Читать книгу: «Роман с копьем»
© Николай Тур, 2020
ISBN 978-5-0051-0801-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Рождественский вечер
Миллионы ярких праздничных огней осветили главную улицу Парижа. Торопливая суета на Елисейских полях в Рождественский вечер очень похожа на закулисную беготню в театре перед большой премьерой. Все взволнованы, чего-то ищут и куда-то спешат. Этот праздник здесь всегда ждут, к нему готовятся, но приходит он, как всегда, внезапно. И все, как всегда, пытаются за оставшиеся часы и минуты – все успеть.
Лишь, один из персонажей среди этих шикарных декораций явно не вписывался в обычный сценарий. Хотя бы тем, что он никуда не спешил. Высокие шнурованные ботинки и наглухо застегнутый френч выгодно подчеркивали его коренастую фигуру. Если бы не длинный оранжевый шарф на шее – вылитый наставник гвардейцев с рекламных буклетов, приглашающий на службу в Иностранный легион.
Но этот «гвардеец» не служил в Легионе. Со вчерашнего вечера он вообще не служил нигде и никому. Именно поэтому, его сейчас ничто и не радовало. Ни праздничная иллюминация улиц, гроздьями развешанная по домам и деревьям. Ни движущиеся в витринах рождественские игрушки из библейских сюжетов, на которые вот уже много лет он так любил смотреть за стеклами этих магазинов. Сейчас его не радовало ничто, даже улыбающиеся лица женщин, идущих ему навстречу. Его взгляд был направлен, мимо всей этой красоты и устремлялся поверх всех голов, куда-то вперед. Предрождественская суета захватила, казалось бы, всех кроме него.
Сильный декабрьский ветер шнырял по мостовой, тоже, как-то суетливо – из стороны в сторону, по-весеннему пытаясь заигрывать с прохожими. Но люди, не принимали его игры. Они прятали свои носы и уши под шарфы и шапки и торопились уйти прочь. Даже, благородные собаки, обычно чинно выгуливающие своих хозяев, сегодня тоже не могли найти себе места. Они то срывали поводки в погоне за снежной поземкой, а то и вовсе жались к чужим ногам.
Заметив впереди большое скопление зевак, у входа на ледовый каток, «гвардеец» свернул к Рождественскому базару. Эти рынки, ставшие последнее время праздничной традицией, всегда были полны горожанами, ищущими подарки своим близким к Рождеству. Особую популярность, они приобрели среди семейных пар жителей Парижа. «Гвардеец» не был женат, и поздравить ему было некого, но что-то влекло его сюда, с непреодолимой силой.
Связки разноцветных воздушных шаров вытанцовывали на привязи, невообразимые па, под какофонию звуков, доносившихся со всех сторон мелодий. Здесь, по причуде ветра, зажигательная румба в секунду сменялась французским шансоном, где припевом служил тяжелый рок или мелодичные арабские напевы.
Медленно прогуливаясь среди лавочек с сувенирами, он внимательно вглядывался в лица прохожих.
Неожиданно ветер затих, и где то совсем рядом, мощный баритон затянул: «О море, море! Преданным скалам, ты ненадолго подаришь прибой…». В Париже русская речь не редкость, но каждый раз услышав ее, он улыбался.
«Гвардеец» пошел на этот голос. У прилавка заставленного матрешками и хохломой, о чем-то спорили три девушки, укутанные в хиджабы и пожилой араб в национальном костюме. Из колонок все еще доносился рокот волн, этой песни.
Шутливый вопрос «гвардейца»: «Почем, нынче Магомаев?» – заданный на русском языке, почему то смутил девушек. Прекратив свое щебетание, они переглянулись и как стайка воробьев полетели прочь, оставив араба, наедине с подошедшим русским.
Какого же было удивление «гвардейца», когда этот «араб», ему ответил на чистейшем русском:
– Землякам, бесплатно дорогой! Слушай на здоровье! Красивая музыка делает людей добрее!
