Читать книгу: «Сказки вселенной ОМ. Серия «Кривая Будды»»
Недеревенская магия со всеми вытекающими последствиями для реальности и её вариантов.
Редактор Максимова М. В.
Корректор Максимова М. В.
Иллюстратор Cai Dongdong
© Олег Труктанов, 2020
© Cai Dongdong, иллюстрации, 2020
ISBN 978-5-0051-8798-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Аннотация
Перед вами удивительные сказки-были для тех взрослых, которые уже не помнят о том, как были детьми. Книга о самом важном: о лёгкости бытия и радости, что есть только в детстве, о смысле жизни и поисках истины. Главному герою, маленькому мальчику, подвластны время и сны. Он обладает уникальным даром, позволяющим найти ответы на вечные вопросы.
Почему «сказки, которых нет»? Потому что у каждого из нас свои сказки, которые многие просто подзабыли, и автор попытался создать книгу, позволяющую их вспомнить.
Книга-биографияединственного первого колдуна
Введение
Каратам Непознаваемого – мальчишкам и девчонкам от шести до двенадцати лет посвящается. Сказки, которых нет.
Алькой в детстве его прозвал дед1, поэтому в магическую реальность он вошёл под этим именем, а ещё иногда его называли Колдуном.
В предлагаемых далее сказках все упоминаемые письменные источники и книги считать утерянными.
Ларец
Когда библиотека Ведьмы КаРы была найдена, в одном из её залов обнаружили редкой работы огромный кассоне2 с книгами, на верхней панели которого было написано:
«Не открывай!
1. Откроешь и не возьмёшь – всё минуешь,
но обратно не вернёшься.
Алька
Как только Будущее создано,
Следует направить в него
Предназначенное ему Прошлое.
Дуальность завершит Начатое —
Тотчас образуется Мир.
Rarior corvo albo est3
Сказка, которой нет
Колдунами не становятся – ими рождаются. Но какой же колдун из маленького, почти пятилетнего пацана? Какая магия, когда вокруг сто-о-олько значительного, интересного, занимательного, что домой с улицы не дозовёшься, – только под вечер, возможно, даже и с ремнём поперёк задницы за непослушание. Жили-то в посёлке – нравы простые. Ну а уж как спать, так с ходу, «без задних ног», как говорила бабушка.
Такова обычная красота жизни маленького поселкового мальчика, все так жили. Но приходил сон, и всё менялось. Точнее, становилось на свои места в соответствии с Энергиями. А Энергий имелось через край, и они были Энергиями Колдуна от рождения.
Все дети летают во сне, летал и Алька. Он никогда не интересовался, как летают другие. Ему всегда достаточно было собственного ощущения Счастья. Полёт ли безраздельно владел Алькой или Алька – полётом, в ту пору сказать точно было невозможно. И никто не тревожил Альку во сне.
До поры до времени.
Летал он всегда над лугом, рядом с речкой под обрывом. Внутри него всегда появлялось ощущение близости дома и защищённости, что позволяло быть бесстрашным. И он взмывал вверх, парил, кувыркался, смотрел на сверкающую речку с высоты и ни о чём, совсем ни о чём не думал.
Кра-со-та.
Но все растут – рос и Алька. По чуть-чуть. А с ним и Энергии подрастали. И будили Сознание. И однажды пришла ему в голову мысль взглянуть на речку с края обрыва. Подойти и взглянуть. Прямо во сне мысль и пришла. Да и что такого? Пришла мысль – надо пробовать. Чё бояться-то? Ведь дом где-то рядом.
И Алька пошёл, не полетел, а пошёл. Но идти было почему-то тяжело и неприятно, и даже страшновато. И в животе как-то всё сжималось. Тогда Алька решил лечь на живот и подползти к краю обрыва. А там одним только глазком глянуть и сразу же откатиться кубарем обратно. Это он хитро придумал и пополз. Вот ползти было совсем не страшно, тем более что чем ближе к обрыву был Алька, тем осторожнее он полз. Наконец, приблизился край, и Алька стал выглядывать. Ни-че-го.
