Читать книгу: «Обратная сторона»

Шрифт:

«Когда я смотрю на свои работы, мне кажется, что меня со всех сторон окружает тайна, и в мире нет ей разгадки.»
Рене Магритт

ISBN 978-5-4498-0344-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Дорогой читатель, зная твою занятость и спешку, буду краток.

Наблюдения и зарисовки в этой книге охватывают период от 1960 до 2020 года. Часть описанных событий происходила в дальних окрестностях г. Сочи – известного и столь желанного для многих курорта и лечебницы на сероводородных источниках. Однако эти места оставались глубокой глушью, стоило лишь отъехать, а то и отойти, от сверкающих колонн ванных зданий, санаториев и театров. А действие других рассказов разворачивалось в Англии – в пригороде тоже известного курорта Бат (Bath Spa), основанного ещё древними римлянами на горячих источниках. Географические названия, имена и фамилии, которые появляются в тексте, тоже подлинные. Быть может кто-то узнает себя, своих близких, соседей, знакомые места или события.

Я всю жизнь работал в области науки и техники и привык к точным наблюдениям и достоверным выводам при изложении фактов. Я учу этим навыкам студентов и стараюсь сам педантично следовать научному взгляду на то, что вижу вокруг. Поэтому мои короткие очерки не содержат ни слова вымысла: у меня не было нужды приукрашивать свои наблюдения, так как жизнь всегда превосходила все самые смелые фантазии. Значимость, многозначность и фантастичность уникальных событий и их взаимосвязей, которые видны по прошествии лет, зачастую оказываются гораздо удивительнее любой выдумки.

И хотя эти рассказы говорят, казалось бы, о разном, все они, по-моему, посвящены одному – попытке нащупать границы того, что принято называть зыбким словом «реальность». Сегодня наши устоявшиеся представления о мире утрачивают прежние рамки своих привычных форм. С неизбежностью возникает потребность задуматься об образах этой реальности – о видимом и невидимом.

В поиске истины учёные требуют повторного её проявления для того, чтобы доказать достоверность своих умозаключений. Между тем, возможность воспроизвести что-либо в Жизни выпадает нечасто. Впрочем, и сама Жизнь как явление на этой планете известна нам лишь в единичном проявлении, что не мешает считать её достоверным фактом и изучать самыми разными науками. Смерть же остается загадкой и неподвластна научному мышлению. Многоликая, разнообразная и уникальная жизнь, идя рука об руку с такой же многоликой и неотвратимой смертью, выравнивает всех на бесконечной дороге Времени… И я делаю попытку не то, чтобы «остановить мгновенье», а попытаться как можно точнее описать увиденное и прожитое в надежде хоть что-то понять там, где наука и логика бессильны. Иными словами, быстро и ловко заглянуть за обратную сторону зеркала, чтобы успеть увидеть свой затылок…

Возможно эти очерки вызовут у вас сходные ощущения, воспоминания и чувства, а быть может – и натолкнут на какие-то свои собственные догадки, находки и озарения.

В заключение, благодарю тех, кто уверил меня, что этими рассказами следует поделиться с широким кругом людей и опубликовать: друга Жана Лепринса, жену Ольгу и подругу Людмилу Семенову.

Н. Р. Богатырёв, г. Бат, Великобритания, 2020 г.

Непонятная картина

На всех стенах в нашем доме были развешаны картины: отец был профессиональным художником. Пейзажи были особенно хороши. Уверенная, точная, смелая кисть запечатлевала всё без отвлекающих деталей, при этом прекрасно передавая настроение.

Картины были понятны: бухта Песчаная на Байкале, старенький сарай на берегу речки в Подмосковье, залив в деревне на Каме, пейзажи Крыма. Я знал каждый кусочек этих полотен и, тем не менее, любил подолгу всматриваться в изображения этих мест, где, судя по рассказам родителей, они повстречались и бывали ещё до того, как я появился на свет.