И как-бы в подтверждение своих слов, он нажал кнопку и из колонок полились слова: «Ты моя Мелодия…». Дослушав песню до конца, «араб» поежившись от ветра, вдруг предложил:
– А знаешь, брат, давай с тобой «по пятьдесят», за грядущее Рождество! – он протянул незнакомцу руку. – Все зовут меня Алик!
– Тогда уж, и за знакомство, – согласился прохожий. – Павлом меня прозвали.
Они крепко пожали друг другу руки.
– Ну, будем! За Рождество!
Коньяк из фляжки благодатью разлился по всему телу, и на душе у обоих стало теплее. Уже не обращая внимания на ветер, они опять слушали песни Магомаева и говорили за жизнь.
– Всё-таки, великий он был певец, – и Алик гордо добавил, – мой земляк!
Он рассказал, что сам родился и вырос в Баку. Как в конце 80-х, с женой и малолетней дочкой, убегая от войны, они переехали к его родне в Москву, потом с еще большим страхом уезжали к родственникам жены сюда, в Париж.
Говорил про долгую болезнь жены и как переживала все это, их единственная малолетняя дочь. Было видно, насколько еще свежи для него все эти воспоминания.
Поддавшись настроению, Павел осторожно спросил:
– Ну и как нынче торговля? На жизнь хватает? Может, чем помочь? Земляк же…
Тут грустное выражение лица «лавочника» осветила улыбка.
– Да о чем ты говоришь, все в прошлом. Дочка давно окончила университет, сейчас пишет диссертацию. У нее очень хорошая работа и она хорошо получает. У нас все есть.
Павел, кивая головой, недоверчиво оглядел небогатый ассортимент на прилавке и протянул:
– Ну, да.
Алик, проследив за его взглядом, улыбнулся еще шире.
– Дорогой Паша, да ты не думай. Это просто так, для души. Не могу я один дома сидеть. А здесь всегда люди, весело! Вот тебя встретил.
Он немного помолчал, а потом, предложил:
– А, давай ко мне поедем, прямо сейчас. Я тебя с дочкой познакомлю. Она сегодня, в честь праздника обещала пораньше домой приехать. Посидим, поговорим, ну повыпиваем еще! У меня на такой случай найдется бутылочка настоящего армянского.… Соглашайся, поехали? А…?!
Павел задумался, он не любил «случайных» встреч и уж точно, давно отвык ездить «по гостям». Но сейчас, он поймал себя на мысли, что сам хотел убедиться, действительно ли все так хорошо, у его нового знакомого, как тот говорил.
– Ладно, поехали! Но с одним условием, заедем куда-нибудь, возьмем еды. С пустыми руками, по гостям ходить, у нас ведь не принято!
Алик расплылся в улыбке:
– Вот это дело! Вот это праздник! Конечно, заедем, дорогой! Я знаю, тут недалеко, один магазинчик. Тоже русские держат!
2. Дом с колоннами
Пока Алик рассчитывался с таксистом, Павел, нагруженный пакетами, рассматривал чугунную вязь решетки, ограждавшей строение в глубине двора. Тусклый свет уличного фонаря, не позволял разглядеть сам дом, но каменная изгородь со старинным литьем вызывали почтение. «Сегодня так не делают», – заметил про себя Павел, – похоже, старик действительно не бедствует. Жить здесь «денег стоит»». «Гвардеец» с облегчением выдохнул:
– Ну и, Слава Богу!
– Это ты о чем? – подошедший хозяин уже отмыкал ключом, кованую калитку. – Заходи, дорогой! Гостем будешь!
Скрытый от дороги забором и ветвистыми елями,
со двора особняк выглядел внушительно и мило. Белые колонны и лепнина над входом, напомнили ему, старые московские переулки, по которым Павел любил бродить, летними ночами. Он только сейчас осознал, насколько близки они были ему и как сильно, не хватает их сегодня. От нахлынувших волной воспоминаний, защемило сердце. Но глубоко выдохнув, гость справился с эмоциями и поспешил за Аликом.