Вот блеснула речка. Высота-то обрыва, кажется, небольшая. Точно – невысокий обрыв и берег крутой, да не очень. Алька стал вытягивать шею и выглядывать за край, чтобы рассмотреть основание берега. Вот-вот сейчас всё рассмотрит, вот-вот будто показалось подножие обрыва с узкой полоской плоского берега. Пора откатываться, но вдруг Альку как будто приковали к земле, взгляд его не мог оторваться от границы песка и воды, а берег стал расти и расти, достигая неимоверной высоты. Такой высоты, что Алька вдруг увидел себя на этой вершине и как-то со стороны – неизмеримо маленькой точкой на краю обрыва. Миг спустя он всё ещё ощущал себя лежащим на этом краю и смотрящим с нарастающим страхом в пропасть со сверкающей ниткой речки где-то внизу. Страх рос лавиной, Алька хотел обернуться и отползти, но тут кусок обрыва, на котором он лежал, стал потихоньку отламываться вместе с ним. Он отламывался медленно и неотвратимо. По земле с обеих сторон от тела поползли две трещины. Алька пытался схватиться за траву по другую сторону трещин, но земля провалилась, трава оборвалась, и он полетел вниз, в пропасть. Алька не кричал, просто падал с нарастающей скоростью навстречу приближающейся кромке берега. И вдруг…
Проснулся Алька посреди ночи, проспав всего пару часов. Подушка была мокрой от пота. Волна страха из сна быстро опадала, а когда сошла на нет, Алька, перевернув подушку, снова уснул и проспал до утра. Снов в эту ночь больше не было.
***
А наутро всё привычно: обязательная пшённая каша с молоком, и – на улицу, взяв кусок хлеба с постным маслом и солью. Главное, успеть крикнуть: «Сорок один – ем один!» Иначе делиться со всем двором: «Сорок восемь – половинку просим!» Да там все с такими же кусками хлеба бегают, но важно соревнование – есть-то не так уж и охота. Алька поиграл со всеми в прятки, потом побегали в догонялки. На вечер договорились в ножички. Взрослые парни обещали всю мелюзгу взять в лапту, да вряд ли возьмут – их самих-то с двух домов полно набирается.
Но ничто не огорчало Альку: вчера соседский Игоряха научил его ловить кузнечиков и выпрашивать у них йод: «Кузнечик, кузнечик, дай мне йода». И кузнечик выплёвывал капельку йода.
Вот это чудо. И сегодня Алька был намерен полечить этим йодом царапину на ноге, которую вчера не заметили родители. И попробовать половить бабочек: он пока ни одной не поймал, а пацаны уже все похвалились. А ещё надо выследить ящерицу, живущую недалеко под кустом около школьного забора.
Планы у Альки были громадные, и в компании на сегодняшний день он не нуждался.
День пролетел. В ножички вечером заигрались, и домой, уже затемно, всех начали звать, обещая ремня. Обещание подействовало быстро: в минуту Алька был уже дома и сам умывался. Поел картошки, но уже тянуло спать. Убегался. Заснул быстро, и пришёл сон.
***
Словно не было вчерашнего сна. Альке после полётов снова пришла мысль взглянуть на речку с края обрыва. И он пошёл чуть легче, чем вчера, и чуть ближе, чем вчера. Ему даже подумалось на миг: «Надо ли рассматривать эту речку, ведь её сверху и так видно?» Но, знать, кому-то надо было, и берег рухнул под Алькой сразу, не осыпаясь. Открылась почти бесконечная пропасть с тонким шнурком сверкающей речки внизу, и Алька понёсся навстречу этой речке вниз головой.
Но сегодня Алька сопротивлялся. И чем ближе к кромке берега, тем сильнее нарастало желание как-то взлететь – прочь от этой неотвратимости. Вот ударил в нос запах мокрого тинного берега, мелькнули отпечатки чьих-то следов на песке, и вдруг Алька взмыл. Резко вверх. Да так взмыл, что ветер в ушах засвистел, и в мгновение ока он был выброшен так высоко, что не сразу и понял, как вокруг темно, а где-то под ним, под его животом, переливался всеми оттенками синего и голубого небольшой – с футбольный мяч – шар Земли.