Однако в коридоре на торце хозяйственного стеллажа была ещё одна картина, которая совершенно выбивалась из ряда остальных полотен… «Может, её и повесили сюда, поскольку она совсем не похожа на остальные картины?!» – думал маленький Коля. Я всматривался в густые мазки на небольшой плоскости и не мог разобрать – что же именно изображено на картине? Мне чудились то фигуры людей, то дождливая ночь и фонари, то что-то ещё… Удивительно, но мне не приходило в голову спросить отца, что же изображено на картине?! И я продолжал разглядывать странное изображение.

◊

Но однажды я вырос и, поглядев на кусок промасленной фанеры, понял, что это – старая отцовская палитра с засохшей краской. Я снял палитру с гвоздя, повертел в руках… Мы даже поговорили о ней с отцом. Он на долгие годы оставил живопись и вернулся к ней только под конец своих дней. А когда снова стал писать картины, то выбросил эту старую палитру и обзавёлся новой…

Сейчас я вспоминаю ту «непонятную картину» с грустью и теплотой. А иногда мне кажется, что как отдельный человек, так и всё человечество зачастую всматривается в то, что способны увидеть их глаза – землю, небо, природу, людей, напряженно пытаясь понять: что же проходит перед его взором? А потом вдруг понимает, что это – просто «случайное сочетание», нагромождение «красок», событий, процессов и явлений… – Ну что ж… И такое может быть, да и, наверное, происходит постоянно… Вот только… где тот ХУДОЖНИК, который использует эту палитру, имя которой – весь наш Мир??? И ГДЕ ЖЕ те картины, которые он пишет? А может, те картины уже давно написаны, «палитра» просто повешена на гвоздь, и краски постепенно стекают, высыхают, коробятся, тускнеют, а мы самонадеянно именуем то, что видим перед глазами, «картиной Мира»?

Рептилия

«… Успеть… Надо успеть… Надо успеть пока не поздно… Надо успеть записать, что со мной случилось – пока ещё не поздно!…»

…Вот уже пот выступает на лбу… Кожа немеет… Все остальные хорошо известные симптомы начинают проявляться один за другим…

Примерно так могла бы закончиться ловля ядовитых змей, ускользнувших из серпентария в заповеднике в Туркмении… Но мне повезло, и я сумел избежать смертельного укуса. Однако, мне повезло дважды: в то же лето 1977 года я избежал укуса и крупного варана – огромной, удивительно красивой ящерицы с тигровой окраской тела, когда в том же заповеднике ловил её на дальнем кордоне Акар-Чешме чуть позже…

Все хорошо знают о смертельных и быстродействующих ядах змей. Но мало кому известно, что укус ящериц некоторых видов – в том числе варанов – тоже может оказаться смертельным, хотя и действует он гораздо медленнее яда гюрзы или кобры…

Небольшая ядовитая ящерица или гигантский варан, укусив жертву (а она бывает значительно больше него, например, буйвол), неотступно следует за ней, при этом время от времени пробуя на вкус свою будущую трапезу раздвоенным языком… Проходит день или два, слабеющая жертва тщетно пытается отогнать, тем или иным способом избавиться от варана… Но хищник спокойно и терпеливо ждёт, подступая всё ближе и ближе… Иногда собирается целая стая ядовитых голодных ящеров, которые располагаются кольцом вокруг буйвола или оленя… Бывает, что обречённое животное пытается из последних сил отбиться от осмелевших рептилий, но – тщетно: дни жертвы сочтены…

◊

У меня нет желания следить, но и невозможно не замечать едва слышимый шорох невидимой и неведомой рептилии, которая всё сужает круги, двигаясь вокруг каждого из нас… За годы она успела не раз нанести (и продолжает наносить!) мелкие укусы, которые не оказались смертельны, но, как и в случае с буйволом, дни человека – сочтены…

И я пытаюсь понять, как называется эта рептилия – Смерть или… Жизнь???…

«… Успеть… Надо успеть… Надо успеть пока не поздно… Надо успеть записать, всё, что со мной случилось – пока ещё не поздно!… Успеть записать…»

До шести и после шестидесяти

Ноги вязли в мелкой светло-серой горячей пыли и спотыкались о камни того же цвета. В сандалиях шуршали песок и та самая пыль. Белая панамка уже не спасала от нестерпимой жары, от которой было невозможно нигде укрыться, возвращаясь домой по грунтовой дороге вдоль речки. У обочины обречённо кивали головами пожухлые стебли трав, серые от пыли, которую поднимали изредка проезжавшие грузовики с лязгом и грохотом на ухабах.