Первое, что видел каждый входящий в дом, это был большой портрет восточной красавицы, в массивной резной раме. С холста на вас смотрела молодая женщина,
в богато украшенном платье, эпохи Наполеона.
Павел невольно загляделся на ее красоту, и спросил:
– Это бывшая хозяйка дома?
Алик, задержав взгляд на картине, протянул:
– Да, это бабушка моей жены! Но они были с ней так похожи, что рука не поднялась снять, оставил как память о жене. А сейчас, еще дочка подросла – копия, вылитая мать.
Говоря о дочери, лицо Алика расплылось в улыбке:
– Кстати, где ж она? Ведь обещала быть дома!
Наверху хлопнула дверь:
– Я здесь, папочка!
Высокая, хрупкая девушка, грациозно сбежав по широкой лестнице, кинулась ему на плечи:
– Ты не замерз, родной? На улице, такой ветер.
Поцеловав Алика в щеку, она повернулась к входной двери и никого не заметив, спросила:
– А с кем это ты разговаривал? Ты не один?
– Да, дочка! У нас в доме гость, его зовут Павел, он из России.
Павел, сделав шаг навстречу, вышел из тени простенка и почтительно кивнул головой.
– К Вашим услугам, мадмуазель!
– О, вы галантный кавалер, как в старом кино. Павел, ведь Вы офицер? Для меня, правда, все русские – офицеры! Как, я люблю старое кино.
Немного замешкавшись, гость спросил с иронией:
– Вам, об этом рассказал мой оранжевый шарф? Он явно стеснялся.
Девушка демонстративно оглядела его с головы до ног и улыбнулась.
– Только Ваш шарф, об этом и молчит!
На помощь гостю, пришел хозяин дома:
– Накрывай на стол, дочка! А мы, с Пашей пока согреемся, – и заговорщицки подмигнув, увлек его за собой.
Массивная дверь под лестницей вела в кабинет. Щелкнув выключателем, Алик остановился и зажмурил глаза. Ослепительный свет исходил от огромной, висевшей под потолком хрустальной люстры. Привыкнув к этому слепящему потоку, он поспешил к одному из книжных шкафов:
– У меня, и правда есть, настоящий армянский коньяк, не чета местному, друзья привозят…
При входе в кабинет в глаза гостю бросался огромный письменный стол у окна. Четыре бронзовых льва поддерживали за углы широкую гранитную плиту, всей своей поверхностью отражающую хрустальные переливы люстры. Казалось, что столешница из черного сияющего камня, висит в воздухе.
Еще целое семейство львов, расположенное на ней, служило украшением подсвечникам и чернильному прибору. У противоположной стены пара таких же красавцев-львов держала на весу черный кожаный диван. И еще одна пара бронзовых «царей» поддерживала кресла, стоящие напротив него. Павел осмотрелся вокруг. Вдоль двух других стен тянулись, застекленные книжные полки.
Кроме львов, восточную роскошь кабинета подчеркивала стена за диваном. Задрапированная персидским ковром, она вся была увешена холодным оружием. Алебарда, копье и двуручный меч, звездой скрестились в центре. Слева от них расположились европейские мечи, палаши и шпаги, а правую сторону ковра занимали сабли, ятаганы и кинжалы, работы восточных мастеров. По краям ковра, обрамлением всей композиции, послужили различные щиты и топоры.
– Коллекция – достойная родового замка воина, – заметил с восхищением гость, с неподдельным интересом разглядывая оружие.
Ответ Алика его озадачил:
– Да, многое из него и перевезли… А скажи, ничего, если пить будем из рюмок? – и как бы извиняясь, добавил. – Вся посуда на кухне…
Павел повернулся к столу и задумчиво оглядел хозяина дома. Невысокий, полноватый, с улыбкой до ушей человек, суетливо разливающий по водочным рюмкам коньяк, никак не вязался у него в голове с типичным образом представителя древнего воинствующего рода, владельца замка.