И несмотря на необычность произошедшего, Алька умудрялся удерживать в себе какую-то щенячью смесь восторга и страха. Он был счастлив. Парил и дышал полной грудью, потому что не знал ничего о безвоздушном пространстве. К тому же это его сон, и Алька был в нём хозяин.
Но усталость брала своё, и Алька стал засыпать прямо во сне.
– Вставай, соня эдакий, – услышал он голос как будто издалека.
Алька поднялся с кровати и встал на траву лужайки, откуда начинал полёты. Оглянулся с удивлением, ведь он уснул и должен проснуться. Да нет, он проснулся. Но где? Опять во сне? Сон во сне? Он опять лёг на кровать и стал проваливаться в сон, и вслед засыпающему сознанию прозвучало: «Как придут – не беги, а стой, потом – хватай и держи».
***
– Вставай, соня эдакий, – услышал он голос как будто издалека.
Алька открыл глаза – рядом стояла мать и будила его.
– Проспишь всё на свете, прибегали уж за тобой.
В окно начинало бить солнце, и выспавшийся Алька, отказавшись от каши, быстро и незаметно выскользнул в дверь на улицу.
Слова из сна он вспомнил днём…
Утром поиграли немного в замри-отомри. Устав бегать, сели на скамейку возле сараев недалеко от дома. Немного поспорили, кто из них жилил, а потом Вовка с Серёгой рассказали, как они подсмотрели в школьном саду парней постарше, которые за углом школьной котельной курили папиросные бычки. Было смешно, потому что Серёга схлопотал подзатыльник от заметивших его парней, а Вовка увернулся и успел сбежать. Подзатыльники младшим раздавали налево и направо все, кто постарше. Но они были не больные и не обидные, а вот увернуться от подзатыльника было предметом гордости у малышни. Всей компанией тут же заверили друг друга, что никто из них курить никогда не будет. И у всех, конечно же, перед глазами стоял в первую очередь папкин ремень, который подтверждал правдивость их слов.
Стало скучновато. Попробовали на манер старших поиграть в города, да кто из них города-то знал? Так, по памяти от взрослых – Москва, Рязань… Игра через минуту заглохла.
И тут Игоряхин старший брат Валерка вытащил из дома огромного воздушного змея. Все подбежали, начали галдеть. На шум сбежалось ещё с десяток пацанов, и все двинулись в поле за школу. Запускать змея. Алька пошёл со всеми вместе и по дороге внимательно рассмотрел конструкцию. Змей и вправду был большой, больше Альки, ромбовидный – Алька знал это слово от родителей. Ромбовидный с неравными сторонами. Две стороны покороче образовали голову, а подлиннее – тело. Сзади у змея волочился длинный хвост, сделанный из нескольких лыковых мочалок. «Мамка три мочалки дала», – с гордостью сказал Валерка. Все тихо позавидовали – такое богатство редко попадало в руки подростков. Рамка змея была сделана из тонких реек, заботливо выструганных из старых оконных штапиков, углы ромба скреплены такими же рейками крест-накрест. Снизу к змею были привязаны четыре толстые вощёные нити, сходившиеся в один узел, а от узла шла ведущая – такая же нить, аккуратно намотанная на плоскую катушку из старой фанеры. «Нитку у сапожника выпросил, метров сорок», – опять сказал Валерка, и все только вздохнули: «Повезло же Валерке!» Но зато сейчас у них есть змей, и они уже пришли на поле.
Алька был доволен: конструкцию он рассмотрел чётко и задумал, подсобрав в будущем материалов, построить своего змея, ничуть не хуже Валеркиного.
А представление уже началось. Игоряха держал змея, а Валерка, натянув ведущую нить, искал ветер. Они вдвоём недолго походили по полю, и вдруг: «Отпускай!» Змей взмыл в воздух. Его стало закручивать, но Валерка быстро и плавно стравливал нить, и змей, перестав крутиться, легко поднимался всё выше и выше, пока не стал совсем маленьким. Прочная нить натянулась и стала еле слышно гудеть.