До дома оставалось совсем близко, но в такие минуты всегда кажется, что эта дорога не закончится никогда.

Однако, оставалось время подумать… Оставалось время подумать о том, как пройдёт жизнь, которая, только начавшись, уже явно сулит грядущие сложности, необъяснимо похожие на дорогу, по которой я брёл, приближаясь к дому. «Ну, хорошо», – думал я. – «Мне уже скоро семь лет, и, кажется, прежняя привычная, осмысленная жизнь заканчивается». Я понимал, что времени для пристального наблюдения, вдумчивого размышления или обстоятельного разговора в будущем может просто не хватить… «Впереди – школа, которая, конечно, важна и необходима. Но там же всё будет отвлекать от главного… После школы, видимо, предстоит учёба в вузе или работа. Это, конечно же, тоже важно и нужно. Но будет ли оставаться время на главное?» Крикливость школы и напряжённая насыщенность жизни в вузе вызывали обоснованную настороженность. Дальнейшая жизнь просматривалась плохо, но было ясно, что и она будет наполнена постоянными обязанностями, работой, вероятно – семьёй, и снова я чувствовал: будет ли время задуматься о главном – когда я снова смогу погрузиться в свой мир, чтобы попытаться понять мир окружающий?

Я знал, что взрослые – те, кому удалось дожить – выходили на пенсию в шестьдесят лет… Видимо, тогда останется сколько-то времени, чтобы успеть подумать… Однако от шести до шестидесяти предстояло прожить, невзирая на пыль, невыносимую жару, грохот грузовиков, песок в обуви и камни на дороге прежде, чем я снова попаду прохладу дома, окружённого зеленью сада и окажусь среди близких людей…

И всё же, надо признать, мне действительно повезло. Первые лет семь моей жизни у меня перед глазами проходили, сменяя друг друга, удивительной красоты картины:

Холмы, покрытые непроходимой чащей тёмно-зелёного леса, среди которого виднеются деревни и городки. Попадаются и отдельные домики скрытые зеленью. Осенью начинаются затяжные дожди, а когда они стихают, над лесом поднимается туман, который смешивается со сладким древесным дымком. Это кто-то подложил в печку дров и смотрит на мерцающие угольки… Те склоны, что не слишком крутые, возделаны под плантации… А где-то недалеко за горой лежит вечное море, и ветер часто доносит его запах… А стоит лишь перейти от дремучего леса к дремлющему городу, как зелёная чаща леса распадается на парки и скверы, живые изгороди и клумбы. Крутые склоны опоясаны подпорными стенками с арками, вазами и маскаронами из песчаника всех оттенков. Тут и там среди крон виднеются балюстрады и каскады лестниц, террасы и ротонды, фонтаны и статуи. А центром города по праву считается грандиозное ванное здание с коринфскими колоннами античной архитектуры – бальнеологический курорт, где целебные минеральные воды нашли выход из недр и привлекают людей со всего мира.
Вот только те люди, кто оказываются рядом, не всегда бывают мне понятны… То жильцы из дома напротив устроят скандал безо всякой причины, то соседские дети начинают ссориться без малейшего повода, то ветер доносит безумные крики с ближней лужайки, где крепкие дядьки без устали гоняют кожаный мяч…
Но часто… Очень часто я слышу речь на чужих языках, которых я не знаю. А то, что я могу разобрать, не всегда оказывается понятным даже на родном языке. И тогда, вернувшись домой, я распахиваю окно, и когда взгляд углубится в зелёные густые вечно-подвижные кроны деревьев, а ум устремится вглубь самого себя, тогда наконец приходят мысли о главном…