Подумав, что это возможно, по линии жены, гость немного успокоился. Но Алик, как будто, прочитав его мысли, вновь подлил масла в огонь:
– Давай выпьем за сарацин, так называли моих предков. Великие были воины.
Совсем опешивший, Павел молча осушил свою рюмку до дна. Он сейчас подумал про свой сон. Сон, из-за которого, собственно все и началось!
– Мужчин, прямо так и тянет к оружию.
На пороге мелькнула девичья тень, и уже издалека донеслось:
– Папа, я накрыла в столовой! Приглашай гостя. У меня индейка горит…
3. Праздничный ужин
Столовая, куда пригласила дочка хозяина, находилась по соседству с кабинетом. Это было внушительных размеров помещение, судя по хорошо сохранившемуся убранству, ранее оно предназначалось для торжественных приемов. Здесь легко можно было себе представить, с десяток пар кружащихся в вихре вальса или мазурки, ну или еще какого-нибудь модного в те времена танца.
Стол располагался у дальнего окна, выходящего в сад. Он был сервированный на троих, но вмещал такое количество блюд, что обещанная девушкой индейка здесь явно была бы лишней. На немой вопрос в глазах Павла, Алик развел руками и, покивал головой.
– Знаю-знаю, здесь так не принято. Ну, никак не могу отвыкнуть. А вдруг кто придет, праздник все-таки! – и со словами: «Располагайся, я скоро», – потомок сарацин, исчез за дверью.
Разглядывая «столовую», гость подошел к большому старинному камину, отделанному расписными изразцами. Этот исполин наверняка помнил еще те времена, когда он был здесь единственным источником тепла, и всегда собирал вокруг себя много желающих погреться или просто полюбоваться огнем.
Также как и тогда, жарко горящие поленья в нем
готовы были делиться своим теплом и светом со всеми стоящими рядом с ним. Павел на себе ощутил, как изнутри он наполняется теплом и покоем. Сухая древесина
изредка, с треском извергала потоки искр, похожих на
салют. С той лишь разницей, что в камине они не падали, а кружась над огнем, поднимались все выше, и выше. Так уютно он нигде себя чувствовал, разве что дома. У себя дома. Как давно это было. Где сейчас его дом…?
– Вот-вот, смотрите! Прямо маленький салют!
Гость, засмотревшись на огонь, даже не заметил подошедшей к камину молодой хозяйки дома.
– А, Вы, Павел, тоже любите смотреть на огонь! Меня, так он просто гипнотизирует. Сначала он показывает мне разные картинки, затем они быстро-быстро меняются, а потом оказывается, что прошло уже много времени и я сижу у чуть тлеющих углей. Вот так же, наблюдая за огнем, мне привиделась тема моей будущей диссертации.
Девушка немного помолчала но, не дождавшись ответа продолжила:
– А иногда, я задаю огню вопросы, а он мне показывает ответы. А с Вами такое бывает?
Гость повернулся к хозяйке дома и с улыбкой спросил:
– А как огонь обошелся с индейкой?
Девушка всплеснула руками.
– Павел, да что же это такое! Вы просто несносный человек, всегда уходите от ответа, – но улыбнувшись, добавила. – Ее он пожалел, обязательно попробуйте! Я люблю готовить. Будет вкусно!
Тут со словами: «А вот и я!», – в столовую степенно вошел человек в черном смокинге и с ослепительно белой манишкой. Изысканно опираясь на блестящую трость, он проследовал к столу. Удивлению гостя не было границ. Алик, а это был он, сменивший свой восточный наряд на европейский костюм, был неузнаваем. Прыжок от роли лавочника до элегантного светского льва, ему удался с блеском.
