Читать книгу: «Электронная скрипка»

Шрифт:

ISBN 978-5-0056-5357-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПЛАЦКАРТНЫЙ

Ты пожалей меня, железная дорога,
Огни желанные, заманные зажги,
Да увези меня туда, где дела много,
Убереги от суеты, остереги!

Я стану звякать подстаканником в плацкартном
И при дежурном слабом свете с потолка
С соседом пасмурным перетасуем карты
И в распростецкого сыграем «дурака».

Да будут вёрсты, перегоны и платформы
С подслеповатым, наслезённым фонарём…
И разговор в «демократичном дискомфорте»
О том, что живо и за что не зря помрём.

Свет семафоров маневровых васильковый
Своею синью взбудоражил, напитал,
Так, что не знаешь: добровольно ли, силком ли —
Жива надежда – баснословный капитал!

Я воцарюсь на достославной верхней полке,
Ей не чета викторианская кровать,
Все передряги с расстановкою и с толком
До сна по полочкам пытаясь рассовать…

Ах, на рассвете, на рассвете сладко спится…
Но перед станцией, где не было обид,
Сама судьба, рукой бессонной проводницы,
Меня легонько за плечо потеребит…

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ

Я вернулась сюда. Я иные угодья знавала.
На медлительный срок от Тебя отлучили меня.
Я в себе не вольна: я б хотела родиться сначала,
Чтоб прощенья просить, чтобы рухнуть в Твои зеленя.

Мне б глазами врасти в роковое Твоё поднебесье,
К преломлённым корням и душой, и судьбой прикипеть,
Чтобы в дальнем пути отворялись подворья и песни,
Чтобы, чувств не тая, лишь с тобою и плакать, и петь.

Хоть не лист человек – его носит по белому свету,
Да спасает подчас нестерпимая, ясная боль.
Не пускай – воскреси, научи, образумь, посоветуй…
В Твоих градах и весях навек затеряться позволь!..

Не могу без Тебя. Всё святое Твоё и простое
Я узнаю и сердцем, и духом, и сном, и нутром.
На зелёный закат птица сронит перо золотое,
Розоватый рассвет пересыпет пурпурным пером.

«Зелёный бархат медленных дерев…»

Зелёный бархат медленных дерев.
Твои, Москва, редеющие кущи.
Кем начат, кем дозволен и допущен
Твоих асфальтов чёрных перегрев?..

В разгорячённый, дымчатый пейзаж
Троллейбус ностальгически вплывает…
Такое здесь сбывается, бывает —
Словами ни за что не передашь…

«Расея, милая Расея…»

Расея, милая Расея,
Пошли Господь тебе Тесея,
Дабы разбойников ловил.

Провинция моя Ахайя!
Считает Рим, что ты – глухая.
Ах, как тебя хулят и хают
Средь безответности могил.

Расея, бедная Расея,
Какой Ясон тебя засеял?

И возрастает страшный злак.
И угасает ясный зрак.
И окоёмы застит призрак.
И ужасает всякий признак.

Воспрянь!
…Потянешься – до хруста
На ложе гнусного Прокруста.

«Изменчивость быстротекущей жизни…»

Изменчивость быстротекущей жизни…
И вечности холодный, тёмный блеск…
О, русский лес, славянский, русский лес!
Укрой мою иззябшую отчизну.

Тобой торгуют, как торгуют всем.
(Ливанский кедр – остался лишь на флаге.)
И потирает ручки дядя Сэм
И прочие ворюги и варяги.

Но высочайший снег падёт с небес
И, изукрашен первозданной мглою,
Ты тех повес накажешь, русский лес,
Уколешь их отравленной иглою.

Тебя ветров пронизывает дрожь.
И мы живём,
покуда ты живёшь.

«Ты так преуспела в глухом подставлении щёк…»

Ты так преуспела в глухом подставлении щёк.
О том, что устала терпеть, кой-кому невдомёк.
Хоть раньше наврали, мол, «Барышня и хулиган» —
Бандит с проституткой бредут по твоим берегам,
Бандит с проституткой крадутся к твоим очагам…

Они не похожи на зверя – и ни на людей.
Да это ль герои державных твоих площадей?
Да это ль опора твоих светозарных пространств,
Где вольные люди – лишь жертвы блатных хулиганств!

Но где же пророки? Была ими прежде славна…
Жиреют пороки. Безвинно хиреет страна.
Одни словоблудят, другие сулят телеса.
В измученном небе чужие гудят голоса.

Воспомни, Россия, стихии свои и стихи.
Нас Сергий вспомянет и в вышних отмолит грехи…

ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ

31 марта, Переделкино

Последним снегом сей зимы
Была подёрнута природа.
Сюрпризами такого рода
Теперь забалованы мы.

…А снег не шёл, он возникал
Из невесомой протоплазмы.
Алмазом – грязи устилая
Средь переделкинского лая,
Он превращал округу в праздник
И тихо чудо предвещал.

Снег собеседника искал
В мерцальном предзакатном блеске.
Переливались перелески
Хрустальной снегописью.
Стал
Его полёт или паренье
Иным, коль ты его прочёл —
Белокипенное роенье
Небесных милосердных пчёл.
Беды и боли утоленье.

Бинты, врачующие души,
Свисали мягко до земли
И слёзы становились суше,
Рыданья становились глуше
И реже… и уже прошли.

Его прощальное круженье
И утомление его.