А пока я продолжал плестись по пыльной дороге, задыхаясь от зноя. Вот опять меня обогнал громыхающий бортами и цепями грузовик, обдав шлейфом мелкой пыли… Я зажмурил глаза, отворачивая лицо, и задержал дыхание насколько мог выдержать…

Наконец, снова вдохнув и открыв глаза, я понимаю, что мне – уже шестьдесят лет и вижу, что я стою на том же месте, где более полувека назад меня настигла та невесёлая мысль. Дорога, однако, оказалась покрыта асфальтом, похоронив камни, пыль и придорожную чахлую травку. А вот почти пересохшая речка всё так же тихо лопочет, прыгая по камням. У воды выросли новые прибрежные кусты, а солнце так же припекает, как и много лет назад…

Вспомнив минувшие десятилетия, я убеждаюсь, что мои догадки оказались верны. Позади остались годы, заполненные серой пылью необъяснимых обязанностей и неотложных дел (которые не приводили ни к чему, но их надо было выполнять), грохотом и лязгом порожних грузовых вагонов на Транссибирской магистрали, что проходила под окнами, которые, даже плотно закрытые, не спасали от всепроникающей неистребимой серой пыли, а летом стояла нестерпимая жара, и от неё было невозможно нигде укрыться…

И всё же надо признать: мне действительно повезло – жизнь неожиданно повернулась так, что мой дом оказался на юго-западе Англии в древнем городе-курорте, где я поселился и где у меня перед глазами проходят, сменяя друг друга, удивительной красоты картины:

Холмы, покрытые непроходимой чащей тёмно-зелёного леса, среди которого виднеются деревни и городки. Попадаются и отдельные дома скрытые зеленью. Осенью начинаются затяжные дожди, а когда они стихают, над лесом поднимается туман, который смешивается со сладким древесным дымком. Это кто-то подложил в камин дров и смотрит на мерцающие угольки… Те склоны, что не слишком круты, возделаны под плантации… А где-то недалеко за холмами лежит вечный океан, и ветер часто доносит его запах… А стоит лишь перейти от дремучего леса к дремлющему городу, как лес превращается в парки и скверы, живые изгороди и клумбы. Крутые холмы опоясаны подпорными стенками с арками, вазами и маскаронами из песчаника всех оттенков. Тут и там среди деревьев виднеются балюстрады и каскады лестниц, террасы и ротонды, фонтаны и статуи. А в центре города высится грандиозное здание с коринфскими колоннами античной архитектуры – древне-римские бани – бальнеологический курорт, где целебные минеральные воды нашли выход из недр и привлекают людей со всего мира.
Вот только те люди, кто оказываются рядом, бывают не всегда мне понятны… То в доме напротив вспыхивает скандал безо всякой причины, то соседские дети начинают ссориться без малейшего повода, то слышатся безумные крики с дальней лужайки, где крепкие дядьки без устали пинают кожаный мяч…
Но часто… Очень часто я слышу речь на чужих языках, которых я не знаю. А то, что я могу разобрать, не всегда оказывается понятным даже на родном языке. И тогда, придя домой, я подхожу к окну, и когда взгляд углубится в зелёные вечно-подвижные кроны деревьев, а ум погрузится вглубь самого себя, тогда наконец приходят мысли о главном…

То дерево

Каждый год, возвращаясь в дом на Мацесте, я узнавал давно знакомые мне места – подступавшие вплотную к дому горы и лес, который покрывал их непроходимой стеной. Сплошной полог крон напоминал, пожалуй, пористую губку – столь плотна и непроходима была чаща, густо заросшая ежевикой. Глядя издали, выделить отдельные деревья было просто невозможно. Но, даже если это и удавалось, то различить и запомнить их было трудно и, вернувшись почти через год, а иногда и больше, вспомнить «в лицо» какое-то дерево было невыполнимо.