Эффектно усевшись в кресло, во главе стола, и насладившись произведенным впечатлением, Алик посмотрел на Павла. Шутя, жалобным тоном он произнес:
– Дочке нравится, когда я хожу закованный в эти доспехи, – и потрепал на шее галстук-бабочку.
– Ну, папа, тебе очень идут костюмы, зря ты их не носишь. Павел, ну хоть Вы скажите ему.
– Я думаю, в таком костюме, – протянул гость, – в парламенте он был бы, за «своего». А вот за прилавком – торговаться, не с руки. Не солидно как-то, что ли. Трость
и «бабочка» ко многому обязывают, – высказал свое мнение Павел.
– Вот она мужская солидарность, – Алик захлопал в ладоши и широко улыбнулся. – Спасибо, Паша! Выручил, дорогой!
Сидевшая напротив, девушка демонстративно отвернулась от мужчин и нарочито надула свои красивые губки. Мужчины притихли и улыбаясь ждали развязки. Помолчав пару минут, для большего эффекта, девушка наигранно-тонким голосом произнесла.
– Павел, Вы по-прежнему несносны! Как Вы могли отказать даме в поддержке. Где, Вас только воспитывали!
Я тут бьюсь, бьюсь…, и уже почти победила, а тут Вы…,
с Вашей несносной практичностью!
От всего сказанного ею, девушке стало самой смешно, и она закрыла лицо руками. Алик же, глядя на жалобно-притворную гримасу дочери, поднялся из-за стола, и поднеся правую руку к груди, торжественным тоном произнес:
– Я, Алим, сын Сафара, обещаю всегда носить костюмы, пиджаки и прочую тесную одежду, в присутствии моей дочери Дианы!
С криками «Ура!» и хлопая в ладоши, девушка радостно кинулась обнимать отца.
Павел застыл на месте, он не мог пошевелиться. «Диана!» Второй раз за вечер, в этом доме, он окунулся в свой сон. Проснувшись сегодня утром, Павел долго не мог понять, что произошло. У него в голове, набатным колоколом, звучало это имя. О чем был сон, Павел забыл сразу, как только открыл глаза, и только сейчас он все вспомнил.
Весь сегодняшний день его преследовало чувство, какой то утраты. Как будто он потерял, что-то очень ценное и важное для себя. Именно это чувство, его и выгнало сегодня вечером из дома. Это оно привело его на Елисейские поля, на этот Рождественский базар, где он встретил Алика. И это же чувство настигло его здесь, у стены с оружием. У этого чувства, было имя – Диана.
Ночные переживания накатили на Павла, как волна. Его сон, длившийся всю ночь, пролетел сейчас в мыслях за секунды. Эта же волна памяти свалила гостя на стул. Где он и сидел неподвижно, не отрывая своего взгляда от девушки.
4. Сон
Под лесистым пригорком стояла запряженная лошадьми высокая фура. Вокруг нее плотной стеной столпились вооруженные люди. Держа копья на вытянутых руках, они с явной осторожностью приближались к этой повозке. Внутри созданного ими кольца, опираясь спиной на огромное колесо, стоял только один, истекающий кровью воин.
Судя по одежде, он принадлежал к когорте шахидов. Из-под его изорванного красного халата тускло отсвечивала вороненная сталь кольчуги. В своей правой руке воин держал широкий изогнутый арабский меч – скимитар. Золоченый шлем и щит мавра, украшенные арабской вязью, говорили о высоком положении их хозяина.
Привлекало внимание то, что араб отбивался от нацеленных на него копий одним только мечом. Свой небольшой щит он держал почему-то высоко поднятым над головой.
Вдруг, чей-то метко пущенный дротик, ранил его в ногу. Непроизвольно согнувшись от боли, мавр опустил щит, и все увидели в повозке ребенка, это была девочка.
Ее глаза сверкали как угли, но она была спокойна.