Красотища была неописуемая. Восторг. Валерка стал водить рукой туда-сюда, а потом пошёл спиной вперёд против ветра, по-прежнему раскачивая нить. И змей заиграл там наверху. Сперва он парил, но неожиданно для всех стал летать восьмёркой, следуя приказу Валеркиной руки. Все замерли и через мгновение стали наперебой просить: «Валер, дай поводить, а?».
Валерка недолго покрасовался собственным превосходством, а потом со словами «только натяг не теряй» передал нить ближайшему пареньку.
Все поводили змея, а кое-кто не по одному разу.
Прошло уж часа полтора.
– Ну, хватит. Домой пора, – сказал Валерка.
А про Альку все забыли. Он хоть и был с пацанами, но всё-таки разница в возрасте – на полгода младше самого младшего. Вот его и не замечали. Тем более и змей-то Валеркин, а ему не прикажешь.
Алька уже понял, что змея ему не дадут, и, отвернувшись, прятал накатившие слёзы обиды, изображая небывалый интерес к растущей рядом ромашке. Сосед дядя Иван говорил: чтобы не плакать, надо укусить губу или язык. Но кусать больно, поэтому Алька просто быстро проглатывал мелкие и частые комочки обиды. Это помогало не катиться слезам.
– Домой пора, – сказал Валерка. Но не стал сматывать нить, а негромко, но слышно для всех сказал: – Алька, подь сюды!
«Сюды!» – это по-взрослому. Так говорили в посёлке только своим. Слёзы появляться передумали. Алька повернулся и очень шустро подошёл к Валерке.
– Хватай и держи, – сказал тот и передал Альке гудящую тугую нить.
Алька поймал нить и чуть не выпустил – так рвал её змей. Прихватил дополнительно второй рукой, едва не упал, но Валерка быстро поддержал за воротник. Алька выставил правую ногу, упёрся, и вот уже он держит змея. Нить загудела в руках по-другому: она завибрировала и словно запела. Момент – и Алька слился со змеем на конце нити, оба стали уже одним существом. «Хватай и держи!» – пришла на память фраза из сна. И Алька держал, понимая, что если он не сдюжит, улетит не только змей. Всё его существование в мире пацанов улетит куда-то, исчезнет, и будет он никто. Алька держал, а пальцы уже резало нитью.
– Ну хорош! – выручил Валерка. Вовремя. Перехватил нить и стал сматывать. Алька, отдав её, сжал ладони в кулаки и как ни в чём не бывало стоял и смотрел на спускающегося с небес змея. Стоял уже в кругу пацанов, довольный и равный среди своих. Пять лет, а как важно не быть чужим.
Это была не дружба – это была улица.
«Хватай и держи!» – плавали в голове Альки слова Валерки и слова из сна. Алька устал и ждал, когда все, наконец, двинутся домой. После обеда позвали купаться. Мать Альку отпускала, потому что все купались в бакалажке около речки Синючки. Бакалажка была неглубокая, даже Альке чуть выше пояса, и вода в ней всегда тёплая. Пацаны постарше купались в речке, но кто-то всегда следил за младшими, иначе если родители узнают, то на речку не пустят всех поголовно. Такой был уговор. Алька купался с удовольствием – балакался, нырял рыбкой. Потом поиграли, кто дольше задержит воздух под водой. А Санька, который постарше, из соседнего дома, научил всех, хлопая правой ладонью по воде, отбивать возникший фонтан брызг. Тут же разбились на две команды человека по три-четыре и стали забрызгивать друг друга. Поднялась целая завеса брызг, гвалт стоял невообразимый. Потом, конечно же, кто-то с кем-то поспорил, поругался и чуть не полез в драку. Эти конфликты пацаны постарше решали быстро – тут же оделись и велели всем живо собираться. Няньками никто быть не хотел. Все послушно живенько двинулись под присмотром одного из старших к дому – в наказание. Алька в споре не участвовал и был доволен. Накупался, нанырялся и научился так удачно хлопать ладонью по воде со всех сил, что поднимал мощный фонтан брызг. И у него ещё было время, чтобы половить около сарая кузнечиков и попросить у них йода. А может, и бабочку удастся поймать.