Но на одном склоне высоко над пологом леса возвышалось дерево – засохшее, частично заплетенное плющом и воздевающее к небу сухие ветки словно руки. Заметить, запомнить и… подружиться с ним было так легко и естественно. Каждый год, приезжая в эти места, я чуть ли не прежде всего здоровался с деревом, молча приветствуя и молча же улыбаясь старому другу. У дерева появилось имя. Я называл его просто – То Дерево. Окидывая взглядом горы и лес, я всегда кивал и пристально рассматривал То Дерево, и оно тоже приветственно вздымало ветви.

Особенно трудно было оторвать от него взгляд, когда шел дождь или над невидимыми лесными оврагами поднимался туман… Когда же осенью, иногда глубокой осенью, я уезжал – я прощался с Тем Деревом, стараясь удержать в памяти все извивы ветвей моего друга, обещая непременно вернуться и – всегда возвращался. И каждый год после долгой зимы мы с восторгом встречались, посылая друг другу безмолвные знаки привязанности: я улыбался Тому Дереву, а То Дерево ликуя воздевало ветви.

Однако наше общение всегда проходило на большом расстоянии: добраться до Того Дерева было немыслимо через непроходимую чащу, колючки и по почти вертикальному склону с осыпающейся под ногами землёй.

Но время шло… Я рос и лет в 15—17 стал бродить по редким лесным тропам, которые проложили и поддерживали местные жители. Однажды мне удалось свернуть с тропы, и буквально через несколько шагов я столкнулся со своим другом – Тем Деревом… Это было шокирующе-неожиданно для нас обоих… Мы впервые повидались вблизи.

Шли годы… Кругом многое изменилось… Люди, жившие по соседству, уезжали, старели, умирали, появлялись новые лица. Лишь только лес и То Дерево стояли неизменно, убеждая меня, что так всегда было и, конечно же, будет всегда.

Но однажды я приехал в эти места, где каждый камень был мне знакóм и знàком и, приготовившись улыбнуться Тому Дереву,… не увидел его. Напрасно я всматривался в горы, покрытые лесом. Того Дерева не было… Я испытал то же самое, как если бы исчез, ушел, умер старый проверенный друг… Я по-настоящему ощутил утрату. И в этот момент я понял, что что-то в моей жизни закончилось, осталось навсегда в прошлом… То Дерево умерло уже окончательно, хоть и было мертво давно, давая, тем не менее, приют, корм и поддержку несметному числу существ – реальных и сказочных, как я догадываюсь… Так закончило свою жизнь То Дерево… Не так ли и мы живём ещё какое-то время в памяти людей после нашей кончины? Подаём кому-то поддержку, безмолвно приветствуя живущих, шлем надежду, улыбаясь с потускневших фотографий?

◊

Но история на этом не заканчивается. Жизнь катилась, принося радости и круша на своем пути многое, что представлялось незыблемым. Я на долгие годы оставил те места. Часто мне приходила в голову мысль, что вообще мне больше никогда не удастся оказаться в тех краях. Но судьба сделала поворот и сложила мозаику событий самым невероятным образом – так, что я снова оказался на Мацесте… Тридцать с лишним лет пролетели почти незаметно. Приехав ранней весной и стоя в номере маленькой гостинички, я глядел на окрестные горы, покрытые лесом, пристально всматриваясь в плотную щётку деревьев… Был полный штиль, ясный солнечный южный весенний день… Ни один листок ни на одном дереве не шевелился. Я мысленно здоровался с лесом, напряженно вспоминая своего старого друга – То Дерево, которое я помнил во всех деталях, как и наши ежегодные встречи и расставания. Конечно же, от него не осталось и пыли, но оно возродилось в неизменном лесе. Взгляд продолжал скользить по кронам деревьев и по округлым формам гор. И вот на вершине самой близкой горы среди застывшего неподвижного леса одно дерево вдруг принялась раскачиваться, как во время бури… Это длилось несколько минут… Лес узнал, принял и приветствовал меня… Я понял, что То Дерево нашло способ приветствовать старого знакомого, который, всё-таки, сумел вернуться и мысленно прикоснуться даже к тому, чего уже нет, чего может и не было. Мир нашел способ дать мне знать, что я услышан, замечен и, что самое невероятное, неуловимое, несказанное, а может – и несуществующее, встретилось со мной в реальном мире и подало мне реальный знак, ещё раз показав, что этот Мир – непостижим, прекрасен и, возможно, даже милосерден…