И даже тени страха, не было в этих детских глазах. Ее черные волосы, беспорядочно выбивались из-под белого палантина и в их обрамлении, пятна крови на белой ткани ее одежды, светились как-то особенно ярко. Они притягивали к себе взгляды нападавших, тем самым еще больше разжигая в них ярость.
Превозмогая боль, араб поднялся и огляделся. Перед стеной из щитов и копий он стоял один. Все воины его небольшого отряда полегли на этом крохотном пятачке земли, вокруг этой повозки. И сейчас только их поверженные тела отделяли шахида от атакующих его франков. Казалось, они старались защитить своего господина и после своей смерти.
На фуре, горой нависая над ребенком, стоял его первый визирь. Смертельно раненый, он все еще старался укрыть собою ребенка от стрел и копий ополченцев. Это его кровь стекала на одежду девочки.
Внезапно гул голосов стих и все повернулись в сторону леса. С пригорка, на рыся́х мчал небольшой отряд всадников. Судя по наличию знамени впереди, это был эскорт большого вельможи. От отряда отделилось двое, и напрямую галопом направились к стоящей повозке.
– Приказываю всем, опустить оружие! – подъехавший всадник для пущей убедительности высвободил меч из ножен и поднял его у себя над головой. Этот закованный в броню рыцарь выглядел очень убедительно. Кольцо нападавших воинов, тут же разомкнулось, они сдали назад и послушно опустили свои топоры и копья. Араб продолжал стоять у повозки, с высоко поднятым мечом.
– Приказ касается всех, – угрожающе сказал рыцарь, и направил лошадь к мавру. – Представьтесь сударь!
– Генерал-губернатор Аль-Андалусии, – араб приложил руку с мечом к груди и, почтительно склонив голову, добавил, – командующий военными силами Омейядского Халифата.
Затем, выдержав паузу, шахид опустил меч и, обращаясь к стоявшему перед ним рыцарю, спросил:
– А, чьим именем приказываете Вы, сударь?
Всадник, перехватив меч двумя руками и глядя прямо перед собой торжественно произнес:
– Имя моего господина, Карл Мартелл! Майордом Австразии, командующий военными силами франков.
Опустив свой меч, рыцарь снисходительно улыбнулся и, кивнув в сторону второго всадника, громко добавил:
– Майордом только что спас Вашу жизнь, генерал. Надеюсь, Вам не будет стыдно, сдать ему Ваше оружие – лично!
К этому времени, рыцари под штандартом майордома франков уже оттеснили копейщиков от повозки и, осматривали место недавней схватки. Судя по количеству павших здесь франков, битва была яростной. Небольшая горстка погибших мавров заслужила одобрительные возгласы со стороны свиты майордома. А уж эти драчуны, знали в том толк.
Только сам Карл, все еще молчаливо осматривался по сторонам. Затем он слез с лошади и не спеша подошел к шахиду. Не произнеся ни слова, майордом протянул к нему свою левую руку в кожаной перчатке. Мавр, также безмолвно, вложил в нее свой меч и поклонился. Только когда все формальности были соблюдены и Карл передал полученный скимитар своему оруженосцу, он позволил себе обратиться к мавру.
– Приветствую тебя – великий воин! Сам Абдур-Рахман ибн Абдаллах – мой пленник. Я все еще не верю, своим глазам. Какому Богу мне принести дары, за такой подарок? Моему Христу или твоему Пророку!
Один! Без своего огромного войска! Без своей легендарной кавалерии! А ведь, я мечтал о нашей встрече. Вот, думал, соберу еще оружия, подготовлю еще воинов, да померяемся мы с тобой силами в чистом поле. Очень уж ты запугал местных людишек. А оно вон как вышло. Так чему же я обязан такому везению? Или, может быть, кому?
Мавр хотел выпрямиться, но боль в ноге видно отняла все его силы, и он опять прислонился к повозке.