Подошли к крыльцу, все разошлись кто куда, сопровождающий «поскакал», как говорила Алькина бабушка, «к своим на речку», а Алька заторопился выполнять задуманный план ловли насекомых.
Долго Алька был занят делом, но вот кузнечиков стало видно плохо – то ли попрятались, то ли переловил всех. «Алька! Домой!» – услышал он голос матери. Поднял голову к небу – уже темнело. Просить ещё немного погулять бесполезно. Да и в самом деле – на улице уже никого нет, и Алька помчался со всех ног к дому.
После горячей каши и тёплого чая его быстро сморило – чуть не уснул за столом. Ему едва слышно было, как мать выговаривала, что больше он допоздна гулять не будет, и вообще, в следующий раз получит ремня. Кто-то довёл его до кровати, уложил, накрыл одеялом, но Алька уснул, не чувствуя этого.
***
Алька провалился в сон, как всегда, быстро. И уже понимая, что он во сне, вдруг обнаружил себя не на привычной лужайке, а лежащим в своей кровати под одеялом. Вот только комната была его, да не его. Комната была какая-то серая, освещённая светом луны за окном, и двери из он не обнаруживал. То есть она где-то угадывалась, но спрятана была ближе к дальней стене, в тени от не доходившего до неё света луны.
Алька вовсе не боялся поначалу и даже просто решил снова уснуть, но за окном возникло движение, и на Альку покатился страх. Он ещё ничего не различал, но бояться начал так, что даже шевелиться ему было страшно. И вот мимо его окна снаружи пролетел огромный шар болотно-зелёного тусклого цвета. Алька видел его одновременно и за окном, и сквозь стену и вдруг стал понимать, что если этот шар посмотрит на него, на Альку, и встретится с Алькиным взглядом, то Алька тут же перестанет жить. Хотя никаких глаз у шара не наблюдалось, Альке было настолько страшно, что его почти парализовало и соображать, почему у шара нет глаз, но он может тебя увидеть, Алька уже не мог. На мгновенье шар остановился и полетел обратно к окну. Алька заорал прямо во сне и…
…проснулся.
На стене тикали часы-ходики, окно было занавешено, лунный свет нежно и рассеянно пробивался сквозь занавеску, под полом бегала мышь. За стеной спали родители. Алька был у себя в комнате. Подушка намокла от пота. Сердце билось нечасто, но глубокими и мощными толчками. Страх сошёл не как в прошлый раз, а липко стёк с головы на спину, оттуда – в ноги и там, где-то в стопах струясь ушёл в пол. Алька захотел пить. Он уже не чувствовал страха. Он был у себя дома. Тихо слез с кровати так, чтобы она не скрипнула, осторожно, на цыпочках подошёл к двери в коридор, медленно приоткрыл её и просочился сквозь щель. Там, на табуретке, стояло ведро с водой, в которой плавал алюминиевый ковшик. Света в коридоре не было, но Алька даже в темноте спокойно зачерпнул ковшом воды, не задев стенок ведра, потому что делал это уже много раз. Выпил, без всплеска опустил ковш в ведро и обратным ходом вернулся в кровать. Прислушался – никого не разбудил? Нет, никого. Юркнул под одеяло, немного повалялся, рассматривая тёмный ночной потолок, и уснул.
И снова провалился в тот же сон.