Миры

«В доме Отца моего много обителей есть», – произнесла моя прабабушка и посмотрела на меня так, что я помню этот взгляд спустя более полувека… Эту строку из Писания она повторяла ещё не раз потом, и при этом её голос и взгляд были столь же значительны и серьёзны, и в них сквозила такая незыблемая твёрдость, какую трудно было представить в обыденной жизни… Сейчас я даже не могу вспомнить, по каким поводам прабабушка говорила эту фразу, однако, загадочная весомость этой строки осталась у меня на всю жизнь, и мне довелось не раз вспомнить её в самых разных обстоятельствах…

…Головная боль незаметно начиналась с утра и часто так усиливалась к вечеру, что я не мог пошевелиться, несмотря на принятый анальгин… Лишь поздно вечером, когда наступала прохлада и боль постепенно отпускала меня, я, лёжа на раскладушке под деревом, начинал всматриваться в ночное небо. Вспоминая фантастику, которую я к тому времени успел прочитать, я с удовольствием достраивал те далёкие космические миры, выдуманные литераторами. Мысленно я пытался вообразить обитаемые планеты, населённые необычайными разумными существами… Часто при этом я вспоминал сказанную прабабушкой цитату, которая отнюдь не противоречила научно-фантастическим новинкам ХХ века…

◊

Однако скоро я стал убеждаться буквально на каждом шагу, что нет нужды искать другие миры в глубинах Космоса, так как они находятся совсем рядом…

В тот день я проводил испытания новой парусной лодки, которую долго делал вечерами всю зиму. Было очень интересно наблюдать послушное движение парусника при соответствующем положении парусов и руля… Я был заворожен результатом своей работы и почти не обратил внимания на подошедшего парня, жившего на дальнем конце посёлка, который что-то угрожающее пробормотал вроде «ты – чё?!…». Я только лишь успел заметить, что кулаки, свисавшие у него до колен, были размером с его голову… Точнее было бы сказать, что голова была размером не больше кулака… Но об этом я подумать уже не успел, потому что удар в лицо был такой силы, что я упал в воду. Когда я выбрался на берег, спросивший меня был уже далеко, так и не дождавшись ответа… Пока я дотащился до дома, половина лица уже успела поменять цвет, размер и форму… Другой мир оказался буквально на расстоянии протянутой руки с моим миром, столкнувшись с ним так убедительно, что следы столкновения оставались на лице ещё недели три…

А тем временем мне было очень неудобно и неловко перед дедом и бабушкой. Я увидел растерянность и беспомощность в глазах старенького дедушки, который в прежние годы казался мне всемогущим… Бабушка хлопотала, меняя холодный компресс на скуле, охала и ахала, повторяя на все лады известный женский способ избежать таких неприятностей: «А ты не связывайся c этим мальчиком!… Нужно было просто взять и отойти в сторону!… И не иметь с ним дела!…» – горячо убеждала она меня, переворачивая мокрую тряпку на лице.

И тут я понял, что передо мной открылся ещё один мир – мир бабушки, в котором, несмотря на весь её печальный опыт всего ХХ века, можно просто отойти на шаг от невоспитанного мальчика, чтобы жизнь снова стала безмятежной…

Годы спустя всё новые и новые миры открывались передо мной… Однажды я спустился в полутёмный подвал за какой-то хозяйственной мелочью и увидел двух паучков-сенокосцев. Самец исполнял удивительный танец перед самкой: на вытянутых ногах он совершал прихотливые движения, а передняя пара ног ритмично поднимались и опускались, отдалённо напоминая взмахи рук дирижёра… Самка же была явно смущена, не уверена в себе и не знала, куда деть четыре пары ног (или – рук?…). Зато самец испытывал восторг: вокруг не было ни конкурентов, ни хищников, никого, кто мог бы помешать. Я тоже, разумеется, не стал мешать этой паре: в жизни нечасто случаются подходящие условия, чтобы можно было сосредоточиться друг на друге и своих чувствах… А снаружи был яркий день, в школе по соседству начинался какой-то праздник. Дети суетились, учителя нервничали и переговаривались… Через небольшое окошко я мог наблюдать оба события одновременно.

