужин, сын сменил у плиты, ловко работая по по дну сковородки деревянной лопаткой.
– Какая я хозяйка плохая, – распевая, как актриса слова, красиво заговорила Вера.
– Самокритично, – искренне отметил сын.
– Ну ладно, Вер, устала, – хлопая её по плечу желал успокоить муж.
– Какая я хозяйка плохая, – опять красиво театрально заговорила Вера, – я вам даже рубашки никогда не глажу, не повезло вам, мне стыдно. Про это всем известно.
– Кому? Про что? – сын перестал помешивать румяную картошку.
– Они всё знают, она красиво выдала всё – всё, закинула голову, – инопланетяне следят за нами из смартфона и передают в интернет.
– Вера, глупости не говори, – Виктор раздражался.
– Пошутила. Какие глупости. У Матвея в смартфоне есть камера, она постоянно снимает и снимает, записывает и передает в интернет.
Отец и сын переглянулись, недоумевая.
– Что, фильмов обсмотрелась?
Она выразила отрицание и возмущение в отрицательном повороте головы. Сын, как ни в чём ни бывало, делил зажаренную на сковороде картошку на три тарелки.
– Странная у нас мамочка, – восхитился Виктор, игриво глядя на жену.
– Ой, папа, ты тоже, я жил в своей квартире, пока ты всех с теплого места не сдёрнул.
– Матвей, ты чувствуешь воздух какой, как дышится!
– Чувствую, папа, такой же теплый аромат, но темно тут совсем, совсем огней нет и людей нет, мало человечков. Цивилизация, где ты? – манерничал Матвей.
– Матвейка, ты совсем с толку сбиваешь.
– Как здесь хорошо дышится!
От неловкого случайного взмаха руки включилась музыка в телефоне.
Мамина усталость как-то разом уничтожилась, и даже очки помолодели. Она прошлась по длинному коридору шагом польки, оглушительно скрипели половицы. Вырвался наружу аромат плесени, раньше не замеченный.
Открывая входную дверь, в дом впустили ночное нежное тепло.
– Бэц, бэц, бэц, – удалялся в летнем дачном вечере музыкальный звук пролетевшей машины.
Устраивались ночевать, стелили ароматные мятные простыни на облезлый диванчик и односпальную кровать.
За окном с включённым светом бились о стекло серые бабочки мотыльки, их писатель сравнивал с моделями. Вообще люди в его понятии – это насекомые с тонкими талиями, крепко подпоясанные.
Вот женщины, например, – это божьи коровки. Самостоятельные образованные мужчины – жуки, другие – клопы. Клопы враги жуков. Были также ещё жужелицы – разговорчивые девушки в основном студентки, которых в избытке хватает в институте на филологическом.
Студенты любимчики
Практическое занятие по литературе обязывало преподавателя Виктора Олеговича предаваться мечтам – снам о прошлом.
– Вы жили в девяностые?
Студенты вяло листают конспект в поиске знаний, преподаватель услаждается карамельным прошлым.
– Ничего-то вы тогда не знаете.
«Был такой карамельный петушок из жжёного сахара».
То время и та жизнь, где он такой будущий великий писатель рос. А вырос он в небольшом городе, считавшемся селом.
«Дома для меня заготовлен карамельный петушок. Я иду по школе. Что обо мне думают?»
В его школе, особенно в классе он считался самым странным и самым умным, оттого и уважали.
«А точно уважали? Какой я был?»
Такой как сейчас брюнет, носил очки в красивой оправе, очки шли к лицу.
«Очки надоели, я хожу в линзах».
Он изумительно и солидно одет.
«Я люблю одежду, люблю свою внешность, но это не главный интерес».
Чтобы не навредить внешности он старается не сильно утомляться, чтоб лицо не помялось и не подпортилось.
«Я не получил опыт работы в Медведе или Speed инфо, но получил опыт научных дел, изучал насекомых и много читал, от этого иногда мои опусы нудные. Но их я посвящаю женщинам».
Девочек, кроме будущей жены из того же города и той же школы, он почти не замечал.
Девушки в институте, где шло занятие, слились в одну общую прекрасную девичью массу.
«Их и правда очень много. Из всех студентов выделяются два единственных парня из двух параллельных групп».
Параллельные группы на практическом занятии сегодня вместе, оба парня присутствуют.
Один тонкий до светящихся жил Андрюша носит длинные патловатые волосы и увлекается буддизмом. Другой, Серёжа, молочно пухленький, трепетно оберегает свою розовую молочность, потирает щёчки гладкой розовой ладошкой. Держа в левой ладони ручку, он пишет, при письме замирает, поднимает вверх указательный, не утомлённый физическим трудом пальчик, словно познаёт истину, после, довольный, снова корябает левой главной рукой уже по клавиатуре.