***
Алька обнаружил себя в кровати под одеялом. И комната была его, да не его. Она была какая-то серая. Но предыдущего сна Алька не помнил. Снова увидел окно с лунным светом, и тут же на него поплыл страх. Только теперь это был Страх. Алька не просто застыл в кровати – он вмёрз в неё. Он уже не боялся пошевелиться – он вообще не в силах был двигаться. А шар из прошлого сна уже не проплывал мимо окна. Этот грязно-зелёного, грязно-болотного цвета шар дожидался Альку. И Алька понял, что безглазый шар видит его и знает, что Алька тоже видит, – они оба видят друг друга. И Алька знает, что это и не шар вовсе, а Жуть из одной бабушкиной сказки, и эта Жуть уже встретилась взглядом с Алькой. Алька заорал, полон страха, и тут же Жуть вдруг оказалась в комнате. И стала приближаться к кровати, и начала расти, превращаясь в огромную жидкую массу, поглощая край кровати, одеяла и надвигаясь на Альку. Цвет её стал похож на цвет воды из бакалажки, он переливался зелёными и синими, голубыми оттенками. Страх свился внутри пружиной, и неожиданно Алька вылетел из-под одеяла и, оказавшись рядом с шаром, хлестнул открытой ладонью по его поверхности. И наступила тишина. Алька не оглох, но кругом стало совершенно тихо. Он орал, но звука не было. После удара по шару образовался всплеск, как недавно днём в купалке, когда они играли на воде. Только брызги почему-то полетели внутрь шара, а в образовавшуюся от хлопка воронку из Алькиной ладони внутрь Жути потёк страх. Сначала медленно, потом быстрей и быстрей, опустошая Альку и наполняя собой изнутри тело Жути. И вдруг Алька услышал рёв Жути. А там, внутри неё Страх стал расти и расти. Жуть скакнула в окошко, но была уже столь велика, что окно оказалось для неё мало. И вдруг рвануло так, что Алька вновь оглох. Тело Жути медленно-медленно разлеталось во все стороны, а сама картина происходящего тихо таяла, словно пропадая в тумане. Алька проваливался в свой обычный сон.
***
Добегался! – издалека услышал он слова. Еле разлепив глаза, Алька увидел мать, которая стояла рядом с кроватью и встряхивала градусник.
– Перекупался и простыл! – это уже говорила бабушка. – И воды ледяной, небось, пил.
В руках у бабушки была кружка, от которой шёл горячий малиновый запах.
В разгар лета Алька ненадолго заболел. Поднялся жар, вызвали участкового врача. Врач осмотрел, поставил градусник, выписал рецепт и приговорил к десяти дням постельного режима. То есть хотел сначала вызвать скорую и в больницу, но мать и бабушка отговорили: сказали, что сами справятся. Но Алька ничего не помнил и не понимал от высокой температуры. Пить ему не давали, только губы смачивали, и иногда он запивал водой порошки, приготовленные в аптеке по рецепту. Ел или нет, он не помнил. День и ночь слились в один серый отрезок времени. Пот лил с него так, что подушку меняли по два раза в день, а на лбу всегда лежала мокрая тряпка. Он не спал, только проваливался в забытьё и, очнувшись, просил пить. На четвёртый день Алька пришёл в себя. Рано утром около него никого не было, на кухне только улавливался тихий говор двух женских голосов. Алька почувствовал себя здоровым и захотел встать, но с удивлением обнаружил, что не может даже сдвинуть руку с места – сил просто не было. Опять захотелось пить. Он произнёс: «Пить». Голоса смолкли, показалась бабушка и со словами: «Слава богу!» – дала Альке целую столовую ложку воды. Дело пошло на поправку.
Но ещё пару недель продержали Альку дома. Он иногда смотрел в окно, выходившее в палисад позади дома. В палисаде бегали только кошки, да иногда какой-нибудь пацан, игравший в прятки, скрывался в кустах. Альку, глядевшего в окно, ни пацаны, ни кошки не замечали. Но у окна мать стоять не разрешала – продует опять, и он, ещё не вполне окрепший, сидел чаще за столом и рисовал танки и самолёты. Рисовать Алька любил, и взрослые говорили, что он умеет рисовать и надо бы отдать его в «художественную». Что такое «художественная», Алька не понимал, но очень не хотел, чтобы его куда-то отдавали. Поэтому свои лучшие рисунки он прятал на шифоньере, поближе к стене, где их не было видно.
Две недели пролетели. Участковый Альку выписал, и ему разрешили пойти гулять, «но только около дома».
Во дворе никого не было. Одна только Найда – дворовая собака – ловила мух на солнечной стороне сарая. Все ушли с утра купаться. Алька знал это и поэтому нисколько не огорчился: у него всегда был собственный план изучения двора и его окрестностей. Когда он смотрел в окно, приметил кусты малины, невидимые с улицы. Кусты были как бы спрятаны, а на них висели уже вызревшие и нетронутые крупные ягоды. Целых пять дней это было Алькиной тайной, Алькиным кладом, которым он немедленно решил воспользоваться. Незаметно оглядевшись, он не спеша и как бы просто так приблизился к углу дома и там не торопясь, изображая интерес к сидевшим на стене мухам и паукам, свернул за второй угол. И вот уже он за кустами, которые, согласно плану, спокойно скрыли его спину от посторонних взглядов. А через пару шагов он и вовсе перестал быть виден со стороны двора. Слегка ссутуленный, Алька распрямился и, обретя полную свободу одиночества, решительно двинулся к ближнему кусту малины.