Предивный храм Преображенья
Плыл в обрамлении его…

«Ты мне раньше казался другим…»

Ты мне раньше казался другим.
Ты был мой нестареющий гимн.
Ты был мой нелиняющий стяг.
Оказалось – что просто в гостях…

Ты мне раньше казался другим
Среди прежних богинь-берегинь.
Но сменилась незримая власть:
Гимну смолкнуть и стягу упасть.

Мир предстанет пустым и нагим,
Оттого, что проврался мой гимн.
Захлебнётся в густых новостях,
Оттого, что порвался мой стяг.

«Всё пора начинать нам наново…»

Всё пора начинать нам наново.
И привозит мне мил дружок
Сувенирчик из Балабанова —
Спичек серенький коробок.
А как первая спичка вспыхнет —
В сердце старая боль утихнет.
А вторая отполыхает —
На душе тоска утихает.
Ну, а третья чадит… чадит…
То судьба надо мной чудит.

УТРО

Дождь целовал мою раскрытую ладонь
В аллее Александровского сада.
И снились восхитительные сны
Моей душе средь влажной тишины…

И, как сосуд, вмещал старинный сад
Магическое имя – «Александр».

В глазах горел провидческий огонь…
Дождь целовал отверстую ладонь…

Прозрачная, отрадная прохлада
В аллее
Александровского
сада.

ПЕРЕУЛКИ

Хлебный. Скатертный. Столовый.
Ах, как кружит в тех местах…
Не дорожкою столбoвой —
Переулком на свой страх
Пробираюсь я сквозь вьюгу,
Чуя дьявольский прицел…

…Ах, как бережно подругу
Вёл под руку офицер…

…Домик – пряничек в подарке,
Облупиться не успел.
Там, под аркой, там, под аркой
Яркий голос чудно пел.

За стеной – обычный тренинг.
Отшлифовка голосов.
Синева небесных денег…
Звон серебряных часов…

Может, выйдет на подмостки
Из московского двора
Несибирский Хворостовский —
И воспримут «на ура»?..

– — – — —

Слышу снова, через слово —
Хлебный. Скатертный. Столовый.
Снег небесный – на земле.
Хлеб и скатерть на столе.

«О, чеховский воздух заброшенных дач…»

О, чеховский воздух заброшенных дач.
Горючая взвесь моросящих дождей…
Тончайшая прелесть земных неудач.
Святая пылинка – планета людей.

Веранда облезла и крыша течёт.
Желтеет, зелёный когда-то, газон.
Душа закрывается: переучёт.
Кругом простирается мёртвый сезон.

А может, не будет сезонов иных —
И пусть уцелеет, кому повезёт:
На хрупкие кости утопий земных
Корявый и грузный бульдозер вползёт.

ТРОЕ

Возлежат по углам рюкзаки,
У печурки торчат сапоги…
Снова трое за общим столом.
На троих – только крыша «на слом»
И транзистор. Молчат мужики.
Приубавить им звук не с руки:
Женский голос заморский вдали
О «пленительных кущах любви»
Им поёт. И не «люли-люли»
В головах: «се ля ви, се ля ви».

Где-то в мире блуждают такси.
Где-то – есть, ну а здесь – не спроси.
Где-то в полную фазу огни,
Ну а эти – и трое – одни.
Барабанит по стёклам вода,
И бегут поезда не сюда…
Рыбой пахнет сырой беломор,
Самый воздух застыл и продрог.
С давних пор до неведомых пор
Ни своих, ни чужих – на порог.

Нападает волна на мостки.
Дебаркадер встаёт на дыбки.
Отчуждённая, мокрая темь, —
Разговорам не сыщется тем.
Наклонённые профили их
У зарёванных окон ночных…

«Ни рая – ни ада…»

Ни рая – ни ада,
Лишь запах распада,
Лишь шорохи, да шумы.
Не надо, не надо
Плясать до упада
В краю сумы да чумы.

Но музыка воет —
Ни ладу, ни строю…
Оскалы хищно блестят.
Срамною порою —
Прельстят иль зароют, —
Не вспомнят.
Не отомстят.

Лишь чёрные листья.
Лишь чёрные лица,
А взгляд человечий – бел.
И льстиво толпу
Зазывают молиться
Жрецы кровавых Кибел.

Печальное племя.
Горчайшее семя.
Пойми: остались одни.
Взгляни: воронкой
вернулось время.
Стоят
окаянные дни.

ИЛЬИНСКАЯ ГРОЗА

I

Илья! Илья! Приехал. Наконец!
Залей кощунников.
И тех, кто уж законченный подлец,
И новых – щупленьких…

Да будут громы громкие твои
Неутихаемы.
Небесных вод преславные ручьи —
Неунимаемы!

И велелепной молнии полёт
Пусть на земле и цель, и смысл
найдёт.

II

Ты больше грохочешь, чем бъёшь, —
Оттого, что жалеешь.
Сегодня ты долго чинил золотое своё колесо.
А мы тебя ждём, мол, придёшь.
Не приходишь – болеем…
Иль пьём. А душа, как чулан, заперта на засов.

Когда ты приходишь,
Приводишь особые тучи.
Особые молнии – молнии этого Дня.

Молюсь или плачу – не знаю —
Особенный случай,
Но знаю, оттуда ты смотришь
На нас… на меня…

Твой гнев в очищенье.
Твой яростный свет – во прощенье,
И в предупрежденье тяжёлые грады твои.

Над знатною чернью,
Над нищей землёю вечерней,
Родною, дочерней, – небесные грянут бои.

Большими кругами
По нашему грустному своду
Летит колесница,
коняги не чуют копыт под собой…

Чумными дворами
Машины орут… «За свободу»?
Да нет же.
То сигнализация делает сбой…