Серёжа также носит очки и выглядит совсем юным благодаря пухлости и нежности лица, ничем не выдавая свои двадцать восемь.
Иногда Серёжа съезжал на поедание конфет в бесчисленном множестве, но брал себя в руки, прекращал и вновь садился за компьютерное письмо.
Андрюша имел опыт употребления запрещенных веществ. Серёжа имел опыт общения с людьми криминального характера.
Андрюша и Серёжа самые талантливые на курсе, их отличает предельная обходительность со взрослыми, особенно женского пола. К обходительности их приучили мамы и бабушки и старшие сёстры. Поэтому к чужим мамам, и бабушкам, и старшим сестрам они обращаются вежливо и почтительно. Женщинам в диапазоне от 30 до 80 они нравились.
Но им же, самим парням, нравились двадцатилетние, которых было не за что пока уважать, взгляды на прелестниц получались презрительные, и девушек они не завлекали.
Девушки тоже привыкли уважать своих пап, дедушек и старших братьев и, как водится, не замечать своих маленьких ещё и тупеньких в делах жизни ровесников.
«Молодёжные занятия нельзя вести скучно!»
И снова карамельное прошлое и школа, где Виктора почти не замечали, а замечали Женю, мастера единоборств.
Женя единственный главный авторитет класса. Он симпатичный, русоволосый с вытянутым бледным лицом. Его лицо, точнее выражение временами схоже с лицом очень правильной и воспитанной девушки Ольги, темноволосой, с короткой стрижкой на пробор. Ольга старше, училась в другой школе, но многие в классе её знали. Родители ставили в пример.
Ольга всегда слушалась родителей. Сходство этих людей (Ольги и Жени) заключалось в правильности черт лица и улыбок, в крупных белых зубах и правильных интонациях.
Ольга не была авторитетом класса, а Женя был. И нынешний писатель Виктор объяснить это не мог. Жизнь доказывала.
Любое слово, прилетевшие от Жени к одноклассницам, они ловили с радостью, как обещание счастья, как букет невесты ловит подружка и держит его глупо улыбаясь и стесняясь, зная, что такого счастья она недостойна.
Ни одна из одноклассников не достойна была любви Жени, крутого блондина, сильного и быстрого, и каждая об этом знала.
Своё авторитетное счастье Женя обрел с красивой маленькой Наташей, старше его на три года. Наташа подозрительно быстро пострашнела, пройдя при этом несколько периодов ухудшение внешности, тогда ещё пытаясь украсить себя одеждой, элегантными льняными костюмчиками, модными платьями по фигурке (Виктор как-то встречал её в автобусе, когда навещал мать). Но дальше Наташа совсем изменилась и изменяла Жене в каждой компании с любым мужчиной, что обратил на неё внимание. И обращали. Красота сошла, чёткое тельце расширилось до неузнаваемости. «Мухи, бабочки так не толстеют».
Про измены – изменения Виктору кто-то рассказал, и он не слишком верил. Не верил также, что Женя с Наташей спились или того хуже что-то употребляли.
Андрюша и Серёжа многими чертами походят на любимого преподавателя. Женя, его авторитетная власть над людьми, был недосягаем идеал – ползу, ползу, не доползу.
«Почему я думаю про Женю? Потому что он прототип. Он прототип Моники. Почему он прототип лучшего рассказа? Не знаю, внутреннее родство героя и прототипа, также как и родство Жени с правильной Ольгой во внешних чертах неоспоримый факт!»
– Кто не жил в девяностые не знает жизни. Вам просто повезло, но нет, вам как будто ничего не надо. У вас всё есть.
Некоторые студенты посмотрели на него вялым от чтение заспанным взором. Укоряют.
«Что смотрите, солдат ребёнка не обидит. Насекомое пожалеет».
Девушка за первым столом гусенично крутила тельцем.
«Детство, гусеница».
Когда-то Виктор второклассник пытался разводить гусениц, ловил самых пушистых и пухленьких, опускал в литровую баночку, кормил листьями и поил водичкой. Гусеницы делали огромные кучи и дохли, одна за другой.
В конце лета оплакав всех пушистых подруг, с которыми он успел подружиться, старательный второклассник, будущий писатель решил всё про гусениц прочитать. Прочитать всё оказалось невозможно, и он читал до сих пор, делая это в свободное приятное время, после чтения засыпал сладко – приятно, а просыпался и вновь входил в этот мир муторно и сложно.
Открыт учебник на столе, незаметно зачитался. Приснился карамельный петушок.
«Как можно спать с открытыми глазами?»
Студентки крутились, тянулись к соседним столам. Андрюша и Серёжа полу громко бубнили.
– Сдавайте тетради. Кто не жил в девяностые ничего путного всё равно не напишет. Если только некоторые, – Виктор сфокусировал взгляд на парнях, также и они замерли в ответной фокусировке. – Есть надежда на двухтысячные. Поживём – увидим.