Ух, как вкусно! Сочная и сладкая ягода. Наесться ей невозможно, хотя Алька был бы не против. Неплохое начало дворовой жизни после долгого перерыва.
Первый куст, потом второй, ну а там… чш-ш-ш-ш-ш… Алька замер. Чувствовалось, за вторым кустом, по другую его сторону, кто-то был. И этот кто-то тоже притаился. Собака? Волк? Алька бегал быстро, быстрее пацанов постарше его, но здесь не успел – сквозь листву просунулось девчоночье лицо, перепачканное малиновым соком:
– Здравствуй, Алька.
– Здравствуй, – автоматом, как эхо, ответил Алька. Это оказа-лась Ленка. То есть сначала это была незнакомая, не с их и не с соседнего двора, девчонка. Но она сказала: «Я Ленка», – и теперь уже это была Ленка.
Алька, недовольный, что про малину кто-то мог знать, кроме него, да ещё и не с их двора, начал нехотя есть ягоды. Но Ленка тут же сказала:
– Надо быстрей всё доесть, потому что пацаны со второго дома после купалки собирались прийти сюда всю малину обобрать.
Это подействовало, и команды больше не потребовалось. Алька посматривал на Ленку и остригал малину, орудуя, как парикмахер машинкой.
Оба уже не старались действовать бесшумно: задача была поставлена, и она выполнялась. Наконец, полные животы просто отказались принимать ягоду, проще говоря, оба объелись. Но и малины осталось столько, что собирать её, да ещё нескольким пацанам, было незачем.
– Ну всё, я пошла, – сказала Ленка и добавила: – Выходи завтра гулять в аллею.
И скрылась в густом кустарнике, направляясь домой. Алька развернулся и так же крадучись, как и пришёл, выбрался из кустарника. На стене поймал муху и так, словно всю жизнь ловил насекомых, с мухой в кулаке, приложенном к уху, явился во двор.
Там уже сидели ребятишки, пришедшие с купалки. Увидев Альку, они радостно закричали и бросились к нему навстречу: – Алька-а-а-а!
– Здарова, Алька! Ну как ты? Говорят, что еле жив остался. А мы купаемся каждый день. Уже плавать учимся. А тебя на речку, наверно, точно не пустят, – загалдели все разом, во фразах подражая взрослым.
Алька был рад, что его так бурно встречают, и даже было немного стыдно, что один ел малину и никого не позвал с собой. Но всё затмило последнее предложение.
– Сегодня вечером всем домом в ножички играем. Выходи, Алька, обязательно.
Игра в ножички всем домом проводилась один раз в год, и в ней участвовали только пацаны, парни и взрослые мужики. Все приходили со своими ножиками, чертили перед домом на земле огромный круг – метров шести-семи в диаметре. Потом делились на две команды независимо от возраста, делили круг пополам и «резали» половинку противника до тех пор, пока не отрезали весь пирог себе. Ножи кидали и с пальчика, и с локтя, и с плеча, и с колена, и со лба. Играли дотемна. Младших, понятное дело, быстро уводили домой мамаши, а взрослые упорно резались в ножички до победы и однажды даже светили себе прожектором со стройки. Играли только на интерес, но победитель становился известен всему посёлку и был очень уважаемым человеком. Играл только их дом. Другие дома в посёлке пробовали играть так же, но традиции у них почему-то не сложилось и дело всегда глохло. В Алькином доме в ножички играть начали ещё до его рождения. Конечно, Алька был обязан участвовать. И ножик у него для игры имелся. И с пацанами он уже играл. В общем, дело оставалось за родителями…
Родители были не против, если он метнёт ножик пару раз и домой. Этого было достаточно. И вот время пришло. Предвечернее, едва темнеющее небо глядело в начерченный на земле между двумя подъездами огромный круг. Народищу собралось – тьма. Ближе к кругу стояли участники битвы. Круг резали пополам. Пара судей тщательно прикинули равность половин и, согласно покивав головами, разрешили игру. И вот, неожиданно для себя, Алька стал по общему решению зачинателем.