Могли ли паучки-сенокосцы узнать и понять школьный праздник?… Могли ли школьники понять сенокосцев?…

Со временем я осознал, что число подобных миров, которые соседствуют друг с другом, неисчислимо… При этом было очевидно, что понять и почувствовать едва ли не всех их практически невозможно… Как понять мир людоеда с тропических островов, мир быка и не менее загадочный мир матадора, мир маньяка или святого, мир соседей – по дому, стране или континенту?… Двадцать лет я в мельчайших деталях изучал поведение муравьёв многих видов в группах и поодиночке, в природных условиях и в обстановке эксперимента в лаборатории… Но можно ли сказать, что я понял их мир???…

◊

Физики упиваются всё новыми и новыми моделями устройства нашей Вселенной. Одна из их последних догадок – это то, что параллельно существует несколько, много или даже множество Вселенных… Однако, не стоит удивляться, восхищаться или оспаривать эти предположения. Достаточно лишь задуматься, и к материальным мирам, о которых речь шла выше, прибавится необозримое число миров НЕматериальных… Языки, науки, искусство, религии, традиции – словом, все культуры, которые существуют и которые нам вполне известны.

Однако с некоторых пор я пытаюсь понять: как?… Как совершенно несоприкасающиеся, несмешивающиеся, невзаимодействующие, даже «незнающие» о существовании друг друга или, наоборот, активно-противодействующие друг другу миры – как они существуют, сосуществуют и не разносят вдребезги эту Вселенную, а зачастую, напротив, гармонично уравновешивают, поддерживают, развивают и способствуют друг другу, сами того не подозревая?…

Именно с этими мыслями я, получив ключи от комнаты, медленно поднимался по узкой скрипучей деревянной лестнице с резными перилами в старом небольшом отеле в Дельфте. На стенах висели старинные картины и фарфоровые тарелки, на каждой из которых был подробно изображён свой мир, где трудолюбивые голландцы собирали урожай, делали сыр или веселились на деревенском празднике… Тёмный ковёр совершенно гасил звук моих шагов, и я полностью погрузился в свои мысли…

«Но ведь эти миры – вообще: люди, общества, культуры – могут не просто соседствовать рядом, но и… понимать друг друга!… – Но как?…» – я вертел эту мысль, поворачивая её в уме разными своими гранями… – «И есть ли что-то или кто-то, кто…», – в эту минуту я дошёл до своего номера, ключ похрустел в замочной скважине, и я вошёл в небольшую уютную комнату. Старинная обстановка действовала умиротворяюще…

«Интересно, а как будет по-английски в доме Отца моего много обителей есть?» – продолжал я течение мысли…

Подойдя к окну и распахнув его, как книгу, я увидел кампус университета – современные здания и корпуса – ещё один мир, в который мне предстояло погрузиться назавтра… И, всё-таки, как же разные миры координируются друг с другом, связываются, отвечают друг другу? И как же эта фраза о многих мирах будет по-английски?…

В этот момент я наконец одёрнул себя, понимая, что пустое фантазёрство надо оставить: впереди встреча с коллегами в университете и следует настроиться на деловой лад. Я отошёл от окна, и взгляд упал на тумбочку у изголовья кровати. Рядом с ночником лежала толстая Библия в тёмном переплёте. Я знал это издание: тончайшая бумага и мелкий шрифт позволили уместить в одном томе Писание на многих языках… Я механически взял в руки тяжёлую книгу и распахнул её наугад… Взгляд сразу и безошибочно упал на строку:

«In my Father’s house are many mansions…»

(John, Chapter 14; 2)

Бесплатный фрагмент закончился.