– Аллах велик! Он один карает и милует! Сейчас Солнце на твоей стороне, но любой день всегда сменяется ночью. Сегодня утром, я оставил свою армию и поспешил навстречу этому обозу, с ним ко мне направлялась моя дочь. Но ты зря радуешься, мои когорты будут здесь еще до захода солнца и нет силы, которая сможет их остановить.
Мавр тяжело выдохнул и высокопарно продолжил.
– Каждый шахид, мечтает умереть с мечом в руках и моя жизнь в руках Аллаха! Но и без меня в Халифате найдутся воины! И месть за меня, только придаст им силы. И окрасятся эти холмы и реки кровью, и твои воины все до одного, падут на этом поле брани. А ведь соседи твои, Карл, с севера и с запада, только того и ждут! Они спят и видят твои поражения. И уже не защитить тебе своих франков, даже если и останешься жив! Разве я не прав, скажи?
Карл, поднял руку:
– Уважаемый! Мне кажется, что не в вашем положении меня пугать? Вы и ваша дочь находитесь в моих руках, и вам придется разделить участь моего войска, какой бы она не была! – майордом спокойно продолжил. – Или вы еще на что-то надеетесь, генерал? И может, Вы мне объясните, что тут вообще делает ваша дочь, она же почти ребенок?
– Вот сейчас, воин, ты заговорил о главном! Надеюсь я только на волю Аллаха и твою мудрость! Я расскажу тебе об этом, выслушай меня.
После смерти ее матери у нее не осталось никого более близкого, чем я. Она очень тяжело переносила наши расставания. Каждый мой отъезд приносил ей страдания от переживаний за меня. Поэтому, как только она подросла и обучилась походной жизни, я стал брать ее с собой.
Этой весной, после моей победы над герцогом Эвдоном и захвата города Бордо, наш обоз настолько отяжелел, что пришлось его оставить. А при переправе через Гаронну моя дочь упала в воду и простудилась. И мне пришлось оставить ее с лекарем и прислугой там же, при обозе. Я посчитал, что первый визирь с отрядом шахидов из моей личной гвардии достаточная защита от разбойников, да еще в моем тылу!
Если б я знал! – мавр сокрушенно покачал головой, но со словами: «На все воля Аллаха!», – продолжил:
– Налегке, без обоза, мы за три луны, прошли все горы и долины Аквитании. Несметные богатства, захваченные моими воинами в Галии и Бургундии, достойная награда за столь долгий и трудный поход. Но их манили сокровища аббатства Святого Мартина в городе Тур, куда я и приказал отправиться обозу.
Вчера, проходя через Пуатье, я встретил там неожиданно серьезное сопротивление горожан, что и задержало меня в пути. А сегодня утром, одновременно прибыло два гонца, один от первого визиря, с известием, что обоз в одном дне пути до крепости Тур, другой о приближении войска франков со стороны Тура. Вашего отряда, Карл.
Я приказал своим войскам, оставить пока Пуатье и выдвигаться на Тур. А сам же, поспешил на встречу с дочерью, предупредить о возможной опасности. Но опоздал, обоз уже попал в засаду. Когда я прибыл сюда с десятком своих шахидов, вся охрана была уже перебита. На ногах оставался только, один – мой первый визирь, защищавший повозку, в которой находится моя дочь. Он и сейчас с ней. Ну а все прочее ты видишь и сам…
Вот так-то, Карл Мартелл, мы и встретились с тобой! Можешь приносить хвалу своему Богу или Аллаху, но это не спасет ни тебя, майордом, ни город Тур, ни земли франков в целом. До появления первой звезды здесь будет мое войско. Войско, с которым я прошел половину Африки и уже пол-Европы. У меня 80 тысяч закаленных в боях всадников. Это против ваших то, 20-ти тысяч пехоты, большинство из которых – ополченцы. Это вы, Карл на что надеетесь?
Узнав о моей смерти, когорты моих шахидов снесут все на своем пути и сожгут Париж! Франки проклянут твое имя в веках, Карл Мартелл! Об этом ли ты мечтал свою недолгую жизнь?