– Ну, Алька, дай жару! – выкрикнули из толпы. – Сколько Жара – такая и Свара!
Подтолкнули в круг.
– Чью половину режешь? Режь любую – разберёмся, – сказал дядя Иван. Алька, нисколько не тушуясь, достал из кармана свой раскладной ножик и открыл лезвие. Тишина. Все, увидев такой неподходящий инструмент, замолкли в сомнении. И запереживали.
Но Алька, поглощённый процессом, никого уже не видел и не слышал. Он выбрал половинку круга, встал поближе к краю, ибо кроме как воткнуть нож, надо было самому и резать от черты до черты, не касаясь земли руками и не сходя с места. Приложил кончик ножика к большому пальцу, присел пониже и кинул его с переворотом. Нож летел недолго, но ожидание людей, казалось, замедлило течение времени. Лезвие плавно и легко вошло в землю, и Алька спокойно отрезал пирог и стёр границу. У одной из команд кусок прирос.
– Молодец, Алька! – заорали все в восхищении. – Давай ещё раз!
И Алька решил всех удивить. Он часто тренировался делать этот бросок ножа, с начала лета, так, чтобы никто не видел. И время пришло. С плеча. Алька метнул свой не совсем никудышный нож с плеча. И тот, послушный мастеру, смачно вошёл в землю по самую рукоятку. Алька резал пирог чужой команды, а народ вокруг чуть не плясал от этого зрелища. И вот уже пошла игра. А счастливого Альку уводили домой родители: уговор есть уговор.
Солнце склонялось к закату, небо успело потемнеть. Этой ночью Алька спал безмятежно, ни разу не проснувшись. Во сне он летал над своей любимой поляной и даже несколько раз взмывал высоко-высоко, чтобы разглядеть Землю, а в кармане его штанов лежал его раскладной нож.
Утро. Солнце с края занавески било в глаз. Ух ты, проспал. А что проспал-то? Пацаны все уже на речке, ему туда нельзя, торопиться некуда.
– Долго будешь разлёживаться? – донеслось из кухни.
– Щас!
Он вскочил с кровати, сбегал умылся и одеваясь вспомнил вчерашний вечер. Гордый собой, пошёл на кухню завтракать. Там стояли кружка молока, тарелка с гречкой и лежал кусок хлеба. Он налил в тарелку молока из кружки, быстро всё смёл, отпросился на улицу: «Около дома!» – и, не теряя времени, вышел на крыльцо. Если улица пуста, то она пуста. Никого не было. Планы пока не родились, и Алька решил зайти к соседке, тёте Насте, спросить, где Игоряха, а вдруг да дома? Постучал в дверь – соседка открыла:
– Здравствуй, Алька.
– А Игорь дома?
– Нет.
– А не знаете, где он?
– Волки срать на нём уехали, – тётя Настя шутила привычно и знакомо, поэтому Алька не обиделся. – Да на речке со всеми, где ж ему быть?
Алька развернулся и вышел снова на улицу. Осмотрелся, бросил взгляд на каменный школьный забор недалеко от дома и вспомнил про Ленку. И про аллею, куда она приглашала погулять и поиграть. Аллея – это ряд из десятка невысоких клёнов, с тропинкой вдоль них и парой скамеек. В мае они всем домом ловили там майских жуков. Днём в этом месте обычно никого нет. От дома недалеко, и Алька пошёл. Ленка сидела на скамейке. У неё не было привычных всем кукол и пупсиков. Ленка считала листья на деревьях.
– Считать умеешь? – спросила она.
– Умею до ста, – ответил Алька.
– После ста-то просте́нь считать, – сказала Ленка. – Смотри: сто один, сто два, сто три. Ну, в общем, добавляй везде в начале сто и будешь считать больше ста.
